Гераклит учил, как сказано, что человек не в себе обретает истину, но воспринимает ее из воздуха. Зто положение можно применить к нему самому: мы увидим дальше, что гигантская мысль, проникающая его учение, была подлинно впитана им из атмосферы общечеловеческого познания. Два с лишним тысячелетия спустя та же мысль провозвестилась поэзией Пушкина, также, разумеется, в субъективном вопло щении.
Переходя к поэту, я принужден начать издалека Поэзия есть искусство слова, и действие, производимое ею. есть тайнодействие слова. Поэтому правильно читать поэта способен лишь тот, кто умеет воспринимать слово. Между тем в наше время это уменье почти забыто. Сам Пушкин многократно с горечью утверждал, что только поэт понимает поэта, толпа же тупо воспринимает поэзию и оттого судит о ней бессмысленно. Наше слово прошло во времени три этана: оно родилось как миф: лотом, когда драматизм мифа замер и окаменел в слове, оно стало метафорой: и наконец образ, постепенно бледнея, совсем померк, -- тогда остался безобразный, бесцветный, безуханный знак отвлеченного, т.-е. родового понятия. Таковы теперь почти все наши слова. Но поэт не знает мертвых слов: в страстном возбуждении творчества для него воскресает образный смысл слова, а в лучшие, счастливейшие минуты чудно оживает сам седой пращур родового знака -- первоначальный миф. Слово навеки воплотило в себе миф и образ, но они живут в нем скрытой жизнью; поэт, как суженый, горячим поцелуем воскрешает спящую царевну, как теплом руки согревает окоченевшего птенца,-- а читатель, чуждый вдохновения, не видит совершившегося чуда и в живых словах поэзии читает привычные ему отвлеченные знаки. Вот почему поэзия, некогда настав ница племен, сделалась ныне праздным украшением жизни, и почему великие поучения, заключенные в ней, остаются зарытым кладом. Итак, чтобы добыть нужную нам часть клада, лежащего в поэзии Пушкина, надо расколдовать его слово.
Мы именуем некоторое состояние духа словом "волнение", не отдавая себе отчета в том, что это слово означает конкретный образ. Для Пушкина оно живо в своем подлинном смысле движения жидкости. Поэтому он говорит:
В волненьи бурных дум своих,
как мы сказали бы о волнении моря следовательно, он мыслил здесь думы как жидкость. Мы говорим: "надежды померкли" вполне отвлеченно; в воображении Пушкина слово "померкнуть" рисует образ угасшего света, и потому, что оно живо, оно дает свежий побег -- сравнение:
И меркнет милой Тани младость:
Так одевает бури тень
Едва рождающийся день,
и тотчас затем:
Увы, Татьяна увядает,
Бледнеет, гаснет -- и молчит;
или в другом месте:
Померкла молодость моя
С ее неверными дарами.
Так свечи, в долгу ночь горев
Для резвых юношей и дев,
В конце безумных пирований
Бледнеют пред лучами дня.
Мы говорим: "работа закипела" и о человеке -- что он ккипит злобой", не мысля образа; мы называем такое мертвенное именование переносным смыслом слова. Пушкин под словом "кипеть" разумеет именно то, что конкретно обозначается этим словом: состояние жидкости, доведенной огнем до высшего жара; поэтому сплошь и рядом, говоря о кипении, он тут же указывает огонь, как причину кипения. Так он говорит о физическом явлении -- о "кипении" Невы:
Еще кипели злобно волны,
Как бы под ними тлел огонь;
но точно так же он скажет и о душевном состоянии:
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь,
и даже в совершенно переносном смысле,-- когда кни го продавец говорит поэту:
Вам ваше дорого творенье,
Пока на пламени труда
Кипит, бурлит воображенье;
Оно застынет, и тогда
Постыло вам и сочиненье;
т.о. Пушкин отчетливо изображает -- внизу горящее пламя труда, и над ним кипящее, бурлящее от жара воображение, понимаемое, следовательно, как жидкость. Тоже и в черновой "Графа Нулина", где снова живой образ рождает сравнение:
Ему не спится -- бес не дремлет,
Вертится Нулин грешный жар
Его сильней, сильней объемлет;
Он весь кипит, как самовар,
Пока не отвернула крана
Хозяйка нежною рукой,
Иль как отверстие волкана.
Или как море пред грозой.
В противоположность предыдущему образу это -- жар не под вместилищем жидкости, а разгорающийсн внутри его. В сознании Пушкина переносный смысл слов тожествен с их конкретным смыслом; поэтому его метафора часто двойственна: конкретный образ как бы сам, помимо воли поэта, вызывает на сцену своего двойника -- противоположный конкретный образ,-- например:
К чему нескромным сим убором,
Умильным голосом и взором
Младое сердце распалять?--
и восемью строками ниже:
Невольный хлад негодованья
Тебе мой роковой ответ;
или:
Но чем он более хитрит,
Чтоб утушить свое мученье,
Тем пуще злое подозренье
Возобновляется, горит;
или о "мечтах невозвратимых лет":
Во глубине души остылой
Не тлеет ваш безумным след;
или:
Родился он среди снегов,
Но в нем страстей таился пламень.
Последние два стиха, взятые из черновых "Кавказского Пленника", любопытны еще в другом отношении. Метафора Пушкина всегда преднамеренна и полновесна: он не мельком воскрешает в слове его конкретный смысл,-- нет: этот образ ему нужен, и он нарисует его во что бы то ни стало. Иногда эта работа над образом слова стоит ему труда, но он не отступает. В черновой было сначала:
Родился он среди снегов.
Но в нем пылал восторгов пламень,
второй стих был потом дважды изменен:
Но в нем страстей таился пламень -- --
Но в нем пылает... пламень скрытый.
Очевидно Пушкин дорожил антитезой "снег" и "пламень". Черновые Пушкина изобилуют такими примерами. В черновике стихотворения "К Чаадаеву" было:
Но в нас горит еще желанье,--
в чистовой --
Но в нас кипят еще желанья;
в черновой "Онегина":
Нет, рано чувства охладели,
в печати:
Нет, рано чувства в нем остыли:
в черновой:
Нет, пуще страстью безотрадной
Они вспылали (Татьяны томные мечтанья),--
в печати:--
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит;
в черновой эпилога к "Русланд и Людмиле" было:
Но вдохновенья жар погас,
в печатном тексте:
Но огнь поэзии погас;
в одной из ранних редакций стихотворения "Каверину" было:
Простимся навсегда -- --
С Венерой пламенной,
в другой --
С Венерой пылкою;
в черновике пятой песни "Руслана и Людмилы" было:
И неприметно хладный сон.
в чистом виде:--
И неприметно веял сон
Над ним холодными крылами.
-----
Это длинное предисловие было необходимо, чтобы открыть доступ в мышление Пушкина. Его мышление есть созерцание; оно сложено из живых, подвижных, зрячих слов, оно живет их жизнью. Кто, читая его живое слово, воспринимает мертвый знак отвлеченного понятия, тот естественно видит не молнию, а ее ока менелый след, громовую стрелу.
Войдем же в его созерцание чрез его слово, и осмотримся.
Без сомнения, у Пушкина, как у всякого человека, была своя метафизика, т.-е. целостное представление о строе и закономерности вселенной; без такой "основы" невозможно даже просто осмысленное существование, тем более -- творчество. Можно с полным правом говорить о системе метафизических воззрений Пушкина, сознательных или безотчетных, и сравнительно легко восстановить ее на основании его поэзии, потому что ею, разумеется, определены все линии его умозрения и творчества, начиная от его общих идей и композиции его картин, кончая его словарем и метрикой. Но эту задачу я должен предоставить другим исследователям, в надежде, что их широкие и неизбежно зыбкие обобщения совпадут с моими более узкими наблюдениями н найдут в них опору. В той неисследованной области, где я нахожусь, необходимо итти твердым шагом от одной видимой вещи к другой; а в поэзии единственно-конкретное есть слово {Для дальнейшего приняты и расчет только стихотворные произведении Пушкина, как наиболее достоверные свидетельства его непосредственного созерцания,-- притом только с 1816 года.}.
1.
Пушкин только два или три раза определенно, да столько же раз мимоходом, выразил свое представление о сущности бытия, но скудость этих заявлений возмещается их полной отчетливостью. Их общий смысл не оставляет сомнений: Пушкин, подобно Гераклиту, мыслил Абсолютное как огонь. Вот как он изображает запредельный мир, т.е. чистое бытие:
Ужели там, где все блистает
Нетленной славой и красой,
Где чистый пламень пожирает
Несовершенство бытия...
("Ты, сердцу непонятный мрак").
Очевидно, Пушкин, как и Гераклит, мыслил мировое пламя невещественным,-- оттого ("чистый пламень", но этому пламени, как и у Гераклита, присущ один физический признак -- свечение: он блестит; в черновой у Пушкина было:
Где в блеске новом утопает
Несовершенство бытия.
Этот образ чистого бытия еще более уясняется другим стихом той же черновой:
Оттоль, где вечный свет горит,
и, наконец, стихом из черновой другого стихотворения тех же лет (1822--23) -- "Надеждой сладостной младенчески дыша":
Предел -- -- --
Где мысль одна горит в небесной чистоте.
Получается вполне Геракл итовски и образ Единого начала: невещественный, светящий огонь-мысль; и в тех немногих случаях, где Пушкин хотел представить полное погружение индивидуальной души в Абсолютное,-- смерть не запятнанного грехом, -- он неизменно изображает Абсолютное, как царство света. Гак, о смерти Марии в"Бахчисарайском Фонтане" сказано:
Она давно-желанный свет,
Как новый ангел, озарила,
и об умершем ребенке M. H. Волконской:
В сиянии и радостном покое...
II.
Следующий этап в миросозерцании Пушкина, доступный изучению, -- его представление о сущности земного бытия. И здесь обильный материал приводит к неоспоримому выводу: он мыслил жизнь как горение, смерть -- как угасание огня. В "Кавк. Плен.":
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей
Погас печальной жизни пламень;
там же в другом месте:
И гасну я, как пламень дымной,
Забытый средь пустых долин;
о самом себе Пушкин говорит:
Уж гаснет пламень мой
("Я видел смерть");
и множество раз он определяет смерть просто как угасание:
О Занд, твой век угас на плахе
(Кинжал).
Ты угасал, богач младой
(На выздоровление Лукулла).
Рано друг твой незабвенный
На груди твоей погас
(К молодой вдове);
и не менее пяти раз о Наполеоне:
Угас в тюрьме Наполеон
("Чем чаще празднует Лицей").
Всему чужой, угас Наполеон
(19 октября 1836).
Там угасал Наполеон.
(К морю).
Чудесный жребий совершился:
Угас великий человек
(Наполеон).
Он угасает недвижим.
(Герой).
Итак жизнь -- горение. Поэтому Пушкин называет животворящую силу весны огнем:
Пригорки, рощи и долины
Весны огнем оживлены...
(Русл, и Людм. II).
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено.
(Евг. Онег. III).
Напротив, смерть он определяет, как холод и тьму -- спутники угасания:
Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,
Завесу вечности колеблет смертный час...
(Безверие).
Уж гаснет пламень мой,
Схожу я в хладную могилу,
И смерти сумрак роковой
С мученьями любви покроет жизнь унылу.
("Я видел смерть").
III.
Пушкин был не философ, как Гераклит, даже не поэт-мыслитель, как Гёте, но преимущественно лирик. Поэтому биологический и метафизический смысл его созерцания остались в нем нераскрытыми и несознанными: он глубоко разработал его, естественно, только в отношении духовно-чувственной жизни человека. Психология Пушкина, по существу тожественная с психологией Гераклита, несравненно полнее, подробнее и точнее ее, по крайней мере насколько последняя может быть теперь восстановлена.
Общую мысль Пушкина можно выразить так: жизнь, или -- что то же -- душа человека, есть огонь, но д|ши и в целом несходны между собой по силе горения, и каждая отдельная душа горит то сильнее, то слабее. Высшее напряжение жизненности в человеке Пушкин определяет словами: "пламенная душа". Но он не только констатирует это состояние души: он также оценивает его, именно -- наивысшей ценою; он мог бы сказать вслед за Гераклитом, что огненная душа -- наилучшая и мудрейшая. Таковы у него Руслан, черкешенка, Татьяна, он сам.
Воскреснув пламенной душой,
Руслан не видит, не внимает
(Русл. и Людм. VI).
Впервые пламенной душой Она любила...
(Кавк. Плен., черн.)
Татьяна от небес одарена "сердцем пламенным и нежным" (II) и Онегин говорит ей:
того ль искали
Вы чистой пламенной душой?
(Евг. Онег. IV).
Пушкин о себе в 1816 году:
Гасну пламенной душой
(Лиле),
и в 1826-ом:
Так вот кого любил я пламенной душой...
("Под небом голубым"),
о гр. Закревской:
С своей пылающей душой...
о художнике:
И гаснет пламенной душой...
(Недоконченная картина).
В других местах:
Оба сердцем горячи
("Пред испанкой благородной").
Он свежее весны,
Жарче летнего дня...
(Цыганы).
Дух пылкий и довольно странный
(Евг. Онег. II).
пылких душ неосторожность
(Альб. Онег.).
И хоть он был повеса пылкий
(Евг. Онег. I).
То же высшее состояние души, ее зенит, он многократно определяет речениями "пыл души", "пыл сердца", "жар сердца":
В нем пыл души бы охладел
(Евг. Онег. VI).
И сердца жар неосторожный
(Я. Н. Толстому, черн.).
В обоих сердца жар погас
(Евг. Онег. I).
Он верил избранным судьбами
Мужам, которым тайный дар
И сердца неподдельный жар
И гений власти над умами
(Евг. Онег. II, черн.).
Судьбою вверенный мне дар -- --
Доселе в жизненной пустыне,
Во мне питая сердца жар
("Увы, язык любви болтливой").
Но где же вы, минуты упоенья,
Неизъяснимый сердца жар
(Дельвигу).
И все умрет со мной: надежды юных дней,
Священный сердца жар, к высокому стремленье
(Война).
О дружбе, заплатившей мне обидой
За жар души доверчивой и нежной.
("Вновь я посетил").
Твоим огнем душа палима
(Стансы).
Он создал нас, он воспитал наш пламень.
(19 октября).
Родился он среди снегов,-- --
Но в нем пылает пламень скрытый
(Кавк. Плен., черн.).
То же определение он не раз применяет к коням, -- например:
А в сем коне какой огонь!
(Медн. Всадн.).
Смиряя молча пыл коней
(Галуб). И т. п.
IV.
Гераклитовское понимание души, как огня, естественво должно было привести Пушкина к мысли о временных разгораниях или вспышках душевного огня. Действительно, в его представлении всякая страсть, всякое сильное чувство есть пламенно-жаркое состояние души. Его показания этого рода столь многочисленны, что едва ли мне удастся исчерпать их.
Общее воспламенение духа, мимолетное или длительное.
Для Пушкина естественно рассказать о видении Богоматери, как о душевном пожаре, сжигающем душу бедного рыцаря:
С той поры, сгорев душою...
Так же естественно для него представить внезапное воспламенение души в виде молнийной вспышки; он дважды дал этот поразительный образ, правда -- в одном и том же году (1817).
Могу ль забыть я час, когда перед тобой
Безмолвный я стоял, и молнийной стрелой *)
Душа к возвышенной душе твоей летела
И, тайно съединясь, в восторгах пламенела.
(К Жуковскому).
*) Конечно, так, а не "струей", как обыкновенно печатают.
Но вдруг, как молнии стрела,
Зажглась в увядшем сердце младость...
(К ней).
В мысли Пушкина всякое длительное состояние страстного возбуждения -- пыл души:
В нем не слабеет воля злая,
Неутомим преступный жар
(Полтава).
Тоску неволи, жар мятежный
В душе глубоко он скрывал
(Кавк. Плен.).
Умы встревожены -- таится пламень в них
(Вадим), Вздыхает, сердится, горит
(Русл. и Людм. I).
Но дева скромная и жарче и смелей
Была час от часу.
(Анджело).
В пылу восторгов скоротечных
(Воспом. в Царск. Селе).
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались
("Погасло дневное светило").
Душа лишь только разгоралась
(Евг. Онег. IV).
Воображение в мечтах не разгоралось
(К ней).
Почто в груди моей горит бесплодный жар
(Деревня).
Там, оживив тобой огонь воображенья...
(К Овидию, черн.).
Тебе приятно слезы лить,
Напрасным пламенем томить воображенье
(Мечтателю).
Услыша их, воспламенится младость
(К портр. Жуковского, ранняя ред.).
Ах! мысль об ней в душе усталой
Могла бы пламень воспалить.
(Разг. книгопрод. с поэтом, черн.).
Минувших дней погаснули мечтанья
("Опять я ваш, о юные друзья").
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснилась пламенная грудь!
(Странств. Онегина).
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь...
(Медн. Всадн.).
По жилам быстрый огнь бежит
(Русл. и Людм. II).
И, разгорясь душой усердной, плачу
(Бор. Год.)
и, сердцем возгоря,
Опять до дна, до капли выпивайте
(19 октября, черн.).
В нем сердце, вспыхнув, замирает
(Русл. и Людм. VI).
Определенное частное возбуждение духа.
Когда б он знал, какая рана
Моей Татьяны сердце жгла!
(Евг. Онег. VI).
Но в нас горит еще желанье
(К Чаадаеву, черн.).
Но пылкого смирить не в силах я влеченья
(К Жуковск.)
не в награду
Любви горящей, самоотверженья
(Моц. и Сал.).
Что так любил, чему так жарко верил.
(Там же).
Ты мне внушал мои моленья
И веры благодатный жар
(Письмо Татьяны, черн.).
Надежда гибнет, гаснет вера
(Русл. и Людм. I).
жар невольный умиленья
(Ангел).
Пока свободою горим
(К Чаадаеву).
Поверь, я снова пламенею
Воспоминаньем прежних дней
("Я слушаю тебя и сердцем молодею").
Горя завистливым желаньем
("Горишь ли ты, лампада наша").
Кто знает? пламенной тоскою
Сгорите, может быть, и вы.
(Евг. Онег. III).
Душа твоя должна пылать весельем
(Бор. Год.).
Их лица радостью горят,
Огнем пылают гневны очи
(Наездники).
Огня надежды полон взор
(Русл. и Людм. I).
Он гонит лени сон угрюмой,
К трудам рождает жар во мне
(Деревня).
Любил он прежде игры славы
И жаждой гибели горел
(Кавк. Плен.).
Ты, жажда гибели, свирепый жар героев
(Война).
И с жаром сердца говорят
О бранных гибельных тревогах
(Кавк. Плен., черн.).
На крыльях огненной отваги
(Кавк. Плен.).
Стремится конь во весь опор,
Исполнен огненной отваги
(Кавк. Плен.).
Мой друг горел от нетерпенья
(Евг. Онег., черн.).
Еще хоть раз ее увидеть
Безумной жаждой он горел
(Полт.).
Раскаяньем горя, предчувствуя беды
(Восп. в Царск. Селе).
И жар безумного похмелья
Минутной страсти посвящал
(Кавк. Плен.)
Что дружба? Легкий пыл похмелья
(Дружба).
пыл вечернего похмелья
(Сц. из Фауста).
Тем больше злое подозренье
Возобновляется, горит
(Из Ариосто).
То снова разгорались в нем
Докучной совести мученья
(Братья-Разб.).
как язвой моровой
Душа сгорит
(Бор. Год.).
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья
(Воспоминание).
Нет, нет, мой друг, мечты ревнивой
Питать я пламя не хочу
(Гречанке).
а потом
Ревнивым оживим огнем
(Евг. Онег. III).
Она (ревность) горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет
(Евг. Онег. VI).
Так, своеволием пылая,
Роптала юность удалая
(Полтава).
Приверженность твоих клевретов стынет
(Бор. Год).
Сердечной ревностью горя
(Полтава).
Но кто-ж, усердьем пламенел
(Там же).
Был глух, усердием горя
(Там же).
Горел досадой взор его
(Евг. Онег. VII).
Досадой страшною пылая
(Гр. Нулин).
Иль даже сам, в досаде пылкой
Вас гордо вызвавший на бой
(Евг. Онег. VI).
злобою горя
(Гаврилиада).
Давно горю
Стесненной злобой
(Полтава).
Стесненной злобой пламенея
(Русл. и Людм. III).
Горит ли местию кровавой
(Бахч. Фонтан).
Усердной местию горя
("Какая ночь! мороз трескучий").
Он, местью пламенея,
Достиг обители злодея
(Русл. и Людм. V).
Как часто, возбудив свирепой мести жар
(Дочери Кара Георгия).
И, кажется, мой быстрый гнев угас
(Приятелям).
грозного царя,
Мгновенно гневом возгоря,
Лицо тихонько обращалось
(Медн. Всадн.).
Царь, вспыхнув, чашу уронил
(Полтава).
Неправый старца гнев погас
(Русл. и Людм. VI).
На зятя гневом распалясь
(Там же I).
Руслан вспылал, вздрогнул от гнева
(Там же II).
Изабелла
От гнева своего насилу охладела
(Анджело).
И всякая страстная борьба по Пушкину -- огонь; так, о борьбе партий в Англии:
Здесь натиск пламенный, а там отпор суровой
(К вельможе).
потому и война -- огонь:
Опустошив огнем войны
Кавказу близкие страны
(Бахч. Фонтан).
Войны стремительное пламя
(Герой).
И всякое изъявление страстного чувства -- огонь: в молитве, улыбке, разговоре и проч.:
В благом пылу нравоученья
(Евг. Онег. VIII).
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал
(Кавк. Плен.).
Каким огнем улыбка оживилась,
Каким огнем блеснул приветный взор
("Наперсница волшебной старины").
Поэта пылкий разговор
(Евг. Онег. II).
Глаголом жги сердца людей
(Пророк).
Ты рассеянно внимаешь
Речи пламенной моей
(К молодой вдове).
И огненный, волшебный разговор
("Как сладостно, но боги! как опасно").
Но удержи свои рассказы,
Таи, таи свои мечты!
Боюсь их пламенной заразы
(Наперсник).
Мне сладок жар твоих речей
("Я слушаю тебя и сердцем молодею").
чтоб развратитель
Огнем и вздохов, и похвал
Младое сердце искушал
(Евг. Онег. V).
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм
(Там же I).
Как пламенно-красноречив
(Там же).
V.
В особенности, по мысли Пушкина, и всего сильнее воспламеняется душа в половой любви. Никакое чувство ему не приходилось изображать так часто, как это, и можно с уверенностью сказать, что он ни разу не говорил о нем иначе, как в терминах горения. В его представлении Венера -- "пламенная" или "пылкая" (Каверину, и черн.). Ища слов для описания любовной страсти, он то и дело перебирает слова, изображающие горение; так, в черновике пятой песни "Руслана и Людмилы":
Огнем любви во сне горя...
немногими строками дальше:
Любви стыдливой -- пламень -- горит --
Румянит нежные ланиты
Горят уста полуоткрыты
И (пылая) шепчут --
так же в черновике второй части "Кавказского Пленника":
Но ты сгораешь, дева гор --
А ты, о дева красоты,
Сгорала пламенем -- пламенем желанья.
Огнем сгорала --
и дальше Пленник:
Во мне погас --
Давно забыл огонь желаний
Давно погас огонь желаний
-- И давно во мне погас
Напрасен -- ответа нет душе твоей -- жар любви
Тот же навязчивый образ -- в "Элегии" 1816 года:
Я думал, что любовь погасла навсегда...
Не угасал мой пламень страстный.
Я все еще горел.....
Не сожигай души моей,
Огонь мучительных желаний.
О минувшей любви он скажет:
Погасший пепел уж не вспыхнет
(Евг. Онег. I).
Нужно ли ему представить обобщенную картину любви, он рисует ее неизменно в образах горения:
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное.
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами.
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет.
(Полтава).
Любовь -- пламень, в чистоте своей -- небесный пламень:
Первоначальная любовь,
О, первый пламень упоенья
(Кавк. Плен.).
в черновой было: Небесный пламень упоенья.
О, сон чудесной!
О, пламя чистое любви!
(Сц. из Фауста).
Образ любимой женщины -- как бы огонь в душе:
И долго жить хочу, чтоб долго образ милой
Таился и пылал в душе моей унылой
("Надеждой сладостной младенчески дыша").
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви
(Разг. книгопр. с поэтом).
Уже предчувствие любви есть горение:
Давно ее воображенье,
Сгорая негой и тоской,
Алкало пищи роковой
(Евг. Онег. III).
Этот образ до такой степени привычен Пушкину, так укоренился в его воображении, что глаголы (сгореть" и "пылать" -- для него синонимы влюбленности; он сплошь и рядом употребляет их в указанном смысле без всякого пояснения.
Пылать -- любить.
Уж он влюблен, уж он горит
("Критон, роскошный гражданин")
Горю тобой
("Гречанка, я люблю тебя").
Я очарован, я горю
(Е. Н. Ушаковой).
О, жертва страсти нежной,
В безмолвии гори!
(Фавн и пастушка).
И полный страстным ожиданьем,
Он тает сердцем, он горит
(Русл. и Людм. IV).
Проснулись чувства, я сгораю,
Томлюсь желаньями любви
(Там же I).
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
(Евг. Онег. III).
Пылать -- и разумом всечасно
Смирять волнение в крови
(Там-же, VIII).
К чему нескромным сим убором,
Умильным голосом и взором
Младое сердце распалять?
(Прелестнице).
Пылает близ нее задумчивая младость
(Дева). И ты пылал, о Боже, как и мы
(Гаврилиада).
Он к ней пылал... (любовью страстной)
(Там же).
Посол пылал
(Там же).
Зову тебя, любовию пылая
(Там же).
Ты мне велишь пылать душою
(Si vous voulez que j'aime encore).
(Стансы из Вольтера).
Людмилы нежной красоты
От воспаленного Руслана
Сокрылись вдруг
(Русл. и Людм. II).
Где витязь томный, воспаленный
Вкушает одинокий сон
(Там же, IV).
И сердце вновь горит и любит
("На холмах Грузии").
И сердцу не даю пылать и забываться
("Нет, нет, не должен я").
Пламя -- любовь.
Но юный князь,
Бесплодным пламенем томясь
(Русл. и Людм. V).
И в богине пламень новый
Разгорелся -- потух
(В ней пылает пламень новый)
(Прозерпина, черн.).
Кляла она мой пыл, утраченный в пирах
(А. Шенье, черн.).
О, если пламень мой
Подозревать он станет!
(Из Альфиери).
грешный шар
Его сильней, сильней объемлет
(Нулин, черн.).
Тот же в нас огонь мятежный
(Подражание арабскому).
Я к ней -- и пламень роковой
За дерзкий взор мне был наградой
(Русл. и Людм. 1).
Вся в пламени (Ева)
(Гаврилиада).
Пылать -- воспламенять любовью.
Ты воспаляла в ней любовь
(Евг. Онег. V).
Мое седое божество
Ко мне пылало новой страстью
(Русл. и Людм. 1).
Вот страсть, которой я сгораю
("И я слыхал, что белый свет").
Нет, пуще страстью безотрадной
Татьяна бедная горит
(Евг. Онег. IV).
Феб, увидев ее, страстию к ней воспылал!
(Рифма).
Священной страстью пламенея
(Давыдову).
И, красавицу встречая,
Пел я, страстию пылая
(С португальск., черн.).
И в гордом сердце девы хладной
Любовь волшебствами зажечь
(Русл. и Людм. I).
Пускай Нинета лишь улыбкой
Любовь беспечную мою
Воспламенит и успокоит
(А. И. Тургеневу).
в одиночестве жестоком
Сильнее страсть ее горит
(Евг. Онег. VII).
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем
("Я вас любил").
Моя Земфира охладела
(Цыганы).
В миг охладели... Любви мечтанья
(Пробуждение).
Но, страстью пылкой утомленный
(Русл. и Людм. I).
Упоенный
Восторгом пылким и немым
(Там же, VI).
Огонь, пламя, пыл, жар любви.
Огонь любви в лице ее разлился
(Гаврилиада).
Огня любви прелестная пора
(А. М. Горчакову).
И в дар послал огонь любви несчастной
("Любовь одна -- веселье жизни хладной").
И их сердца огнем любви зажглись
(Рассудок и любовь).
Когда страстей угаснет пламя
(Евг. Онег. II).
И пламя позднее любви
С досады в злобу превратила
(Русл. и Людм. I).
Сгорая пламенем любви
("Счастлив, кто избран своенравно").
Когда ж, вакхической тревогой утомясь
И новым пламенем внезапно воспалясь,
Я утром наконец являлся к милой деве
(А. Шенье).
Вот Еврейка с Тодорашкой --
Пламя пышет в подлеце
(Кишиневские дамы).
когда сгораю
В неге пламенной любви
(К молодой вдове).
И сердце, тлея страстью,
К тебе меня влекло
(Фавн и пастушка).
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел
(Евг. Онег. IV).
Нас пыл сердечный рано мучит
(Там же, I).
Оставим юный пыл страстей
(Кокетке).
пышет бурно
В ней страстный жар
(Евг. Онег. V).
Я думала, что жар любовный
Уж и погас
(Отрывок из комедии).
В нем жар любви
Петрарка изливал
(Сонет).
Она дрожит и жаром пышет
(Евг. Онег. III).
Она в ней ищет и находит
Свой тайный жар
(Там же).
О, как тебя я стану ненавидеть,
Когда пройдет постыдной страсти жар!
(Бор. Год.)
Питая жар чистейшей страсти
(Евг. Онег. III).
Но вдруг восстал,
исполнен новым жаром
(Гаврилиада).
В жару любви трепещет и воркует
(Там же).
И томный жар и вздох нетерпеливый
Младую грудь Марии подымал
(Там же).
Ее улыбка, разговоры
Во мне любви рождают жар
(Русл. и Людм. V).
Любовное желание -- огонь.
В крови горит огонь желанья
(Подраж. Песне Песней).
Желаний огнь во грудь ее вдохнув
(Гаврилиада).
Когда в жару своих желаний
С восторгом изъясняет он (любовник)
(Алексееву).
Все непритворно в ней: желаний томный жар
(Дориде).
Жар откровенного желанья
("Лаиса, я люблю").
И пыл желанья в нем родит
(Е. С. Огаревой).
Я слезы лью, я трачу век напрасно,
Мучительным желанием горя
(А. М. Горчакову).
Душа горит и негой, и желаньем
(Гаврилиада).
Сгорая негой и желаньем,
Ты забывала мир земной
(Кавк. Плен.).
В ее груди зажги любви желанье
(Гаврилиада).
Твой взор потупленный желанием горит
(Дионея).
К тебе желаньем был преступным воспален
(Анджело).
Желанья гасли вдруг и снова разгорались
(Дорида).
Погасли юные желанья
("Напрасно, милый друг").
Порывы пламенных желаний
(Бахч. Фонтан.).
Желаньем пламенным томим
(Гр. Нулин).
Пускай, желаний пылких чуждый,
Ты поцелуями подруг
Не наслаждаешься
(Юрьеву).
Сбылися пылкие желанья
(Русл. и Людм. I).
В восторге пылкого желанья
(Там же).
Любовные ласки.
Лобзания твои
Так пламенны!
("Простишь ли мне ревнивые мечты").
И жар младенческих лобзаний,
И нежность пламенных речей
(Кавк. Плен.).
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему,
И разгораешься потом все боле, боле,
И делишь наконец мой пламень поневоле
("Нет, я не дорожу").
Восторги пылкие к тебе
Нашли пустынную дорогу
(Платоническая любовь).
В восторге сладостном погас
(Надпись к беседке);
в черновой было: "В восторге пламенном погас".
VI
И общая поэтика Пушкина, и его личное художественное самосознание сводятся к мысли, что поэзия есть огонь, именно чистейший из всех видов душевного огня: "огонь небесный" или "чудесный"; вдохновение или "восторг" поэта есть особого рода возгорание души, необычайно сильное и однако гармоническое; Пушкин однажды назвал его "восторгом пламенным и ясным" (К Жуковскому). Оттого поэт в его представлении -- жрец, возжигающий огонь на алтаре:
так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит
(Поэту)
и о смерти поэта Ленского:
Потух огонь на алтаре
(Евг. Онег. VI).
Пушкин никогда не анализировал этого явления, но множество раз изображал его, неизменно в образах горения:
Но огнь поэзии погас
(Русл. и Людм. Эпилог).
-- в черновой: "Но вдохновенья жар..."
Но огнь поэзии чудесный
Сердца враждебные дружит
(Гр. Олизару).
Под небом Шиллера и Гёте
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем
(Евг. Онег. II).
Их разговор благоразумной...
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем
(Там же).
Единый пламень их волнует (поэтов)
(К Языкову)
Там, там, где тень, где лист чудесный,
Где льются вечные струи,
Я находил огонь небесный,
Сгорая жаждою любви
(Разг. книгопрод. с поэтом),
-- в черновой было: "язык небесный"; значит Пушкин сознательно заменил "язык" "огнем";
Заветный твой кристал
Хранит огонь небесный,
и ниже:
Когда же берег ада
Навек меня возьмет...
И ты, в углу пустом
Осиротев, остынешь
(К моей чернильнице).
С младенчества дух песен в нас горел
(19 Октября).
Твой (поэта) светоч, грозно пламенея
(А. Шенье).
И, чувствуя в груди огонь еще младой,
Восторженный, поет на лире золотой
(Дельвигу, ранняя ред.),
и дальше:
Исчез священный жар!
еще дальше:
И мне в младую боги грудь
Влияли пламень вдохновенья,
в позднейшей редакции -- "искру".
Почто в груди моей горит бесплодный жар
И не дан мне в удел витийства грозный дар?
(Деревня).
Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик!
С тех пор бесплодный жар в груди моей горит
(П. А. Вяземскому, черн.)
Прервется ли души холодный сон,
Поэзии зажжется-ль упоенье --
Родится жар, и тихо стынет он,
Бесплодное проходит вдохновенье
("Любовь одна -- веселье жизни хладной).
Их читает
Он вслух в лирическом жару
(Евг. Онег. VI).
Поэт, в жару своих суждений
(Там же, II).
В жару сердечных вдохновений
Лишь юности и красоты
Поклонником быть должен гений
(То Dowe)
Вам ваше дорого творенье,
Пока на пламени труда
Кипит, бурлит воображенье
(Разг. книгопр. с поэтом).
И тяжким пламенным недугом
Была полна моя глава (вдохновенье)
(Там же).
Тогда, в безмолвии трудов
Делиться не был я готов
С толпою пламенным восторгом
(Там же).
Какой певец,
Горя восторгом умиленным
("Кто знает край").
Не проходит
В тебе Восторг. Лаура, не давай
Остыть ему бесплодно; спой, Лаура.
(Каменный Гость).
Чья мысль восторгом угадала,
Постигла тайну красоты?
(Недоконченная картина).
-- в черновой было:-- "Скажи... кого воспламеняли".
Так море, древний душегубец,
Воспламеняет гений твой?
(П. А. Вяземскому).
Не смелый подвиг Россиян,
Не слава, дар Екатерине,
Не задунайский великан
Меня воспламеняют ныне
("Воспоминаньем упоенный").
Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов
(Гречанке).
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
("На лире скромной, благородной").
Согретый вдохновенья богом,
Другой поэт...
Рисуя в пламенных стихах
(Евг. Онег. V).
Бывало, пламенный творец
Являл нам своего героя
Как совершенства образец
(Там же III).
Напрасно, пламенный поэт,
Свой чудный кубок мне подносишь
(Ответ Катенину).
О, муза пламенной сатиры!
("О, муза пл. сат.").
Чья кисть, чей пламенный резец
("Кто знает край").
Не тем, что пылким вдохновеньем...
Я стал известен меж людей.
("Не тем горжусь я").
VII.
Наконец, в сознании Пушкина и ум--огонь, и мысль бывает пламенной. В черновой стих. "Наполеон" есть стих:
И светоч разума горел;
в наброске "Едва уста красноречивы" сказано:
Его ума огонь игривый;
в седьмой песне "Евг. Онегина":
В бесплодной сухости речей...
Не вспыхнет мысли в целы сутки;
в "Борисе Годунове":
Мысль важная в уме его родилась;
Не надобно ей дать остыть.
VIII.
По мысли Пушкина жизнь или душа человека, которая по природе есть огонь, подчинена роковому закону остывания. Другой закономерности человеческого существования, кроме термической, Пушкин не знает. Именно, молодость в его представлении -- разгар душевного огня, время сильнейшего горения или кипения. С годами душевный жар неудержимо стынет, все более и более; старость -- уже совершенный холод сердца, точка его замерзания.
Но вдруг, как молнии стрела,
Зажглась в увядшем сердце младость
(К ней).
Простим горячке юных лет
И юный жар, и юный бред
(Евг. Онег. II).
и с ним
Уйдет горячность молодая
(Там же, I черн.).
Забыло сердце нежный трепет
И пламя юности живой
(Алексееву).
Жар юности потух в моей крови
("Позволь душе моей", черн.).
Как юный жар твою волнует кровь!
("Брат милый, отроком").
Когда в сияньи возгорится
Светильник тусклый юных дней?
(Наслаждение).
О, нет, хоть юность в нем кипит
(Друзьям).
Не юноше, кипящему безумно
(Бор. Год.).
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
(Евг. Онег. I).
Ты сохранила мне свободу,
Кипящей младости кумир
(Русл. и Людм. Эпилог).
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора
(Евг. Онег. I)
Люблю я бешеную младость
(Там же).
Зато и пламенная младость
Не может ничего скрывать
(Там же, II).
В страну, где пламенную младость
Он гордо начал без забот
(Кавк. Плен.).
И младость пылкая толпами
Стекается вокруг
(Торжество Вакха).
Остепенясь, мы охладели
(Кокетке).
Душа не вовсе охладела,
Утратя молодость свою
("О нет, мне жизнь не надоела").
В нем пыл души бы охладел
(Евг. Онег. VI).
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему
(19 Октября).
И меркнет милой Тани младость
(Евг. Онег. IV).
Померкла молодость моя
("Пиры, любовницы, друзья").
Но, хладной опытностью болен
(Евг. Онег. III).
Но дни младые пролетят...
Сердца иссохнут и остынут
(М. А. Щербинину).
Он думал в охлажденны лета
О дальней Африке своей
(К Языкову).
Советника во-первых избери
Надежного, холодных, зрелых лет
(Бор. Год).
В обоих сердца жар погас
(Евг. Онег. I).
Нет, рано чувства в нем остыли
(Там же);
в черновой было: "Нет, рано чувства охладели".
Мечты невозвратимых лет...
Во глубине души остылой
Не тлеет ваш безумный след
(Бахч. Фонтан, черн.).
Не спрашивай, зачем душой остылой
Я разлюбил веселую любовь
("Не спрашивай, зачем унылой думой").
Но все прошло, остыла в сердце кровь...
Свою печать утратил резвый нрав,
Душа час от часу немеет,
В ней чувств уж нет.
("Ты прав, мой друг").
Пусть остылой жизни чашу
Тянет медленно другой
(Н. И. Кривцову).
И хладной старости дождемся терпеливо
(Каверину, черн.).
Под хладом старости угрюмо угасал
Единый из седых орлов Екатерины...
...твой луч его согрел
(Мордвинову).
сердце старика,
Окаменелое годами
(Полтава).
IX.
По мысли Пушкина внешние факторы могущественно влияют на состояние душевного огня: то разжигают жар души во всех его видах, каковы любовь, вдохновение и проч., то охлаждают или вовсе гасят его.
Разжигать извне.
Пускай Нинета лишь улыбкой
Любовь беспечную мою
Воспламенит и успокоит!
(А. И. Тургеневу).
Харита...
С ума сведет митрополита
И пыл желаний в нем родит
(Е. С. Огаревой).
Поют неистовые девы;
Их сладострастные напевы
В сердца вливают жар любви
(Торжество Вакха).
К чему нескромным сим убором,
Умильным голосом и взором
Младое сердце распалять?
(Прелестнице).
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь
(Евг. Онег. I)
Но удержи свои рассказы,
Таи, таи свои мечты!
Боюсь их пламенной заразы
("Твоих признаний, жалоб нежных").
Ее улыбка, разговоры
Во мне любви рождают жар
(Русл. и Людм. V).
Измучим сердце, а потом
Ревнивым оживим огнем
(Евг. Онег. III).
Твоим огнем душа палима
(Филарету).
Твой жар воспламенял к высокому любовь
(Чаадаеву).
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев
(Евг. Онег. II).
Души не изменили в нем,
Согретой девственным огнем
(Там же).
И, чуждым пламенем согретый,
Внимаю звуку ваших лир.
(К Дельвигу).
О Дельвиг мой! твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный
(19 Октября).
Ты рождена воспламенять
Воображение поэтов
(Гречанке).
Под небом Шиллера и Гёте
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем
(Евг. Онег. II).
Там, оживив тобой огонь воображенья
(К Овидию, черн.)
Охлаждать извне.
Всего более охлаждает душу, по Пушкину, жизненный опыт в целом. Пушкин многократно называет жизнь и свет (т.-е. социальную среду) холодными. Мы увидим дальше его определение "толпы", как сборища холодных; молодость с ее душевным жаром неизбежно вовлекается в эту холодную среду, и, погруженная в нее, стынет.
Любовь одна -- веселье жизни хладной
("Люб. одна -- веселье жизни хладной")
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел
(Евг. Онег. VIII).
Чье сердце опыт остудил
(Там же, IV).
Но, хладной опытностью болен
(Там же, III).
Труды и годы угасили
В нем прежний деятельный жар
(Полтава).
В частности:
Кто охлаждал любовь разлукой,
Вражду злословием
(Евг. Онег. II).
Ни охлаждающая даль,
Ни долгие лета разлуки
(Там же).
Не долго женскую любовь
Печалит хладная разлука
(Кавк. Плен.)
Мою задумчивую младость
Он для восторгов охладил
(Евг. Онег., черн.)
Он охладительное слово
В устах старался удержать
(Евг. Онег. II).
X.
Наконец, в противоположность "пламени" или "жару," термин "холод" в применении к душевной жизни означает у Пушкина бесчувственность, равнодушие общее или частное.
Или равно для всех она была
Душою холодна?
(Домик в Коломне).
Его любовь тебе заменит
Моей души печальный хлад
(Кавк. Плен.).
И хладную душу терзает печаль
(Черная шаль).
Но что ж теперь тревожит хладный мир
Души бесчувственной и праздной?
("Красы Лаис").
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
(Евг. Онег. VIII).
Прервется ли души холодный сон?
("Любовь одна -- веселье жизни хладной").
Душа вкушает хладный сон
(Поэт).
Я влачил постыдной лени груз,
В дремоту хладную невольно погружался
(К ней).
И, сердцем охладев навек,
Ты, видно, стал в угоду мира
Благоразумный человек.
("Недавно я в часы свободы").
С этих пор
Во мне уж сердце охладело
(Евг. Онег. IV)
В печальной праздности я лиру забывал,
Воображение в мечтах не разгоралось,
С дарами юности мой гений отлетал
И сердце медленно хладело
(К ней).
Вы съединить могли с холодностью сердечной
Чудесный жар пленительных очей
(Е. Я. Сосницкой).
Уж охладев, скучаем и томимся
(Бор. Год.).
Грустный, охладелый, Я все их помню
(Евг. Онег. I).
Онегин, очень охлажденный
(Путеш. Онегина).
И резкий, охлажденый ум
(Евг. Онег. I).
Кто, хладный ум угомонив,
Покоится в сердечной неге
(Евг. Онег. IV).
Но к жизни вовсе охладел
(Там же, I).
Охолодев к мечтам и лире
(Кавк. Плен.).
К молве болтливой я хладею
(Дельвигу).
У! как теперь окружена
Крещенским холодом она!
(Евг. Онег. VIII).
Завистливый гордец, холодный Сумароков,
Без силы, без огня, с посредственным умом
(К Жуковскому).
Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Она не слушает, не чувствует поэта
(Соловей).
Внезапный князя хлад объем лет
(Русл. и Людм. V).
Мгновенным холодом облит
(Евг. Онег. VI).
Любовь смиренная моя
Встречает хладную суровость
(Полтава).
Он хладно потупляет взор
(Там же).
Но хладно сердца своего
Он заглушает ропот сонный
(Там же).
На игры младости глядишь
С молчаньем хладным укоризны
(Стансы Толстому).
И, хладным страхом пораженный,
Зовет любовницу петух
(Русл. и Людм. II).
Невольный хлад негодованья
Тебе мой роковой ответ
(Прелестнице).
От хладных прелестей Невы
(Знгельгардту).
И хладной важностью своей
Тебе несносен Гименей
(Платоническая любовь).
Зевоты хладная чреда (в браке)
(Евг. Онег. IV).
А между тем притворным хладом
Вооружить и речь, и взор
(Письмо Онегина к Татьяне.).
Холодный, строгий разговор
(Евг. Онег. VIII).
Всегда нахмурен, молчалив,
Сердит и холодно-ревнив
(Там же, IV).
XI.
Что же обозначал Пушкин словом "огонь"? Совершенно ясно, что в таких речениях, как "пламень пожирает несовершенство бытия", или "мысль горит в небесной чистоте", или "пламень жизни", "огонь любви" и т. п., он разумеет не физическое пламя. По привычке мы безотчетно склонны придавать словам "пламя", "огонь", "гореть" в приведенных местах символический смысл. Но это не так; подобно Гераклиту, Пушкин не знает никакого различия между духом и веществом, символом и вещью.
Так же, как Гераклит, он мыслит огонь сразу и символически, и конкретно: в абсолютном состоянии -- как чистое, невещественное движение; в воплощении -- как материальный огонь. Потому-то его мысль так часто -- можно сказать, поминутно -- переливается из одной сферы в другую; потому, употребив одно из тех слов в переносном смысле, он тотчас непринужденно уясняет этот смысл материальным сравнением, как в приведенных выше стихах:
Угасну я, как пламень дымный, Забытый средь пустых долин, и в бесчисленных других местах.
Мы видели, что Пушкин образно определяет жизнь твари, как "огонь"; безобразно он назовет жизнь просто движением. Так о "голове" в "Руслане и Людмиле" он говорит:
И сверхъестественная сила
В ней жизни дух остановила.
Я покажу теперь, что в созерцании Пушкина образ огня, жара, горения нераздельно слит с представлением о движении. По крайней мере в двадцати местах на протяжении двадцати лет терминам горения неизменно сопутствуют у него слова: "кипение" или "волнение". Эти слова, как сказано, в точности означают у Пушкина движение жидкости; но здесь их специальный смысл для нас безразличен: нам важен только заключенный в них образ движения.
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь
(Медн. Вс).
Во мне -- в крови горит огонь --
Тобой кипят любви желанья
(Подр. Песне Песней, черн.).
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь
(Евг. Онег. I)
Встревожены умы -- и пламя тлеет в них,
Младые граждане кипят и негодуют
(Вадим).
...грешный жар
Его сильней, сильней объемлет,
Он весь кипит...
(Гр. Нулин, черн.).
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг
(Бор. Год.).
Увял! Где жаркое волненье
(Евг. Онег. VI).
Единый пламень их волнует
(К Языкову).
...что пламенным волненьем
И бурями души моей
("Не тем горжусь я, мой поэт").
Младую грудь волнует новый жар
(Гаврилиада).
И сладостно мне было жарких дум
Уединенное волненье
("Ты прав, мой друг").
Пылать -- и разумом всечасно
Смирять волнение в крови
(Евг. Онег. VIII).
Как юный жар твою волнует кровь
(Брату).
Нет, душу пылкую твою
Волнуют, ослепляют страсти
(Полтава).
Очнулась, пламенным волненьем
И смутным ужасом полна
(Русл. и Людм. II).
С младенчества дух песен в нас горел
И дивное волненье мы познали
(19 Октября).
В те дни, когда от огненного взора
Мы чувствуем волнение в крови
(Гаврилиада).
Бессмертные, с каким волненьем
Желанья, жизни огнь по сердцу пробежал!
Я закипел, затрепетал
(Выздоровление).
Проснулись чувства, я сгораю
(Русл. и Людм. I).
С своей пылающей душой,
С своими бурными страстями
(А. Ф. Закревской).
Труды и годы угасили
В нем прежний деятельный жар
(Полтава).
Этому определению жара, как движущего начала, соответствует у Пушкина столь же постоянное определение холода, как неподвижности; холод у него всегда характеризуется покоем, сонливостью, ленью; он как бы непроизвольно сочетает эти слова: ах лад покоя" или "холодный сон".
Но скучный мир, но хлад покоя
Страдальца душу волновал
(Наполеон).
Но что ж теперь тревожит хладный мир
Души бесчувственной и праздной?
("Красы Лаис").
Прервется ли души холодный сон?
("Любовь одна -- веселье жизни хладной").
Душа вкушает хладный сон
(Поэт).
Я влачил постыдной лени груз,
В дремоту хладную невольно погружался
(К ней).
Он гонит лени сон угрюмый,
К трудам рождает жар во мне
(Деревня).
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
(Евг. Онег. VIII).
Ничто не трогает души твоей холодной
(Первое послание к цензору).
Но созерцание Пушкина насквозь конкретно: огонь в переносном значении он мыслит неизменно подлинным огнем, в составе тех признаков, какими обладает это физическое явление. Поэтому холод в символическом смысле означает для него именно угасание со всеми физическими признаками угасания -- отвердением и померканием; холод для него -- твердость и тьма. Он почти бессознательно соединяет эти понятия:
На поединках твердый, хладный
(Кавк. Пл).
или:
Сердца иссохнут и остынут
(Щербинину).
Он пишет:
Во дни гоненья -- хладный камень
(Кавк. Пл.),
а в черновой было: твердый.
Или в Братьях-Разбойниках:
Тот их, кто с каменной душой,--
а в черновой было: холодною. Он пишет:
Души моей холодный мрак
(Уныние, черн.).
Душа, померкну в, охладела
("Я видел смерть").
С померкшею душой святыне предстоит,
Холодный ко всему и чуждый умиленью
(Безверие).
XII.
Итак, основной образ Пушкинского миросозерцания построен, как у Гераклита, по принципу безусловного монизма. Он мыслит чистое бытие, как невещественно-пламенеющую и светящую мысль, и, наоборот, душевную жизнь -- как известные состояния одухотворенного вещества, как полный движения и, конечно, светящий жар, или холод с неподвижностью и тьмою. Это понимание души должно было привести Пушкина в его безотчетном мышлении к той же психологической теории, какую развил Гераклит. Если душа есть по существу движение-огонь, то в своих проявлениях она неминуемо осуществляет закономерные состояния вещества, т.-е. душевные процессы облекаются в одну из трех форм вещества,-- либо в газообразную, либо в жидкую, либо в твердую. Это предположение подтверждается многочисленными показаниями Пушкина.
К первому разряду (газообразность душевных состояний) относятся две группы свидетельств Пушкина. Первая обобщается мыслью, что некоторое душевное состояние разлито в воздухе, как бы и есть самый воздух, объемлющий человека, так что человек помимо воли дышит им. Так Пушкин говорит:
Еще поныне дышит нега
В пустых покоях и садах
(Бахч. Фонтан).
Он даже не подозревает странности и смелости своих слов, когда пишет в черновом наброске о Тавриде:
Покойны чувства, ясен ум,
Пью с воздухом любви томленье,
и немного ниже:
Тебя я посещаю вновь,
Пью (жадно) воздух сладострастья.
Как в другом месте, приведенном выше, он говорит: "Пылает близ нее задумчивая младость", так он скажет:
Одна была -- пред ней одной
Дышал я чистым упоеньем
Любви поэзии святой...
(Разг. книгопрод. с поэтом),
точно самый воздух, окружающий любимую женщину, насыщен любовью. Таковы же у него многочисленные речения "дышать счастьем", местью, изменой,-- например:
Мы в беспрерывном упоенье
Дышали счастьем
(Бахч. Фонтан).
Гирей, изменою дыша
(Там же).
Теперь дыши его любовью
(Цыганы). И т. п.
Сюда же надо отнести такое выражение, где известное душевное состояние рисуется как насыщенная им воздушная струя:
Желаний огнь во грудь ее вдохнув
(Гавилиада).
Вторую группу, по существу тожественную с первой, но по характеру образа отличную, составляют те речения Пушкина, в которых душа в целом или отдельное ее состояние представляется как бы особенной волной воздуха, пересекающей окрестный нейтральный воздух: "душа летит" куда-нибудь, или "лечу мечтой" куда-нибудь. Самое разительное место Этого рода -- образ совершенно наглядный -- уже было приведено выше:
и молнийной стрелой
Душа к возвышенной душе твоей летела
(К Жуковскому),--
чисто - Гераклитовский образ огненной воздушной струи.
К тебе я сердцем улетаю
(Русл. и Людм. V, черн.)
и сердце понеслось
Далече
(А. Шенье).
Ум далече улетает
("Зорю бьют").
На крыльях вымысла носимый,
Ум улетал за край земной
(Русл. и Людм. Эпилог).
Я пил, и думою сердечной
Во дни минувшие летал
(Друзьям).
Все думы сердца к ней летят,
О ней в изгнании тоскую
(Бахч. Фонтан).
В изгнаньи скучном каждый час,
Горя завистливым желаньем,
Я к вам лечу воспоминаньем
("Горишь ли ты").
Куда с надеждой и тоской
Ее желанья улетали
(Всеволожскому).
Туда летят желания мои
(Желание).
Мечты летели за мечтами
(Русл. и Людм. V).
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою
("Взглянув когда-нибудь").
Но верною мечтою
Люблю летать, заснувши на яву,
В Коломну, к Покрову
(Дом. в Коломне).
Лечу к безвестному отважною мечтой
(К Жуковскому).
И думой им во след летит
(Русл. и Людм. I).
Наконец, иногда душевное состояние представляется Пушкину в виде воздушного существа, выделившегося из человека и реющего над ним:
Мечта знакомая вокруг меня летает
("Погасло дневн. светило").
Я ехал к вам: живые сны
За мной вились толпой игривой
(Приметы).
И сны зловещие летают
Над их преступной головой
(Братья-Разбойники).
И снова милые виденья
В часы ночного вдохновенья,
Волнуясь, легкою толпой
Несутся над моей главой
(Евг. Онег. 1/58--59 черн.).
Там доле яркие виденья...
Вились, летали надо мной
и там же дальше:
Какой-то демон обладал
Моими играми, досугом;
За мной повсюду он летал
(Разг. книгопр. с поэтом),
как в стихотворении к княгине З. А. Волконской:
И над задумчивым челом...
И вьется, и пылает гений.
Мы увидим дальше, что в "Илиаде" ярость Ахиллеса изображена совершенно так же -- выделившейся наружу из него: вокруг его головы во время сражения пылает страшное пламя. Законы мифотворчества неизменны во все времена: им равно следуют и древне-эллинский рапсод, и русский поэт XIX столетия.
XIII.
Столь же привычно Пушкину представление о душе, как о жидкости, со всеми свойствами жидких тел. Душа в газообразном состоянии есть ее быстрое и равномерное движение в пространстве; душа, как жидкость, во-первых, прикреплена к месту, заключена в некоторое вместилище, и во-вторых, подвержена температурным изменениям: согреваясь -- волнуется или кипит, остывая -- утихает. Здесь Пушкин чаще, чем где-нибудь, употребляет метонимии: грудь, сердце и кровь, либо как обозначения вместилищ, либо как синонимы душевной жидкости.
Для Пушкина нисколько не странно уподобление Байрона в его душевной жизни морю:
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим:
Как ты, могущь, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим
(К морю).
Точно так же,-- как жидкость, заключенную в водоем -- он изображает и собственную душевную жизнь в известном наброске 1823 г.:
Кто, волны, вас остановил,
Кто оковал ваш бег могучий,
Кто в пруд безмолвный и дремучий
Поток мятежный обратил?
Как уже сказано, Пушкин изображает душевную жидкость в двух состояниях: более сильного движения на месте -- кипения, и менее сильного -- волнения.
Я закипел, затрепетал
(Выздоровление).
любовник под окном
Трепещет и кипит
(К вельможе).
Младые граждане кипят и негодуют
(Вадим).
Он весь кипит, как самовар
(Гр. Нулин, черн.).
Вдруг витязь мой, Вскипев...
(Русл. и Людм. II).
Кипящий Ленский
(Евг. Онег. VI).
Нетерпеливый конь кипит
(Русл. и Людм. V).
Конь героя,
Врага почуя, закипел
(Там же).
Кипят оседланные кони
(Кавк. Плен.).
Я молод был. Моя душа
В то время радостно кипела
(Цыганы).
И, закипев душой, терялся в нем
(Гаврилиада).
Душа кипит и замирает
("Погасло дневн. светило").
мечтанья
Души кипящей и больной
(Полтава).
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной
(Евг. Онег. VI).
Тоскующей души холодное волненье
("Напрасно, милый друг").
Умы кипят -- их нужно остудить
(Бор. Год).
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом
(Евг. Онег. VI).
Младых повес счастливая семья,
Где ум кипит
(А. М. Горчакову).
О, нет, хоть юность в нем кипит
(Друзьям).
Не юноше, кипящему безумно
(Бор. Год.).
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
(Евг. Онег. I).
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом
(Егип. ночи).
Страстей кипящих буйный пир
(Евг. Онег. II, черн.).
Но чувства в нем кипят, и вновь
Мазепа ведает любовь
(Полтава).
II страсти в нем кипят с такою силой
(Анджело, черн.).
(Страсти)
С каким волнением кипели
В его измученной груди!
(Цыганы).
И горькие кипели в сердце чувства
(Вновь я посетил).
Опять кипит воображенье
(Евг. Онег. I).
Мечты кипят
(Воспоминание).
Тобой кипят любви желанья
(Подраж. Песне Песней, черн.).
Желания кипят, я снова счастлив, молод
(Осень).
Но в нас кипят еще желанья
(К Чаадаеву).
В его груди кипит желанье
("Какая ночь").
Пой сердца юного кипящее желанье
(А. А. Шишкову).
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг
(Бор. Год).
Кипя враждой нетерпеливой
(Евг. Онег. VI).
Рогдай весельем закипел
(Русл. и Людм. II).
А в сердце грех кипел
(Анджело).
Надеждой новою
Германия кипела
("Недвижный страж дремал").
В нем пунша и вина кипит всегдашний жар
(К портрету Каверина).
В нем кровь и мысли волновал
Жар ядовитого недуга
(Братья-Разбойники).
С младенчества дух песен в нас горел
И дивное волненье мы познали
(19 октября).
Пылать -- и разумом всечасно
Смирять волнение в крови
(Евг. Онег. VIII).
Младую грудь волнует новый жар
(Гаврилиада).
В те дни, когда от огненного взора
Мы чувствуем волнение в крови
(Там же).
Очнулась, пламенным волненьем
И смутным ужасом полна
(Русл. и Людм. II).
пламенным волненьем
И бурями души моей
("Не тем горжусь я").
Ум сомненьем взволнован
("Дар напрасный").
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью
(Бахч. Фонтан).
В волненьи бурных дум своих
(Евг. Онег. IV).
В волненьи своенравных дум
(Русл. и Людм. III).
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье
(Таврида).
И мыслей творческих напрасное волненье
(Война).
И сладостно мне было жарких дум
Уединенное волненье
("Ты прав, мой друг");
в черновой было: "И полноту кипучих, жарких дум".
Нет, душу пылкую твою
Волнуют, ослепляют страсти
(Полтава).
Как юный жар твою волнует кровь
(Брату).
Когда нам кровь волнует женский лик
(Бор. Год.).
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь
(Демон).
Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь
(Евг. Онег. II).
Представление о душевной жизни, как жидкости, облеклось у Пушкина и в другой образ: жизнь, питающая душу впечатлениями, сама есть вместилище жидкости, откуда душа пьет любовь, ревность и проч. Этот образ он не раз рисовал целиком; таковы "три ключа", которые поят человека горячей струей юности, волною вдохновенья и холодной влагой забвенья. Обыкновенно он изображает жизнь в виде чаши:
Давно ли тайными судьбами
Нам жизни чаша подана?
Еще для нас она полна;
К ее краям прильнув устами,
Мы пьем восторги и любовь
("Давно ли").
Пусть остылой жизни чашу
Тянет медленно другой
(Кривцову).
В составе этого образа всякое чувство, переживаемое человеком, представляется напитком, сладким или горьким, целебным или ядовитым. Так, в стихотворении "А. Шенье" свобода изображена в виде чаши откуда льется в души целебная влага:
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
Все ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бредит, жаждою томим.
Тот же образ, в особенности образ жидкого яда, повторен Пушкиным много раз:
Ты лесть его вкусил, земных богов напиток
(К вельможе).
В ее объятиях я негу пил душой
(Дорида).
Не пей мучительной отравы
("Когда твои младые лета").
Ты пьешь волшебный яд желаний
(Евг. Онег. III).
Он пил огонь отравы сладкой
В ее смятеньи, в речи краткой
(Галуб).
По каплям, медленно, глотаю скуки яд
("Зима. Что делать нам").
До капли наслажденье пей
(Стансы Толстому).
И чашу пьет отрады безмятежной
(Гаврилиада).
Я хладно пил из чаши сладострастья
("Позволь душе моей").
Играть душой моей покорной,
В нее вливать огонь и яд
("Как наше сердце своенравно").
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд
(Демон).
В груди кипучий яд нося
(Полтава).
Я пил отраву в вашем взоре
(Тимашевой).
О, если бы тебя, унылых чувств искатель,
Постигло страшное безумие любви,
Когда б весь яд ее кипел в твоей крови
(Мечтателю).
До капли истощив раскаянья фиал
(Восп. в Царск. Селе).
Мои небрежные напевы
Вливали негу в сердце девы
("Не тем горжусь я", черн.).
И вот уже с Филином
Веселье пьет она
(Фавн и Пастушка).
В таком же смысле Пушкин употребляет глагол "упиваться" (сравн. выше: "Все ищет вновь упиться им" -- нектаром свободы):
Упиваясь неприятно
Хмелем светской суеты
(Вельяшевой).
Воспоминаньем упоенный
(дважды: К Катульскому памятнику и "Погасло дневн. светило").
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем
(Сц. из Фауста).
Пред нею, страстью упоенный
(Русл. и Людм. I).
новый Гайден
Меня восторгом дивным упоил
(Моцарт и Сальери XIV).
XIV.
Наконец твердое состояние духа есть по Пушкину, как показано выше, холодность и, следовательно, неподвижность духа. Чувство, не изменяющееся в свое составе и не поддающееся воздействию извне, представляется Пушкину отверделым, при чем нередко он изображает такое чувство, по аналогии с газообразным, как выделившееся из человека и давящее его извне, т.е. как бремя. Так, он говорит:
Твердея в умысле своем
(Полтава).
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска любви без упованья
(Кавк. Плен.).
в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток
(Воспоминание).
Забот и дум слагая груз
(Земля и море).
Влача в душе печали бремя
(Русл. и Людм. VI).
И тяжким бременем подавлен и согбен....
Мучительное бремя
Тягчит меня...
влача свою веригу
(Странник).
Не только отдельное чувство твердеет по мысли Пушкина: неподвижным становится и весь дух в целом. Такое общее состояние духа Пушкин определяет как его окаменение, часто указывая и причину этого явления, именно -- убыль тепла:
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
(Евг. Онег. VI).
Во дни гоненья -- хладный камень
(Кавк. Плен.).
На поединках твердый, хладный
(Там же).
Но все прошло, остыла в сердце кровь...
Свою печать утратил резвый нрав,
Душа час от часу немеет,
В ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав
В ключах Кавказских каменеет.
("Ты прав, мой друг").
Цветок полей, листок дубрав
В ручье Кавказском каменеет;
В волненьи жизни так мертвеет
И ветренный, и пылкий нрав
(Альб. Онегина).
Здесь речи лед, сердца -- гранит
(Ответ Б. Н. Ушаковой).
Тот их, кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства
(Братья-Разбойники).
В разврате каменейте смело:
Не оживит вас лиры глас
(Чернь).
Для нежных чувств окаменел
(Кавк. Плен.).
Окаменел мой дух жестокий
(Братья-Разбойники).
сердце старика,
Окаменелое годами
(Полтава).
К тому ж и без речей рыдающая младость
Мягчит сердца людей
(Анджело).
Режь меня, жги меня:
Я тверда, не боюсь
Ни ножа, ни огня
(Цыганы).
Точное различение трех физических состояний души в поэзии Пушкина не подлежит сомнению. Оно до такой степени привычно ему, что он изображает эти формы и их превращения одна в другую так, как если бы речь шла о явлениях общеизвестных, нимало не подозревая головокружительной смелости своих образов и речений. Он пишет:
А ты, младое вдохновенье...
В мой угол чаще прилетай...
Волнуй мое воображенье...
Не дай остыть душе поэта,
Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть;
т.-е. вдохновение -- пламенно-газообразно: оно летает; воображение -- жидкость: оно волнуется под действием жаркого вдохновения; и вся душа в целом подвержена обычным температурным превращениям жидкости: она остывает в жидком виде, потом все более сгущается, и наконец твердеет. Для Пушкина "огонь душевный" -- синоним чрезвычайной подвижности духа, т.-е. быстрой смены чувств; напротив, твердое состояние души -- косность души. Из этого представления естественно вырастает такой образ.
Мгновенно сердце молодое
Горит и гаснет. В нем любовь
Проходит и приходит вновь,
В нем чувство каждый день иное.
Не столь послушно, не слегка,
Не столь мгновенными страстями
Пылает сердце старика,
Окаменелое годами:
Упорно, медленно оно
В огне страстей раскалено;
Но поздний жар уж не остынет
И с жизнью лишь его покинет,--
точное изображение раскаленного камня. Пушкин точно различает три состояния ума: газообразное, когда "ум далече улетает"; жидкое, когда "ум кипит" или "взволнован", например, сомненьем (полужидкое -- "ум, еще в сужденьях зыбкий"), и твердое, когда ум "твердеет в умысле своем". В тех же трех формах он изображает отдельные мысли или "думы": думы газообразные, летящие по воздуху; это думы наиболее интимные, "думы сердца", по его любимому выражению: "Все думы сердца к ней летят", в отличие от дум более плотных, находящихся в жидком состоянии, например:
В душе утихло мрачных дум
Однообразное волненье,
и наконец от дум еще более плотных, тяжкой массой "теснящихся в уме" или даже лежащих в уме, как "груз". В своем безотчетном созерцании, которое само клокочет огнем, Пушкин смешивает все обычные представления, опрокидывает установленные понятия и, как вулкан, выбрасывает наружу речения ослепительные и неожиданные; он способен сказать:
А в сердце грех кипел...
Мечта знакомая вокруг меня летает...
Мечты кипят...
Ты лесть его вкусил, земных богов напиток,
и т. п.
XV.
Мне остается рассмотреть последний отдел психологии Пушкина -- его представление о человеческой речи. Легко заметить, что высшее, огненное состояние духа, и низшее, окаменелость духа, представлены у него неизменно бессловесными. Ангел молчит, Мария в "Бахч. Фонтане" молчит; мало говорят Андшело и Мазепа. Только среднее, жидкое состояние духа -- "кипение" или "волнение" духа -- есть, по Пушкину, исток слова: жидкое чувство как бы непосредственно изливается жидким же словом. Характерна одна его описка в черновой, противоречащая его собственному словоупотреблению:
И словом -- искренний журнал,
В который душу изливал
Онегин в дни свои младые...
Здесь отчетливо нарисована картина чувства, изливающегося словом. Наоборот, в другой раз Пушкин изобразил речь жидкостью, льющеюся в душу слушателя:
что иногда
Мои небрежные напевы
Вливали негу в сердце девы
("Не тем горжусь я", черн.).
Этот образ речи-жидкости так внедрился в его сознание, что он безотчетно употребляет в серьезном, даже трагическом повествовании оборот, который можно принять за каламбур:
Полны вином, кипели чаши,
Кипели с ними речи наши
(Полтава),
как в другом месте шутя:
вечера,
Где льются пунш и эпиграммы
(В. В. Энгельгардту, черн.).
Этот образ внушает Пушкину такие речения, как "здесь речи -- дед", т.-е. замерзшая жидкость, иди сравнение благостной речи с елеем:
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
("В часы забав").
Речь, как душевный поток, разумеется, несет то самое количество жара, какой присущ духу, изливающемуся ею. Пушкин так изображает музыку Россини:
Он звуки льет -- они кипят,
Они текут, они горят...
Как закипевшего аи
Струя и брызги золотые
(Евг. Онег. I),
и точно так же -- поэзию Языкова:
Нет, не Кастальскою водой
Ты воспоил свою камену;
Пегас иную Иппокрену
Копытом вышиб пред тобой.
Она не хладной льется влагой,
Но пенится хмельною брагой;
Она разымчива, пьяна,
Как сей напиток благородной,
Слиянье рому и вина
Без примеси воды негодной.
(К Языкову).
Так и в "Пророке" Пушкина пылающий угль, заменивший сердце, естественно будет рождать огненный глагол.
Предметным же содержанием речи является, конечно, то чувство, которое изливается ею; Пушкин пишет:
мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою
(Ночь).
И, полны истины живой,
Текут элегии рекой
(Евг. Онег. IV).
его стихи.
Полны любовной чепухи,
Звучат и льются
(Там же, VI).
В нем (сонете) жар любви Петрарка изливал
(Сонет).
Пред юной девой наконец
Он излиял свои страданья
(Кавк. Плен.).
Я в воплях изливал души пронзенной муки
(Странник).
Излить мольбы, признанья, пени
(Евг. Онег. VIII).
И наконец любви тоска
В печальной речи излилася
(Кавк. Плен.),
в черновой было еще характернее: "стесненной речью пролилася".
Может, я мешаю
Печали вашей вольно изливаться
(Камен. Гость).
Пушкин много раз прибегал к этому образу речи-жидкости:
Слова лились, как будто их рождала
Не память робкая, но сердце
(Камен. Гость).
(Душа) ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем,
и тотчас затем:
Минута -- и стихи свободно потекут
(Осень).
Меж нами речь не так игриво льется
(19 Октября 1836 г.).
Текут невинные беседы
(Евг. Онег. VI).
Его стихи
Звучат и льются
(Там же V).
В душе моей едины звуки
Переливаются, живут,
В размеры сладкие бегут
(Там же VIII, черн.).
Так говорил державный государь,
И сладко речь из уст его лилася
(Бор. Год.).
и стихов журчанье излилось
(А. Шенье).
В размеры стройные стекались
Мои послушные слова
(Разг. книгопр. с поэтом).
XVI.
Я кончил рассказ о созерцании Пушкина, столь странном в эпоху рационалистической мысли и точного знания, и однако столь непосредственном и уверенном. Но всякое человеческое созерцание есть вместе и суждение; всякий образ действительности неизбежно венчается скрытой или сознаваемой системой более или менее последовательных оценок. В этом отношении Пушкин не имеет равных себе. Есть что-то первобытное, глубоко несовременное в цельности и органичности его мышления. Ни одна нота рефлексии или оглядки не нарушает чистоты его голоса, никакая примесь не замутила ясности его сознания; тот же единый образ-символ, из которого расцвело его созерцание, налился и вызрел, как сочный плод, его нравственным учением. Его физика есть его философия и этика.
Если жизнь есть движение или огонь, то, во-первых, сознательная воля человека, очевидно, не может иметь власти над нею {Воззрения Пушкина подробнее изложены мною в статье "Мудрость Пушкина".}" Движение есть синоним свободы; огонь гаснет или разгорается по своему закону, которого мы не знаем. С точки зрения разума жизнь беззаконна, т.-е. в ней нет ни порядка, ни меры, которые были бы остановками. Отсюда фатализм и квиетизм Пушкина. Бессмысленно человеку ставить себе жизненные цели: сохранить жар в себе или остудить, воспламениться грехом или святостью. Он не волен в себе, ибо всем правит судьба. Во-вторых, так как живое хочет жить, то всякая остановка, покой, остылость и холод -- мука для живого существа, и, наоборот, жар или движение -- счастье. Поэтому единственный критерий оценок у Пушкина -- температура. Так же, как Гераклит, он измеряет достоинство вещей, явлений, душевных состояний и личностей исключительно количеством жара, находящегося в них. Он не знает ни добра, ни зла, ни греха, ни праведности: для него существуют в мире только свободное, т.-е. непрерывное движение -- и его замедления, только хар и холод. К этим двум положениям сводится вся нравственная философия Пушкина.
Это его выражения: "жизни огнь" и "хлад покоя". Он же сказал:-- "мучением покоя в морях казненного". Он не устает славословить "свободу" и проклинать "закон", воспевать "жар в крови" -- и оплакивать "души печальный хлад"; в его устах однозначны свобода и свет ("Свободы яркий день вставал"), "священный сердца жар" -- и "к высокому стремленье", но ужас, отвращение, презрение внушают ему "покой", "тишина", "хладная толпа", собрание, "где холодом сердца поражены", "сердце хладное, презревшее харит". Надо ясно уразуметь основное понятие его мировоззрения -- свободу. Свобода для него не отвлеченное представление, но совершенно конкретный образ ничем не стесняемого самозаконного движения; оттого он говорит: "Где ты, гроза, символ свободы?" или изображает свободу в виде солнца -- огня:
Приветствую тебя, мое светило!
Я славил твой небесный лик,
Когда он искрою возник,
Когда ты в буре восходило
(А. Шенье),
(в черновой было еще: "Я зрел, когда ты разгорелось").
Общее Гераклиту и Пушкину восприятие мира, как движения или огня, естественно привело обоих к тожественному пониманию истины. Гераклит учил, что только приобщаясь божественному разуму, человек становится разумным. Поэтому он строго различал мнения двух родов: истинны те идеи, которые внушены индивидуальной душе Логосом, вселенским огнем,-- и они огненной природы; напротив, мнения, порожденные остылостью души, т.-е. чувствами и ощущениями, ложны, и оттого ложны все раздельные знания, кроме тех, которые питает Логос. Точно так же мыслит и Пушкин. Он полагает "солнце" -- т.-е. огонь,-- другими словами, абсолютную динамику человеческого духа,-- единственным источником истинного познания, равно --поэтического и философского. Мы знаем, что поэзия по его мысли -- огонь; но и правда -- огонь; поэтому он в образе солнца обобщает "музы" и "разум":
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
(Вакхич. песня).
Его свидетельство не оставляет сомнения. Подлинная правда для него всегда -- пламенная:
И правды пламень благородный
(В альб. А. О. Россети)
И правду пылкую приличий хлад объемлет
(Чаадаеву).
Поэтому "правда" у него часто сочетается со "свободой"; он о себе говорит:
Поклонник правды и свободы
(Дельвигу),
и в другом месте:
Я говорил пред хладною толпой
Языком пламенной свободы,
или иначе в черновой:
Устами правды и свободы
("Разоблачив пленит, кумир").
Горящему духу он противопоставляет холодный ум:
Хладный ум угомонив
(Евг. Онег. IV)
и пламенной правде -- холодную истину:
Пора унылых сожалений,
Холодной истины забот
(Стансы Толстому).
Уж хладной истины докучный вижу свет
(А. А. Шишкову).
Поэтому он ненавидит рассудочное знание; в черновых "Евгения Онегина" он дважды употребил выражение: "хладные науки" (в 20-ой строфе 2-ой песни, и в 3-ей строфе 8-й песни); в "Сцене из Фауста" сказано:
Я проклял знаний ложный свет.
Только в этой связи получают смысл непонятные иначе заключительные строки его "Героя".
Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! Нет,
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
Оставь герою сердце!
Что же Он будет без него? Тиран!
Пушкин говорит этими стихами: Наполеон был герой, т.-е. огненный дух, а не тиран (синоним последней остыл ости духа, неподвижного устава); следовательно, у него несомненно было сердце, он был способен на такой порыв,-- и, значит, легенда по своему смыслу верна, хотя бы конкретный факт, посещение чумного лазарета в Яффе, и был ложен. Пушкин говорит: эта легенда есть пламенная правда, правда об огне Наполеонова духа, а знание "строгого историка" -- ложная истина о холоде его духа, одна из тех, какими питается холодная толпа. Он определяет, какое из двух мнений -- правда, и какое -- ложь, и, определив, выбирает правду и отвергает ложь. Если бы Пушкин знал то определение Гераклита: "Сухой блеск -- душа наилучшая и мудрейшая",-- он этими словами мог бы точно очертить Наполеона или Петра, какими он их видел:
Лик его ужасен,
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь -- как Божия гроза.
Ни капли жидкого, хотя бы кипящего чувства, но молнийные вспышки предельно-разожженного огня,-- безудержной динамики духа.