Москва, 23 апреля 1922 г.
Милый Лев Исакович,
Это письмо повезет Лидия Алексеевна и перешлют тебе из Женевы. Она и увидит тебя, -- вот чудеса! -- и о нас расскажет. Ты мне много дарил за эти годы, -- даже деньги, но конечно самой большой жертвою на алтарь дружбы, при твоей неохоте писать письма, было это большое письмо, которое ты мне написал. Зато и много денег, и много посылок Ара не принесли бы и отдаленно такой радости, как это письмо, -- (даже в 1920 г., когда мы голодали тяжко: вот до чего идет сравнение!). Не шутя: тот день, когда пришло твое письмо, был для меня праздником; из этого я понял, что очень люблю тебя (а раньше не знал, только подозревал; тут впервые нащупал в себе, как орех в мешке). Потом читал его вслух Марье Бор[исовне], и мы говорили много хороших слов о тебе. Но ты и без того упоен славой, английской и французской1.
О делах скажу прежде всего: сердечно благодарю за посылки уже посланные, но, прошу тебя, тотчас останови дальнейшую отправку их. В Нью-Йорке, в "Ара", как мне пишут из Берлина -- если помнишь Нат[алию] Мих[айловну] Давыдову2, -- положено посылать ежемесячно посылки мне, Бердяеву, Вяч. Иванову. Если те посылки действительно будут приходить -- мне одной довольно; если же они прекратятся, я тебе напишу. И теперь, при столкновении 2 посылок, я одну передам Союзу Писателей3. О других делах -- потом.
Л.А. расскажет тебе о нас. Мы живем трудно; прошлой зимой дети тяжело болели крупом, эту -- Сережа болел брюшным тифом, очень затянувшимся. И тут же, в начале февраля, я слег; у меня, как определили врачи, от общего истощения возобновился давнишний процесс в легких, -- которого я никогда не подозревал. Два месяца держалась температура, исхудал страшно, слабость была такова, что за все это время я ни разу не мог читать, даже беллетристику. Лечили меня, и к теплу я оправился. Теперь уже выхожу понемногу, но очень слаб. М.Б. одной, без прислуги, приходилось трудно; то я носил из холодной кухни дрова и воду, и колол дрова, и печь топил, и бегал по посылкам, а тут пришлось все самой. И тесно было, мы очень уплотнены; жили только в столовой и прилегающей к ней крошечной спальне, -- ты верно помнишь. М.Б. не очень постарела, только седых волос прибавилось много, а я очень одряхлел, слаб стал до крайности. Первое время -- в 18-м году, до половины 1919-го, я писал много -- дописывал раньше начатых Пушкина и Тургенева4. Обе эти книги посвящаю тебе, они давно вышли. Потом писал мало, только в теплое время; и тут я совсем ушел от русской литературы. Эти годы я много читал, впервые опять так же много, как в годы студенчества, -- и, должно быть, много думал по-своему, не думая 5. И на многие вещи взглянул иначе; этот тяжелый опыт жизни, которого вы, в эмиграции, не вкусили, был серьезной школой. В результате я долго корпел над Ветхим Заветом, и наконец написал статью или книгу "Ключ веры". Она печатается теперь книжкой в Петербурге. Потом (и еще в то же время) еще дольше носился с сумасбродной мыслью, и три года читал-читал по первобытной культуре, о диких народах, и надолго зарылся в сравнительное языкознание, -- и наконец, написал книгу "Гольфстрем". Она печатается теперь в Москве, в возродившемся изд-ве "Шиповник". Потянуло меня к истокам, в даль времен, к корням человеческого духа. Ты меня не бей за это: я нечаянно; сам не думал, а шел, куда тянуло неодолимое чувство, и только в этих занятиях находил удовлетворение. Верно, не я один; когда впервые сам и на ближних познаешь подлинно Голод6, тогда сам собою пропадает интерес к "истории литературы", -- и Холод, и когда кругом муки еще горшие, и смерть от них. Я и теперь люблю "историю литературы", но только отвел ей место, где ей следует быть, да и наполняю ее другим содержанием7. По твоему примеру, и я не грешил пером, -- напротив, стал много строже прежнего: ничего не писал и не пишу сколько-нибудь безразличного, чего можно бы и не написать, пишу только обязательное для меня, и так как просьб от новых издательств, альманахов, журналов -- много, а я все отклоняю, то и терплю за сие великие денежные убытки, и живем мы одними продуктами, почти без денег, а впрочем, этим не огорчаемся. Здесь теперь все можно купить, как до войны, -- и апельсины, и пирожные, и икру, и сукна, -- все, что угодно (мы еще до сих пор дивимся этому обилию и доступности, -- ведь всего 1/2 года, как открылись первые булочные, а лавок, тех еще вовсе не было), но все стоит много нулей: пара башмаков -- 30 милл., и все в этом роде. Даже официально прежние 5 коп. стоят теперь 75.000 руб.: столько стоит трамвайный билет на одну станцию. Всю зиму магазины открывались с лихорадочной торопливостью, -- за два месяца улица была вся опять в лавках; и всюду полно товаров, и полно покупателей. А теперь сделался кризис: публика как-то вдруг обеднела, покупателей нет, один и другой магазины закрываются. Говорят, это оттого, что казна остановила выпуск новых денег, и стало мало денежных знаков. Теперь все надеются на Геную и возобновление заграничной торговли. Всякая прачка знает про "Генуйскую" конференцию8. Ты спрашиваешь о приятелях. Бердяевы живут по-прежнему, и недурно; обе дамы9 служат и получают много, он много пишет -- написал за эти годы, кажется, 5 больших книг10; и по-прежнему у них по вторникам "церковно-приходские журфиксы"11, так я их прозвал, -- с докладами на темы мистические, церковные и национальные. Я с ним при встречах обмениваюсь парой слов, и только. Кроме той ссоры -- наши мысли уже очень далеко разошлись, мы вероятно обо всем мыслим противоположно12. Шпет процветает, много получает, нисколько не изменился; выпустил недавно книжку "Философское мировоззрение Герцена"13 -- и 2-й выпуск журнала "Мысль и Слово", где и твоя статья -- о Сократе и бл. Августине14; печатает 1-й том Истории философии в России15. Вяч. Иванов по-прежнему с дочерью и мальчиком живет в Баку16, читает множество лекций и пьет много вина; дочь этой зимою долго болела тифом; он изредка мне пишет, а я ему. О Березовских я больше ничего не знаю, как только то, что сын его, когда брал у нас свою часть письма, на мой вопрос отвечал, что у них все благополучно; я сказал ему тогда, что ты просишь их написать, и дал твой адрес; да Лидия Ал[ексеевна], бывающая у Игнатовых, знает, что и Бер[езовские], и Аннушка живут хорошо. Ты верно знаешь, что И.И. Игнатов умер год назад, знаешь также от Б[ориса] Ф[едоровича]17 о смерти Т.Ф. Скрябиной. Ее жизнь после Киева была сплошной кошмарный ужас. Недели две назад приехала дочка Булгакова. Он -- протоиерей18 в Ялтинском соборе и живет там со всей семьей хорошо, но ему хочется в Москву, его страстные проповеди имеют там большой успех. И Е[лена] И[вановна]19, по словам дочери, "вошла в церковь", Федя очень исправился характером, служит, увлекся роялью и делает большие успехи. Сама Маруся цветущая девушка, и мы нашли, что и она стала гораздо серьезнее, проще, умнее. Она сразу получила здесь очень хорошую службу. Если удастся найти квартиру, то, видимо, летом все они переедут сюда. Приезжал месяца два назад сюда на несколько дней Д.Е. Жуковский20. В Крыму полный голод, они очень бедствовали, так что тут Бердяевы, мы и др. два раза складывались и посылали им деньги. Д.Е. пристроился в Симферополе ассистентом по зоологии, и имеет еще службу физического труда; теперь А[делаида] К[азимировна]21 с детьми уже перебрались к нему в Симферополь, а летом они хотят переехать сюда. Больше не вспомню, о ком тебе написать.
В эту минуту меня прервал почтальон -- принес письмо из Парижа прямо, заказное, от М.О. Цейтлина: и он послал нам посылку! -- Ну, мы этим посылкам найдем место: голодных кругом еще много. Он адреса своего не пишет, потому вложу сюда письмо к нему, и ты будь так добр, передай ему пожалуйста; вы верно встречаетесь же.
Да, насчет моих дел. Видишь, что я думаю. До сих пор жить здесь надо было, и вы вот много потеряли духовно, не быв здесь; но теперь, кажется, все, -- можно и отдохнуть; а здоровье даже требует этого. Правда, решиться трудно, потому что по возвращении через 6-8 месяцев неизвестно, застанешь ли свою квартиру в целости, как ни обеспечь ее. Но и это не главное -- главное, на что прожить за границей с семьей. А я хотел бы проехать прямо в какое-нибудь тихое место на юге Германии, даже не заглядывая в Берлин, и там прожить для отдыха, не думая о заработке. Это едва ли не утопия. Может быть, если бы я сам был в Берлине, то продал бы несколько своих старых книг и собрал бы нужные деньги; а то ведь нужно это делать чрез неизвестных людей. Ты называешь М.О. Ландау22, я, кажется, совсем не знаю такого; а Лундберг -- путанная голова. Кстати, Лундберг должен на днях приехать сюда; от него верно узнаю подробности о берлинских издательствах и шансы насчет моих книг. Доверенность посылаю тебе здесь; постарайся, чтобы не продешевили при продаже. И вот моя просьба: из вырученных денег, ежели можно будет, купи и пришли нам вещи по прилагаемому списку (а на свои деньги не покупай). Остальные же деньги прошу перевести на твердую валюту -- на фунты стерлингов или доллары, и храните их -- либо ты у себя, либо вручи Лидии Алексеевне, -- чтобы лежали, пока я попрошу их. "Переписку из 2 углов" нельзя продавать, -- ее, как пишет мне Давыдова, издает в своем издательстве Лундберг.
Из твоих новых писаний я читал обе статьи о посмертных произведениях Л.Толстого. Сделай одолжение, пришли мне по оттиску твоих статей. Анне Елеазаровне передай от нас сердечный привет. Л.А. рассказывала, что твоя Наташа очень хорошо сдала экзамен. Скажи дочерям, что если они хотят написать Марусе Булгаковой, -- ее адрес -- у Челпанова23 (она пока там живет). Для меня неожиданность, что ты так легко владеешь словом; я для этого дела не гожусь; хоть и читаю лекции -- я теперь "проф[ессор]", -- но с трудом и нелюбовью, и очень устаю. Поэтому, и попав за границу, я ничем не мог бы зарабатывать деньги, -- не писать же для денег; значит, ехать мог бы только имея там запас готовых денег. Вот, ты и разочти стоимость нашей семейной жизни в пансионах, напр. в Висбадене, в течение полугода, -- сомневаюсь, чтобы продажа моих книг могла накопить столько денег. Как поговорю с Лундбергом, напишу тебе насчет этих дел. Я много, много раз скучал о тебе; у меня ведь теперь здесь никого так близкого, как ты; и при перемене моих мыслей мы были бы теперь ближе прежнего. Иногда беру с полки твою книгу и читаю час-другой. Будь здоров с твоими близкими. Непременно пришли мне твои писания, -- это так же важно, как письмо. Обнимаю тебя сердечно и остаюсь твой
М.Гершензон.
Носков большого размера (для сына)
-- меньшего (для меня) по 1/2 дюжины
Чулок для М.Б.
-- для дочки 14 лет, поменьше.
Свитеров 3, темно-коричневых или в этом роде, -- вообще темных (это верхние фуфайки, грубоватые), для сына очень большой, дочери -- хорошего роста для 14 л[ет], и для меня.
Зимние перчатки для нас всех (у сына очень большие руки). Дюжину мужских носовых платков.
Башмаки для М.Б. -- та же длина, как у Лидии Алексеевны, на два номера шире. Каблук лучше не высокий. Ежели можно, то и калоши к ним.
ДОВЕРЕННОСТЬ
Доверяю Льву Исаковичу Шварцману (Лев Шестов по литературе) продавать за границею право на переиздание моих книг, напечатанных в России, список коих прилагаю здесь, -- на таких условиях, какие он найдет правильными, и заранее обязуюсь не оспаривать его решений по этим продажам. Также доверяю ему получать в свои руки и хранить для меня деньги, которые будут мне причитаться по таковым продажам. Книги мои, которые могут быть изданы за границей, суть:
1) "П.Я. Чаадаев"
2) "История Молодой России"
3) "Жизнь В.С.Печорина"
4) "Образы прошлого"
5) "Исторические записки"
6) "Грибоедовская Москва"
7) "Декабрист Кривцов"
8) "Тройственный образ совершенства"
9) "Мудрость Пушкина"
10) "Мечта и мысль И.С. Тургенева"
Доверенность эта не ограничена сроком.
М.Гершензон.
1 О научной деятельности Шестова в 1920-21 гг., о его курсах на русском факультете при Парижском ун-те и о появлении в западной печати его статей -- см.: ЖИЗНЬ ЛЬВА ШЕСТОВА, т.1, с. 176-264.
2 Вероятно, Наталья Михайловна Давыдова, художница, чл. супрематического общ-ва "Супремус" (Малевич, Удальцов, Клюн, Попова, Меньков, Пестель, Архипенко, Розанова и др.).
3 Альтруизм Гершензона и его внимание к трудностям окружающих его людей подчеркивает Ходасевич: "те, кто прожил в Москве самые трудные годы -- восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый, -- никогда не забудут, каким хорошим товарищем оказался Гершензон. Именно ему первому пришла идея Союза Писателей, который так облегчил тогда нашу жизнь и без которого, думаю, многие писатели просто пропали бы. Он был самым деятельным из организаторов Союза и первым его председателем /.../Не только в общих делах, но и в частных случаях Гершензон умел и любил быть подмогою. Многие обязаны ему многим. Он умел угадывать чужую беду -- и не на словах, а на деле спешил помочь". (НЕКРОПОЛЬ, с.151).
4 См. прим.2 к письму 1.
5 Ту же мысль Гершензон выражает в одном из афоризмов: "Благо тому, кто не думает! У него-то и рождаются наилучшие мысли: внезапные и яркие, как молнии ночью" (СОЛНЦЕ НАД МГЛОЮ. Афоризмы. -- "Записки мечтателей", No 5, Пб, "Алконост", 1922, с.90).
6 О житейских трудностях Гершензона в послереволюционные годы и о его мужестве вспоминает Ходасевич: "...знаю наверное, что Гершензон с женой, Марией Борисовной, тайком от детей, иногда целыми сутками ничего не ели, питаясь пустым чаем и оставляя для детей все, что было в доме. И вот, голодая, простаивая на морозе в очередях, коля дрова и таская их по лестнице, -- не притворялся он, будто все это ему нипочем, но и не разыгрывал мученика: был прост, серьезен, но -- ясен. Скинет вязанку с плеч, отряхнется, отдышится, а потом вдруг -- так весело поглядит -- и сразу заговорит о важном, нужном, большом, что надумал, тащась куда-нибудь в Кремль хлопотать за арестованного писателя". (НЕКРОПОЛЬ, с. 148).
7 С первых своих работ по истории литературы Гершензон дал определенное истолкование истории общественной мысли, как отражения личностного сознания. В ИСТОРИИ МОЛОДОЙ РОССИИ он писал: "Общество, без сомнения живет единой жизнью, но оно живет ею в людях. /.../ Общество -- абстракция; общество не ищет, не мыслит, не страдает; страдают и мыслят только отдельные люди и на известной глубине их сознание течет в одну сторону, по одному руслу; исследуем эту глубину отдельных сознаний и мы узнаем направление общественной мысли". (М.-Пг, Госиздат, 1923, с.5). См. также: Ilya Serman, MIKHA Ï L GER-SCHENSON -- в кн. HISTOIRE DE LA LITT É; RATURE RUSSE. LE XXe SI È CLE. Paris, Fayard, 1987, c.281-287.
8 Международная Генуэзская конференция по экономическим и финансовым вопросам проходила 10 апреля -- 19 мая 1922 при участии представителей 29 государств, в том числе -- впервые -- делегации РСФСР.
9 Речь идет о жене Бердяева, Лидии Юдифовне Рапп (1889-1945) и о ее сестре Евгении Юдифовне, жившей тогда с Бердяевыми в Москве. О них см. публикацию Д.Барас в сб. ПАМЯТЬ, вып.4, М., 1979 -- Париж, 1981, с.220-245; и Е.К. Герцык. ВОСПОМИНАНИЯ, с. 117.
10 Вероятно, Гершензон имеет в виду сб. КРИЗИС ИСКУССТВА (М., изд. Г.А. Леман и С.И. Сахаров, 1918, 47 с); СУДЬБА РОССИИ. ОПЫТЫ ПО ПСИХОЛОГИИ ВОЙНЫ И НАЦИОНАЛЬНОСТИ (М., Г.А. Леман и СИ. Сахаров, 1918, V + 240 с); ФИЛОСОФИЯ ДОСТОЕВСКОГО (П., "Эпоха", 1921, 240 с); переизданная в Праге в 1923 под заглавием МИРОСОЗЕРЦАНИЕ ДОСТОЕВСКОГО, КОНЕЦ РЕНЕССАНСА (П., "Эпоха", 1922) и ФИЛОСОФИЯ НЕРАВЕНСТВА, написанная в 1918, но изданная только в 1923 в Берлине.
11 Ср.: Н.Бердяев. САМОПОЗНАНИЕ, с.255.
12 Об отношении Бердяева к большевистской власти и о споре с Гершензоном ср. САМОПОЗНАНИЕ (с.252): "Я порвал отношения с моими старыми друзьями В.Ивановым и М.Гершензоном, так как видел в их поведении приспособление и соглашательство. Думаю сейчас, что я был не вполне справедлив, особенно относительно М.Гершензона". Слухи о "большевизанстве" Гершензона упоминает и Белый: "В мае 1917-го -- он с горячим сочувствием читал "Правду"; "друзья" -- Шестов, Булгаков, Бердяев -- распространили весть: Гершензон -- "большевик"; он к Бердяеву, жившему рядом, не хаживал; и меня в эти дни приперли к "большевикам": Мережковские, жена Бердяева и многие кадетские дамы; о Гершензоне шушукалась тогдашняя "вся Москва": -- Слышали, -- на старости оскандалился как? По природе робкий, боящийся, что его затолкают, держался вдали он от толп..." (МЕЖДУ ДВУХ РЕВОЛЮЦИЙ, с.294).
13 Пг., "Колос", 1921, 101 с.
14 Л.Шестов. СОКРАТ И БЛ. АВГУСТИН. -- "Мысль и слово", 1918/ 1920, И, No 1, с.97-107. Позднее вошла в кн. ВЛАСТЬ КЛЮЧЕЙ, Берлин, изд. "Скифы", 1923.
15 См.: В.В. Зеньковский. ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ (т.II, с.369): "В 1922 г. Шпет выпустил в свет Очерк развития русской философии; можно лишь пожалеть, что он ограничился только 1-ой частью".
16 С 1920 по 1924 В.Иванов с дочерью и сыном жил в Баку, где получил кафедру классической филологии в местном университете; там он напечатал кн. ДИОНИС И ПРАДИОНИСИЙСТВО, и, защитив ее перед факультетом, был удостоен степени доктора классической филологии. В Баку Иванов активно занимался преподавательской деятельностью и проблемой подготовки научных кадров для молодого ун-та, как об этом свидетельствует его письмо к Гершензону от 22 декабря 1921: "Жизнь моя занята, кроме повседневных хлопот, им же числа нет, курсами (греч. литература, нем. Романтизм) и семинариями (Буколики Вергилия, Ницше как гуманист, Достоевский и Пушкин). /.../ Наш факультет часто мечтает о Вас, как профессоре в нашей среде, и побуждает меня приманить Вас, но я знаю, что бесполезны попытки. Однако, здесь жить легче чем в Москве, и тепло, и не голодно". (Римский архив Иванова). О жизни Иванова в Баку и его научной деятельности см.: О.Дешарт. Введение к Собр. соч. В.Иванова, т.1, с.170-172; Н.В. Котрелев. ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ -- ПРОФЕССОР БАКИНСКОГО УНИВЕРСИТЕТА -- в кн. "Труды по русской и славянской филологии", XI, Литературоведение. Тарту, 1968, с.326-339; М.С. Альтман. ИЗ БЕСЕД С ПОЭТОМ В.И. ИВАНОВЫМ (Баку, 1921). -- там же, с.304-325.
17 Борис Федорович Шлецер (1881-1969), переводчик, музыкальный и литературный критик. Сотрудник журн. "Аполлон" и "Золотое Руно". С 1921 -- в Париже, где его переводы Гоголя, Достоевского, Шестова, Розанова -- получили большую известность. Автор книг о Скрябине, Стравинском, Гоголе. Последняя его книга посвящена Шестову. О нем см. подробнее в ЖИЗНИ ЛЬВА ШЕСТОВА, т.2, с.312-313.
18 Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944), философ, богослов. По окончании юридического ф-та Московского ун-та преподавал политическую экономию в Моск. Техн. Училище; в 1901 -- профессор Киевского Политехнического ин-та; в 1906-1911 -- приват-доцент Моск. ун-та. В 1918 принимает священство, организует братство Св. Софии, попадает в Крым, где становится профессором Симферопольского ун-та. С 1 января 1923 выслан из России, едет сначала в Константинополь, затем в Прагу, где читает лекции на Русском юридическом ф-те; с 1925 -- в Париже, профессор Богословского ин-та (1925-1944).
19 Елена Ивановна Булгакова (урожд. Токмакова), жена С.Н. Булгакова. Сотрудничала в "Вопросах жизни", автор книг ЯПОНИЯ И ЯПОНЦЫ (Ростов на Дону, 1905) и ЦАРЕВНА СОФЬЯ (Париж, 1933). Федя и Маруся (Муна) -- дети Булгаковых.
20 Дмитрий Евгеньевич Жуковский, философ, участник сб. ПРОБЛЕМЫ ИДЕАЛИЗМА (М., 1902); издатель журнала "Вопросы жизни". В пореволюционные годы работал в Симферополе ассистентом по кафедре гистологии и занимался переводом на немецкий яз. научных работ (см. его письма к Шестову в кн.: Е.К. Герцык. ВОСПОМИНАНИЯ, с. 178-192).
21 Аделаида Казимировна Герцык-Жуковская (1874-1925), поэтесса, переводчица, литературный критик. Жена Д.Е. Жуковского. Сотрудничала в "Северных Записках" и "Весах" (под псевд. Сирин). О ее жизни см. ВОСПОМИНАНИЯ ее сестры Е.К. Герцык; см. также: М.А. Волошин. ВОСПОМИНАНИЯ. Публ. Susan Smernoff-Lazinger. -- "Slavica Hieroso-limitana" V-VI, Jérusalem, 1981, c.501-521.
22 Описка, речь, видимо, идет о Марке Александровиче Ландау (псевд. Марк Алданов, 1886-1957), историческом романисте, критике и эссеисте. В 1919 эмигрировал в Париж, в 1920 был членом редакции первого "толстого" литературного журнала эмиграции "Грядущая Россия", затем -- постоянным сотрудником "Современных записок". Печатался также в "Последних новостях", с 1923 -- редактировал литературный отдел газ. "Дни". В 1941-47 жил в США, где вместе с М.О. Цейтлиным основал "Новый журнал". Затем вернулся во Францию.
23 Георгий Иванович Челпанов (1862-1936), психолог и логик. Основатель Московского психологического ин-та и его директор до 1923, когда он был отстранен от преподавания из-за его "общественно-политических взглядов", "идеалистического мировоззрения и т.п. соображений" (См. Отчет В.Я. Брюсова в кн.: ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. -- "Литературное наследство", т.85, М., "Наука", 1976, с.253). Челпанов был учителем Бердяева, который вспоминает о нем: "...с большим успехом читал курс по критике материализма. У него собирались по субботам, я часто у него бывал и мы вели длинные специальные философские разговоры... Челпанов в философии был прежде всего педагогом" (САМОПОЗНАНИЕ, с.132-133).