Москва, 7 августа 1922 г.
Милый Лев Исакович,
Сегодня получил твое письмо из Висбадена от 29 июля. Хлопочу о паспорте -- но если бы ты знал, что это значит! Хожу, хожу, без ног остаюсь, а до сих пор даже еще не подал прошения: столько предварительных мытарств. Хорошо, ежели успеем выехать в конце августа. Тогда увидались бы. Хлопочу, а денег пока нет; только чтобы выехать (паспорты, визы и билеты), мне нужно около 1 1/2 миллиардов. Будем продавать что возможно. Ты пишешь, привезти тебе книги; это всего труднее. Каждую книгу вывозимую и каждый лист рукописи надо нести на просмотр, -- тут хлопот не оберешься. Я и для себя не возьму книг, не знаю, разрешат ли мне взять мои нужные рукописи. Трубецкого книгу о Соловьеве1 постараюсь найти в лавках (и не уверен, что найду) и пошлю тебе по почте; тоже по почте пошлю твоей сестре Ловцкой книгу о Шмидт2, которую она просит. Напиши мне еще, какие книги тебе определенно нужны, -- я их постараюсь тебе прислать. Оттиски твоих статей, какие у меня были, я послал тебе, помнится, через Зайцеву3, т.е. дал их Г[уставу] Г[уставовичу] для передачи ей. Теперь попробую достать у Бердяева твои оттиски и пойду на твою квартиру искать их, и что добуду, тебе пришлю. По почте просто послать, а вывезти совсем, совсем не просто.
Спасибо, что ты обнадеживаешь меня насчет денег; это, конечно, главное. Ты попал в точку: здешние врачи единогласно посылают нас именно в St. Blasein. Так что, ежели можешь, разузнай именно об этом месте -- какой там порядочный санаторий и какие цены. Я думаю, мы в Берлине проведем несколько дней4, мне нужно для зубов; там повидаюсь с Ловцкими5 и, значит, тотчас узнаю о тебе. Твоя сестра в твоем письме радушно приписала и сообщила свой адрес и даже телефон, чему я был очень рад. Ты так и не написал, от чего ты лечишься. Что "Ключ веры" не по тебе -- я знал заранее, разумеется, -- но меня удивляет, в чем ты тут нашел "современную мысль"? Нет, я не мирю религию с современным миросозерцанием (меня от него тошнит), а наперекор ему говорю: религия -- не особенная жизнь духа, а сама его ежедневная жизнь, подлинная техника или методология ежедневной, практической, плотской жизни. Это -- не современность, но это, конечно, и не твое понимание религии. За это лето, начитавшись Спинозы, я почувствовал в нем нечто очень близкое мне, -- именно его несокрушимый монизм, -- как ни чужд мне Спиноза в целом. Вышел уже и "Гольфстрем", которого ты скоро получишь. В нем нет для тебя ничего неприемлемого, но он тебе может быть будет просто неинтересен; это -- научное исследование. От Вяч. Ив[анова] с месяц назад было письмо и рассказы приехавших оттуда. Сам он как будто доволен своей жизнью, но на вид она не хороша: весь день читает лекции, по ночам много пьет с университетскими приятелями, ничего не пишет, часто болеет. Дима, его мальчик, в июне по несчастному случаю потерял 4 пальца на правой руке, -- пришлось ампутировать поперек ладони. Бердяевы на даче и пробудут до осени. У них живет теперь Евг[ения] Каз[имировна] Герцык6, приехавшая из Крыма; а Жуковские в Симферополе, где она получает Академический паек, а он в хлебопекарне режет хлеб и за это получает 2 ф[унта] черного хлеба в день. Булгаковы теперь живут все вместе в свете и в достатке; он протоиерей и его проповеди собирают толпы народа. -- Ты напиши о книгах точно, по заглавиям или именам, и письмо пришли чрез Берлин по воздушной почте, как и я туда пишу. М.Б. кланяется тебе, а я тебя обнимаю и остаюсь
любящий тебя
М.Гершензон.
P.S. Письмо задержалось, потому что я хожу за день так много, что до сих пор не попал в почтамт. Вчера я заходил на твою бывшую квартиру, видел Ал [ександра] Елеаз[аровича]. Я хотел поискать твоих оттисков, но в той комнате не было убрано.
A.E. и дочка Игнатова обещали сами тщательно поискать. Там все благополучно, живут сытно; А.Е. служит по-прежнему в Госмолоке, Аннушка -- в конторе жел. дор. (что очень хлебно). Аннушка сейчас в деревне. А.Е. говорит, что после посылки Ара он вам писал.
Хлопочу, -- очень трудно. А я слаб, к вечеру совсем без сил. Ты о деньгах пишешь глухо, а ведь у меня в Берлине только 35.000 марок за проданные книги, это на месяц, а больше ничего. Немножко я все-таки беспокоюсь, -- надо прожить там 8 месяцев и вернуться сюда только с теплом, в апреле.
1 Кн. Евгений Трубецкой. МИРОСОЗЕРЦАНИЕ ВЛ.С. СОЛОВЬЕВА. T.I-II. М., тип. А.И. Мамонтова, 1913.
2 Вероятно, речь идет о философско-мистическом трактате ИЗ РУКОПИСЕЙ АННЫ НИКОЛАЕВНЫ ШМИДТ, изданном в Москве в 1916. Визионерка А.Н. Шмидт (1851-1905), домашняя учительница и сотрудница нижегородских газет, стала известной своей перепиской с B.C. Соловьевым, с которым считала себя связанной особыми духовными узами. См. об этом: С.Булгаков. ТИХИЕ ДУМЫ. М., 1918, с.71-114; Н.А. Бердяев. САМОПОЗНАНИЕ, с.176; Е.К. Герцык. ВОСПОМИНАНИЯ, с.150-151.
3 Вера Алексеевна Зайцева, жена писателя Бориса Константиновича Зайцева.
4 В сентябре 1922 Гершензоны готовились к отъезду, предполагая выехать в начале октября и встретиться с Шестовым в Берлине. Отъезд задержался, и они прибыли в Берлин, по-видимому, 21 октября, когда Шестов уже вернулся в Париж. Прожив в Берлине 4 дня, Гершензоны уехали в Баденвейлер. (См.: ЖИЗНЬ ЛЬВА ШЕСТОВА, т.1, с.265).
5 Младшая сестра Шестова Фаня Исааковна (1873-1965) и ее муж Герман Леопольдович Ловцкий (1881-1957) до войны 1914 г. уехали в Швейцарию и с 1921 переселились в Берлин, где Ф.И. изучала психоанализ у д-ра М.Е. Эйтингона, а Г.Л. занимался музыкой. (См.: ЖИЗНЬ ЛЬВА ШЕСТОВА, т.2, с.299-302).
6 Евгения Казимировна Герцык (1875-1944), публицистка, переводчица произведений Ф.Ницше, С.Лагерлеф, В.Джемса, А.Мюссе и др. Часто переводила в соавторстве с сестрой Аделаидой. Оставила воспоминания, где подробно описаны художественные и духовные движения начала века и даны портреты В.Иванова, Н.Бердяева, Л.Шестова, С.Булгакова, М.Волошина, М.Гершензона, о. П.Флоренского и многих др. О ее пребывании на даче Бердяевых летом 1922 см. ВОСПОМИНАНИЯ, с. 136-140.