Месть женщины.
В тот самый вечер, когда Келли отдавал приказания в харчевне "Старый Медведь", Джорджина ходила в волнении по своему роскошному будуару. Глаза ее блестели от гнева, губы судорожно сжимались. Она была крайне раздражена всем, что произошло в последние дни. Келли не ночевал дома уже двое суток, молодой метис, ее любимец и так безгранично преданный ей, не возвращался, Мария бежала неизвестно куда, Питер, посланный разыскивать метиса, тоже не являлся с ответом.
Неизвестность томила ее, не зная, что думать, она вышла из дома, но тут увидала возвращавшегося с поисков Питера. Она сделала ему знак следовать за ней в комнату, он повиновался, но казался смущенным и молчал. Джорджина схватила его за руку, взглянула ему пытливо в лицо и спросила:
-- Где Олио?
-- Не знаю, -- ответил он сухо.
-- Где он? -- повторила она повелительно. -- Смотри мне прямо в лицо, Питер, и отвечай.
-- Я говорю, что не знаю! Во всем лесу нет ни малейшего следа.
-- В лесу? Зачем ты искал в лесу? Следы могли быть только по дороге в Хелену, а не в лесу!
-- Я смотрел везде и не нашел ничего.
-- А в воде, Питер? -- проговорила она слабым голосом.
-- В воде? -- повторил он, оглядываясь с ужасом. -- Почему вы думаете о воде?
Джорджина заметила этот взгляд, побледнела и крикнула:
-- Да, в воде, в воде! Говори, Питер!
-- Но я, право, не заглядывал в реку. Только Гаррис...
-- Что Гаррис? Говори!
-- Он полагает, что Олио не выходил на тот берег. Гаррис хотел передать ему что-то. Завидя лодку, он стал поджидать его на тропинке, единственной, по которой можно пройти там. Но Олио не показывался. Гаррис даже окликнул его, но ответа не получил.
-- Может быть, Олио спрятался, не признав его голоса. Не догадался, что его зовет кто-нибудь из наших.
-- И Гаррис так же подумал, -- сказал Питер, говоря уже смелее при видимом спокойствии Джорджины. -- Но ему показалось странным, что негр плывет обратно уже один. Стало быть, он высадил Олио, куда же тот девался? Гаррис пошел к маленькому затону, у которого должна пристать лодка, но обошел его весь, не найдя следа ее причаливания. Между тем трава тут густая и помялась бы от ног, если бы кто вышел на берег. Словом, никакого следа.
-- Что же далее? -- спросила Джорджина, видя, что он снова замялся.
-- На берегу никаких следов... -- проговорил Питер в смущении, -- но в воде...
-- В воде? -- повторила она.
-- Гаррис мог и ошибиться. Ведь это только его предположение, -- произнес Питер, останавливаясь снова. Он знал привязанность миссис Келли к молодому метису, подозревал очень многое и боялся навлечь на себя неукротимый гнев атамана за вмешательство во всю эту историю.
-- В чем же состояло предположение Гарриса? -- продолжала Джорджина с прежним притворным спокойствием. -- Не бойся, Питер, рассказывай все.
-- Если вы хотите уж все знать, -- начал он, теребя свою шляпу в смущении, -- то Гаррис видел как бы кровь на поверхности воды. Но ему могло и почудиться.
-- Он не нашел трупа? -- спросила Джорджина так тихо, что Питер не сразу расслышал ее вопрос.
-- Трупа? Нет. Ведь он ничего не знает наверное, только предполагает. Может быть, Олио вернется еще сегодня или завтра, и вы только напрасно тревожитесь.
-- Питер, -- сказала Джорджина, держась обеими руками за спинку кресла, -- я хочу знать всю правду об Олио.
-- Так пусть рассказывает сам Боливар! -- ответил Питер уже резко. -- Я вам признаюсь, что очень желал бы вовсе не вмешиваться в это дело. Капитан может прогневаться.
-- Ты так предполагаешь?
-- Видите ли, он не жаловал этого метиса и знал, что он ваш шпион.
-- Следовательно, ты думаешь, что ему было бы приятно избавиться от этого мальчика, и он мог приказать убить его.
-- О, миссис Джорджина, позвольте! -- перебил Питер с испугом. -- Я еще не потерял здравого смысла и потому не позволю себе подобных догадок! Притом, все это никак меня не касается, я не суюсь в чужие дела, желаю быть в стороне, знать лишь свои обязанности.
-- Ты совершенно прав, Питер. Но если я попрошу тебя оказать мне услугу, за которую пообещаю заплатить по-королевски, ты не откажешь мне?
-- Отчего же нет, если только я в силах.
-- Дай мне свою правую руку в знак клятвы.
Питер поколебался: дело принимало слишком серьезный оборот; но в глазах молодой женщины было столько мольбы, что он не выдержал и сжал ее нежные пальчики своей мозолистой рукой.
-- Хорошо. Ты дал мне слово, -- сказала она. -- Сдержи же его! Возьми багры и веревки, обыщи тот маленький залив и найди труп.
Она опустилась в кресло и закрыла лицо руками.
-- Когда найдешь, принеси сюда. Надо похоронить Олио по-христиански. Ты исполнишь все?
-- Исполню. Но если капитан вернется в это время? Если он хватится меня?
-- Я найду предлог для объяснения твоей отлучки. Иди же, я надеюсь на тебя.
-- Залив не глубокий, найти будет можно. Но когда я найду тело, куда его положить?
-- Принеси сюда, в комнату за моей спальней. Остальное уже мое дело. Но где негр?
-- Мы его связали и заперли, потому что Корни умер от его укуса. Этот негодяй перекусил ему вену, которую никто не сумел перевязать. Мы ждем капитана, который рассудил бы дело. Бели бы Боливар был не негр, то мы все как один заявили бы, что поделом этому Корни, потому что он был кругом виноват, но нельзя допускать, чтобы негр поднял руку на белого. Это было бы дурным примером.
-- Приведите сюда Боливара, -- приказала Джорджина.
-- Что вы... разве можно без капитана!
-- Приведите его связанного и пришлите сюда также двух приятелей этого Корни.
-- Бели вы хотите вынудить у него признание насчет Олио, -- сказал Питер, -- то это напрасно, я думаю. Он упрям как мул. Но я исполню ваше приказание и попрошу вас только, со своей стороны, не упоминайте обо мне капитану.
Оставшись одна, Джорджина залилась слезами, но они не могли утолить ее горя. Страстная и порывистая, не знавшая границ ни в любви, ни в ненависти, она была неспособна прощать обиды и платила за них только мщением, жестоким и беспощадным. А теперь обидчиком был человек, из-за которого она пожертвовала всем, ради которого она порвала все связи со светом, переносила все опасности, а он, так безгранично любимый ею, изменял ей! Она была в этом уверена, иначе зачем ему было губить бедного, невинного мальчика? И Боливар сделался орудием его злобы.
-- О, -- говорила она себе, -- если только я открою все, узнаю, что сталось с Олио... берегись тогда, мистер Ричард Келли!
За дверями раздались голоса, и несколько человек ввели Боливара. Голова его, ушибленная о камень, была обвязана платком, один глаз заплыл.
Джорджина достала карманный пистолет, навела его на негра и проговорила:
-- Ты в моей власти, твое преступление мне известно, и ничто не спасет тебя от кары, которую ты заслужил. Ты убил невинного юношу, моего питомца, и бросил его тело в воду. Если хочешь остаться живым, признавайся во всем. Бедный Олио не сделал тебе ничего, шутки его были простительны, как шалости ребенка. Что же побудило тебя погубить его? По чьему наущению ты это сделал? Говори! Я знаю все, но хочу, чтобы ты подтвердил это своим признанием.
-- Не знаю, кто наговорил вам всякого вздора, -- отвечал Боливар. -- А вот меня так действительно обидели ни за что. Если бы маса Келли был здесь.
-- Он заступился бы за тебя, это весьма вероятно. Но не уклоняйся от вопроса, или я прострелю тебе голову. Ты должен знать, что я не произношу угроз понапрасну.
-- Как не знать! Я вас даже очень хорошо знаю. Но что мне в том, что вы меня убьете. Моя жизнь здесь хуже собачьей. Стреляйте, не боюсь!
-- Освободите его от этих веревок и привяжите к дереву! -- с бешенством крикнула Джорджина. -- Увидим, что он скажет под кнутом. Бейте его, пока он не признается, хотя бы на нем не осталось ни лоскута отвратительной черной кожи!
-- Давно надо было погладить его так, -- сказал один из разбойников, по прозвищу Клык. Кличка эта была ему дана из-за зуба, торчавшего из под верхней губы. -- Посмотрим, такая ли у него черная кровь, как и шкура. Ну, приготовься, Боливар! Да не признавайся подолее, чтобы дать нам натешиться!
Страшная казнь началась, но негр молчал. Удары сыпались на него, спина его превратилась в одну кровавую рану, но он твердо смотрел в глаза Джорджины, утратившей всякую женскую мягкость в эту минуту. Она не спускала глаз со своей жертвы, произнося ругательства и проклятия, но Боливар молчал, он только заметно слабел, взгляд его становился мутным, колени подогнулись.
-- Не молиться ли вздумал? -- крикнул Клык. -- Поднимайся! Еще успеешь.
И он размахнулся кнутом с еще большим остервенением.
-- Стойте! -- произнес чей-то повелительный голос, и толпа расступилась, узнав своего атамана.
Келли, закутанный в мексиканский плащ, в широкополой шляпе, закрывавшей лоб, устремил взгляд на исполнявшего приговор и произнес строго:
-- Кто осмеливается наказывать здесь кого-нибудь без моего приказания?
-- Я отдала этот приказ! -- воскликнула Джорджина. -- Этот мерзавец убил Олио, которого я воспитала и так любила! И ты не можешь противиться исполнению этого приговора. Не можешь, -- прибавила она грозно, -- если не хочешь оказаться его сообщником!
-- Уведите этого негра, -- сказал Келли, не отвечая ей. Я разберу дело.
-- Оно ясно уже, -- гордо заметила Джорджина. -- Выступаю обвинительницей я и беру Бога в свидетели, что Боливар совершил убийство! Неужели у тебя достанет духа оправдать его, взять под свою защиту?
-- Уведите этого человека! -- повторил Келли грозным голосом. -- А ты, Джорджина, уйди. Тебе не место здесь. Слышите все, что я приказываю?
Молодая женщина побледнела как смерть, но повиновалась и ушла. Клык не уступил так скоро. Он дерзко взглянул на Келли и крикнул:
-- Этот мерзавец набросился на белого и искусал его! Он заслужил виселицу! Подчинение вещь хорошая, но и ему есть границы. Мы все американские свободные граждане и большинство из нас решило, что негра следует наказать. Поэтому я его не оставлю.
Он не успел договорить. При свете факелов, озарявших эту сцену, в руках Келли сверкнул нож, и Клык, постояв несколько секунд с вытаращенными глазами, рухнул навзничь и испустил дух. Между прочими разбойниками послышался ропот, и они двинулись к Келли. Он взглянул на них и произнес спокойно:
-- Безумные! Мы окружены изменой, наше убежище открыто, нам грозит крайняя опасность, а вы сводите личные счеты, повинуетесь ревнивой женщине и восстаете против того, кто один еще может вас спасти! Глупцы! Возвращайтесь на свои посты, знайте, что к нашему острову причалила лодка, и прибывший на ней скрывается здесь, шпионит за нами. Надо не выпустить его отсюда. Я переговорю с вами подробней тотчас, но прежде всего освободите негра и похороните этого негодяя. Смерть его оказалась еще слишком легка, знайте, что он дал в Хелене клятву выдать нас, и если не успел сделать этого, то потому, что надеялся выторговать себе более значительную награду. Развяжите Боливара.
Люди молча повиновались, и Келли пошел к Джорджине.
-- Где Олио? -- воскликнула она, завидя его. -- Где ребенок, которого я воспитала, единственное существо, бескорыстно преданное мне? Он был виновен в твоих глазах лишь тем, что так любил меня, был готов для меня на все.
-- Что за выходки! -- проговорил он спокойно, бросая шляпу на стол. -- Почем я знаю, где этот метис? Зачем ты позволяла ему отлучаться отсюда? Может быть, он еще и вернется. Верно, загулял в Хелене. Скажи лучше, где молодая женщина, которая осталась у тебя?
-- Олио! Ты говоришь, он еще вернется? Он там, на дне залива. О, милый мой мальчик! Умереть такой гнусной смертью! -- Она закрыла лицо руками и зарыдала. Келли смотрел на нее с недоумением.
-- Чем был этот Олио для тебя, Джорджина? -- спросил он наконец. -- Метис, на которого ты могла смотреть только как на слугу. Я никогда не расспрашивал тебя о рождении этого мальчика, но теперь желал бы знать.
-- В его жилах текла кровь великих вождей из рода семииолов! -- произнесла она гордо. -- Имя отца Олио было воинственным целого племени и имя его бессмертно в памяти народа.
-- А как звали мать? -- с иронией спросил Келли.
Она не ответила ничего, и он вышел из комнаты.
Негр все еще оставался под деревом.
-- Боливар, -- сказал ему Келли, -- тебя мучили так за то, что ты предан мне? Я это знаю, и ты не можешь оставаться долее здесь. Джорджине известно все, и она не пропустит первого же случая, чтобы тебе отомстить! Слушай: собери все, что можешь захватить с собой. Мы уедем вместе.
-- И не вернемся сюда вовсе? -- спросил Боливар с удивлением.
-- Ты ни в коем случае, мне, может быть, еще придется. Но спеши, время дорого, а плыть не близко.
-- Но я не могу поднять весла, руки у меня исполосованы кнутом.
-- Ты сядешь у руля. Тебе слишком часто приходилось грести за меня, сегодня ты будешь отдыхать. С этой минуты, Боливар, мы с тобой неразлучны. Останешься ли ты всегда верен мне? Исполнишь любое приказание?
-- Вы отомстили за мою обиду, -- проговорил негр. -- Кровь этого злодея, пролитая вами, брызнула на меня, и каждая ее капля стала целительным бальзамом для моих ран. Этого я никогда не забуду.
-- Хорошо! -- сказал Келли. -- Я верю. Пойди, отдохни в лодке. Она стоит на обычном месте.
Он хотел уже уходить, но негр остановил его, говоря:
-- Масса, вот два письма, которые я нашел в кармане у метиса.
-- Благодарю тебя, -- сказал Келли, пряча письма и удаляясь через северо-западные ворота, между тем как Боливар пробирался к своему шалашу. Он собрал свои пожитки, ни говоря ни с кем, и пошел, стараясь не сбиться в тумане с той тропинки, которая вела к месту, назначенному ему капитаном.