Княжна Александра Яковлевна в продолжении нескольких дней в назначенные часы ждала Сигизмунда Нарцисовича. Он не являлся.
Эти напрасные ожидания действовали на нервы княжны. Она на самом деле, как сказала Кржижановскому, никогда не думала о возможности брака между ее братом и Barbe, как она называла княжну Прозоровскую. Брат ей всегда говорил, что останется холостым, что он слишком бесполезно и быстро прожил свою собственную жизнь, чтобы решиться брать на свою ответственность жизнь других. В отношении его к княжне Прозоровской она, княжна Александра, ничего не заметила, кроме чисто дружеско-братской привязанности. Князь любил болтать с княжной Варварой, дразнить ее.
— Мне нравится в ней это капризное своеволие взрослого ребенка — это так идет к ней, — раз сказал ей князь Баратов.
— Но с летами это перейдет в деспотизм. Я очень люблю Barbe, но не завидую ее будущему мужу.
— В этом случае ты права. Я же смотрю на нее с точки зрения постороннего наблюдателя, а не с точки зрения супруга. С точки зрения последнего, я думаю, все вы не особенное золото, я иногда даже благодарю судьбу, что она вычеркнула меня навсегда из списка мужей.
Так говорил князь Владимир Яковлевич.
Княжна Варвара Ивановна тем менее подавала повод к подозрениям в ловле князя Баратова, как жениха. Она относилась к нему с чисто детской простой, дулась, сердилась на него, но никогда не кокетничала, да и вообще была совершенным ребенком, капризным, своевольным, для которого друг и подруга имели еще равнозначное значение. Князь был ее другом. Так она называла его во время перемирия, так как прочного мира у них никогда не было.
И вдруг Сигизмунд Нарцисович говорит о светских толках и о собственном, вероятно имеющем какие-нибудь серьезные основания, подозрении. Она знала Кржижановского за человека, не бросающего слова на ветер. Вдруг на самом деле брат Владимир задумал жениться на Barbe.
Мы знаем, что княжна Александра Яковлевна с горечью сознавала свой физический недостаток, знала цену власти над людьми, даваемой богатством, а эта власть, эта «игра в куклы» как сказала она Сигизмунду Нарцисовичу по поводу ее отношения к ее поклонником, была единственной возможной местью людям за ее убожество, делающее ее несчастной счастливицей. В этом только и заключалась вся ее жизнь.
Увеличить обаяние этой власти до возможных и даже до невозможных пределов было единственной мечтой бессердечной красавицы-урода. Ее собственное колоссальное состояние стало с некоторого времени казаться ей почти нищенским, особенно сравнительно с состоянием ее брата. Они действительно проживали общие доходы, и ей казалось, что ее личных доходов не хватило бы не только что на ту жизнь, которую она вела, но которую она еще намеревалась вести. Ее планы в этом отношении на самом деле требовали баснословных средств. Княжна с некоторых пор считала себя нищей, нахлебницей брата. Это было почти манией.
Ее стали посещать даже черные мысли; брат был слабого здоровья, он долго не протянет, она — единственная наследница. Вот тогда она заживет по-своему, самостоятельно. Так работало болезненное воображение княжны.
Женитьба брата, да еще с последствиями, предсказанными Кржижановским, вконец разрушала эти надежды. По странности человеческой натуры, эта опасность неосуществления только изредка мелькавших в уме княжны надежд сделала их для нее более определенными, и ей казалось, что если она до сих пор жила, то жила только ими. И вдруг… все кончено.
Александра Яковлевна нервно ходила по комнатам, прислушиваясь, не раздастся ли от швейцара звонок, возвещающий прибытие гостя. С трепетом ожидала она доклада лакея. Последний не произносил фамилии пана Кржижановского. Сигизмунд Нарцисович рассчитанно медлил.
Он слишком хорошо знал человеческое, и в особенности женское, сердце. Ему нужна была княжна Александра Баратова как собеседница, именно доведенная до последней степени возможного волнения. Тогда женщина не сумеет удержать на себе маску благоразумия, тогда она незаметно для себя выскажется, впустит его в тайник ее души, а ему она именно и нужна была без маски. Сигизмунд Нарцисович не ошибся.
Когда через неделю после описанной нами беседы с княжной в гостиной Благородного собрания он вошел, наконец, в гостиную княжны Александры Яковлевны, последняя, вопреки светскому этикету, почти побежала к нему навстречу. На губах пана Кржижановского появилась едва заметная довольная улыбка.
— Я вас ждала каждый день, — вырвалось у княжны, но она спохватилась. — Садитесь, — уже тоном светской девушки указала она гостю на кресло.
Сигизмунд Нарцисович сел. Княжна села напротив. Наступило неловкое молчание. Гость, видимо, не желал помочь хозяйке выйти из неловкого положения. Княжна задала несколько незначительных вопросов о семействе князя Прозоровского. Сигизмунд Нарцисович дал короткие ответы. Снова оба замолчали. Александра Яковлевна нервно теребила оборку своего нарядного платья.
— Вы меня тогда совсем поразили, — видимо с трудом начала она.
— Когда, чем? — с полным недоумением спросил Кржижановский.
— Тогда, в собрании, этим предполагаемым браком брата и Barbe.
— A-a!.. — неохотно протянул Сигизмунд Нарцисович.
— Я эти дни несколько раз думала об этом.
— И что же?
— Мне все более и более кажется это невероятным, скажу более, совершенно бессмысленным.
В голосе ее слышалась деланность тона. Это не ускользнуло от чуткого уха пана Кржижановского.
— Может быть, вы и правы, а я ошибся, — совершенно спокойно отмечал он. — Я вам передал лишь светские толки и мое мнение.
— Но это мнение на чем-нибудь да основано? — торопливо перебила его княжна Александра Яковлевна.
— Без сомнения.
— На чем же?
— На наблюдении и на знании людей.
— Что же вы заметили?
— Очень мало, но совершенно достаточно для того, чтобы убедиться, что князь влюблен.
— Вы думаете. Но я не заметила ничего такого в их отношениях, ни со стороны брата, ни со стороны Barbe, — заметила княжна.
— Со стороны последней вы и заметить ничего не можете. Ее сердце не тронуто, но предложение она примет.
— Это как же?
— Да так. Она воспитана в мысли сделать хорошую партию, а князь блестящая.
— Но со стороны брата? Я как-то даже имела с ним разговор.
Княжна Александра Яковлевна передала Сигизмунду Нарцисовичу, что говорил ее брат о нравящемся ему в княжне Варваре «капризном своеволии».
— Еще нашлось подтверждение моего мнения, — сказал последний, — сперва нравится каприз, а потом и сам ребенок; что же касается благодарности судьбе за то, что она вычеркнула его из списка «мужей», то эта красивая фраза, поверьте, сказана без убеждения.
— Вы думаете? — повторила княжна, видимо, лишь для того, чтобы что-нибудь сказать, так как сказать то, что было в ее мыслях, она не хотела.
— Думаю.
Снова наступило молчание. Княжна первая прервала его, хотя было видно, что ей стоит это немало.
— Брат снова проектирует на эту весну и лето совместную жизнь в Баратове как прошлый год.
— А-а!.. — протянул Кржижановский.
— Удобно ли это? Не следует ли мне отклонить.
— Зачем?
— Но если… как вы говорите… серьезно, — с расстановкой сказала княжна.
— Что серьезно? — продолжал безжалостно допрашивать свою жертву Сигизмунд Нарцисович.
— Да это увлечение брата.
— Но что же из того, если и серьезно? Княжна Прозоровская совершенно подходящая партия князю Баратову. Она такого древнего рода, а если у нее нет большого состояния, так князю Владимиру этого и не нужно.
— Это все так, но я… не о том, — совершенно запуталась Александра Яковлевна.
— О чем же?
— Но брат больной человек. Женитьба может окончательно подорвать его здоровье. Ведь вы сами говорили.
— Князь взрослый человек. Он сам должен сообразить все это. Мы ему не гувернеры и не указчики.
— Но все же совет. Принять меры.
— Советов в этих делах не слушают. Меры же, какие же меры могли бы вы принять против этого. Выразить свое нежелание провести лето по-прошлогоднему будет странно, необъяснимо.
— Увезти его за границу, — ухватилась княжна.
— Он не поедет. Да о чем речь, княжна? Разве вы так на самом деле не хотите, чтобы князь женился?
— Но ведь вы сами напугали меня перспективой…
— Молодой вдовы с сыном? — невозмутимо продолжал Кржижановский, в упор, глядя на княжну Александру Яковлевну
Последняя сперва вспыхнула, потом побледнела под этим взглядом.
— А что касается до вожделенного здравия князя Владимира, о котором вы так, по-видимому, беспокоитесь… — В голосе его прозвучала довольно заметная ирония, и он снова посмотрел на княжну.
Она потупила глаза и молчала.
— На этот счет я могу успокоить вас. Я, быть может, и весьма вероятно, ошибаюсь. Очень часто такие, с виду хилые, люди переживают здоровяков. Женатая жизнь, как более регулярная, может даже благодетельно подействовать на его здоровье, и он доживет до почтенной старости, в любви и согласии со своей своевольно-капризной княгинюшкой.
Сигизмунд Нарцисович замолчал и снова уставился глазами на Александру Яковлевну, желая, видимо, знать, какое впечатление произвело на нее все сказанное им.
Впечатление это превзошло его ожидания. Княжна сидела перед ним, вся красная от волнения, глаза ее метали искры, руки уже положительно рвали оборку платья.
— Нет. Я этого не хочу. Этого не должно быть. Этот брак не должен состояться. Пусть лучше он умрет. Я этого не хочу.
— Не хочу. Этого мало сказать: не хочу. Я, быть может, тоже этого не хочу.
— Вы?
— Да, я.
— Почему?
— Если вы мне скажете причину, почему не хотите вы, то я скажу вам мою.
— Причина… причина… — растерянно произнесла княжна.
Она, видимо, хотела ее придумать, но это было довольно трудно.
— Не трудитесь подыскивать, княжна. Я ее знаю.
— Вы знаете? Княжна побледнела.
— Да, знаю. Вы единственная наследница.
Он не спускал с нее глаз. Она сразу поняла, что этот человек читает в ее сердце и мыслях.
— Пусть так. Вы угадали, — сдавленным шепотом произнесла она. — А ваша причина?
— Я люблю княжну Варвару.
— Вы?
— Да, я… И не хочу, чтобы она выходила замуж за человека, который не поделится со мной правами на нее.
Несмотря на свое волнение, княжна густо покраснела от этой циничной фразы.
— Князь окружит ее роскошью и негой. Она будет счастлива, и я буду забыт. Она не должна быть счастлива. Она должна за счастьем прийти ко мне.
Кржижановский не говорил, но, скорее, думал вслух.
— Так, значит, вы мне поможете? — сказала княжна, когда он кончил свои думы.
— В чем?
— В том, чтобы расстроить этот брак.
— Послушайте, княжна, — вдруг переменил тон и совершенно серьезно заговорил Сигизмунд Нарцисович, — мы столько времени морочили друг друга, что пора и кончать. Если вы на самом деле твердо желаете, чтобы этот брак не состоялся, как желаю и я, то будем действовать.
— Да… да… — заторопилась согласиться княжна. — То есть, лучше сказать, буду действовать я, но помните, что вы мне сказали: «Пусть он лучше умрет».
— Что вы этим хотите сказать? — побледнела Александра Яковлевна.
— Ничего особенного. Предпринимая известное дело, я должен иметь в распоряжении все средства. Это будет последнее. Я вам сказал это лишь к сведению. Вы не должны этого и знать и во всем этом деле не будете играть никакой роли. Я беру все на себя. Согласны?
Княжна молчала, низко опустив голову.
— Или, быть может, вам больше улыбается перспектива нянчить будущих детей вашего брата, наследников его громадного состояния?
— Хорошо… я согласна… — как-то особенно быстро сказала княжна.
— Вашу руку.
Она подала ее. Ее рука была холодна как лед. Приговор князю Владимиру Яковлевичу Баратову был подписан.
— Поездка в Баратово, значит, может состояться? — спросила княжна после некоторого молчания, уже совершенно спокойным тоном.
— Конечно. Она ничему не помешает, — ответил Сигизмунд Нарцисович.
— Он будет убит. Это огласится? — вдруг спросила Александра Яковлевна под впечатлением промелькнувшей мысли.
— Нет, — отвечал Кржижановский.
Несколько минут спустя он встал, поцеловал ее руку и удалился.