13 января 1882 г., темной ночью, мы собрались въ путь и около полудня пріѣхали въ ближайшую деревню. Съ нами вмѣстѣ ѣхала чета чукчей изъ Онмана. Прибывъ въ деревню, супругъ пошелъ въ какой-то домъ, откуда, послѣ короткихъ переговоровъ, вышелъ вмѣстѣ съ хозяиномъ дома и сообщилъ мнѣ, что здѣсь нѣтъ корма для собакъ. Его совѣтъ -- передохнуть и продолжать путь до Онмана.
Насъ угостили мясомъ моржа. За ѣдой я пришелъ къ рѣшенію заночевать здѣсь, вопреки доброжелательному совѣту моего спутника. Мнѣ казалось болѣе правильнымъ дать голоднымъ собакамъ хотя-бы отдыхъ, вмѣсто того, чтобы гнать ихъ, безъ ночного отдыха и безъ кормежки, дальше. До Онмана, лежащаго довольно далеко, мы могли добраться не раньше утра. Втихомолку я додумывалъ и о томъ, что за хорошую плату я, въ концѣ концовъ, и кормъ раздобуду.
Какъ только наши спутники уѣхали, я убѣдился въ правильности своего предположенія. Увѣренія хозяина, что нѣту корма, были только привычной хитростью, предлогомъ, чтобы освободиться отъ нежелательныхъ гостей.
Къ великому своему удивленію, я убѣдился, что между Восточнымъ мысомъ и Нижне-Колымскомъ существовали очень оживленныя сношенія. Путь въ 2400 километровъ не пугаетъ туземцевъ, и они легко продѣлываютъ его, чтобы раздобыть то здѣсь, то тамъ нужные имъ товары. У Восточнаго мыса онт могутъ обмѣнивать свою охотничью и рыболовную добычу на ружья, патроны, американскіе ножи и хлопчатобумажныя ткани. Въ Нижне-Колымскѣ они получаютъ дешевый, но очень крѣпкій кавказскій табакъ и маленькія курительныя трубочки изъ мѣди. Здѣсь же они закупаютъ рогатины для медвѣжьей охоты и тому подобные полезные предметы. Запасы товаровъ у Восточнаго мыса лежатъ въ складахъ американскихъ китолововъ. Въ Нижне-Колымскѣ товары въ рукахъ русскихъ купцовъ, ежегодно устраивающихъ во второй половинѣ февраля вблизи города большую, очень оживленную ярмарку.
Въ прибрежныхъ деревняхъ путешествующіе туземцы пользуются безплатнымъ ночлегомъ и содержаніемъ; за то щедрые хозяева хорошо наживаются на чужихъ. Моя поѣздка на почтовую станцію въ Нижне-Колымскъ была связана съ значительными расходами.
Мнѣ было непріятно сознаніе полной зависимости отъ враля -- Ванкера и плута Константина -- людей, которымъ совершенно нельзя было вѣрить. Много разъ во время путешествія туземцы предостерегали меня относительно Ванкера: они думали, что онъ замышляетъ что-то противъ меня, совѣтовали вернуться къ Восточному мысу и даже предлагали проводить меня туда. Я лично больше всего опасался того, что оба парня улетучатся ночью съ санями и упряжкой, оставивъ меня одного въ этихъ дебряхъ и потому мнѣ приходилось смотрѣть за ними въ оба. Днемъ туземцы предупредили-бы меня въ случаѣ бѣгства Ванкера, ночью же я спалъ всегда въ одномъ домѣ съ ними и скоро привыкъ просыпаться при малѣйшемъ шорохѣ. Во все время пути я не удалялся отъ Ванкера дальше, чѣмъ на револьверный выстрѣлъ и, кажется, онъ, въ концѣ концовъ, замѣтилъ, что я не спускаю съ него глазъ. Въ началѣ онъ часто пользовался моимъ незнаніемъ чукотскаго языка и насмѣхался надо мной на потѣху туземцамъ. Разъ онъ даже такъ забылся, что прикрикнулъ на меня самымъ нахальнымъ образомъ. Тогда я поговорилъ съ нимъ по настоящему, на крѣпкомъ, выразительномъ англійскомъ языкѣ! Если онъ и не понялъ моихъ словъ, то прекрасно понялъ, что я хочу сказать.
Съ этого дня его поведеніе въ отношеніи меня стало гораздо болѣе осторожнымъ.
На слѣдующее утро, задолго до разсвѣта, поднялась такая злая вьюга, какой я еще не видывалъ. Снѣгъ падалъ такъ густо, что мы не различали даже второй собаки. Короткій переѣздъ въ 5 километровъ казался безконечною мукой. Мы ѣхали противъ вѣтра, который съ такой силой хлесталъ намъ въ лицо острымъ, морознымъ снѣгомъ, что мы едва рѣшались отъ времени до времени бросить бѣглый взглядъ впередъ. Въ концѣ концовъ, собаки не могли больше бѣжать противъ вѣтра и, несмотря на всѣ наши понуканія, малодушно бросились въ снѣгъ. Намъ оставалось только итти впередъ и -- о, свѣтъ на изнанку! -- тащить собакъ, причемъ итти приходилось по колѣна въ снѣгу.
Наконецъ, мы очутились у склона холма, догола обметеннаго вѣтромъ. Тамъ мы нашли слѣды саней, и Ванкеръ призналъ, что мы на вѣрной дорогѣ. Думая, что побѣда за нами, мы весело поѣхали дальше. Вдругъ произошло что-то чудовищное: у поворота дороги ураганъ подхватилъ одни изъ саней и сбросилъ ихъ въ пропасть. Черезъ нѣсколько секундъ я увидѣлъ, какъ сани другого моего спутника взлетѣли надъ гребнемъ холма и исчезли въ облакѣ крутящагося снѣга... Я чувствовалъ, что въ слѣдующій мигъ чередъ за мной, закрылъ глаза, стиснулъ зубы -- и, дѣйствительно, почувствовалъ, что лечу по воздуху и куда-то падаю. Куда, я не зналъ. Къ счастію, мы всѣ упали только съ высоты въ 6 метровъ и попали въ снѣжный сугробъ. Оттуда и мы, и собаки потихоньку скатились до дна ущелья. Ваикеръ, сидѣвшій на другой сторонѣ саней, спиной къ пропасти, перелетѣлъ черезъ мою голову и очутился тамъ раньше насъ. Хорошо, что никто не пострадалъ: снѣгъ былъ мягокъ и сыпучъ. Правда, провалились мы такъ глубоко, что еле встали на ноги. Я не могъ не посмѣяться отъ души надъ комичной фигурой Ванкера, когда онъ, свернувшись въ комочекъ, отчаянно схватившись за свою палку, летѣлъ надъ моей головой. Онъ выглядѣлъ, какъ вѣдьма на помелѣ.
Вставъ на ноги, мы принялись искать выхода изъ этой снѣжной пещеры, окруженной высокими стѣнами скалъ и снѣга. Только въ одномъ мѣстѣ виднѣлось узкое ущелье, ведущее къ вершинѣ холма. Туда мы и поползли на четверенькахъ, худо-ли, хорошо-ли продвигаясь впередъ. Намъ пришлось тащить собакъ силой, что очень замедляло дѣло. Снова и снова опускались мы на снѣгъ, чтобы передохнуть минутъ пятнадцать и набраться силъ для дальнѣйшей, невѣроятно трудной работы. Черезъ нѣсколько часовъ насъ опять сбросило съ холма, но на этотъ разъ въ долину, гдѣ Ванкеръ нашелъ дорогу въ деревню.
Теперь мы уже двигались быстрѣе. Скоро мы достигли берега, и, повернувъ направо, черезъ нѣсколько минутъ добрались до самой деревни. У меня на лбу, на носу, на подбородкѣ и на щекахъ красовались волдыри, у моихъ спутниковъ -- тоже. Этому нечего удивляться: вѣдь въ теченіе утра наши лица много разъ покрывались густой корой замерзшаго снѣга толщиной въ сантиметръ; эту кору мы, отъ времени до времени, снимали какъ маску. Во время этой бури мы потеряли трехъ собакъ.
Вечеромъ мы сдѣлали привалъ у одной покинутой хижины. Правда, она наполовину была занесена снѣгомъ, но все-же представляла собой достаточную защиту отъ разыгравшейся опять вьюги. Въ этомъ маленькомъ помѣщеніи было гораздо пріятнѣе спать, чѣмъ подъ открытымъ небомъ и вообще было довольно уютно и привѣтливо. Горѣлъ огонь, и хотя дыры въ крышѣ вытягивали только небольшую часть дыма, все-же надъ огнемъ висѣлъ чайникъ съ чаемъ, а рядомъ, въ большомъ горшкѣ, тушился сочный кусокъ оленины. Мы съ удовольствіемъ съѣли мороженную рыбу, найденную моимъ проводникомъ въ укромномъ уголкѣ подъ крышей. Въ ожиданіи чая, мои новые русскіе друзья затянули пѣсню. Чувство домашняго уюта, неизвѣданное уже много недѣль, развеселило меня. Скоро я сладко уснулъ, убаюканный грезами о родинѣ...
Въ концѣ концовъ, я добрался-таки до Нижне-Колымска и сдалъ телеграмму. Потомъ я занялся розысками свѣдѣній о "Жаннеттѣ". Кое-что мнѣ удалось узнать и эти сообщенія давали поводъ думать, что "Жаннетта" погибла, но что нѣсколько человѣкъ спаслось. Къ сожалѣнію, я не владѣлъ ни русскимъ, ни чукотскимъ языками, а потому многія подробности гибели оставались для меня неясными, тѣмъ болѣе, что и всѣ слухи объ этомъ печальномъ происшествіи были неточны и сбивчивы.