Идлидля 1).
1) Авторъ пишетъ "Ититланъ", а Норденшёльдъ принялъ правописаніе "Идлидля".
Лагерь Хёнтъ, Идлидля, Сѣверная Сибирь, 15-го ноября 1881 г.
Октября 8-го, "Роджерсъ" бросилъ якорь передъ островомъ Идлидлей, находящемся въ 25 миляхъ на западъ отъ мыса Серце-Камень, съ цѣлію высадить на берегъ пасть своего экипажа. Здѣсь предполагалось устроить нѣчто въ родѣ депо для будущихъ зимнихъ и весеннихъ санныхъ экспедицій, которое могло бы въ то же время служить и убѣжищемъ для тѣхъ людей экипажа "Жаннетты" и другихъ китоловныхъ судовъ, которые могли въ теченіе прошлыхъ лѣта и осени добраться до сибирскаго берега и до сихъ поръ скитались въ поискахъ за человѣческимъ жильемъ. Къ сожалѣнію, дувшій уже въ теченіе нѣсколькихъ дней сильный вѣтеръ поднялъ такое волненіе, что нельзя было и думать о высадкѣ, такъ что капитанъ Бёрри долженъ былъ отказаться отъ своего первоначальнаго плана устроить складъ на твердой землѣ и избралъ для устройства жилья и депо всевозможныхъ необходимыхъ припасовъ небольшой островокъ, гдѣ легко можно было высадиться, такъ какъ онъ былъ расположенъ подъ вѣтромъ. Такая перемѣна доставила намъ немало непріятностей; живя на островѣ, само собою разумѣется, мы должны были лишиться тѣхъ преимуществъ и удобствъ, которыя были бы къ нашимъ услугамъ на твердой землѣ; тамъ мы всегда могли имѣть подъ рукою помощь чукчей, тамъ у насъ была бы всегда въ изобиліи прѣсная вода -- ничего подобнаго не будетъ на островѣ. Какъ бы то ни было, но отъ гостей мы вовсе не избавились; цѣлый Божій день не было отбою отъ посѣтителей, являвшихся къ намъ то въ лодкахъ, то въ саняхъ; и они надоѣдали намъ безмѣрно въ виду того, что инаго сборнаго пункта, кромѣ нашей маленькой избы, на островѣ не было, а она и для своихъ постоянныхъ обитателей была слишкомъ мала.
Въ теченіе трехъ дней, потребовавшихся на выгрузку разныхъ припасовъ, нашъ корабельный плотникъ выстроилъ избу въ 16 ф. длины, 12 ф. ширины и 8 ф. вышины; постройка была покрыта скошенною крышею, поднимавшеюся надъ домомъ еще на два фута. Стѣны были двойныя, причемъ пустое пространство по первоначальному плану предполагалось забить травою; къ сожалѣнію, однако, на островѣ не было травы, тогда какъ на материкѣ ея росло достаточно, но получить ее въ достаточномъ количествѣ мы не могли до тѣхъ поръ, пока безбожно лѣнивые чукчи находили еще наслажденіе изо дня въ день созерцать невиданныхъ ими бѣлыхъ гостей, эту желанную для нихъ диковинку. Крыша была въ одну доску, но всеже всѣ щели между отдѣльными досками ея были тщательно заколочены дранью, чтобы уберечь избу отъ дождя, но въ томъ то и бѣда, что эта дрань далеко не достигала предположенной цѣли, такъ что пришлось покрыть крышу старымъ парусомъ, прикрѣпленнымъ къ ней новыми драницами, и хотя немного помочь этимъ горю; скоро наступили сильные морозы и для того, чтобы помѣшать проникновенію въ избу внѣшняго холода, крышу покрыли еще пластомъ дерна; морозы стояли на этотъ разъ недолго, скоро потеплѣло и пошелъ почти безпрерывный дождь, который сталъ проникать черезъ крышу уже не въ видѣ чистой воды, а въ видѣ липкой грязи, пока не выпалъ, наконецъ, снѣгъ и не сдѣлалъ положеніе обитателей жилья болѣе выносимымъ.
Отрядъ, оставленный въ жильѣ, состоялъ изъ старшаго корабельнаго лейтенанта Чарльса Ф. Путнама, врача Джонса, автора этихъ писемъ и трехъ матросовъ: Франка Мельмса, Олафа Петерсена и Константина Татаринова; имя этого послѣдняго, захваченнаго нами изъ Петропавловска, камчадальскаго сабачьяго возницы, давнымъ давно уже было передѣлано его товарищами въ "Петра".
По одной стѣнѣ маленькой горницы только что выстроенной избы были устроены три нары для людей; двѣ кровати у противоположной стѣны предназначались для нашего начальника и для доктора. Лично для себя я сдѣлалъ пристроечку изъ ящиковъ изъ-подъ вяленаго мяса и сухарей, причемъ потолокъ и полъ этой пристройки были сколочены тоже изъ досокъ консервныхъ ящиковъ. Петръ, не умѣющій вовсе читать поанглійски, устроилъ дверь изъ доски, взятой имъ отъ ящика съ собачьимъ кормомъ. Крыша пропускала воду, но нѣсколько каучуковыхъ дождевыхъ плащей давали, все-таки, возможность спать подъ нею довольно удобно. Вѣтеръ свистѣлъ черезъ щели между ящиками, но постоянно возобновляемая конопатка и покрышка изъ оленьихъ шкуръ сдѣлали въ концѣ-концовъ то, что жилище мое, если и не достигло полнаго совершенства, то было довольно отъ него близко по представляемымъ имъ удобствамъ. Конечно, обивка стѣнъ оленьими шкурами отнюдь не можетъ быть признана моею собственною идеею, такъ какъ я заимствовалъ ее у туземцевъ, защищающихъ такимъ образомъ зимою свои жилища отъ сквозника и стужи. Иначе, нежели бродячіе эскимосы, принужденные постоянно отрываться отъ своихъ оленныхъ пастбищъ для ловли на берегу тюленей и моржей, устроиваютъ свои жилища здѣшніе туземцы, живущіе въ нихъ безвыходно цѣлый годъ.
Чукчи раздѣляются на двѣ вѣтви: на оленныя племена, или "чаучу", и на охотниковъ за моржами, или "чоуаны" (чауны, порусски чаунской). Названіе "чукчи", или "чухкчи", не только не понимаемое, но и не признаваемое ими совсѣмъ, вѣроятно, дано было русскими безразлично обѣимъ отраслямъ этого народа и, какъ мнѣ кажется, есть не что иное, какъ испорченное названіе "чаучу"; такъ какъ русскіе впервые должны были встрѣтиться съ оленными чукчами, то ихъ прозвище и было ими ошибочно принято за племенное. Береговыя и внутреннія племена находятся между собою въ постоянныхъ сношеніяхъ; они мѣняютъ оленьи шкуры и мясо на моржовый жиръ и шкуры моржей и тюленей, и именно эта-то оживленная мѣновая торговля доставляетъ имъ возможность не перемѣщать своихъ жилищъ съ мѣста на мѣсто, подобно эскимосамъ. Ихъ жилье представляетъ собою большую, куполообразную юрту, сдѣланную лѣтомъ изъ моржовыхъ, а зимою -- изъ оленьихъ шкуръ; шкуры эти очень тщательно и плотно сшиты другъ съ другомъ и натянуты на остовъ изъ большихъ кольевъ. Юрты эти достигаютъ ширины въ 12 и даже до 40 ф. въ поперечникѣ и въ центральной своей части возвышаются обыкновенно футовъ въ 12 надъ поверхностью земли. Въ этой-то юртѣ, представляющей достаточную защиту отъ вѣтра и дождя и называемой "яранга", или "яратъ", находится нѣчто въ родѣ спальни, или "іорангъ" маленькой юрточки, квадратной или продолговатой формы, состоящей также изъ сшитыхъ вмѣстѣ и натянутыхъ на деревянный остовъ оленьихъ шкуръ. Эта внутренняя юрта совершенно не проницаема для вѣтра, но зато и отличается полнымъ отсутствіемъ всякаго намека на какую либо вентиляцію. Наполненная моржовымъ жиромъ и снабженная фитилемъ изъ мха, лампочка горитъ цѣлый день въ небольшомъ помѣщеніи и даетъ въ немъ такой удушливый воздухъ, который едва выносимъ даже въ томъ случаѣ, когда на дворѣ стоитъ морозъ въ 20 и 35° R. Внутри юрты мужчины ходятъ только въ своихъ короткихъ кожаныхъ штанахъ, а женщины прикрываются только лишь узенькимъ передникомъ изъ тюленьей шкуры, оставляя всѣ остальныя части тѣла голыми: какъ видите, костюмъ очень простой, который могъ бы напомнить отчасти фигурантокъ въ откровенныхъ нашихъ балетахъ, если бы чукотскія наши дамы были хотя нѣсколько повыше ростомъ и не были почти сплошь покрыты непроницаемымъ слоемъ грязи. Чувство приличія заставляетъ насъ не входить здѣсь въ болѣе подробное описаніе нечистоплотныхъ привычекъ этихъ дамъ; замѣтимъ лишь, что именно ихъ стремленіе къ условной чистоплотности дѣлаетъ ихъ особенно отвратительными. Надо обладать изумительною привычкою къ грязи или же быть особенно свѣдущимъ въ жизни среди снѣговъ и льдовъ для того, чтобы пребываніе въ этихъ скопищахъ грязи, въ сравненіи съ которыми даже знаменитыя Авгіевы конюшни могли бы показаться земнымъ раемъ, сдѣлалось для человѣка выносимымъ. А между тѣмъ, зачастую приходится наблюдать у этихъ людей вполнѣ интеллигентныя лица, а нѣкоторые изъ нихъ обладаютъ такимъ спокойнымъ и въ то же время полнымъ достоинства выраженіемъ въ походкѣ, разговорѣ и внѣшнемъ видѣ, что любой сенаторъ могъ бы имъ позавидовать.
Вообще они честны и справедливы и тѣ пороки и грубые недостатки, которые въ нихъ замѣчаются, они успѣли позаимствовать у бѣлыхъ, съ которыми находятся въ постоянныхъ сношеніяхъ. Какъ и у всѣхъ дикихъ народовъ, женщины здѣсь являются рабынями своихъ мужей и принуждены исполнять всѣ тяжкія и непріятныя работы въ хозяйствѣ, тогда какъ охота и другія болѣе чистыя занятія предоставлены лишь однимъ мужчинамъ.
Отягченныя и безъ того уже всякаго рода грубыми работами, женщины находятъ еще время шить и многія изъ нихъ не только обладаютъ въ этой отрасли женскаго рукодѣлья изумительнымъ искусствомъ, но и выказываютъ въ этомъ отношеніи очень изысканный вкусъ, проявляемый ими въ разнаго рода вышевкахъ и украшеніяхъ разныхъ частей одежды. Оленьи шкуры, составляющія главный матеріалъ, изъ котораго дѣлаются ихъ лѣтнія и зимнія одежды, гораздо лучшаго качества, нежели шкуры дикихъ оленей, служащихъ для выдѣлки одежды эскимосамъ. Внутренняя сторона шкуры самымъ обыкновеннымъ образомъ выскребается, а затѣмъ окрашивается красною глиною, находимою близь мыса Сердце-Камень, въ красный цвѣтъ; такая обдѣлка не только придаетъ имъ болѣе привлекательный внѣшній видъ, но и сохраняетъ ихъ дольше чистыми. Одежда мужчинъ состоитъ изъ рубахи, сдѣланной изъ мягкихъ шкуръ, по большей части, содранныхъ съ самокъ и телятъ; эта рубаха носится шерстью внизъ. Въ холодную погоду они надѣваютъ еще вторую одежду, сдѣланную изъ болѣе толстой и плотной шкуры; обѣ рубахи достигаютъ почти до колѣнъ и одинаково длинны какъ спереди, такъ и сзади. Вообще, широкія и удобныя, онѣ снабжены еще широкими рукавами, которые съуживаются у самыхъ кистей рукъ; этотъ покрой рукава даетъ имъ возможность легко и очень быстро вытаскивать руки изъ рукавовъ и прятать ихъ подъ одежду, а движеніе это приходится имъ дѣлать зачастую и притомъ все дѣло здѣсь въ поспѣшности; такимъ образомъ въ холодную погоду грѣютъ они руки и удовлетворяютъ нѣкоторымъ другимъ потребностямъ, наблюдаемымъ особенно часто у нечистоплотныхъ людей и у обезьянъ. Ради того, чтобы помѣшать проникновенію подъ платье вѣтра, они носятъ поясъ изъ тюленьей кожи или сукна, который украшается болѣе или менѣе роскошно, сообразно со вкусомъ и со средствами его обладателя. Одежда не имѣетъ башлыка, прорѣзь для головы дѣлается довольно большая и опушается лисьимъ, волчьимъ или же, наконецъ, собачьимъ мѣхомъ; точно такая же опушка имѣется на рукавахъ и на подолѣ. На воздухѣ голова прикрывается шапкою, въ родѣ чепца, съ назатыльникомъ, концы котораго плотно завязываются подъ подбородкомъ; шапка эта плотно облегаетъ голову и зимою обшивается тоже мѣхомъ. Много такихъ шапокъ перевидалъ я, и всѣ онѣ въ томъ мѣстѣ, которое окружаетъ лицо, были обшиты мѣхомъ, достигающимъ зачастую 6--8 дюймовъ длины; въ особенности странный видъ былъ у тѣхъ, чья шапка была обшита волчьимъ или собачьимъ мѣхомъ: какъ это ни покажется страннымъ, но эти дикари въ своихъ шапкахъ очень напоминали съ перваго взгляда католическихъ святыхъ. Во время путешествій и при особенно сильномъ холодѣ поверхъ всего этого надѣвается еще третья широкая одежда, къ которой пришитъ башлыкъ изъ пушистаго мѣха, закрывающій лицо отъ вѣтра, а для защиты отъ тающаго снѣга и дождя, чукча носитъ тонкій плащъ изъ оленьей кожи, которая до такой степени мягко обдѣлывается, что на ощупь напоминаетъ скорѣе замшу; часто и притомъ особенно охотно дѣлаютъ этотъ плащъ изъ каленкора или же изъ бумажной матеріи, покупаемой ими у торговцевъ, и чѣмъ ярче и рѣзче цвѣта, тѣмъ покупщикъ болѣе доволенъ. У насъ былъ кусокъ каленкора, копѣекъ по 12 за аршинъ, на которомъ красовались красные и желтые павлины съ широко распущенными хвостами, горѣвшими всевозможными цвѣтами радуги; величина рисунка не оставляла желать ничего лучшаго, такъ какъ хвосты павлиновъ были распущены во всю ширину матеріи; этотъ рисунокъ въ особенности облюбовали туземцы и, когда который нибудь изъ нихъ могъ получить такой кусокъ этой матеріи, чтобы два павлина красовались у него на спинѣ, да два на груди, то онъ рѣшительно считалъ себя на седьмомъ небѣ.
Дѣйствительно, мнѣ случилось какъ то позднѣе встрѣтить такую одежду, тотчасъ же мною узнанную, въ Нижне-Колымскѣ, т. е. болѣе, чѣмъ въ 2,000-верстномъ разстояніи отъ нашей зимовки; одежда эта служила тамъ украшеніемъ старшинѣ оленныхъ чукчей, который, какъ я узналъ, заплатилъ за нее чоуану, продавшему эту драгоцѣнность, баснословно огромную цѣну. Весною, когда они занимаются охотой на спящихъ на льду тюленей, прибрежные чукчи носятъ всего охотнѣе плащи изъ бѣлой матеріи, а лѣтомъ -- преимущественно непромокаемую одежду, изготовляемую изъ тонкихъ тюленьихъ кишекъ; такія непромокаемыя одежды часто украшаются перьями и очень красивы на видъ; къ тому же онѣ превосходно достигаютъ цѣли -- защитить отъ дождя и морской воды одежду изъ оленьей шкуры, а вмѣстѣ съ нею и ея владѣльца. Штаны мужчинъ, плотно облегающіе ногу, доходятъ до щиколодки, гдѣ они и завязываются снуркомъ поверхъ чулокъ; нижніе штаны дѣлаются изъ тонкой оленьей шкуры, тогда какъ верхніе приготовляются изъ шкуры, которую сдираютъ только съ ногъ оленя; только въ путешествіяхъ и при очень сильномъ холодѣ надѣваютъ на ноги еще штаны, изготовленные изъ толстой оленьей шкуры. Въ поясѣ штаны кроятся почему то чрезвычайно коротко и неудобно и, хотя вверху тоже продѣтъ снурокъ для ихъ подвязыванія, всеже является какой то загадкой, что они не сваливаются поминутно. Лѣтомъ и въ то время, когда море открыто, чукчи носятъ сапоги изъ тюленьей кожи, которые бываютъ самой разнообразной вышины: они то доходятъ до половины икры, то достигаютъ вертлуга; на зиму подбиваютъ ихъ оленьей шкурою и снабжаютъ подошвою изъ толстой тюленьей кожи, а въ большіе холода шьютъ подошвы изъ медвѣжьей или моржовой шкуры, которая прикрѣпляется къ сапогу стороною, покрытою шерстью. Эти зимніе сапоги бываютъ обыкновенно очень низки и хватаютъ лишь до того мѣста, гдѣ проходящій черезъ край штановъ снурокъ можетъ быть обвязанъ вокругъ ихъ; кое-когда случается, впрочемъ, встрѣчать и такіе зимніе сапоги, которые доходятъ до колѣнъ. Очень важную часть зиы няго туалета составляетъ несомнѣнно большая шаль, или шейный платокъ, сшитый чаще всего изъ бѣличьихъ хвостовъ, причемъ на одну штуку идетъ такихъ хвостовъ отъ 500 до 600. Вообще, чукотская одежда довольно красива, удобна и гораздо практичнѣе и красивѣе, нежели одежда эскимосовъ.
Одежда женщинъ нѣсколько отличается отъ мужской; какъ рубаха, такъ и штаны дѣлаются у нихъ изъ одного сплошнаго куска. Штаны до невозможности широки, также точно, какъ и рукава, а послѣдніе, кромѣ того, такъ длинны, что хватаютъ до конца пальцевъ и мѣшаютъ до-нельзя свободнымъ движеніямъ рукъ, такъ что, благодаря этому покрою, вошло въ обычай во время всякой работы спускать платье съ плечъ и рукъ и такимъ образомъ добиваться свободы въ движеніяхъ. Въ холодную погоду, на воздухѣ женщины носятъ нѣчто въ родѣ верхняго платья съ башлыкомъ, которое хотя и тяжело, и некрасиво, однако очень хорошо держитъ тепло и слѣдовательно вполнѣ соотвѣтствуетъ своему назначенію; сапоги ихъ, надѣваемые на длинные чулки изъ оленьей шкуры, похожи на высокіе сапоги мужчинъ и доходятъ, какъ и эти послѣдніе, до колѣнъ, гдѣ связываются со штанами; это единственная часть женскаго туалета, гдѣ нѣсколько стараются о красотѣ, а потому у многихъ женщинъ они вышиваются чрезвычайно замысловатымъ и трудно выполнимымъ узоромъ. Въ особенности излюблены въ качествѣ украшеній стеклянныя бусы, нанизываемыя на длинные снурки и надѣваемыя на шею; интересно, что такія ожерелья проходятъ съ шеи подъ мышку; мнѣ часто приходилось видѣть такихъ красавицъ, удрученныхъ тяжестью своихъ ожерелій, почти изнемогающихъ отъ стремленія къ прекрасному. Не смотря, однако, на то, что ихъ украшеніе постоянно должно быть имъ помѣхою, когда онѣ нагибаются для какой либо работы, все-таки, даже это неудобство доставляетъ имъ видимо удовольствіе, такъ какъ они смотрятъ на него, какъ на уступку, дѣлаемую ими требованіямъ моды. Иногда вплетаютъ онѣ бусы и въ волосы и тогда нитки бусъ и кбсы падаютъ на плеча толстыми жгутами, а эта мода тоже не можетъ быть признана менѣе неудобною и мучительною, такъ какъ стоитъ имъ только зацѣпиться волосами за какой нибудь предметъ, онъ не только повиснетъ у нихъ на волосахъ, но и будетъ немилосердно теребить эти послѣдніе. Многіе мужчины носятъ серьги изъ бусъ, и уши тѣхъ, кто слѣдуетъ этой модѣ, показываютъ достаточно ясно, какъ эта мода неудобна и тяжка для самихъ модниковъ; ушная мочка у нихъ во многихъ мѣстахъ разорвана и позднѣйшія дырки должны дѣлаться все выше и выше, достигая иногда внѣшнихъ краевъ уха, а люди, все-таки, вѣшаютъ въ уши новыя и новыя тяжелыя серьги, словно и въ самомъ дѣлѣ они становятся отъ этого красивѣе. Въ большомъ употребленіи находятся какъ у мужчинъ, такъ и у молодыхъ женщинъ браслеты и повязки изъ тюленьей шкуры; многіе носятъ еще длинную ленту изъ того же матеріала на шеѣ, со свѣшивающимися на грудь концами, а то надѣваютъ такой же поясъ. У женщинъ эта шейная повязка имѣетъ опредѣленное назначеніе, такъ какъ на ней виситъ маленькій кисетъ съ табакомъ, сдѣланный изъ тюленьей шкуры. Мужчины курятъ почти всѣ безъ исключенія, а многіе изъ нихъ, кромѣ того, еще и жуютъ табакъ; напротивъ того, между женщинами мало найдется такихъ, которыя курятъ, тогда какъ жуютъ табакъ онѣ всѣ, безъ исключенія. Въ выше упомянутомъ кисетикѣ носятъ дневной запасъ жевательнаго табаку только въ томъ случаѣ, когда онъ не заложенъ уже за щеку, такъ какъ похвальная бережливость требуетъ, чтобы каждый кусочекъ былъ высосанъ до послѣдней возможности; въ силу этого онѣ не выбрасываютъ свою жвачку до тѣхъ поръ, пока она сама не лишится способности выдѣлять сокъ подъ ихъ зубами и, будучи даже положена подъ гидравлическій прессъ, не выдѣлитъ его ни капли. То же качество величайшей бережливости заставляетъ ихъ супруговъ мѣшать табакъ, куримый ими изъ невозможно маленькихъ трубочекъ, съ щепками и кусочками древесной коры; кромѣ того, случается, что они набиваютъ свои трубки до половины оленьими волосами, а потомъ уже докладываютъ остальное пространство табакомъ; когда они зажигаютъ затѣмъ трубку, то тянутъ въ себя дымъ, не переводя дыханія, пока не сгоритъ весь табакъ безъ остатка. При этомъ лицо ихъ и шея надуваются, жилы натягиваются, изъ глазъ текутъ слезы и, наконецъ, когда человѣческая натура отказывается долѣе переносить мученіе, дѣлается сильнѣйшій приступъ кашля и выдѣленія мокроты, продолжающійся нѣсколько минутъ времени. Съ момента зажженія трубки до счастливаго окончанія припадка кашля, никогда не слѣдуетъ пробовать заговорить съ чукчею, такъ какъ это было бы совершенно безполезнымъ трудомъ; пока онъ наслаждается куреньемъ, ничто постороннее не можетъ привлечь его вниманія. Хотя бы ему объявили, что сейчасъ подъ его ногами разразится динамитная мина, все-таки, онъ останется совершенно равнодушнымъ, такъ какъ ни въ какомъ случаѣ не промѣняетъ свое минутное наслажденіе на будущее безсмертіе. Среди знакомыхъ намъ чукчей былъ, между прочимъ, одинъ, который имѣлъ обыкновеніе нюхать табакъ, но этотъ отъявленный модникъ и свѣтскій человѣкъ долгое время жилъ среди русскихъ у Нижне-Колымска и носилъ другіе отпечатки культурности, употребляя, напримѣръ, вилку, которою онъ ѣлъ моржовое мясо, а также ложку изъ рога аргали, которою онъ хлебалъ жиръ моржовый съ рубленою травою. Онъ, изволите ли видѣть, стоялъ уже слишкомъ высоко для той среды, въ которой жилъ.
Домъ нашъ на Идлидлѣ выстроенъ былъ на единственномъ плоскомъ мѣстѣ острова, гдѣ, по словамъ туземцевъ, даже и при очень сильномъ вѣтрѣ никогда не могутъ достать насъ разбушевавшіяся волны; тѣмъ не менѣе, до той поры, пока море успѣло замерзнуть, намъ пришлось пережить немало тяжелыхъ и полныхъ страха часовъ, когда вода поднималась до самого дома и грозила ему гибелью. Поэтому футахъ въ двухъ отъ дома мы выстроили плотину изъ камней и тогда стали болѣе спокойными, хотя волны и пробили въ нѣсколькихъ мѣстахъ нашу постройку и иногда плескали такъ высоко черезъ нее, что вода свободно проникала въ нашъ домъ. Совершенно обезпеченными отъ всякой опасности почувствовали мы себя лишь тогда, когда море между островомъ и материкомъ, наконецъ, покрылось сплошнымъ покровомъ льда и, благодаря этому, прекратилось вторженіе волнъ на берегъ. Какъ мы были счастливы, когда это случилось. Какъ нарочно, безпрерывно слѣдовавшія одна за другой бури держали насъ въ постоянномъ страхѣ и два раза мы были принуждены стоять поперемѣнно на часахъ у плотины, опасаясь, конечно, не за нашу жизнь, которой не угрожала опасность, но за нашъ покой и имущество и въ особенности за послѣднее, такъ какъ мы могли лишиться его очень легко. Изба была необходима для защиты зимою насъ и нашихъ припасовъ и тяжко бы намъ пришлось, если бы въ одинъ прекрасный день мы были принуждены выбираться сами въ бурю и въ непогоду изъ нашего убѣжища и выносить наши припасы подъ открытое небо. Вечеромъ того дня, когда море замерзло, свирѣпствовала ужасная буря; долго наблюдали мы за движеніемъ волнъ, которыя влекли къ берегу массы мягкаго ледянаго "сала"; уже нѣсколько дней очертанія материка были окружены какъ бы каймою изъ льда, по которому туземцы расхаживали на своихъ лыжахъ; этотъ ледъ постепенно сгущался и образовывалъ длинную косу, тянувшуюся отъ материка прямо къ наиболѣе выдающейся точкѣ нашего острова. Наконецъ, сало достигло этого пункта, и образовавшійся такимъ образомъ мостъ сталъ рости, благодаря страшной снѣжной метели, которая несла цѣлыя груды снѣга. Мы сидѣли въ домѣ, когда громкій плескъ волнъ о берегъ вдругъ, какъ бы по волшебству, прекратился, и мы сразу поняли, что море покрылось своимъ зимнимъ покровомъ; выбѣжавъ тотчасъ же изъ дома, мы увидали, что предположенія наши совершенно вѣрны. Мы не нуждались болѣе въ утомительной для всѣхъ ночной стражѣ и, по крайней мѣрѣ, вплоть до весны могли быть спокойны. На слѣдующій же день, къ намъ прибыли на лыжахъ четверо туземцевъ, а на слѣдующій за тѣмъ цѣлая толпа явилась на лыжахъ и саняхъ. Сообщеніе съ материкомъ, прервавшееся было на цѣлыя двѣ недѣли, снова открылось, и туземцы были отъ этого въ восторгѣ. Съ своей стороны, мы были очень рады снова увидать ихъ и находили очень интереснымъ имѣть нѣкоторыхъ изъ нихъ въ своемъ обществѣ; и иногда только они мѣшали намъ, когда набирались цѣлою гурьбою въ нашу избу. Къ счастью, они были народъ очень добродушный и, когда Франку нужно было мѣсто для приготовленія обѣда, то имъ говорили безъ церемоніи, чтобы они отправлялись домой и снова возвращались, когда будетъ время. Это приглашеніе, которое Франкъ называлъ "выбиваніемъ изъ позиціи", заставляло ихъ иногда только выходить за дверь; здѣсь они становились у окошка, прижимались носами къ стеклу такъ, что носы ихъ совершенно сплющивались; загораживая окно, они отнимали у насъ такимъ образомъ дневной свѣтъ; тѣ же изъ нихъ, которымъ не выпадало на долю счастье занять мѣсто у окошка, довольствовались рапортами о происходившемъ внутри, даваемыми счастливцами. Такова была наша обыденная жизнь въ Идлидлѣ.
Чукчи часто предлагали намъ купить моржовые клыки и шкуры и никакъ не могли понять, почему мы не хотимъ брать у нихъ эти предметы, считаемые всѣми торговыми судами, приходящими къ Восточному мысу и къ сосѣднему берегу, очень желаннымъ товаромъ; нѣкоторые изъ нихъ приносили оленье мясо, которое мы забирали у нихъ всегда очень охотно; другіе приносили намъ съ материка прѣсную воду и ледъ, наконецъ, третьи не приносили съ собою ровно ничего, кромѣ вѣчно удивляющихся и какъ бы изумленныхъ глазъ, уставленныхъ въ теченіе цѣлаго дня на бѣлыхъ чужеземцевъ. Все это приходилось намъ испытывать изо дня въ день, съ утра до вечера; только вечеромъ могли мы пользоваться жизнью, когда убирали со стола, а лейтенантъ Путнамъ, нашъ начальникъ, бралъ свою гитару и распѣвалъ намъ любовныя испанскія пѣсни или же какіе нибудь общеизвѣстные мотивы, причемъ мы аккомпанировали ему хоромъ. Въ такомъ маленькомъ обществѣ, каково было наше, строгой военно-морской десциплины вовсе не требовалось, такъ что всѣ наши бесѣды были скорѣе направлены или просто къ тому, чтобы провести какъ нибудь время, или же къ тому, чтобы учить нашихъ людей, а отнюдь не къ нашему собственному удовольствію. Нашего возницу камчадала Петра Путнамъ взялъ на свое попеченіе и, пока докторъ, я и остальные два матроса упражнялись въ игрѣ на "пинафорѣ", столь удачно преподавалъ ему англійскій языкъ, что довелъ его до возможности складывать: д-о -- ъ, догъ (собака) и к-з-т-ъ, кэтъ (кошка). Коекогда нѣкоторые изъ насъ въ теченіе цѣлаго вечера занимались игрою въ безикъ и въ шахматы, а по временамъ всѣ мы оставляли въ сторонѣ игры и образовательныя стремленія и вдавались въ общій, чрезвычайно оживленный споръ о предметахъ, насъ интересовавшихъ, и вещахъ, въ которыхъ мы ровно ничего не смыслили. Такимъ образомъ, здѣшняя жизнь наша, хотя и однообразная, всеже не была совсѣмъ лишенною пріятности, какъ это могло бы казаться съ перваго взгляда. Конечно, и тутъ были свои неудобства и непріятности, но всѣ мы знали, что поселились здѣсь вовсе не ради нашего собственнаго удовольствія. Кое-когда, и притомъ въ видѣ особенной милости, дозволяли мы тому или другому туземцу остаться у насъ на ночь, и такая милость была обыкновенно цѣнима ими чрезвычайно высоко; они отлично знали, что около половины десятаго или въ десять у насъ всегда найдется чашка горячаго чая, сухарь съ небольшимъ кусочкомъ сыра или нѣсколькими сардинками, а, пожалуй, даже и кусокъ превосходнаго докторскаго рождественскаго пирога. Эти прелести утонченнаго вкуса туземцы умѣли отлично цѣнить и зачастую старались перенять также и нѣкоторыя наши привычки; высшей степени культуры достигъ, однако, изъ нихъ только одинъ старшина оленныхъ чукчей, который послѣ обѣда откидывался на спинку стула и употреблялъ въ дѣло салфетку доктора,-- салфетку, которая должна была служить ему до конца нашей экспедиціи! Этотъ же самый старикъ старшина угощалъ насъ вечеромъ своимъ пѣніемъ, причемъ онъ аккомпанировалъ себѣ на гитарѣ Нутнама; то была однообразная мелодія съ часто повторяющимися словами "ей-пехкъ-и-комъ-омъ"; къ сожалѣнію, я не могъ добиться, что они собственно значатъ, да и значатъ ли они вообще что нибудь.
Такъ какъ теперь туземцы пріѣзжали къ намъ по ледяному мосту на саняхъ, то я имѣлъ случай нерѣдко изумляться легкости и прочности этихъ экипажей. Сидитъ въ саняхъ чаще всего одинъ, иногда два лица, такъ что впряженныя въ нихъ собаки могутъ свободно бѣжать полнымъ ходомъ; часто маленькія санки такъ прыгали по неровному льду, залегшему между нашимъ домомъ и берегомъ, что я ожидалъ каждую минуту, что онѣ разлетятся въ дребезги на тысячу кусковъ, но онѣ и не думали ломаться, словно были сдѣланы изъ китоваго уса. Днемъ домъ нашъ окруженъ такимъ огромнымъ числомъ самыхъ разнообразныхъ саней, что право иной принялъ бы нашъ островокъ за ярмарку; всѣ люди, пріѣхавшіе на нихъ, и множество добравшихся на островокъ пѣшкомъ полагали, что имѣютъ право забраться въ нашу единственную горницу и угощаться въ ней въ теченіе цѣлаго дня. Зачастую они являлись до разсвѣта, когда мы еще не вставали, и ожидали тогда на холоду цѣлые часы, пока, наконецъ, ихъ впускали въ избу. По истинѣ, это удивительно терпѣливый народъ нищихъ и, если они не получаютъ всего того, что видятъ, то навѣрно не по своей винѣ, такъ какъ выпрашивать и выклянчивать они большіе мастера.