Престольная палата. Трубы и дворцовые колокола. Рынды входят и становятся у престола, потом бояре, потом стряпчие, потом ближние бояре, потом сам царь Борис в полном облачении с державой и скипетром. За ним царевич Феодор. Борис садится на престол. Феодор садится по его правую руку.
Подходит Воейков. Опускается на колени.
Воейков: Великий царь. Враги твои разбиты.
Сибирь, покорная твоей державе,
Тебе навек всецело бьет челом.
Борис: Благая весть. Встань, воевода Тарский,
И цепь сию, в знак милости, прими.
Снимает с себя цепь и надевает на Воейкова. Подходит Салтыков.
Салтыков: Царь государь. Послы и нунций папы
Ждут позволенья милости твоей
На царствие здоровать.
Борис: Пусть войдут.
Трубный шум и литавры.
Входят послы с папским нунцием Рангони во главе, предшествуемые стольниками. Подходят к престолу, стольники раздаются направо и налево.
Салтыков: Рангони, нунций папы.
Рангони: Великий царь всея земли Московской.
Святой отец Климент тебе свое
Апостольское шлет благословенье
И здравствует на царство. Если ж ты,
Как он, о царь, скорбишь о разделеньи
Родных церквей, -- он через нас готов
Войти с твоим священством в соглашенье,
Да прекратится распря прежних лет
И будет вновь единый пастырь стаду
Единому.
Борис: Святейшего Климента
Благодарю. Мы чтим венчанных римских
Епископов и воздаем усердно
Им долг и честь. Но Господу Христу
Мы на земле наместника не знаем.
Когда святой отец ревнует к вере,
Да согласит владык он христианских
Идти собща на турского султана,
О вере братьев наших свободить,
То сблизит нас усердием единым
К единому кресту. О съединеньи
Родных церквей мы молимся все дни,
Когда святую слышим литургию.
Рангони отходит.
Салтыков: Посол литовский, канцлер Лев Сапега.
Аппарат следует за Рангони, который пробирается сквозь пышную толпу. В дальнем конце палаты Шуйский и Воротынский тихо беседуют. Рангони становится так, что они его не замечают, но он все слышит.
Воротынский: Грамоты литовские читал? В Кракове все уж говорят, что сын попов убит, а не царевич. Жив де он и объявится.
Шуйский: Брешут ляхи, кто им поверит? Да и нам до Литвы далече. Вот кабы здесь, на Москве...
Воротынский: Ну, а кабы здесь, можно бы за дельце взяться, можно бы, а?
Шуйский: Что гадать впустую.
Воротынский: Не впустую. Сказывал намедни крестовый дьяк Ефимьев: двух чернецов забрали в шинке. Один говорит: он де спасенный царевич Димитрий, и скоро объявится, будет царем на Москве.
Шуйский: Мало ли что люди с пьяных глаз по кабакам болтают.
Лицо Рангони. Он слушает сперва рассеянно, потом все с большим вниманием. При последних словах Воротынского он весь слух.
Шуйский: Где они сидят?
Воротынский: В яме на патриаршем дворе.
Шуйский: Знает царь?
Воротынский: Нет... Слушай, Иваныч, хочешь, велю их прислать? Чем чорт не шутит.
Шуйский: Погоди, дай подумать. Так сразу нельзя. Да и не время сейчас об этом. Пойдем.
Хотят идти. К ним подходит Рангони.
Рангони: Простите, бояре. На два слова (отводит их немного в сторону). Пишут мне из Литвы, да и здесь говорят, будто жив царевич Димитрий. Странный слух, не правда ли?
Шуйский: Мы ничего не слышали.
Рангони: А верно обрадовался бы царь, узнав, что царевич жив. (Пристально смотрит на Шуйского): Так знайте же, бояре, если слух тот верен, и его высочеству грозила бы опасность, -- мало ли что может случиться, -- святейший отец примет под свою защиту московских царей законного наследника. В этом вам моя порука. В Литве немало у нас монастырей, где он найдет приют и безопасность.
Шуйский и Воротынский стоят, не зная, что ответить. Но, не дожидаясь их ответа, Рангони уходит.
Шуйский: Все подслушал, иезуит проклятый. Пойдем скорее.
Воротынский: Как знать, может, и к счастью.
Пробираются сквозь толпу, ближе к престолу. Аппарат следует за ними. Видно, как Борис отпускает послов. Около престола царица и царевна.
Борис (сходя с престола): Царица и царевна, ты, Феодор,
Моих гостей идите угощать.
Вино и мед чтобы лились реками.
Идите все -- я следую за вами.
(Замечая Шуйского):
С объезда ты заехал, князь Василий?
Что молвят? Все ль довольны?
Шуйский: Кому ж не быть довольным, государь?
На перекрестках мед и брага льются,
Все войско ты осыпал серебром.
Кому ж не быть довольным. Только, царь,
Не знаю, как тебе и доложить.
На Балчуге двух смердов захватили,
Во кружечном дворе. Они тебя
Перед толпой негодными словами
Осмелилися поносить.
Борис: Что сделала толпа?
Шуйский: Накинулась на них: чуть-чуть на клочья
Не разнесла, стрельцы едва отбили.
Борис: Где ж эти люди?
Шуйский: Вкинуты пока
Обои в яму.
Борис: Выпустить обоих.
Шуйский: Помилуй, царь.
Борис: Не трогать никого.
Не страхом я -- любовию хочу
Держать людей. Прослыть боится слабым
Лишь тот, кто слаб, а я силен довольно,
Чтоб не бояться милостивым быть.
Вернитеся к народу, повестите
Прощенье всем, -- не только кто словами
Меня язвил, но кто виновен делом
Передо мной, хотя б он умышлял
На жизнь мою или мое здоровье.
Шуйский, кланяясь, уходит. Воротынский за ним. Борис остается один.
Борис: Надеждой сердце полнится мое,
Спокойное доверие и бодрость
Вошли в него. Разорвана отныне
С прошедшим связь. Пережита пора
Кромешной тьмы, -- сияет солнце снова, --
И держит скиптр для славы и добра
Лишь царь Борис, -- нет боле Годунова.
Шуйский и Воротынский спускаются по лестнице из Грановитой палаты. Садятся на коней.
Воротынский: Ну, так как же, отец? прислать чернецов?
Шуйский: Пришли пожалуй. Ин быть по-твоему: чем чорт не шутит.
Воротынский: Ну, хорошо. Поезжай к себе. Сейчас пришлю.
Разъезжаются в разные стороны.