Ночь. Круглая большая луна над садом в осеннем уборе. Тихо, без шелеста падают иногда листья с верховых деревьев на площадку, где белеет фонтан. Очень светло, как всегда в лунную ночь осенью. Фонтан журчит, брызги разноцветно переливаются в лунных лучах.
Входит Димитрий. Оглядывается. Потом садится на широкую каменную скамью, против фонтана. Опять прислушивается. Но все тихо, только журчит фонтан. Димитрий замечает на скамье забытую лютню. Берет ее, задумчиво перебирает струны. Начинает напевать:
Наш святой Себастьян,
Сколько стрел, сколько ран,
Как земля под ним кровава...
Но и в муках Себастьян
Горним светом осиян.
Слава.
Палачи ему грозят,
Стрелы лютые разят.
Искушают палачи:
"Себастьян, не молчи,
Себастьян, открой уста,
Отрекись от Христа".
Но в очах небесный свет,
И на все один ответ:
"Отрекаешься ли?" -"Нет!"
Слава.
Марина в это время выходит из-за деревьев. Димитрий ее не видит. Неслышно она подходит к нему ближе. На плечах у нее накинута соболья шубка. Димитрий вскакивает.
Димитрий: Марина, ты. Наконец-то. Уж думал, не придешь...
Марина: А хорошая песенка, царевич. Моя любимая. Только ты не кончил. Аль забыл?
Берет у него из рук лютню, садится на скамью и доканчивает песню:
Панни, панночка моя,
Себастьян -- это я.
От твоих нежных рук
Жажду ран, жажду мук.
Быть живой мишенью стрел,
Так и мне Господь велел,
И моя стезя кровава...
Сколько ран, сколько бед,
И на все один ответ:
"Отрекаешься ли?" -- "Нет".
Мучься, плоть, лейся, кровь,
Умираю за любовь, -- Слава.
Димитрий (берет ее за руку): Да, да, так. Умираю за любовь.
Только это одно и помню.
Марина: Царевич...
Димитрий: Ждал тебя... И вот ты пришла, ты одна со мною... Дай же высказать все, все...
Марина: Постой, царевич. Не для речей любовных назначила я тебе здесь свиданье. Верю, любишь... Но слушай: с твоей судьбой, неверной и бурной, я решилась соединить свою: открой же мне твои тайные надежды, намерения и опасенья. Я не хочу быть безмолвной рабой, покорной наложницей. Я хочу быть достойной супругой, помощницей Московского царя.
Димитрий: О дай мне забыть хоть на единый час мои тревоги. Забудь и сама, что я царевич, помни только любовь мою...
Марина: Нет, Димитрий. Я почла бы стыдом для себя забыть в обольщении любви твое высокое назначение. И тебе оно должно быть дороже всего. Ты медлишь здесь у ног моих, а Годунов уж принимает меры.
Димитрий: Что Годунов? Что трон, что царственная власть? Жизнь с тобой в бедной землянке я не променяю на царскую корону.
Марина: Слыхала я не раз такие речи безумные. Но от тебя их слушать не хочу. Знай: отдаю торжественно я руку не юноше, кипящему любовью, а наследнику Московского престола, спасенному царевичу Димитрию...
Димитрий (встает): Как? Постой, скажи... когда б я был не царской крови, не Иоаннов сын... любила б ты меня?
Марина: Ты -- Димитрий, и любить другого мне нельзя.
Димитрий: А если я -- другой? Меня, меня бы ты не любила? Отвечай. (Марина молчит). Молчишь? Так знай же, твой Димитрий давно погиб, зарыт и не воскреснет.
Марина (тоже встает): А кто же ты?
Димитрий: Кто б ни был -- я не он. (Марина закрывает лицо руками) Но кто бы ни был я, я тот, кого ты избрала и для кого была единой святыней... Решай теперь... Я жду.
Марина открывает лицо и делает шаг назад.
Марина: Нет, я видела немало панов ясновельможных и рыцарей коленопреклоненных, и отвергала их мольбы не для того, чтобы неведомый...
Димитрий (вскакивает): Довольно. Вижу, вижу. Стыдишься ты не царственной любви. Ты шла сюда к царевичу, к наследнику престола, любила мертвеца. Я с ним делиться не хочу. А любви живого ты не достойна. Прощай.
Марина: Все выболтал, признался... для чего? Кто требовал твоих признаний, глупый. Уж если предо мною так легко ты обличаешь свой позор, не диво, коль пойдешь болтать и каяться пред всеми.
Димитрий: В чем каяться, кому? Тебе одной моя любовь открыла тайну.
Марина: А если я сама ее открою всем?
Димитрий: Открой пожалуй. Кто тебе поверит? Я не боюсь тебя. Что нужды королю, шляхетству, папе, -- царевич я иль нет? Я им предлог раздоров и войны -- им большего не нужно от меня... Но тайная судьба меня ведет. Я -- не Димитрий? Что знаешь ты. Вокруг меня волнуются народы, дрожит Борис, мне обречен на жертву. И что бы ни сулила мне судьба, погибель иль венец...
Марина: Венец, тебе?
Димитрий: Да, мне. И может быть, ты пожалеешь когда-нибудь любви отвергнутой моей...
Марина: Но я любви твоей не отвергала, царевич. Вступи лишь на престол...
Димитрий: Нет, панни: купленной любви не надо мне. Вот женщины. Недаром учат их бежать отцы святые. Змея, змея. Гляди: и путает, и вьется, и ползет, шипит и жалит... Нет, легче мне сражаться с Годуновым или хитрить с придворным иезуитом, чем с женщиной. Чорт с ними, мочи нет... Но решено, заутро двину рать.
Марина: Постой, Димитрий, не понял ты...
Димитрий: Все понял, все. Узнал тебя. А ты... ты не узнаешь ввек, царевич ли тебя любил, или другой, бродяга безымянный... Как хочешь, так и думай. Теперь, хотя бы ты сама любви моей молила, я не вернусь.
Уходит.
Марина (кидаясь к нему): Погоди, постой.
Садится на край фонтана, задумывается: видно, что она приняла какое-то решение.