1.
Ночь перед боем в стане Московцев. На высоком кургане, откуда днем открывается вид на всю окрестность, а сейчас, сквозь сырой туман, видно только бледное зарево костров в стане Димитрия, -- воеводы Салтыков и Туренин отдают собравшимся около них вестовым и сотникам последние распоряжения перед боем.
Чуть светает. Туренин берет подзорную трубу и наводит ее на стан неприятеля.
Салтыков: Ну, что?
Туренин: Все тихо. Спят еще ляхи.
Салтыков (с усмешкой): Небось разбудим. (К сотникам): Отдать приказ по всем частям, чтоб готовились к бою. Живо. (Подзывая вестового): Атамана казачьего -- сюда ко мне. Вестовой и сотники садятся на коней и пропадают в тумане.
Туренин продолжает, через подзорную трубу, внимательно обозревать окрестность.
Туренин: А рать-то у врага не велика. И половины нашей не будет.
Салтыков: Дай-то Бог обрадовать сегодня царя Бориса Феодоровича.
2.
Комната в доме, где проводит ночь Димитрий. Узкий четыреугольник окна чуть голубеет снежным рассветом. Марина на диване спит, откинув меховое одеяло. У ног ее, положив растрепанную голову на диван, спит Димитрий.
Лицо его спокойно-серьезно, точно такое же, какое было у спящего, в келье Пимена, инока Григория.
3.
Тем временем в стане Московцев продолжают готовиться к бою. Посланный за атаманом вестовой вернулся, исполнив поручение. Небольшого роста, толстый, с длинными седыми усами и таким же чубом казак -- атаман запорожских войск -- еле переводя дух от слишком быстрой езды, соскакивает с коня и с низким поклоном подходит к Салтыкову.
Салтыков (глядя на него пристально): Готовы что ли казаки?
Атаман: Да уж давно.
Салтыков: Так помните же: как двинется рать, так прямо, с левого фланга, в атаку, неприятелю в тыл, чтобы отступление ему отрезать. Понял?
Атаман: Уж будь покоен, боярин. Послужим царю Борису Феодоровичу.
Салтыков: Ну, с Богом. (Вестовому): Всем трубить атаку.
Вестовой с атаманом садятся на коней и быстро ускакивают. Раздаются звуки рогов -- сначала вблизи, потом все более издалека. К ним присоединяется бой барабанов, ржанье коней, стук копыт. Рать двинулась на бой.
4.
От слышных издалека звука рогов и барабанного боя Димитрий, наконец, просыпается. Он быстро вскакивает, не понимая в первую минуту, что случилось. Но заметив спящую Марину, приходит в себя, бросается к окну и смотрит. Потом накидывает доломан и хочет идти к двери. Но увидав, что Марина непокрыта, возвращается, покрывает ее, целует и осторожно выходит из комнаты. Марина продолжает спокойно спать. На лице ее тихая улыбка.
Зимние, оттепельно-темные предутренние сумерки на лесной, мелким и частым ельником окруженной поляне, с болотными под снегом кочками, на крутом берегу Десны, у Новгорода-Северского. Близкие, черные на сером небе, крестики еловых верхушек и золотые, далекие кресты церковных маковок.
Белка, сидя на елке и прямо подняв над головой пушистый хвост, грызет еловую шишку. Тетерев, прыгая с кочки на кочку, клюет кораллово-красные ягоды подснежной, во мху, брусники. Заяц, выйдя из норы под елкой, становится на задние лапы, умывается снегом, нюхает воздух и прядет ушами.
Издали все время слышно, как трубы трубят, бьют барабаны. Вдруг тяжелым, глухим, точно подземным гулом раскатывается пушечный выстрел. Заяц, поджав уши, кидается через поляну в лес и перебегает дорогу двум всадникам, Димитрию и князю Льву Сапеге, воеводе Мазурских гусар.
Сапега: Тьфу. Заяц, чорт. Свернем...
Димитрий: Полно, пан, зайца испугался?
Сапега: Что делать, царевич? Злых примет на ратном поле боюсь. Об одном только прошу, не искушай судьбы, не кидайся в огонь очертя голову...
Димитрий: Ладно, ладно, вперед, и так опоздали.
Сапега улыбается: знает, почему опоздал царевич.
Димитрий, пришпорив коня, скачет так быстро, что Сапега едва поспевает за ним. Трубный звук, бой барабанов и пушечный гул приближаются.
Всадники, спустившись к реке и переправившись через нее по талому снегу с водой, въезжают на тот берег. Здесь, на открытом поле, лагерь: котлы кашеваров, коновязи и шатер под двуглавым орлом, ставка царевича, около которой ждет его эскадрон гусар. Димитрий входит в шатер, Сапега остается у входа.
5.
На снежной равнине, освещенной первыми лучами зимнего солнца, медленно восходящего из-за чернеющего вдали леса, начинается бой, который решит судьбу русского государства.
В косых красных лучах, отбрасывая на снег прозрачно-длинные тени, проходят войска Димитрия.
Польские конные гусары в леопардовых шкурах вместо плащей, с длинными, воткнутыми у седельной луки, по земле волочащимися пиками и с прикрепленными к седлам огромными белыми, точно лебедиными, крыльями: когда скачут гусары в пороховом дыму, то кажется, огромные белые птицы летят.
Им навстречу движется рать Бориса. Пешие московские ратники, в простых кафтанах однорядках, в серых с красной и желтой выпушкой, в острых стальных шишаках, с кольчатой, от сабельных ударов затылок и шею закрывающей сеткой -- бармицей, с ружьями, пищалями, такими тяжелыми, что для стрельбы кладут их на четырехногие рогатки -- подсошники.
Казаки в широких, красного сукна, шароварах, в черных киреях и смушковых шапках с копьями и самопалами.
Дикие на диких конях калмыки и башкиры, с луками и стрелами, напитанными ядом, более, чем пули, смертельным. Слишком для коней тяжелые, в мокром снегу увязающие пушки медленно тащат волы.
Войска встречаются, свирепая схватка. Падают первые раненые. И как подстреленная птица, летит на землю польский гусар, пронзенный отравленной калмыцкой стрелой.
6.
Димитрий в своем шатре, спеша, одевается к бою.
Старый боярин Шеин, окружничий, с низким поклоном подает ему стальную кольчугу с двумя золотыми двуглавыми орлами, одним -- на груди, другим -- на спине, и шлем с яхонтовым на острие крестиком и двумя финифтяными образками спереди, св. Георгия Победоносца и Ченстоховской Богоматери. Шеин помогает Димитрию надевать доспехи. Тут же суетится о<тец> Мисаил.
Шеин: Что суешься, отче, без толку? Не твоего ума дело.
О<тец> Мисаил (обнимая и благословляя Димитрия): Ну, с Богом, Гришенька, тьфу. Митенька... Димитрий Иванович, государь наш батюшка, храни тебя Господь и Матерь Пречистая.
Димитрий выходит из шатра, садится на лошадь и, вместе со своим эскадроном, скачет в бой под развевающейся, зеленого шелка хоруговью, которую держит Сапега, с таким же, как на шатре, двуглавым орлом и Деисусом.
Войска при виде Димитрия восторженно его приветствуют. Начавшие было под напором Московцев отступать, они бросаются вперед, следуя за своим вождем. Сверкая на солнце стальной кольчугой, он, во главе своего эскадрона, бесстрашно ведет их в атаку, ударяя противника по левому флангу.
7.
В стане Московцев, крепостная засека на холме над Десною. Земляные насыпи с плетнями, обломами, валами и раскатами. Пушки разных калибров: фальконеты, длинные, тонкие; толстые короткие мортиры; средние шведки-змеевки и единороги цесарские. Горки чугунных ядер, гранат и картечи.
Туренин (Салтыкову): Гляди, никак наше левое крыло отступает. Уж эти мне казаки. (Смотрит в подзорную трубу): Да их и нет. Что за притча?
Салтыков (вырывая из рук Туренина трубу): Быть не может. (Смотрит): И вправду нет. У-у, проклятое отродье. (Вестовому): Приказ атаману подкрепить казаками левый фланг. Да живо, чтоб не медлил ни минуты.
Вестовой вскакивает на коня и мчится во весь опор.
8.
На реке, в месте укромном, заслоненном от боя береговым выступом, казаки-запорожцы -- есаул Поддубный, хорунжий Косолап, рядовые Дятел, Матерой, Хлопко и другие, всего человек двадцать -- сидя кругом, пьют пенник из бочонка с выбитым дном, отнятого у своей же обозной бабы торговки. Тут же опрокинутые вверх оглоблями санки и подстреленная, с четырьмя окоченевшими, прямо как палки торчащими ногами лошаденка. В санках под овчинным тулупом лежит, точно спит, старая баба. Только седая голова ее, с черным на простреленном виске пятнышком, видна из-под тулупа. А немного поодаль, под лисьей шубкой, молодая девка, должно быть, старухина дочь, тела и лица ее не видать, видна только нога в высоком смазном сапоге и в шерстяном красном чулке под синею, в клочьях, юбкой, да голая по плечо, белая на оттепельном сером снегу протянутая рука, да часть такой же белой девичьей груди с алой струйкой запекшейся крови, точно монистом из яхонтов.
Косолап (с благообразным иконописным смуглым лицом, с висячими седыми усами и длинным седым чубом, подсвистывая и позвякивая вместо бубенцов двумя пустыми чарками, донышко о донышко):
Уж ты пьяница-пропойца, скажи,
Что несешь ты под полою, покажи,
Из корчмы иду я, братцы, удалой,
А несу себе я гусли под полой.
Ой, жги, жги, жги.
Пошла баба в три ноги.
Поддубный (молодой, с красивым и наглым лицом, совсем пьяный, заплетающимся языком): Пей, гуляй, православный народ. Охота нам воевать за Бориса. Буди здрав государь наш Димитрий Иванович. "Я, -- говорит, -- не царем вам буду, а батькою". Не хотим против него идти. "В царстве моем, -- говорит, -- ни богатых не будет, ни бедных, -- все равны, по Евангелию".
Хлопко: Воля, значит, вольная, проси, душа, чего хочешь. Эх, любо, и помирать не надо. Не пойдем воевать.
Матерой: Боже, сохрани царя нашего Димитрия Ивановича и подай ему на враги одоление.
Дятел (придурковатый, с бегающими и любопытными глазками): А что, братцы, правда, говорят, будто не прямой он царевич, а вор?
Поддубный: А тебе какое дело? Вор так вор, про то знает панство, а нам была бы только нажива.
Хлопко: Пенник да девки, и вся недолга.
Вестовой подъезжает на полном карьере и останавливается на берегу.
Вестовой: Атаман где?
Косолап: А мы почем знаем. Раки съели.
Вестовой: Приказ вам от воеводы, чтоб немедля в бой.
Косолап: Ну ладно, нам и здесь хорошо. Ступай-ка и ты к нам, пей.
Вестовой (подойдя и вглядевшись в бабу и девку): А это что? Батюшки-светы, бабка никак наша обозная, да и девка с ней... Ах, грех какой, что вы наделали, разбойники.
Поддубный: А тебе что? Ты нам не поп, чтоб грехи считать. В руки не давалась девка, больно ершилась, -- вот мы ее и угладили, да и бабу, чтобы не хныкала, утешили.
Вестовой: Нехристи вы, анафемы окаянные.
Поддубный: Чего лаешься, пес? (Вынув из-за пояса пистоль и прицелившись): Глотку свинцом заткну, -- и не пикнешь.
Вестовой ускакивает, пробирается вдоль реки, где отряд мазурских гусар сцепился в горячей схватке с калмыками, и, не без труда добравшись до крепостной засеки Московцев, докладывает Салтыкову:
Вестовой: Беда, боярин. Нейдут в бой казаки. Перепились все. Сидят на реке, за мостом, и здравие вора пьют.
Салтыков: Ах, сукины дети. Ну, погодите же. (Пушкарям): Трескотуху, ребята, выкатывай. Два десятка младших пушкарей, под начальством старшего Кузькина, выкатывают на вал мортиру Трескотуху.
Кузькин (возится долго, щурясь подслеповатым глазом, берет прицел, кончив, гладит мортиру ладонью, похлопывает ласково, как всадник доброго коня): Ну-ка, царю послужи, бухни-ухни, тресни, Трескотуха матушка. (Подносит фитиль к затравке и ждет приказа).
Салтыков: Пли.
Кузькин сует фитиль, но Трескотуха не палит.
Салтыков: Что же она, отчего не палит?
Кузькин (почесывая затылок): А Бог ее знает. Порох, что ли, подмок, аль так маленько заартачилась. Ин с первого-то раза и не выпалит. С норовом матушка. Ну, а зато уж как пойдет палить, как пойдет, страсть.
Салтыков: Ну-ка, другую выкатывай, Барса или Поповну.
Кузькин: Воля твоя, государь, а только тем против Трескотухи куда же. Добрая пушка, заветная, при царе еще Иване Васильевиче Казань брала да Астрахань. Ну-ка, боярин, свеженького подсыпать дозволь, да с пошептом, я словцо такое знаю, -- выпалит, небось.
Салтыков: Сыпь, да поживей.
Кузькин отходит. Но не успел он отвернуться, как Трескотуха со страшным грохотом выпалила. Пушечное ядро шлепается в реку и ломает лед с оглушительным треском, гулом и грохотом, не очень близко от казаков, но с такою силою, что обдает их водяными брызгами, мокрым снегом и осколками льда. Более трезвые, вскочив, хотят бежать, более пьяные продолжают лежать и сидеть.
Косолап: Чего, дураки, испугались? Вишь, далече, не хватит до нас...
Новое ядро, просвистав над их головами, падает почти рядом с ним и пробивает огромную во льду полынью. Вся ледяная поверхность под ними вдруг оседает, шатается, кренится и заливается водой, как в бурю корабельная палуба.
Крики: Тонем, тонем, тонем, помогите.
Одни бегут к берегу и проваливаются, тонут, другие совсем пьяные, чуть-чуть побарахтавшись, идут как ключ ко дну, -- только смушковые шапки их на воде плавают.
Мертвая баба, поднятая водой, зашевелилась под тулупом, точно ожив, повернула к казакам седую голову и уставилась на них открытыми глазами пристально; девка, как будто застыдившись, спрятала под шубку голую грудь.
Вестовой (проезжая и глядя сверху): Так вам и надо, сукины дети, покарал вас Господь.
Ядра за ядрами падают в реку. Лед все больше ломается, полыньи ширятся, и всю ледяную поверхность заливает вода. Льдины плавают, кружатся, сталкиваются с треском, громоздятся и щетинятся стеклянно-прозрачными иглами. Грозно темнеет, взбухает, вздувается, и кипит, и бурлит как котел на огне готовая вскрыться река.
Бои на уцелевших местах продолжаются, а на залитых стихают.
Кое-где река уже тронулась, как в весенний ледоход. Пловучие льдины-островки, там, где их много стеснилось, проходят медленно, а на открытых местах несутся быстро. На одной из них раненая лошадь издыхает; ворон сел ей на голову и, каркая, ждет, чтобы выклевать очи; на другой тощая, с видными под кожей ребрами сука рвет зубами что-то кровавое, и еще на другой, плывущей медленно, два ратника, лях и русский, бьются на смерть, не замечая, что льдина под ними оседает все ниже и ниже, яростно сцепились, душат друг друга и режутся. Льдина вдруг покачнулась, ушла в воду совсем, и крепко обнявшись, как братья, оба тонут.
9.
В стане Московцев тревога из-за измены казаков. Войска Бориса начали отступать и могут быть разбиты. Необходимо во что бы то ни стало оттянуть часть сил противника, чтобы поправить дело. На помощь Туренину и Салтыкову, вернувшимся для наблюдения на курган, приходит со своим планом воевода Хрущов.
Хрущов (показывая рукой вдаль, Салтыкову): Видишь усадьбу?
Салтыков: Вижу.
Хрущов: Донес намедни пленный: там сейчас Марина, любовница Димитрия. Я двинусь туда с отрядом. Вор, чай, не выдержит, кинется любу свою спасать, войско оттянет, а вы тем временем ударьте ему слева и окружите.
Салтыков: Ладно придумал. Быть по-твоему. Поезжай, Бог в помощь.
Хрущов садится на коня и мчится во весь опор. Сапега, заметив маневр Хрущова, спешит к Димитрию, который во главе отборной дружины конных уланов преследует отступающих Московцев.
Сапега (подъехав к Димитрию на взмыленной лошади): Ваше Высочество, беда. Усадьбу Московцы берут, казаки разбежались, а наших мало, не выдержат...
Димитрий: Где Марина?
Сапега: В доме.
Димитрий: Эй, уланы, за мной.
Поворачиваются и скачут во весь опор. Подъезжают к реке и переправляются через лед, не обращая внимания на улана-разведчика, махающего рукой и кричащего: "Нельзя, нельзя. Лед тонок, провалитесь". Видно, как под копытами коней лед трескается. Последний всадник с трудом выбрался -- у самого берега лед проломился, и задние ноги лошади провалились в воду.
Туренин следит за всем с кургана через подзорную трубу. Вот подъехал к усадьбе со своим отрядом Хрущов, вот он ее окружает. А вот Димитрий с уланами переправляется через реку. Выдержит или нет лед? Выдержал. С досадой Туренин поворачивается и смотрит в другую сторону, где между остановившимися войсками Димитрия и Московцами начинается решительный бой.
10.
Горсть польских гайдуков, стоя на крыльце и в сенях осажденного дома, отбивается от множества нападающих Московцев и уже слабеет, отступает.
Вдруг, выскочив из лесу и вихрем налетев на Московцев, ударяют им в тыл уланы. Рубятся саблями, режутся ножами, схватываются в рукопашную.
Хрущов (занося над головой Димитрия саблю): Дай-ка, благословлю я тебя, сукин сын, свистун литовский.
Сапега стреляет из пистоли в Хрущова в упор. Тот падает с лошади. Московцы бегут.
Крики (в доме): "Огонь. Огонь. Горим. Спасите."
Клубы дыма валят из разбитых окон замка. Димитрий кидается в сени.
Сапега (сверху, уже взбежав по лестнице): Скорей, скорей. Дверь заперта.
Димитрий, тоже взбежав, вышибает ударом ноги дверь в спальню, где красные, в сером дыму, языки пламени лижут затлевшие балки потолка. Марина лежит на полу без чувств. Димитрий, схватив ее на руки, сбегает по лестнице.
В это время, пока Димитрий спасает Марину, там в бою как бы два противоположные течения столкнулись в водовороте: одни наступают, другие бегут. Крики: "Беда, беда. Царевич убит, утонул, сгорел. Пропали наши головушки. Беги, ребята, беги." -- "Куда вы, черти? Назад. Царевич жив." -- "Да нет же, убит. Беги, беги. Пропали наши головушки."
Войска Димитрия начинают в беспорядке отступать.
Димитрий выносит Марину на крыльцо, бережно кладет ее на вытащенную кем-то из огня медвежью шкуру и покрывает гусарской шубкой. Здесь, на свежем воздухе Марина постепенно приходит в себя.
Подлетает гонец и докладывает.
Гонец: Ваше Высочество, наши отступают и будут разбиты, если Ваше Высочество тотчас же не вернется в бой.
Димитрий бросается к лошади и вскакивает в седло. Марина, уже совсем пришедшая в себя, подбегает к нему.
Марина (пытаясь сесть к Димитрию на лошадь): С тобой, с тобой.
Димитрий ее отталкивает и скрывается в тумане со своими уланами.
Влетает второй гонец и, не находя Димитрия, соскакивает с лошади и подбегает к Марине.
2 гонец: Где царевич? Скорей царевича...
Марина, не давая гонцу опомниться, вскакивает на его лошадь и мчится вслед за Димитрием.
Димитрий с эскадроном скачет к реке. Улан разведчик снова их останавливает, раскинув руки, загораживает им путь.
Улан: Нельзя, паны, нельзя. Провалитесь. Переправа у Козьего брода. Здесь нельзя.
Димитрий с уланами поворачивает, чтобы ехать к Козьему Броду. Но в эту минуту мимо них пролетает на коне Марина, крича Димитрию: "Марина умеет платить за любовь!" Она бросается на лед и благополучно переезжает на ту сторону. Тогда Димитрий, со своим эскадроном, бросается за ней.
Всадники едут по льду. Хрупкое стекло его под копытами коней трещит и ломается иглисто-колючими звездами. Дух захватывает у смотрящих с берега: кинулись было на помощь -- нельзя: чем больше людей, тем опаснее...
И вот на середине реки лед ломается и весь эскадрон, с Димитрием во главе, уходит под воду.
Между тем войска Димитрия в беспорядке бегут.
11.
Ранние зимние сумерки, желтый туман, мокрый, как будто теплый снег. Глуше в тумане стук барабанов, ярче огонь ружей и пушечных выстрелов.
В стане Московцев на высоком кургане, откуда видно все поле сражения, Салтыков и Туренин смотрят на него в подзорную трубу.
Туренин: Что за диво. Наши как будто бегут.
Салтыков: Что ты, боярин, типун тебе на язык, только что ляхи бежали.
Туренин: Да, а теперь наши. Глянь-ка сам.
Салтыков (смотрит, протирает стекла): Что такое, и впрямь как будто бегут... А вот и от сам. Он... а может и не он. Ну-ка, ты посмотри, не узнаешь ли?
Туренин (смотрит): Чорт его знает, туман, не видать... (Быстро отняв трубку от глаз): Тьфу.
Салтыков: Что ты?
Туренин: Бабой обернулся.
Салтыков: Как бабой? Туренин: Да разве ты не видишь? Вон впереди скачет, волосы по ветру развеваются. (Смотрит в трубку).
Видно, как Марина впереди мазурских гусар отражает нападение последнего отряда Московцев, прикрывающего отступление. Туренин отрывает трубку от глаза и передает Салтыкову.
Салтыков (смотрит): Бабы не вижу... Всадник скачет, без шлема, в обледенелой кольчуге... уланы за ним... Он и есть.
Видно, как Димитрий со своим эскадроном врезается в бой. Московцы бегут. Крики: "Беда, беда. Царевич. Ляхи. Вот они. Беги, ребята, беги."
Влетает на коне старый сотник стрелецкой дружины.
Туренин: С поля?
Сотник: С поля, батюшка.
Салтыков: Что там такое, скажи на милость?
Сотник (махнув рукой): Шабаш. Вор одолел. Давеча, как слух прошел, что убит, ну, ляхи бежать, а как узнали, что жив, повернули назад и точно бес в них вошел, -- так наших и лупят, так и крошат.
Туренин: А баба откуда?
Сотник: Полюбовница его... Как побежали ляхи, -- неведомо откуда взялась, войска остановила, чортова девка. И продержалась, пока сам не подоспел.
Салтыков: Ну, ступай.
Сотник ускакивает. Туренин молча крестится.
Салтыков: Да что такое?
Туренин: Плохо дело, Васильич. Думали мы, что с человеком ратуем, а это...
Салтыков: Кто же это?
Туренин (шепотом на ухо): Стень.
Салтыков: Что ты, боярин, какая стень?
Туренин: А какою морочит людей нечистая. (Салтыков тоже крестится).Коли из такой беды он выскочит, да нас же побьет, видно, сам чорт за него. Что с ним поделаешь? Бей, руби, коли -- не сгинет, в огне не горит, в воде не тонет. До Москвы дойдет, -- и Борисову царству, а может и всей Руси конец.
12.
В стане Димитрия. Он сидит на коне, под царскою, зеленого шелка, хоруговью, с черным двуглавым орлом и Деисусом. О<тец> Мисаил держит ее над ним. Тут же Марина и Митька.
Шум битвы вдали затихает. Быстро темнеет. Зажигаются огни. В красном отблеске их на зелено-золотистом шелку хоругви, лицо Димитрия кажется святым ликом на иконе.
Димитрий: Слава Отцу и Сыну и Духу Святому. Мы победили. Ударить отбой. Довольно, ребята, щадите русскую кровь.
Отбой.
Все: Слава царевичу Димитрию. Да живет царь московский. Виват. Виват.
О<тец> Мисаил (громче всех): Благоверному великому государю нашему Димитрию Ивановичу многия лета. Димитрий (обнажив саблю и указывая вдаль). На Москву. Все: На Москву. На Москву.