Не успѣла м-съ Юэттъ возобновить свой разговоръ съ Керквудомъ, какъ на порогѣ появился самъ глава семейства.
-- Что вы сдѣлали со своими волосами?-- съ удивленіемъ воскликнулъ молодой человѣкъ.
Постороннему наблюдателю, конечно, не могло бы броситься въ глаза, что при своемъ старчески-изможденномъ лицѣ Джонъ Юэттъ сохранилъ хоть не густые, но очень темные волосы. Твердость характера, но безъ той рѣзкости, которая была въ чертахъ сына, проглядывала въ его высохшемъ лицѣ. Съ платья струилась вода.
Вмѣсто отвѣта, онъ кивнулъ головой по направленію въ женѣ и проговорилъ:
-- Спроси ее.
-- Джонъ краситъ волосы,-- пояснила м-съ Юэттъ.-- Онъ говоритъ, что его научилъ товарищъ, которому тоже долго не удавалось найти мѣста.
-- Ему прямо говорили,-- продолжалъ Джонъ:-- "Какой же вы садовникъ, если вы такъ стары"?-- а у него еще только пробивалась сѣдина. Говорю тебѣ вѣрно, Джонъ,-- самое лучшее красить волосы! Ну, а тотъ, Джервэ? Его, шутки ради, послали наниматься въ маляры; такъ онъ оказался слишкомъ старъ, чтобъ лазить по лѣстницамъ.
Сидней нахмурилъ брови. Слишкомъ часто приходилось ему слышать ту же жалобу и отъ другихъ; потому-то онъ и не могъ сомнѣваться въ ея непреложности.
-- Чего же больше ждать, если насъ, рабочихъ рукъ, вдвое больше, чѣмъ работы? Ну, старые и должны по неволѣ уступать мѣсто молодымъ; а что со стариками будетъ,-- проживутъ ли они кое-какъ, или всѣ подохнутъ,-- кому какое дѣло?-- съ горечью замѣтилъ Джонъ.
-- Пойди-ка ты, да перемѣни за себѣ платье: весь промокъ! Того и гляди, опять схватишь свой ревматизмъ,-- прервала его жена, ставя на огонь котелокъ.
-- Не все ли равно, Магги? Вотъ за тобой бы нуженъ дѣйствительно уходъ; а то ты все тормошишься вмѣсто того, чтобы лежать въ постели. Вотъ, давай, напоимъ Эми чаемъ!
Дѣти, всѣ трое, подошли къ отцу, какъ подходятъ любимцы, увѣренные, что на долю каждаго найдется у отца и поцѣлуй, и ласка. Приласкавъ ихъ, Джонъ подошелъ къ самому младшему, который жалобно стоналъ, и, постоявъ надъ нимъ, отошелъ прочь, не говоря ни слова. Неопредѣленнымъ, разсѣяннымъ взглядомъ онъ окинулъ всю комнату, ея голыя стѣны, скудную обстановку и покосившійся каминъ.
Безъ особой поспѣшности усѣлся Джонъ за ужинъ, накрытый на концѣ стола, на гривной, небольшой скатерти. Передъ нимъ стоялъ кусочекъ холодной вчерашней говядины, ломоть простого лавочнаго хлѣба, комочекъ жалкаго подобія масла и въ чайной чашкѣ немножко салатной капусты. Чайникъ, жестяной, помятый, и разрозненныя чашки также имѣли неопрятный, непривлекательный видъ.
Сидней старался казаться веселымъ; бралъ дѣтей на колѣни, крошку Анни на одно, а Тома на другое; Эми, какъ большая, стояла около.
-- Который часъ?-- вдругъ спросилъ Юэттъ.-- Гдѣ Клара?
-- Она вѣрно еще работаетъ за плату,-- замѣтила жена.
Но и это не успокоило мужа. Онъ дольше минуты не могъ усидѣть на мѣстѣ; то вскакивалъ и прохаживался по комнатѣ, то снова садился или подходилъ безцѣльно къ которому-нибудь изъ дѣтей. Когда тѣ поужинали, ихъ тотчасъ же послали спать, и они ушли въ сосѣднюю комнату.
-- Отгадайте, гдѣ я былъ сегодня?-- началъ Джонъ, послѣ того, какъ жена уступила его настоянію и легла на постель, отдохнуть.-- Ужъ ходилъ я, ходилъ! Говорятъ, двигаться полезно; ну, значитъ, я скоро начну поправляться и стану совсѣмъ здоровякомъ!
-- Опять къ Кордеру ходили?-- подумавъ, проговорилъ Сидней.
-- Конечно, нѣтъ! Очень мнѣ нужно ходить къ такому господину, для котораго только тотъ и хорошъ, кто ему преподноситъ титулъ почтенн ѣ йшаго и благод ѣ теля рода челов ѣ ческаго, кто его увѣряетъ, что безъ него онъ пропадетъ... А этого-то я какъ разъ и не умѣю, не могу!.. Не поминайте мнѣ про этого Кордера!
Сидней постучалъ ногой по-полу. Его, какъ человѣка всегда обезпеченнаго работой и вдобавокъ независимаго, холостого, не всегда задѣвало такое озлобленіе товарища; но видъ непригляднаго жилища и бѣдствующей семьи Джона наводилъ его на мысль, что его самого это должно бы побудить къ извѣстной долѣ унизительной покорности судьбѣ.
Джонъ угадалъ мысли друга и съ возрастающей горечью продолжалъ:
-- Нѣтъ, я былъ не у Кордера... прошу прощенія: у мистера Кордера, Джэмса Кордера, эсквайра!.. Нѣтъ! Мнѣ м-съ Пекковеръ принесла объявленіе: требовался человѣкъ для чистки стеколъ и т. д. Ну, я и пошелъ, и былъ тамъ въ половинѣ девятаго утра и... какъ вамъ покажется, сколько народу я засталъ уже на мѣстѣ? Пятьсотъ человѣкъ! Вамъ не вѣрится? Серьезно! Даже полиціи пришлось вмѣшаться, чтобы толпа не мѣшала движенію по улицѣ. И, Боже мой, что это были за жалкіе, голодные люди! Каждый, казалось, былъ готовъ бороться со своимъ ближнимъ не на животъ, а на-смерть, изъ-за какихъ-нибудь несчастныхъ пятнадцати шиллинговъ въ недѣлю! Пятнадцать шиллинговъ?!.. Ну, чего мнѣ еще стоять тутъ понапрасну? Вѣдь, все равно, ничего не добьешься. А только я самъ чувствовалъ, что готовъ пойти въ рукопашную, готовъ наброситься на кого угодно, какъ взбѣсившійся бульдогъ, и рвать себя, рвать другихъ на части, пока изъ меня не выбьютъ жизнь мою до послѣдняго издыханія.
-- Джонъ! Джонъ!-- рыдая, перебила его жена.-- Сидней! Да не давайте же ему такъ говорить!
Юэттъ вскочилъ и заходилъ по комнатѣ.
-- Который часъ? Чего Клара такъ долго не идетъ?
-- Можетъ быть, она зашла къ м-съ Тэбсъ?-- робко отозвалась м-съ Юэттъ.
-- Что ей у нея дѣлать? Кто ей позволилъ заходить туда?
Жена и Сидней молча переглянулись, и первая, запинаясь, разсказала мужу про посѣщеніе, которымъ удостоила ее сегодня м-съ Тэбсъ, и про то, какъ она ее убѣждала отпустить къ ней Клару.
-- Полно, Джонъ,-- видя, какъ волнуется товарищъ, останавливалъ его Сидней.-- Все это вовсе ужъ не такъ ужасно; и, наконецъ, у м-съ Тэбсъ вѣдь не какая-нибудь простая "распивочная", а скорѣе "съѣстная", или "закусочная"... и вообще у нея довольно прилично.
-- Право, вы оба какъ будто противъ меня сговорились?-- горячился Джонъ.-- Просто, тебѣ надоѣла Клара, и тебѣ хочется поскорѣе съ нею развязаться.
-- Джонъ! Какъ тебѣ не стыдно!-- перебила его жена.-- Если ты не можешь говорить иначе, лучше бы ужъ совсѣмъ молчалъ. Сидней, не слушайте его; онъ самъ не свой отъ горя!
-- Все равно, пусть онъ говоритъ, что хочетъ: мнѣ подѣломъ!-- замѣтилъ Керквудъ угрюмо, но все же сдержанно.
Юэттъ еще ниже, чѣмъ обыкновенно, опустилъ голову и уже совсѣмъ тихо, несмотря на свой недовольный тонъ, началъ опять:
-- Ну, что же вы молчите? Говорите, не обращайте на меня вниманія. Теперь ужъ не тѣ времена, когда отецъ хоть что-нибудь да значилъ. Но какъ же это вышло, что вы теперь другого мнѣнія?
-- Послушайте, Джонъ, что я вамъ скажу: я самъ, конечно, совершенно такъ же глубоко, какъ вы, способенъ горевать, если бы съ Кларою случилось что дурное; вамъ, кажется, это должно быть хорошо извѣстно! Но мнѣ сдается, что вы избрали ложный путь, и своимъ сопротивленіемъ только еще больше раздражаете ее. Наши дѣвушки, дѣти низшихъ слоевъ общества, вынуждены сами добывать себѣ хлѣбъ насущный, и по неволѣ мы должны полагаться на ихъ личное благоразуміе. Ей ужъ семнадцать лѣтъ, и съ нею вы не можете обращаться такъ же точно, какъ, напримѣръ, съ Эми или съ Анни. Я понимаю, что вы должны чувствовать, но понимаю также и ее. Ей хочется, во что бы то ни стало, перемѣны; она устала жить своей обыденной тяжелой жизнью!
-- Ну, и прекрасно!-- рѣзко перебилъ его отецъ.-- Кто же ей мѣшаетъ начать новый образъ жизни? Что на нее нашло? То она соглашалась быть вашей женой, то ужъ теперь раздумала совсѣмъ.
-- Что же тутъ удивительнаго? Тогда ей едва минуло пятнадцать лѣтъ; теперь ей ужъ семнадцать. Ея воззрѣнія могли перемѣниться, и что бы вы ни говорили ей наперекоръ, это все только еще больше ее ожесточитъ. Чему суждено быть, того не миновать; подождемъ что будетъ, и постараемся думать другъ о другѣ, какъ если бы между нами не было ничего общаго. Конечно, и у Клары есть свои недостатки; но попробуйте говорить съ нею безъ недовѣрія, безъ раздраженія, и, я увѣренъ, она сама не захочетъ васъ огорчить, и никогда по своей доброй волѣ, сознательно не омрачитъ вамъ жизнь...
Сидней говорилъ съ такой горячностью и такимъ неровнымъ голосомъ, что видно было, какъ ему тяжело дается убѣждать другихъ, противъ своихъ личныхъ душевныхъ убѣжденій. Вдругъ онъ поднялъ руку и прошепталъ:-- Тсс!
За дверью послышались знакомые шаги. Наконецъ, пришла Клара!
Съ перваго же взгляда она могла догадаться, что рѣчь шла о ней. Отецъ смотрѣлъ на нее прямо и пытливо; Сидней отвелъ глаза въ сторону; лицо матери выражало тревогу.
Небрежно закрывъ дверь, Клара поставила свой зонтикъ въ уголокъ и начала разстегивать перчатки. На лицѣ ея отражалось равнодушіе, почти холодность, но въ то же время и нѣкоторая озабоченность; она даже прикусила нижнюю губу.
-- Гдѣ ты была?-- спросилъ отецъ.
Она отвѣтила не сразу; сначала сняла свои перчатки, потомъ вытянула ихъ, закатала и сложила въ комочекъ, вывернувъ одну перчатку на другую; и только тогда проронила небрежно.
-- У м-съ Тэбсъ.
-- А кто тебѣ позволилъ?
-- Я и не думала, что для этого нужно особое позволеніе,-- возразила она.-- Я знала, что м-съ Тэбсъ зайдетъ къ вамъ сюда переговорить, и зашла къ ней узнать, что вы сказали.
Клара была не выше средняго роста, но держалась такъ прямо и была такъ стройна, что казалась выше. Лицо у нея было совсѣмъ своеобразнаго, но красиваго типа, чувственнокрасивое и въ то же время полное энергіи. Умный, тонко-очерченный профиль, выдающіяся скулы и почти прямыя, какъ нарисованныя брови, оттѣняли еще того рельефнѣе большіе, какъ у лани, темные глаза съ неизмѣнно-умоляющимъ взоромъ. Зато, въ противоположность имъ, губы выражали что-то смѣлое, вызывающее, почти дерзкое. Нѣсколько наивная складка легла у нея, какъ у ребенка, въ уголкѣ рта, но и въ ней чувствовалось больше зрѣлой независимости, чѣмъ дѣтской простоты.
Ея скромный короткій жакетъ мало защищалъ ее отъ непогоды, но сидѣлъ на ней безукоризненно, обрисовывая красивый бюстъ и плечи; платье и шляпа также поражали своей изящной и преднамѣренной простотой, которая какъ бы выражала ея протестъ противъ несправедливости судьбы и презрѣніе къ мишурнымъ украшеніямъ.
Отецъ, раздраженный ея тономъ, стукнулъ стуломъ объ полъ и крикнулъ:
-- Такъ-то ты говоришь съ отцомъ? Я ли не твердилъ тебѣ, чтобы ты не смѣла никуда ходить безъ нашего вѣдома? Значитъ, ты мое слово въ грошъ не ставишь? Такъ прямо и скажи!
Клара, не торопясь, снимала шляпу, обнаруживъ при этомъ видимое доказательство, что она очень заботится о своей наружтости, а именно: тщательно причесанные, густые волосы, завитые на лбу. Она стояла неподвижно и молча поправляла спереди свою прическу. Отецъ подошелъ къ ней и грубо схватилъ ее за плечо.
-- Посмотри на меня! Ну, что же ты?.. Отвѣчай мнѣ... ну, отвѣчай же!
Клара вырвалась и молча подняла на отца свой дерзкій, изумленный взглядъ. Въ этомъ взглядѣ не было ни тѣни страха передъ отцовскимъ гнѣвомъ: ничего, кромѣ удивленія на непривычную для нея грубость и злобы за обиду.
Сидней всталъ, какъ бы желая придти ей на помощь, но этого никто не замѣтилъ. Джонъ Юэттъ тотчасъ же очнулся, какъ только дочь оттолкнула его.
Ему впервые случилось прикоснуться къ одному изъ своихъ дѣтей иначе, какъ съ лаской; взглядъ Клары живо привелъ ему на память только-что происшедшій у него съ Керквудомъ разговоръ, и онъ призналъ справедливость его замѣчанія, что надо попытаться ладить съ нею безъ рѣзкостей и не наперекоръ. Даже безразсудно было съ его стороны пытаться вернуть свою власть посредствомъ грубой силы.
Какъ ножомъ хватилъ его по сердцу взглядъ дочери, его любимой крошки; тщетно старался онъ найти знакомыя, привлекательныя черты на дорогомъ ему лицѣ... Что-то враждебное настроило ее противъ него, разъединило ихъ... Но нѣтъ! Такая рознь между ними немыслима. Джонъ внутренно горячо возсталъ противъ этого.
-- Клара, дитя мое!-- измѣнившимся глухимъ голосомъ обратился онъ къ ней: -- Что же это такое? что съ тобой? Что встало между нами? Развѣ я не всегда старался сдѣлать, какъ бы тебѣ было получше? Еслибъ я былъ злѣйшимъ твоимъ врагомъ, и то ты не могла бы смотрѣть на меня съ такой ожесточенностью и злобой...
-- Я думаю, это мн ѣ слѣдовало бы спросить, что сдѣлалось съ тобою?-- возразила она съ полнымъ самообладаніемъ.-- Ты обращаешься со мною какъ съ груднымъ ребенкомъ. Я хочу знать, что ты скажешь насчетъ м-съ Тэбсъ. Мать, вѣрно, тебѣ уже сказала?
Прежде чѣмъ Юэттъ успѣлъ ей отвѣтить, Сидней замѣтилъ:
-- Я думаю, вамъ лучше переговорить наединѣ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь!-- перебилъ его Джонъ.-- Клара, онъ уже говорилъ со мною о тебѣ. Онъ думаетъ,-- что лучше дать тебѣ полную волю. Да, да! Ты можешь себѣ удивляться, сколько твоей душѣ угодно! Онъ говоритъ (что еще того удивительнѣе!), что ты больше не будешь меня слушать, что не ты должна исполнять мои желанія, а я -- твои. Никогда я не думалъ, что моя Клара будетъ такъ ко мнѣ относиться! Но дѣло на то похоже... да, похоже!
Дѣвушка стояла, потупивъ глаза. Она опять измѣнялась въ лицѣ, съ котораго сбѣжало выраженіе высокомѣрной угрюмости. За минувшія двѣ недѣли она систематично озлоблялась, закаляясь въ своемъ безсердечномъ упорствѣ. Она на все была готова, лишь бы поставить на своемъ; она строила планы, какъ лучше убѣжать изъ дому. Но теперь, когда отецъ самъ ей уступалъ, въ душѣ ея зашевелилось все, что въ ней было мягкаго, и она отъ всего сердца пожелала, чтобы все между ними обошлось тихо и мирно. Разъ, что она добилась своего, она опять могла быть для отца добрымъ и милымъ, но своевольнымъ ребенкомъ.
-- Ну, хорошо!-- продолжалъ Джонъ, жадно всматриваясь въ лицо дочери.-- Хорошо, я больше ничего объ этомъ не скажу; но только помни, дѣвочка моя, что за тебя мнѣ отвѣчаетъ Сидней. Я уступаю только его настоянію! Помни же, что я съ него взыщу; смотри!
Голосъ у него дрогнулъ, а въ глазахъ, которые онъ перевелъ на Сиднея, сверкнуло раздраженіе.
-- Я охотно готовъ за это поручиться!-- тихимъ, но твердымъ голосомъ проговорилъ Керквудъ, не глядя на Клару.-- Никто изъ людей не можетъ отвѣчать за другого, какъ за самого себя; но я беру на себя отвѣтственность въ томъ, что Клара не навлечетъ на васъ бѣды. Она слышитъ мои слова и, конечно, понимаетъ, что они говорятся не на вѣтеръ, а лишь глубоко обдуманно.
Клара сидѣла у стола и водила пальцемъ по рисунку скатерти, задумчиво закусивъ нижнюю губу; очевидно, она къ этому прибѣгала для того, чтобы не выдать своего внутренняго ощущенія.
-- Я собственно не вижу, при чемъ тутъ м-ръ Керквудъ,-- холодно, но почти добродушно сказала она:-- и вовсе не нуждаюсь, чтобы кто-нибудь за меня отвѣчалъ. Ты, отецъ, все равно бы меня отпустилъ, и я не знаю, къ чему было примѣшивать сюда м-ра Керквуда?
Юэттъ молча смотрѣлъ въ каминъ, поникнувъ головою, а Сидней, оглянувшись на Клару, увидѣлъ съ удивленіемъ, что она улыбается ему. И, странное дѣло! улыбка тотчасъ же сообщила особую мягкость линіямъ рта, особую живость умнымъ глазамъ, и усилила тотъ особый трагизмъ, которымъ вѣяло отъ ея взгляда. Сидней зналъ по собственному опыту, что эта улыбка имѣла неограниченную власть надъ кѣмъ угодно, и поспѣшилъ изъ предосторожности отвернуться.
Тогда Клара встала.
-- Я сбѣгаю къ м-съ Тэбсъ съ отвѣтомъ; еще не поздно, и она будетъ рада поскорѣй узнать.
-- О, еще утромъ успѣешь!-- замѣтила мачиха; но Клара, не обращая вниманія, продолжала собираться и только небрежно проговорила на-ходу, обращаясь къ отцу:
-- Я -- живо!
Юэттъ не шелохнулся.
-- Вы мнѣ позволите часть дороги пройти вмѣстѣ съ вами?-- вдругъ спросилъ Сидней.
-- Конечно, если хотите.
Сидней пожелалъ спокойной ночи оставшимся и пошелъ внизъ по лѣстницѣ вслѣдъ за Кларой.