Низшіе слои общества, или собственно рабочіе классы населенія, къ которымъ принадлежитъ большая часть нашей "меньшой братіи", совершенно опредѣленно распадаются на двѣ категоріи: одна изъ нихъ неизмѣнно ходитъ безъ воротничковъ и вообще не носитъ бѣлаго бѣлья; другая, напротивъ, имѣетъ возможность носить не только бѣлье, но даже крахмальные воротнички, и вообще любить щегольнуть опрятностью въ одеждѣ. Къ послѣднимъ, по самому роду своихъ занятій, принадлежалъ и Бобъ Юэттъ.
Никогда не отличавшись прилежаніемъ въ наукахъ, онъ тѣмъ не менѣе былъ пріятный собесѣдникъ, искусный концертантъ и даже пѣвецъ-самоучка: у него былъ мягкій голосокъ, который прекрасно звучалъ съ аккомпаниментомъ и плѣнялъ всѣхъ женщинъ, въ кругу которыхъ Бобъ вращался. Отъ природы неглупому юношѣ всѣхъ этихъ свойствъ было вполнѣ достаточно для того, чтобы выдѣлиться даже изъ ряда ему подобныхъ,-- такъ же точно, какъ выдѣлялась его сестра, красавица и гордячка Клара.
Несмотря на это, Бобъ, какъ многіе даровитые люди, водилъ дружбу съ тѣми, которые во всѣхъ отношеніяхъ стояли ниже его. Джэкъ Бартлей, напримѣръ, былъ его закадычнымъ другомъ и пріятелемъ до того времени, когда ихъ разлучила Клемъ Пекковеръ -- тѣмъ, что плѣнила собою ихъ обоихъ.
Этотъ Джэкъ не чувствовалъ потребности хотя бы въ день воскресный украсить себѣ шею туго-накрахмаленнымъ воротничкомъ. Мало того, онъ водилъ дружбу съ самыми отъявленными бродягами и негодяями, которые ухитрялись безнаказанно проживать на окраинахъ столицы. Но Джэкъ, въ сравненіи съ другимъ его пріятелемъ, Эми Стэномъ, былъ аристократъ и джентльменъ: до того грязнаго и отталкивающаго свойства былъ этотъ послѣдній. Что же мудренаго было въ нестерпимомъ запахѣ, который онъ всюду носилъ съ собою, если онъ тайкомъ занимался продажей собакъ и... крысъ? Зато, этотъ непріятный субъектъ умѣлъ увеселять впечатлительнаго юношу Боба самыми любопытными новостями и событ іями, которыя были внѣ его обычной среды. На любовныя приключенія Бобъ не былъ падокъ, медлилъ остановить свой выборъ на комъ-либо изъ знакомыхъ ему дѣвицъ; зато, ему только-что исполнилось шестнадцать лѣтъ, а онъ уже твердо заявилъ родителямъ о своемъ намѣреніи жениться на дочери Салли Беджъ, продавщицы крессъ-салата. Большого труда и горячей борьбы стоило тогда отговорить его; но теперь, за неимѣніемъ лучшей партіи, родные вынуждены были смотрѣть снисходительно на его помолвку съ Клемъ Пекковеръ. Все же эта невѣста имѣла за собой хоть то преимущество, что не особенно затруднялась въ произношеніи придыхательный "h" и могла свысока смотрѣть на дѣвушекъ, не учившихся играть на роялѣ. За послѣднее время, однако, Клемъ была несовсѣмъ довольна своимъ женихомъ; Джэкъ Бартлей успѣлъ наговорить ей на него и на бывшую ея жилицу -- Пеннилофъ Кэнди, которую, вмѣстѣ съ матерью, попросили выѣхать за неплатежъ и за частыя похмелья самой м-съ Кэнди.
Пеннилофъ была рубашечница и, работая съ утра до ночи, едва зарабатывала по десяти пенсовъ въ день или, говоря вѣрнѣе, въ пятнадцать часовъ. Въ обыкновенное время Клемъ только посмѣялась бы возможности ревновать своего блестящаго Боба къ жалкой, безцвѣтной дѣвчонкѣ-работницѣ; но теперь, когда съ уходомъ Дженни ей не на чемъ было излить свою злобу и горячность, она рада была и этому случаю расшевелиться.
-----
Въ одинъ прекрасный понедѣльникъ, въ концѣ апрѣля, Боба на улицѣ обогнала Пеннилофъ, нагруженная большимъ узломъ.
-- Эй! Вы куда?-- крикнулъ онъ, останавливая ее за рукавъ.
-- Оставьте; некогда! Бѣгу отнести вещи; а не то опоздаю.
-- Приходите въ Пассажъ, часовъ въ десять.
-- Не могу обѣщать. У насъ дома такое творится!! Мать пожаловалась на отца: его сегодня утромъ судили.
-- Слышалъ, слышалъ. Придете, если можно будетъ? Я приду непремѣнно.
Пеннилофъ побѣжала, что было силъ.
На безкровномъ личикѣ этой бѣдной семнадцатилѣтней дѣвочки, полу-ребенка, въ глубоко-вваливлшхся глазахъ свѣтилось выраженіе какого-то постояннаго недоумѣнія,-- какъ будто все, что встрѣчали ея взоры, возбуждало ея удивленіе. Въ общемъ, она отличалась той особой миловидностью, которая присуща молоденькимъ, изнуреннымъ работой бѣлошвейкамъ; когда же ей случалось разсмѣяться, глаза ея расширялись и блестѣли. Но ей это рѣдко приходилось.
Вещи она должна была, дѣйствительно, "отнести"... въ кассу ссудъ, которая съ восьми часовъ была на запорѣ. Къ счастію, она поспѣла за десять минутъ до конца; съ бьющимся сердцемъ подошла она къ прилавку и положила на него свои вещи, выжидая, чтобы кто-нибудь подошелъ ихъ принять. Но за прилавкомъ стояли двое молодыхъ людей, служащихъ, которые были заняты своимъ дѣломъ и, повидимому, совсѣмъ ея не замѣчали. Говорили они вполголоса; тишина, спертый воздухъ и газовые рожки, освѣщавшіе лавку, оставляя мѣста за прилавкомъ въ полумракѣ,-- все это производило впечатлѣніе чего-то потайного, постыднаго...
Наконецъ, одинъ изъ приказчиковъ подошелъ и взялъ узелокъ Пенни, развязалъ его, вытрясъ оттуда юбку съ кофточкой отъ стараго платья и сурово спросилъ:
-- Сколько?
-- Три шиллинга шесть пенсовъ, если можно.
Нарядно-одѣтый, припомаженный, въ модныхъ безобразныхъ воротничкахъ, онъ съ пренебреженіемъ касался ея тряпокъ своими холеными пальцами въ блестящихъ кольцахъ и съ такимъ же пренебреженіемъ проронилъ:
-- Восемнадцать пенсовъ.
-- О, сэръ! За кофту намъ еще такъ недавно выдавали за одну два шиллинга. Пожалуйста, дайте намъ хоть два шиллинга, прошу васъ!
Но молодой человѣкъ оставлялъ ея слова безъ вниманія; онъ покручивалъ свои усики и обмѣнивался улыбочками со своимъ сослуживцемъ по поводу какихъ-то постороннихъ дѣлъ.
Вдругъ онъ къ ней снова обернулся и спросилъ:
-- Ну, что-жъ: берете или нѣтъ?
Пеннилофъ вздохнула и кивнула головой.
-- Полъ-пенни сдачи найдется?
-- Нѣтъ.
Приказчикъ сходилъ за холстомъ, въ который полагалось завернуть ея тряпки, сложилъ ихъ поплотнѣе и закололъ свертокъ; затѣмъ надписалъ два одинаковыхъ билетика, свободными взмахами пера, послѣ чего ткнулъ одинъ изъ нихъ въ песочницу (по просту -- въ коробку съ пескомъ, такъ какъ въ этомъ консервативномъ учрежденіи и порядковъ держатся консервативныхъ). Швырнувъ его затѣмъ на прилавокъ посѣтительницѣ, онъ отсчиталъ ей одинъ шиллингъ и пять съ половиною пенсовъ грязными монетами.
Шутеръ-Гарденсъ,-- грязный и зловонный кварталъ, въ который теперь спѣшила обратно Пенни,-- не ей одной давалъ пріютъ. Для многихъ онъ являлся единственнымъ доступнымъ и даже желаннымъ убѣжищемъ, съ которымъ они быстро свыкались такъ, что не замѣчали его неряшества и безобразій. Собственно говоря, сюда ихъ, вѣроятно, привлекала свобода предаваться какимъ угодно недостаткамъ и порокамъ: здѣсь никого никто ничѣмъ не удивитъ.
Пеннилофъ безъ малѣйшаго чувства страха или хотя бы неловкости прошла по его мрачнымъ, зловоннымъ закоулкамъ, твердо заучивши свою дорогу, и вскорѣ подошла къ дому изъ котораго до нея донесся громкій, скрипучій голосъ, вопившій:
-- "Вы, твари Господни, благословите Бога небеснаго! Хвалите Господа и возвеличьте Его во вѣки вѣковъ"!.. То былъ голосъ сумасшедшаго, который жилъ во дворѣ и всякое время дня и ночи упражнялся въ пѣніи псалмовъ.
Взрывъ хохота пронесся въ толпѣ мальчишекъ и мужчинъ, которые собрались подъ воротами...
Пеннилофъ прошла мимо, не обращая на нихъ вниманія и, ощупью взобравшись по лѣстницѣ, вошла къ себѣ въ комнату, гдѣ кромѣ нея помѣщались еще мать, отецъ и братъ.
Въ то утро, какъ разъ, разбиралось дѣло по обвиненію отца ея въ покушеніи на убійство матери, и послѣдняя выиграла дѣло: съ него взыскали штрафъ. Но зато м-ръ Кэнди, уплативъ что полагалось, отрясъ прахъ отъ ногъ своихъ и удалился изъ своего дома, объявивъ, что "они еще свидятся... когда онъ вернется".
Братъ Пенни, Стефенъ, былъ горшечникъ и, работая ежедневно отъ восьми часовъ утра до двѣнадцати часовъ ночи, только разъ въ мѣсяцъ освобождался въ шесть часовъ. Въ комнатѣ не было постелей, а лежали только одни матрацы, съ наброшеннымъ на нихъ тряпьемъ.
У огня сидѣла сама м-съ Кэнди, опустивъ на руки свою отяжелѣвшую голову, обмотанную мокрымъ полотенцемъ.
На стѣнахъ -- никакихъ украшеній, кромѣ грязныхъ пятенъ и пяти цвѣтныхъ листовъ бумаги такого вида, какъ обыкновенно дѣлаютъ росписки, гласящія, что нижеподписавшійся своей подписью удостовѣряетъ о своемъ желаніи воздержаться отъ пьянства.
На каждомъ изъ этихъ листовъ стояла, дѣйствительно, полностью ея подпись: "Марія Кэнди", и съ каждымъ разомъ почеркъ несчастной становился все болѣе и болѣе дрожащимъ. На каждомъ листѣ бѣдная женщина обѣщала, "что если Богъ поможетъ"... она воздержится отъ спиртныхъ напитковъ, и каждый разъ каялась вполнѣ чистосердечно.
-- Пойди, сбѣгай за угольями, да за чаемъ,-- сказала она дочери, когда та вошла; -- да захвати немножко молока!
Пеннилофъ опять ринулась въ ночную темноту исполнять порученіе. Котелка не было; а потому, какъ только она возвратилась, воду вскипятили въ жестяномъ чайникѣ, и Пенни, заботливо напоивъ мать, уложила ее на покой.
Прошло еще полчаса... Старуха спала, а Пеннилофъ опять надѣла шляпу и кофточку и тихонько вышла изъ комнаты.