Въ понедѣльникъ, первый въ августѣ мѣсяцѣ, произошло совершенно неожиданное и поразительное событіе: Бобъ Юэттъ, девятнадцати лѣтъ, перевѣнчался съ Пенелопой Лэнди, на три года моложе его. Робертъ не хотѣлъ никого и ничего слушать: онъ чувствовалъ даже нѣкоторую гордость при мысли, что она ему не пара, что онъ себя "унижаетъ" бракомъ съ нею, а главное его радовало, что Клемъ Пекковеръ, вѣроятно, скрежещетъ зубами отъ злости и ревности.
Бѣдная, смиренная Пенъ даже плакала и возмущалась, когда узнала о намѣреніи Боба на ней жениться:
-- Я не посмѣю, Бобъ, никогда не посмѣю!-- восклицала она, рыдая.
Однако, шляпка съ ярко-краснымъ перомъ, которое видно было издалека, модная накидка и "настоящее" золотое кольцо (каково? Пеннилофъ въ золотѣ!) окончательно примирили ее съ ея новымъ положеніемъ. Она такъ и сіяла во всѣхъ этихъ украшеніяхъ, когда подъ руку съ мужемъ вошла въ вагонъ перваго класса воздушной желѣзной дороги.
Бобъ развалился напротивъ нея съ такой непринужденностью, какъ будто это было для него дѣломъ привычнымъ, и она значительно ободрилась. Въ числѣ ихъ спутниковъ былъ юноша, который заигралъ на концертино, какъ только поѣздъ тронулся, и подъ его звуки товарищей обошла одна общая бутылочка пива, къ которой прикладывались всѣ поочередно. Пенни сама не любила крѣпкихъ напитковъ и въ глубинѣ души радовалась, что Бобъ также не чувствуетъ къ нимъ ни малѣйшаго влеченія.
Въ томъ же поѣздѣ ѣхала и принаряженная Клемъ Пекковеръ съ цѣлой свитой товарищей Боба. Крикъ и хохотъ въ ихъ кучкѣ стоялъ невообразимый, но, несмотря на это, вызывающая красота Клемъ могла понравиться постороннему наблюдателю. Сюкъ Джоллопъ, тоже хорошенькая дѣвочка, еще юная, но миловидная и бойкая, гораздо охотнѣе примкнула бы въ спутникамъ Боба, но ее прельщало одно обстоятельство, а именно (какъ она шопотомъ сообщала всѣмъ и каждому): у Джека въ карманѣ было цѣлыхъ два съ половиною фунта и ихъ всѣ, до послѣдняго пенни, онъ истратитъ на веселье во "Дворцѣ".
И въ самомъ дѣлѣ, тамъ было гдѣ повеселиться. Качели въ видѣ лодокъ мѣрно крутились въ воздухѣ подъ звуки большого органа; если качели и сопряженное съ ними взвизгиваніе и перекрикиваніе надоѣдали, тутъ же подъ рукой оказывались еще другія развлеченія. Не угодно ли всадить деревянную палочку въ мишень! Вотъ она: изображеніе изъ папки коварнаго афганца или суроваго кафра. Если бы вздумалось кому испробовать свою ловкость въ игрѣ мячомъ, этотъ мячъ хлопнетъ по головѣ какого-нибудь другого инородца. Силу кулака также измѣрить нетрудно и эта забава здѣсь обставлена такъ же интересно. Стрѣльба въ цѣль еще того веселѣе: деревянный оселъ, ребро котораго служитъ мишенью, лягается каждый разъ, какъ въ него попадешь... Но любопытно прослѣдить, что ни одна изъ игръ народа, который отличается своимъ умственнымъ и духовнымъ развитіемъ, не носитъ этого отпечатка, а наоборотъ: нигдѣ и ни на чемъ незамѣтно и тѣни стремленія пробудить въ человѣкѣ чувства нѣжности и красоты.
Бобъ началъ съ того, что полакомился кокосовыми орѣхами; потомъ покатался на качеляхъ и погулялъ съ женой подъ руку до того усердно, что оба были какъ бы напудрены бѣлой пылью, въ облакахъ которой имъ приходилось двигаться. Бобу весьма естественно захотѣлось пить. Онъ зашелъ въ павильонъ прохладительныхъ напитковъ и принялся пить пиво стаканъ за стаканомъ, не считая. Пенни дергала его за локоть; ничто не помогало! Между тѣмъ въ мужѣ ея заговорила потребность блеснуть своимъ остроуміемъ и игривостью; онъ припомнилъ, что обязанъ поддержать свою славу "сердцеѣда" и "ловкаго кавалера". Кстати подвернулась Сюкъ Джоллопъ, которая повздорила со "своими" и хотѣла примкнуть къ враждебному лагерю.
-- Выпьемъ, Сюкъ!-- крикнулъ ей Бобъ, какъ только она покончила со своими жалобами на своихъ друзей.
-- Отчего же не выпить? Выпьемъ!-- повторила та, и въ головѣ Боба промелькнуло: -- Ну, что же такое, что я женатый человѣкъ? Это не резонъ, чтобы жертвовать своей славой!
Никакіе доводы Пенни не помогали; Бобъ разсыпался въ любезностяхъ передъ своей хорошенькой знакомой, а женѣ приказалъ знать "свой шестокъ"!
У бѣдной Пенъ глаза заволокло слезами и она окинула миссъ Джоллопъ свирѣпымъ взглядомъ. Между тѣмъ, она до того устала, что была вынуждена просить мужа войти въ самый "Дворецъ", чтобы спастись отъ пыли и солнца. Звукъ ея голоса разжалобилъ Боба; онъ снова сдѣлался нѣженъ въ женѣ и тотчасъ же направился въ чайному отдѣленію.
"Чай -- шиллингъ". Подъ этимъ названіемъ значилось огромное зало, въ которомъ за шиллингъ, кромѣ чаю, можно было получить и прочія закуски "на выборъ", но этотъ выборъ происходилъ съ большими препятствіями, такъ какъ люди безъ разбора накидывались на все съѣдобное, разложенное на столѣ цѣлыми грудами, и доставалось всего вдоволь только тѣмъ, кто былъ сильнѣе и смѣлѣе. Слуги едва поспѣвали приносить новыя порціи; едва поспѣвали унимать ссоры. Громкій говоръ мужчинъ, судя по визгливому смѣху женщинъ, имѣлъ положительный успѣхъ.
Уходя оттуда, на порогѣ, Бобъ встрѣтился съ Джекомъ, который громко подшутилъ надъ краснымъ перомъ новобрачной. Въ тотъ же мигъ Бобъ хватилъ его по носу, а Джекъ не замедлилъ отвѣтить...
Ихъ розняли, но Джекъ, удаляясь, поклялся отомстить. Только гнѣвъ мужа заставлялъ Пенни сдерживать свои слезы! "Молодые" направились туда, гдѣ игралъ военный оркестръ. Подъ вліяніемъ музыки, на Боба опять нашло мягкое настроеніе и онъ нѣжной рукою поддерживалъ за станъ свою усталую жену; Пенни забыла всѣ обиды и чувствовала себя счастливѣйшею женщиной на свѣтѣ.
У каждаго есть свои средства противъ общечеловѣческихъ бѣдствій, но главными изъ нихъ слѣдовало бы признать только два и притомъ самыя простыя: полнѣйшее измѣненіе экономическихъ условій, а затѣмъ пусть обновленную землю облагородитъ, освятитъ, омоетъ отъ грѣховъ и украситъ собою божественный, незамѣнимый даръ небесъ -- музыка, этотъ великій воспитатель и геній многихъ поколѣній людей, самыхъ разнообразныхъ возрастовъ и развитій.
И здѣсь, въ большихъ помѣщеніяхъ "Дворца" собралась самая разнообразная толпа: испитыя, болѣзненныя женщины; истрепанные, разгульные мужчины, съ такими лицами, на которыя нельзя смотрѣть безъ чувства отвращенія. Большинство пожилыхъ женщинъ съ обрюзгшей фигурой и съ печатью разнузданности на лицѣ, зачастую накрашенномъ и тоже обвисломъ. Среди молодыхъ дѣвушекъ много хорошенькихъ и свѣжихъ. И жалко смотрѣть, какое скопище болѣзней и мелкихъ пороковъ судила, имъ судьба въ лицѣ ихъ будущихъ мужей!
Одна изъ самыхъ оживленныхъ группъ поднимаетъ невообразимый гвалтъ: кто-то изъ гуляющихъ свалился съ ногъ и по немъ, не стѣсняясь, принимаются шагать подъ дружный смѣхъ толпы.
-- Берегись, онъ еще лягнетъ!.. Сядь-ка, сядь ему на-голову, отдохни! Вотъ потѣха!
Надъ толпой гуляющихъ высился какой-то гигантскій господинъ; его ростъ мигомъ подхватили на зубокъ.
-- Когда ты соблаговолишь спуститься съ вышины, чтобы взглянуть на насъ?-- смѣялись дѣвушки ему вслѣдъ.
По дорогѣ домой невообразимая толкотня и давка въ поѣздѣ. Хохотѣ, брань и грубыя шутки стономъ стоятъ надъ толпой пассажировъ. Несчастную Пенни втиснули чуть-чуть что не подъ скамью вагона, а какой-то шутникъ принялся увѣрять, что мѣста ей довольно -- ну, хоть у него на колѣняхъ... Пенни цѣпляется за Боба, который самъ чуть живъ отъ усталости и... отъ пива. Оба чувствуютъ тяжкое томленіе въ ожиданіи минуты, когда наконецъ пріѣдутъ. Но на станціи -- новая бѣда: Клемъ со своей компаніей выслѣдила Боба, и дрожащая Пенни является жертвой безпощаднаго нападенія на нее соперницы и ея клевретовъ. Они дружно окатили новобрачную цѣлымъ дождемъ мутной воды изъ канавы и тѣмъ погубили ея роскошный нарядъ. Бобъ вступился за жену,-- и бывшихъ друзей едва удалось рознятъ. Всю дорогу со станціи домой Бобъ бранился не переставая; а его жена, едва войдя въ ихъ общую спальню,-- темную и невзрачную каморку, вся въ слезахъ, грустно задумалась надъ своей изодранной накидкой, скомканною шляпой и сломаннымъ зонтикомъ. Но еще тяжелѣе стало у нея на душѣ, какъ она вспомнила, что на слѣдующій день ей уже придется отнести въ закладъ свое чудное золотое обручальное кольцо.
-----
Въ понедѣльникъ утромъ, Дженни пошла по адресу, который ей далъ Керквудъ и узнала, что Клара "выѣхала" еще наканунѣ.
-- То-есть уѣхала на цѣлый день, за городъ?-- переспросилъ ее дѣдушка, когда она вернулась домой.
-- Нѣтъ; уѣхала совсѣмъ, и куда -- неизвѣстно. Такъ говоритъ квартирная хозяйка.
Дженни замѣтила тревогу на лицѣ старика и въ то же время чутье подсказало ей, что отсутствіе Керквуда является лишь слѣдствіемъ той же причины; сердце ея усиленно забилось. Ей было глубоко жаль обоихъ, тѣмъ болѣе, что она чувствовала невозможность имъ помочь.
Керквудъ зашелъ къ нимъ подъ вечеръ и тотчасъ же рѣшилъ пойти дать знать Юэттамъ.
М-съ Юэттъ встрѣтилась ему на площадкѣ лѣстницы и шопотомъ сообщила, что мужъ еще ровно ничего не знаетъ про Клару и про ея ссору съ м-съ Тебсъ.
-- Такъ я пойду и самъ ему скажу,-- проговорилъ Сидней, чувствуя, что было бы съ его стороны послѣдней трусостью возложить эту тяжелую обязанность на бѣдную женщину.
Два мѣсяца прошло съ тѣхъ поръ, какъ онъ здѣсь былъ въ послѣдній разъ, и теперь ему бросилось въ глаза, что вся обстановка какъ-то полиняла, развалилась. Посреди комнаты стоялъ самъ Джонъ Юэттъ и усердно чинилъ поломанный стулъ. Съ удивленіемъ взглянулъ онъ на вошедшаго и съ неудовольствіемъ отвернулся.
-- М-ръ Юэттъ!-- началъ Керквудъ безъ обычныхъ привѣтствій:-- въ субботу утромъ мнѣ случилось узнать нѣчто такое, о чемъ я считаю своимъ долгомъ вамъ сообщить, несмотря на то, что за послѣднее время наши отношенія стали какъ-то не тѣ, что прежде.-- Голосъ его упалъ. Джонъ еще враждебнѣе уставился на него:
-- Говорите! Чего-жъ вы стали?-- съ трудомъ произнесъ онъ.
-- Въ ночь на пятницу,-- глухо, запинаясь, продолжалъ Сидней,-- Клара ушла отъ м-съ Тебсъ. Я уговаривалъ ее вернуться домой, но она ничего слушать не хотѣла. Сегодня утромъ я пошелъ опять съ нею повидаться, но мнѣ сказали, что она вчера выѣхала неизвѣстно куда. Сколько я ни старался, ничего не могъ больше разузнать.
Юэттъ гнѣвно шагнулъ по направленію къ нему и въ неудержимой ярости крикнулъ на Сиднея, который отступилъ назадъ и невольно поднялъ руку, чтобы защититься отъ удара.
-- И вы для этого явились сюда?!. И у васъ нѣтъ стыда мнѣ прямо говорить въ лицо такія вещи? Да кто-жъ тому виной, что Клара бросила отцовскій домъ? И почему? Потому только, что вамъ хотѣлось съ нею развязаться, ясно, какъ день! Я такъ вамъ и сказалъ тогда же. Никогда не подумалъ бы, что найдется человѣкъ, у котораго до такой степени нѣтъ ни стыда, ни совѣсти!
М-съ Юэттъ, дрожа отъ волненія, пыталась вмѣшаться и успокоить мужчинъ; но Джонъ продолжалъ горячиться.
-- Ты слышала, что онъ говоритъ? Ты знаешь, о, конечно, знаешь! что никто, какъ онъ, старался убѣдить меня, что Клару надо отпустить изъ дому вонъ! А я тогда еще ему сказалъ, что онъ просто хочетъ отъ нея отвязаться... Что? Правду я говорю?
-- Зачѣмъ такъ говоришь, Джонъ?-- слабо возразила жена:-- Клара вѣдь сама слышать не хотѣла увѣщаній Сиднея.
-- Какъ знать? Быть можетъ, и теперь ей надоѣли эти увѣщанія и она нарочно отъ нихъ убѣжала, чтобъ только ей домой не возвращаться: это было бы на нее похоже!
-- Не смѣешь ты такъ про нее говорить!-- вспылилъ Юэттъ.-- Какой я ни есть старикъ, а тебѣ плохо придется, если ты скажешь еще хоть слово противъ Клары! Убирайся вонъ отсюда! Проклятъ тотъ день, когда ты въ первый разъ сюда явился! Ты мнѣ противенъ! Я тебя видѣть не ногу!..
Жилы на лбу Сиднея надулись; кулаки то судорожно сжимались, то разжимались; плечи его нервно передернуло, и онъ молча вышелъ вонъ изъ комнаты. Разсудокъ и человѣчность одержали въ немъ верхъ надъ злобой.
Вскорѣ послѣ Керквуда вышелъ на улицу и Джонъ Юэттъ.
Шатаясь, какъ пьяный, онъ шелъ, почти летѣлъ по направленію къ ресторану м-съ Тебсъ; но дома оказалась только дѣвчонка, которая могла лишь подтвердить слова Сиднея. Чуть не до сумерекъ, пробродилъ онъ по сосѣднимъ улицамъ и по смежнымъ кварталамъ, въ надеждѣ набрести на Клару или хотя бы на ея слѣдъ. Уже стемнѣло; народъ толпился на улицѣ, и мальчишки со смѣхомъ указывали пальцемъ на мнимаго пьяницу. Юэттъ, въ самомъ дѣлѣ, шатался какъ пьяный, мутными глазами блуждая въ пространствѣ. Среди длинныхъ рядовъ закрытыхъ ставней его вниманіе вдругъ привлекъ фонарь, ярко освѣщавшій входъ въ питейный домъ.
На душѣ у него было безнадежное горе; сердце невыносимо болѣло при мысли потерять любимое дѣтище. Со всѣхъ сторонъ было мрачно, безпріютно, а впереди былъ веселый шумъ похмѣльныхъ голосовъ, освѣщенная комната, органъ...
Джонъ махнулъ рукой съ тѣмъ выраженіемъ, которое еще больше усилило его сходство съ пьяницей, и вошелъ туда.
М-съ Юэттъ только-что совладала съ дѣтьми, которыя не хотѣли ложиться спать, а готовы были до поздней ночи гулять по улицѣ; малютка, съ минуты рожденія не перестававшій кричать, умолкъ, усыпленный порошкомъ. Въ комнатѣ водворилась тишина.
Вдругъ дверь неожиданно распахнулась, и передъ испуганной женой явился Джонъ, но, Боже! въ какомъ видѣ!
Она окликнула его, схватила за рукавъ и заглянула прямо ему въ лицо; но тотъ, не говоря ни слова, стряхнулъ ее прочь, размахнулъ въ сторону рукою и прокричалъ:
-- Къ ч-орту ее!!. Ей дѣла нѣтъ до отца!
Грузно повалился несчастный на свою убогую постель и уснулъ тяжелымъ, хмѣльнымъ сномъ.