Въ воздухѣ носится то звонъ колоколовъ, то звуки мелодическаго гимна: "Есть чудный край вдали, вдали"... Но слишкомъ поэтично, слишкомъ отвлеченно его содержаніе для того, чтобъ усмирять и облегчать житейскія, слишкомъ реальныя, невзгоды и страданія.
Три года пронеслось съ тѣхъ поръ, какъ исчезла Клара; но м-съ Пекковеръ и ея дочь живутъ все тамъ же, и все такъ же возятся со своимъ маленькимъ хозяйствомъ. Онѣ все тѣ же; только Клемъ еще пышнѣе расцвѣла, еще увѣреннѣе стала въ своей красотѣ; формы ея округлились, а станъ и плечи приняли антично-правильныя очертанія.
Склонившись надъ огнемъ и какъ бы углубившись въ наблюденія за нимъ, мать и дочь въ сущности шептались, ничего не видя и не слыша, кромѣ своего разговора. Призывъ къ молитвѣ ихъ не смущалъ нимало, хоть обѣ и были наряжены по воскресному.
-- Только-бы онъ не провѣдалъ ничего про старика и про дѣвчонку!-- волновалась шопотомъ м-съ Пекковеръ.-- Я только этого и боюсь съ тѣхъ поръ, какъ онъ у насъ въ домѣ! Ты, смотри, съ нимъ покруче!
-- Да ты знаешь навѣрно?
-- Еще бы! Когда самъ нотаріусъ сказалъ, что все должно ему достаться. И старикъ тоже вѣдь говорилъ, что ему хотѣлось бы разъискатъ сына. Если-бъ намъ приходилось положиться только на письмо Билля, ты еще имѣла бы право разболтать; но теперь... Полно, не прикидывайся дурой!
-- Если окажется потомъ, что у него нѣтъ ни гроша за душою, я все-равно его брошу, будь я вѣнчана хоть двадцать разъ!-- твердо рѣшила Клемъ.
-- Тсъ! идетъ!-- прошептала мать.-- Вари-ка яйца, а я приготовлю кофе!
Въ дверь слегка стукнули, и въ комнату вошелъ высокій мужчина лѣтъ около сорока, а, можетъ быть, и еще моложе. Лицо у него было чистое, гладко выбритое, но нездороваго оттѣнка; онъ ступалъ не такъ, какъ всѣ, а какъ бы волоча ноги. Въ его движеніяхъ сказывалась какая-то лѣнь или крайняя небрежность; впрочемъ послѣдняя была также замѣтна и въ его нарядѣ, который былъ покрытъ пятнами и истрепался, и держался на самыхъ разнокалиберныхъ пуговицахъ. Воротничокъ блисталъ своимъ отсутствіемъ, а въ полураспахнувшійся сюртукъ виднѣлась красная сорочка.
-- О, да вы сегодня "растете и цвѣтете", миссъ Пекковеръ!-- началъ онъ и, грузно опустившись въ деревянное кресло, взглянулъ на Клемъ съ нескрываемымъ восхищеніемъ.-- Я скоро начну думать, что ваши розы поддѣльныя и, кажется, готовъ потереть ваши алыя щечки, чтобы убѣдиться въ противномъ... если-бъ у васъ хватило смѣлости, конечно!
-- И хватитъ, разумѣется!-- кивнувъ головою, согласилась Клемъ.-- Но только это съ вашей стороны черезъ-чуръ предпріимчиво, м-ръ Снаудонъ.
-- Наоборотъ, я даже черезъ-чуръ запоздалъ,-- возразилъ тотъ и самъ усмѣхнулся своей шуткѣ. Мать съ дочерью тоже засмѣялись.
-- Вамъ яйца сварить или поджарить?-- спросила первая.
-- Вы мнѣ хотите дать яичекъ, м-съ Пекковеръ? Что-жъ, я ничего противъ этого не имѣю; только пожалуйста не слишкомъ меня роскошно кормите, чтобъ счетъ не слишкомъ разростался. Я вѣдь еще не знаю, когда получу мѣсто и какое, можетъ быть, и въ тысячу лѣтъ ничего не дождусь!
-- Гм! Не могу сказать, чтобы вы "тогда" дѣйствовали такъ же чистосердечно,-- замѣтила м-съ Пекковеръ; но что было, то прошло и я не хочу поднимать изъ-за этого непріятностей. Сами же вы говорите, что уплатите все сполна, какъ только явится возможность; такъ неужели же я вамъ еще разъ не повѣрю въ долгъ?
М-ръ Снаудонъ откинулся на спинку кресла, запустилъ руки въ карманы и вытянулъ ноги, пріятно и мирно улыбаясь своему грядущему завтраку. Нѣсколько минутъ спустя ему объявили, что "кушать подано", и онъ со вздохомъ облегченія подтащилъ свой стулъ къ столу.
Его манили къ себѣ блюдо отличной ветчины и яичница; по правую руку отъ него дымилась чашка того напитка, что у англичанъ принято величать именемъ кофе; по лѣвую -- красовался порядочный кусокъ масла, привлекавшаго взоры своей желтизною; на тарелкѣ передъ нимъ лежали ломти хлѣба; въ угоду его утонченному вкусу были тутъ же горчица и уксусъ.
-- Если угодно, у меня найдется еще парочка яицъ?-- предложила м-съ Пекковеръ, подмѣчая, что онъ приступаетъ къ мясному.
-- Благодарю васъ, я и этой порціей съѣстного обойдусь,-- скромно возразилъ Снаудонъ и молча принялся поглощать предложенныя ему яства. Такова была его привычка, и притомъ онъ не прочь былъ и поразмыслить кой о чемъ.
"Кой чортъ все это значитъ?-- задавалъ онъ себѣ вопросъ.-- Недѣлю тому назадъ я зашелъ сюда, чтобы найти себѣ пристанище на ночь, потому-что у меня не было въ карманѣ ни гроша; отчасти же еще и потому, что мнѣ казалось, что я буду не прочь узнать, что сталось съ моимъ ребенкомъ, котораго я здѣсь оставилъ лѣтъ девять-десять тому назадъ. Съ первой же минуты, какъ я здѣсь появился, оказалось, что мнѣ чрезвычайно рады и готовы меня поить и кормить сколько моей душѣ угодно, хоть я не плачу ни полушки и когда заплачу -- самъ чортъ не угадаетъ! А хозяйская дочка, вдобавокъ... какъ будто, я ей приглянулся не на шутку! И что-жъ мудренаго? Я вѣдь не уродъ какой и могу нравиться женщинамъ. Про мою дочку онѣ мнѣ сказали, что года три тому назадъ здѣсь объявился ея старый дѣдъ (это мой-то старикъ) и увезъ ее -- неизвѣстно куда. Все это очень странно! Какъ такая особа, какъ м-съ Пекковеръ, могла, не получая за это ни гроша, возиться съ моей Дженни и не сдала ее въ воспитательный домъ? Если вѣрить ей на-слово, такъ она привязалась въ моей дѣвчонкѣ... Но съ какой цѣлью ей ухаживать еще и за мной? Впрочемъ, между женщинами попадались мнѣ и такія, которымъ это нравилось такъ, просто, безо всякихъ цѣлей,-- честное слово! Положимъ, я тутъ напалъ на одного человѣчка, который мнѣ сказалъ навѣрно, что дѣвочку увезъ отсюда ея дѣдъ три года тому назадъ; но куда она потомъ дѣлась -- до этого онъ не могъ докопаться... Какъ бы то ни было, а главное,-- что у меня есть здѣсь теперь своя койка, а эта дѣвчонка, Клемъ, чудо что за лакомый кусочекъ, и если только она имѣетъ на меня законные виды, я, пожалуй, не прочь и подъ вѣнецъ! У меня не оказывается родной дочки, которая была бы способна меня прокормить; въ такомъ случаѣ, ее можетъ замѣнить красавица-жена. Пусть бы только убралась старуха, я потолкую съ ея дочкой".-- Удобный случай не замедлилъ представиться. Увидавъ, что Снаудонъ удобно примостился въ креслѣ, заканчивая вкусный и обильный завтракъ своей обычной "трубочкой", м-съ Пекковеръ вышла, пробормотавъ что-то насчетъ того, что надо бы вымыть посуду. Ея дочь осталась, углубившись въ приготовленіе какихъ-то корешковъ и зелени къ обѣду.
-- А что, Клемъ, сколько вамъ теперь лѣтъ?-- нашелся спросить Снаудонъ послѣ нѣкотораго молчанія.
-- Сами угадайте.
-- Постойте-ка, сейчасъ сочту: вы были чуть-чуть что не грудной младенецъ, когда я уѣзжалъ отсюда. Теперь вамъ восемнадцать, девятнадцать лѣтъ.
-- Да; шестого февраля мнѣ пошелъ двадцатый. Жаль, что вы запоздали; могли бы что-нибудь преподнести.
-- А! Ну, кто бы могъ подумать, что вы обѣщали быть такой красавицей? А пожалуй, множество молокососовъ бѣгало за вами? Многіе сватались, хотѣли взять васъ непремѣнно въ жены?
-- Да дюжины двѣ, пожалуй,-- проговорила Клемъ и презрительно повела плечами.
Снаудонъ разсмѣялся и плюнулъ въ огонь.
-- А разскажите про кого-нибудь изъ нихъ,-- началъ онъ опять.-- Ну, напримѣръ: съ кѣмъ вы знаетесь теперь?
-- Съ кѣмъ?! Я и смотрѣть ни на кого изъ нихъ никогда не хотѣла! Многіе даже запили съ горя, что я знать ихъ не желала.
Тутъ веселье м-ра Снаудона уже перешло всякія границы: онъ катался по креслу, извиваясь отъ хохота, и чуть не опрокинулся назадъ.
-- Но все-таки, я полагаю, вы изрѣдка имъ подаете кой-какія надежды, чтобы потомъ потѣшиться надъ ихъ легковѣріемъ?
-- Еще бы! Подаю, конечно. Вотъ, напримѣръ, Бобъ Юэттъ. Онъ прежде жилъ у насъ въ домѣ, я держала его поодаль отъ себя до тѣхъ поръ, пока ему уже не подъ силу было терпѣть обиду; ну, онъ взялъ да мнѣ на зло и женился на дрянной, ничего не стоющей дѣвчонкѣ, думалъ, что это будетъ мнѣ нивѣсть какъ больно и обидно! Ха-ха-ха!! А самъ-то теперь, пожалуй, чуть не отравить готовъ свою супругу, только бы я подала ему надежду, что выйду за него. Потомъ былъ еще нѣкій Джекъ Бартлей, котораго въ одинъ прекрасный день, въ большой праздникъ, я подзадорила подраться, съ Бобомъ. Вотъ бы вы посмотрѣли, какая была потѣха! А Джекъ взялъ да и женился на одной дѣвчонкѣ, по прозвищу Сюкъ Джоллопъ. Я чуть не померла со смѣху! Прошлый сочельникъ они разорили свое гнѣздо и вышвырнули его на большую дорогу. У Джека выбитъ одинъ глазъ, а мнѣ смѣшно...
Ея усердный слушатель и самъ залился громкимъ хохотомъ.
-- А вѣдь знаете, что я вамъ скажу, Клемъ? Вы просто бой-дѣвица. Чортъ меня подери, если я къ вамъ равнодушенъ! А скажите, что подѣлываетъ моя дочка и какая она стала? Я думаю, вся въ мать?.. Вѣдь вы съ нею жили какъ родныя сестры...
-- Гм! Страннаго рода сестры, нечего сказать! Никогда она и пошутить не умѣла.
-- Вся въ мать!-- подхватилъ Снаудонъ.-- А куда, вы сказали, она дѣвалась?
-- Куда дѣвалась?-- переспросила Клемъ, твердо глядя на него большими глазами.-- Ничего я объ этомъ не говорила по той простой причинѣ, что сама ничего не знаю.
-- Ну, положимъ, плакать по ней я не намѣренъ! И она сама, я думаю, не очень-то по мнѣ горюетъ. Только я, вѣдь, отъ природы человѣкъ склонный къ семейной жизни и хотѣлъ бы обзавестись своимъ домкомъ, только скажите, гдѣ бы мнѣ найти подходящую невѣсту. У васъ, я думаю, ихъ цѣлыя кучи на примѣтѣ?
-- Понятно. Только въ какомъ родѣ?
-- Да такъ себѣ, довольно неважную; чтобъ она была желтенькая такая, тощенькая, что казалось бы дунешь на нее -- сломается!
-- М-ръ Снаудонъ, берегитесь: а пущу вамъ въ лицо пастернакомъ.
-- Это еще за что? Вы-то, надѣюсь, не считаете себя такою?-- Но Клемъ откусила тонкій кончикъ очищеннаго пастернака и пустила его прямо въ лицо Снаудону. Тотъ, однако, во-время уклонился отъ удара и оба покатились со-смѣху.
-- А скажите, не найдется ли у васъ дома стаканъ пива?
-- Надо подождать, пока лавки откроютъ,-- неласково отвѣчала Клемъ, отходя отъ него въ дальній уголъ комнаты.
-- Вы на меня обидѣлись?
-- Слишкомъ много чести! Очень мнѣ нужно, что вы думаете про меня.
-- Будто вамъ такъ уже все равно?
-- Конечно!
-- А!.. Значитъ, не все равно. Подите сюда, я вамъ кое-что скажу.
-- Отстаньте, несносный! Не мѣшайте мнѣ работать. Слышали?
-- Нѣтъ, не слыхалъ. Говорю вамъ добромъ: вернитесь сюда, а не то хуже будетъ, если я самъ отправлюсь за вами!-- Кленъ повиновалась. Щеки ея пылали, а въ глазахъ сверкалъ зловѣщій огонекъ...
Десять минутъ спустя, она побѣжала наверхъ и шопотомъ повела съ матерью оживленную бесѣду.
-----
Въ одномъ изъ переулковъ Кларкенуэля довольно трудно предположить присутствіе многолюдной мастерской, которая ютится за дровянымъ дворомъ, въ зданіи, выходящемъ къ лѣсопильнѣ. Но такая мастерская дѣйствительно существуетъ наверху деревянной лѣстницы, которая ведетъ въ нѣсколько комнатъ, гдѣ до шестидесяти дѣвушекъ и женщинъ цѣлый день заняты приготовленіемъ искусственныхъ цвѣтовъ.
Здѣсь есть женщины самыхъ разнообразныхъ возрастовъ, начиная почти съ дѣтскаго и кончая почти старческимъ; есть лица, изможденныя горемъ и лѣтами, лица безпечно дѣтскія, или въ полномъ расцвѣтѣ дѣвичьей свѣжести и здоровья. Весь этотъ бѣдный людъ,-- вся эта часть нашей "меньшой братіи", на взглядъ, однако, не имѣетъ особенно удрученнаго вида. Въ комнатахъ стоитъ оживленный, даже веселый и иногда довольно громкій говоръ. Всѣ одѣты опрятно и почти изящно; работаютъ не лѣниво, съ довольнымъ видомъ. И въ самомъ дѣлѣ, какъ не быть довольной, если имѣешь обезпеченное содержаніе, столъ и квартиру? Но и работницы "по-штучно" не унываютъ, если бываетъ безработица, или несвоевременная получка -- велика важность! Дѣло привычное.
Въ одинъ, прекрасный день, въ концѣ мая, въ мастерскую заглянулъ самый рѣдкій и нежданный изъ ея посѣтителей -- солнечный лучъ. Его свѣтъ позолотилъ чистенькое сѣренькое платьице одной изъ ученицъ, ея бѣлоснѣжный воротничокъ, ея лицо и волосы, ея тонкія руки и граціозный поворотъ шеи. Дѣвушка (ей на видъ было лѣтъ шестнадцать), обрадованная появленіемъ солнца, оглянулась вокругъ и улыбнулась милою улыбкой. Она сидѣла въ группѣ дѣвушекъ, которыя въ свою очередь подраздѣлялись на меньшія группы, состоявшія изъ трехъ лицъ: мастерицы, ея помощницы и ученицы. Маленькая дѣвочка-подростокъ печально глядѣла на волдыри, которыми были покрыты ея пальцы. Она пока еще сидѣла на "черной" работѣ; обвивала бумажкой проволочные стебли и закрѣпляла "серединки". Дѣвочка молча взывала къ сочувствію своей сосѣдки:
-- Ничего, потерпи еще немножко: у меня тоже не меньше твоего болѣли руки первое время; да ничего, прошло!-- утѣшала ее та.
-- Вамъ хорошо говорить, а я больше не могу... Ну, не могу же! О, Боже, поскорѣй бы пять часовъ!
-- Только четверть часа осталось. Ну, Анни, постарайся!
Вотъ и пять часовъ, а съ ними вмѣстѣ чай, закуска и, главное, двадцать минутъ перерыва. Дѣвушкамъ разрѣшалось приносить свой чай и сахаръ, свою закуску, и большинство, какъ за работой, такъ и за чаемъ, дѣлилось на "партіи" по три человѣка. Каждая изъ трехъ всыпала въ общій чайникъ свою щепотку чаю, а за покупками бѣгала одна изъ мастерицъ, по очереди.
Во время чаю въ той дѣвушкѣ, которая обрадовалась солнцу, подошла одна изъ мастерицъ -- рослая, красивая, совершенная противоположность первой по смѣлымъ движеніямъ и самоувѣренному взгляду. Какъ это ни странно, а за послѣдніе три года Клемъ сама льнула къ Дженни, которая только ей одной не смотрѣла прямо въ глаза своимъ открытымъ взглядомъ, только съ ней одной была сдержанна и молчалива, хоть и старалась быть съ нею вообще привѣтливой, какъ со всѣми.
-- Дженни! Я тебѣ должна сообщить кое-что интересное,-- начала Клемъ, усаживаясь съ нею рядомъ потѣснѣе.-- Только съ уговоромъ: поклянись, что ты никому не разболтаешь.
Дженни молча кивнула головой и Клемъ шепнула ей въ самое ухо:
-- Я замужъ выхожу.
-- Ну! Въ самомъ дѣлѣ?
-- Да. Черезъ недѣлю свадьба. Но за кого? Ты хоть до самыхъ святокъ бейся, ни за что на свѣтѣ тебѣ не угадать!-- и Клемъ залилась хохотомъ.-- Понятно, потомъ мнѣ на недѣлю дадутъ отпускъ и мы долго съ тобой не увидимся, но ты должна будешь непремѣнно у насъ побывать! Только помни свое обѣщаніе: никому ни гу-гу!
Продолжая весело хихикать, Клемъ отошла прочь, а на лицѣ Дженни тотчасъ же пропало выраженіе, которое она считала нужнымъ принять, чтобы не обидѣть миссъ Пекковеръ; теперь оно смѣнилось напряженнымъ, почти грустнымъ, и больше часу провела она за работой, прежде чѣмъ оно окончательно пропало.