Снаудонъ-старшій (т.-е. Михаилъ Снаудонъ) съ дѣтства не имѣлъ случая сдѣлаться формалистомъ въ дѣлѣ религіозныхъ убѣжденій: рабочимъ классамъ некогда передохнуть, не то что ходить въ церковь или изучать тонкости библейской мудрости. Всѣ свои нравственныя убѣжденія старикъ почерпнулъ изъ библіи, которую понималъ скорѣе сердцемъ, нежели умомъ. И Дженни не любила обрядовыхъ сторонъ своей вѣры: ее не тянуло ни въ церковь, ни на крестные ходы; "блестящія шествія арміи спасенія" ошеломляли, озадачивали ее, но не имѣли для нея притягательной силы. Она, какъ и дѣдъ, почерпала свои нравственныя силы отчасти въ библіи, отчасти же прямо изъ жизни, на которую старикъ старался направлять ея вниманіе съ цѣлью пробудить въ ней чувства любви и состраданія въ ближнему. Получивъ весьма скудное образованіе, Снаудонъ читалъ съ трудомъ и къ книгамъ, кромѣ библіи, его не тянуло; тѣмъ болѣе, что его собственныя житейскія радости и горести за минувшія семьдесятъ лѣтъ давали ему обильную пищу для размышленій.
По обыкновенію углубившись въ нихъ, онъ сидѣлъ однажды у окна, и если бы не открытые глаза, можно было бы подумать, что онъ дремлетъ, судя по склоненной головѣ и опущеннымъ плечамъ. Такъ по крайней мѣрѣ думалъ сначала его сынъ Джозефъ, нова старикъ не поднялъ головы.
Онъ сразу узналъ сына, приподнялся и протянулъ ему на встрѣчу обѣ руки:
-- Джо? Наконецъ-то!.. А я только-что о тебѣ думалъ; только я видѣлъ тебя еще совсѣмъ мальчишкой.
-- Я даже удивляюсь, что вы меня вообще узнали,-- замѣтилъ Джо.-- Шутка ли, семнадцать лѣтъ мы не видались? Дженни только это припомнила, когда меня узнала.
-- Дженни? А гдѣ ты ее видѣлъ?
-- У меня дома: она туда пришла, не зная, что меня увидитъ. Я вѣдь женился на миссъ Пекковеръ... Да сядь же, отецъ, сядь! Поговоримъ спокойно.
-- Женился на миссъ Пекковеръ? Чего жъ ты давно не пришелъ?
Джозефъ далъ отцу приблизительно тѣ же объясненія, что и Дженни; только по разговору и тѣлодвиженіямъ было замѣтно, что онъ считаетъ старика сильно ослабѣвшимъ умственно и физически.
-- Ты хочешь Дженни взять къ себѣ?-- спросилъ послѣдній.
-- Нѣтъ, зачѣмъ же? Ей, видно, у васъ хорошо живется. И наконецъ, это даже ея долгъ -- услаждать, насколько возможно, ваши преклонные годы. Мнѣ теперь жаль, что этого долга не исполнили ни я, ни братъ Михаилъ. А кстати: что онъ? Не можете ли вы сказать?
-- Онъ умеръ въ Австраліи; вотъ уже пятый годъ.
-- Въ самомъ дѣлѣ? Ну, въ Америкѣ я побывалъ, а до Австраліи не могъ добраться... Онъ, значитъ, умеръ? Ну, надѣюсь, ему везло больше моего?
Старикъ молча оглядывалъ сына.
-- Ну, тебѣ, на взглядъ, живется недурно. Какъ твоя дѣла?
-- Да пока нельзя ни жаловаться, ни особенно похвастать. За тѣ два года, что я здѣсь, я кое-какъ перебивался. Служить я то въ агентствахъ, то въ конторахъ объявленій,-- словомъ, хоть то хорошо, что жилъ честнымъ трудомъ. Но теперь надо надѣяться, что дѣла пойдутъ немного получше: и у меня есть свой уголъ, и вы съ Дженни тутъ, рукой подать... Если позволите, буду васъ навѣщать?
-- Будемъ надѣяться, что ты сдѣлаешься у насъ частымъ гостемъ,-- проговорилъ старикъ по прежнему сдержаннымъ и серьезнымъ тономъ: -- семнадцать лѣтъ не мало времени; я успѣлъ состариться; я говорю и дѣлаю все не спѣша... и лучше было бы, если-бъ я научился этому съ самаго начала! Такъ вотъ, мы съ тобой, такъ сказать, отвыкли другъ отъ друга и столковаться намъ скоро нельзя. Времени впереди довольно.
-- Совершенно вѣрно! Я и самъ думаю, что надо бы намъ обоимъ поставить дѣло такъ, какъ оно и должно быть между сыномъ и отцомъ. Надѣюсь, ты меня понимаешь?
Старикъ, не поднимая глазъ, кивнулъ головой, и Джо предложилъ позвать Дженни, чтобы посидѣть всѣмъ вмѣстѣ "по семейному".
Бѣдняжка вошла на зовъ дѣда, но ей было все еще не по себѣ, хотя отецъ держалъ себя мило и скромно, и даже выказалъ какъ бы сожалѣніе, что пора разставаться.
Домой онъ вернулся не въ духѣ и, сообщивъ о своей тревогѣ женѣ и ея матери, рѣшилъ отправиться за болѣе точными свѣдѣніями къ тому нотаріусу, о которомъ упоминалось въ письмѣ молодого Пекковера.
Судьба заставала его столкнуться тамъ же, на лѣстницѣ, съ какимъ-то довольно красивымъ господиномъ, который поднимался вверхъ по лѣстницѣ скорымъ шагомъ, какъ "свой человѣкъ".
-- Вы къ намъ по дѣлу?-- спросилъ онъ, и въ тотъ же мигъ оба удивленно взглянули другъ на друга.
-- А!.. Какъ поживаете?-- какъ-то неувѣренно привѣтствовалъ Скауторна Дж. Снаудонъ.
-- Вы, собственно, къ м-ру Персивалю? За справкой? Его нѣтъ дома и онъ еще долго не вернется; но я могу вамъ сдѣлать все, что угодно, какъ онъ самъ бы сдѣлалъ.
-- Но въ такомъ случаѣ, не лучше ли намъ пойти потолковать въ другомъ мѣстѣ?-- предложилъ Снаудонъ, и вскорѣ знакомые уже сидѣли въ тихомъ ресторанчикѣ, за столикомъ, на которомъ появилось пиво.
-- Не знаете ли вы, что произошло дальше съ дѣломъ Снаудона, Джозефа-Джемса Снаудона? Его разыскивала чрезъ объявленіе въ газетахъ ваша же контора.
-- А! Какъ же, какъ же! Помню.
-- Такъ вотъ, я и желалъ бы знать: можетъ ли быть полезно для этого самаго Снаудона теперь откликнуться на этотъ зовъ? Онъ мнѣ приходится сродни.
-- Сродни?
-- То-есть, я, кажется сказалъ, что онъ мой хорошій знакомый. Впрочемъ, вамъ не особенно пріятно говорить о дѣлѣ? Такъ прошу васъ представить меня м-ру Персивалю.
-- Подъ именемъ Кэмдена?
-- Къ чорту его! Мое настоящее имя Снаудонъ. Теперь, когда уже устроились кой-какія дѣлишки, которыя мѣшали мнѣ прежде, я могу говорить прямо.
-- Вотъ какъ?!. Но почемъ я знаю?..
-- Можете справиться у меня на дому (я вѣдь женатъ и живу въ Кларкенуэлѣ) или, вдобавокъ, у отца моего, въ Ислингтонѣ. Такъ если можете, скажите мнѣ, какъ обстоитъ мое дѣло; только мнѣ хотѣлось бы узнать объ этомъ безъ вѣдома отца.
-- Извольте! Могу вамъ сказать, что въ этомъ объявленіи значилось единственно желаніе, чтобы Джозефъ-Джемсъ Снаудонъ явился въ Михаилу Снаудону; только и всего!
-- О, я уже являлся къ нему, но онъ ничего новаго мнѣ не сказалъ, насколько я могъ замѣтить.
-- Ну, такъ и отъ м-ра Персиваля вы ничего больше не узнаете.
-- А сами-то вы больше ничего не знаете навѣрно?
-- Этого я не говорю. Сначала вы мнѣ разскажите про себя побольше!-- заключилъ Скауторнъ, и подъ вліяніемъ напитковъ бесѣда вскорѣ приняла такой интимный характеръ, что Джозефъ Снаудонъ, увлекшійся своими признаніями, вынужденъ былъ понизить голосъ.
Разставаясь, они сговорились сходиться часто, но въ разныхъ мѣстахъ; а по дорогѣ домой, удрученный думами, Джозефъ зашелъ еще въ пивную.
Пробывъ тамъ минутъ десять, онъ вышелъ; на лицѣ у него мелькала лукавая усмѣшка.
-- Джо! Это ты?-- крикнула ему Клемъ, когда онъ входилъ въ себѣ въ домъ.
-- Я! А то кто же? Поди-ка сюда. Да поворачивайся, когда говорятъ!-- Клемъ сбѣжала внизъ, тревожно глядя ему въ лицо.
-- Ну, что-жъ молчишь?-- вскричала она внѣ себя.
-- Еще успѣешь, матушка, успѣешь! Ты права: старикъ, какъ сыръ въ маслѣ, катается въ деньгахъ.
-- А твоя доля?
-- Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!..-- мужъ ея расхохотался.
-- Да говори же, наконецъ!-- свирѣпо приказала Клемъ.
-- Скажу, конечно, успокойся! Вотъ такъ потѣха! Вамъ, сударыня, вчера угодно было потѣшаться; сегодня моя очередь! Имѣю честь вамъ доложить: доли моей не существуетъ! Ни гроша!.. Ни подушки!.. Кушайте на здоровье и скажите, какъ вамъ понравилось такое угощеніе?.. Ха-ха-ха!
-- Ты... врешь!-- кричала Клемъ, вся красная отъ гнѣва.
-- За всю мою жизнь ни разу не совралъ!-- заливаясь хохотомъ, повторялъ Снаудонъ, которому послѣдняя кружка пива придала способность веселиться, глядя на разъяренную фигуру своей здоровенной супруги, которая бѣсилась, ругаясь какъ сапожникъ.
-- Поддай! Поддай еще, мой ангелъ! Когда ты успокоишься немножко, я тебѣ объясню, какъ это вышло.
Въ эту минуту появилась м-съ Пекковеръ и спросила:
-- Ну, что случилось?
-- Войдите, войдите, если вамъ угодно знать! Полюбуйтесь, какъ вы меня подвели. Не я ли вамъ тогда же говорила, что мы можемъ промахнуться? Да, да!-- кричала Клемъ, не помня себя отъ гнѣва.
-- Да, маменька: вотъ какія вѣсти!-- кивая головой, поддакнулъ Джозефъ.-- Такъ вы, значитъ, воображали, что у меня есть деньги? Ха-ха-ха!
-- И есть, конечно! Нечего вамъ комедію томатъ; лучше бы вы не притворялись... Намъ хорошо извѣстно...
-- Какое уже тутъ притворство! Михаилъ Снаудонъ, мой старшій братъ, умеръ въ Австраліи, а вмѣстѣ съ тѣмъ умеръ его сынъ и наслѣдникъ: оба утонули. Завѣщанія не было никакого; жена умерла еще раньше его, а законъ говоритъ... Ну, какъ вамъ кажется: что говоритъ законъ? Всѣ деньги старику и баста! Я не имѣю права ни на грошъ!
-- Ты... врешь!-- кричала Клемъ, не помня себя отъ ярости.
-- Удивительно, право: почему ты не можешь отнестись къ этому добродушно? Смотри, какъ я отнесся къ твоимъ шуткамъ. Другой на моемъ мѣстѣ избилъ бы тебя, кости твои сокрушилъ бы, а я что сдѣлалъ?.. Такъ-то, ангелъ мой!
Однако, на этотъ разъ, казалось, Джозефъ далеко не съ мирными намѣреніями всталъ и какъ бы готовился грудью дать отпоръ врагу. Но миссисъ Пекковеръ смотрѣла на дѣло гораздо спокойнѣе. Она разняла ссорившихся супруговъ и объявила:
-- Совершенно нелѣпо вздорить изъ-за ничего... тѣмъ болѣе, когда дѣло еще поправимо. Конечно, старикъ непремѣнно откажетъ сыну богатое наслѣдство, если только приняты будутъ надлежащія мѣры. Чѣмъ горячиться, лучше бы всѣмъ намъ сойтись, да подумать, что надо предпринять для достиженія успѣха. Поди, Клемъ, принеси бутылочку пива и... не будь дурой!..-- прибавила она въ видѣ заключенія.