Керквудъ, которому она писала утромъ, не заставивъ себя долго ждать. Еще не прогудѣли девять разъ густые басы часовъ на колокольнѣ собора св. Павла, какъ раздался звонокъ. Отворяя, Клара отступила назадъ, въ комнату, и удивилась, что Сидней молчитъ. Въ пріемной горѣла лампа, но Клара двигалась такъ, чтобы ея лицо оставалось, въ тѣни.
-- Вы, значитъ, поняли мою записку? Друзья отца уѣхали на время, и здѣсь мы не можемъ никого стѣснить.
Первые же звуки голоса, который и прежде поражалъ его своимъ изяществомъ, но сталъ теперь еще прелестнѣе, подѣйствовали на него такъ неотразимо, такъ живо пробудили въ глубинѣ души на время заглушенныя воспоминанія, что онъ забылъ, что собирался говорить и въ какихъ выраженіяхъ. Былое чувство обаятельной волной залило ему умъ и сердце, и онъ ждалъ молча, чтобъ она сама заговорила.
-- Пожалуйста, садитесь! Я буду вамъ невыразимо благодарна, если вы удѣлите моему дѣлу нѣсколько минутъ. Видите ли, я стою теперь въ такихъ условіяхъ, что весьма нуждаюсь... въ добромъ совѣтѣ... въ помощи и участіи друга... Не смѣю думать, что вы -- этотъ другъ, но... вы всегда были такъ добры во мнѣ... Мнѣ такъ ужасно... такъ тяжело живется...
-- Будьте увѣрены, что я всегда готовъ придти на помощь...-- проговорилъ растроганный Сидней. Простота и глубокій трагизмъ ея рѣчи сразу его подкупили.-- Я сдѣлаю для васъ все, что могу.
Сценическій талантъ пришелся Кларѣ кстати: каждое слово, каждая перемѣна въ голосѣ, каждое ея движеніе были полны самой пластичной красоты. Безукоризненныя линія ея стройной фигуры могли бы привести въ неописанный восторгъ художника и скульптора въ тотъ моментъ, когда она садилась, а голосомъ и его оттѣнками могли бы заслушаться актеръ и музыкантъ.
-- Не знаю, какъ и что еще вамъ говорить,-- продолжала Клара.-- Хоть я еще слаба, но силы возвращаются ко мнѣ постепенно; только голова... Я сама не понимаю иногда, что говорю. Да... такъ я хотѣла вамъ сказать, что мнѣ было бы единственной отрадой не быть въ тягость отцу, и я... Я считаю, что пора мнѣ начать искать работы...-- голосъ ея прервался; она склонила голову на руки, и свѣтъ лампы скользнулъ по ея волнистымъ волосамъ.
-- Но какого же рода... работа была бы вамъ удобнѣе всего?-- спросилъ Сидней, запинаясь отъ волненія.
-- Не знаю. Большинство женщинъ, конечно, брало бы шитье на-домъ, но на это я совершенно не способна, да и не умѣю шить. Лучше бы всего работать дома; но отецъ... онъ не хочетъ, чтобы я помогала домашнимъ; а если я уйду, ему будетъ вѣдь еще тяжелѣе. Мнѣ не хотѣлось бы его огорчать... Вы такой опытный... онъ васъ такъ любитъ... Вотъ если бы вы съ нимъ поговорили... О, еслибъ вы могли себѣ представить, какъ я безпомощна, какъ я несчастна!
-- Если хотите, я могу переговорить съ вашимъ отцомъ...
-- Хочу ли я?! Да развѣ я не вижу, что я всѣхъ стѣснила тѣмъ, что здѣсь живу? Они больше нуждаются, чѣмъ безъ меня; они всего себя лишаютъ, даже удовольствія видѣть своихъ друзей... Я это чувствую сама, хотя отецъ и не хочетъ этого допустить...
Сидней смотрѣлъ въ полъ; но ему ясно было слышно, что голосъ ея дрогнулъ.
-- Я больше не хочу здѣсь жить на такихъ условіяхъ, чтобы всѣмъ отравлять существованіе!-- горячо продолжала Клара.-- Я чувствую, что и вы, м-ръ Керквудъ, потому только перестали у насъ бывать, что я тутъ поселилась. Пожалуйста, не безпокойтесь обо мнѣ! Я сама одинаково избѣгаю выходить, какъ къ своимъ, такъ и къ чужимъ.
Опять тяжелое молчаніе.
-- Но вамъ все-таки лучше?-- спросилъ опять Сидней.
-- Физически, конечно; но умственныя способности у меня притупились, и, въ сущности, оно вполнѣ понятно. Въ былое время (сами помните?) я была своенравна до того, что все дѣлала всѣмъ наперекоръ. Стоило только сказать мнѣ: "Ты должна сдѣлать такъ, а не иначе"! -- чтобы я тотчасъ возмутилась и на-зло не сдѣлала бы требуемаго. Такова ужъ я была съ дѣтства, отъ рожденія, и такой оставалась, пока не попала въ больницу. Тамъ, вспоминая все, мало-по-малу я стала разсуждать, обдумывать свои поступки, и пришла къ заключенію, что черезчуръ жестоко наказаніе за мое упрямство. За что, за что она меня такъ звѣрски погубила? За то, что она чувствовала мое превосходство -- всегда и во всемъ! Если-бъ кто зналъ, какъ я трудилась, какъ страдала, прежде чѣмъ дождалась дебюта, да и то случайно! Можно ли было ожидать, что я откажусь отъ своей выгоды, какъ бы случайна она ни была? Я жадно ухватилась за эту возможность выдѣлиться и наконецъ стать твердой ногой на сценѣ... Ну, кто меня осудитъ?
Она видимо выжидала, что-то онъ скажетъ?
-- Я знаю все; я все читалъ!-- почти грубо вырвалось у него.
-- Значитъ, вы знаете, что я вела примѣрную, трудовую жизнь. Но къ чему же поминать про это? Вы скажете, конечно, что не нужно понапрасну бередить старыя раны и плакаться на свою горькую судьбу?
-- У васъ хватало силы бороться за успѣхъ,-- проговорилъ Сидней, вставая:-- хватитъ и пережить неудачу пораженія.
-- Женщинѣ, слабѣе характеромъ было бы легче все это пережить. Малодушная -- давно бы покончила съ собой.
-- Но вы и въ такомъ случаѣ не имѣли бы права лишить себя жизни; помните, что у васъ есть отецъ, котораго вы должны щадить.
-- Да я помню; я и цѣню его привѣтъ и ласку, и не хотѣла бы его никогда больше огорчать. Насъ еще то сближаетъ, что онъ такъ же, какъ и я сама, всю жизнь боролся съ превратностями своей судьбы. Совершенно справедливо, чтобы вы, какъ его лучшій другъ, напоминали мнѣ объ этомъ.
Послѣ нѣкотораго молчанія, Сидней заговорилъ опять на старую тему:
-- Такъ мнѣ сегодня же переговорить съ отцомъ? Или какъ вы хотите?
-- Пожалуй; если у васъ есть для меня какая-нибудь работа на примѣтѣ. И вотъ еще что! Вы сказали, что не будете высказывать мнѣ свое участіе, потому что слова въ такомъ случаѣ безсильны. Вотъ и я тоже... не нахожу словъ, чтобъ высказать вамъ мою благодарность.
-- Полноте! Это простое дружеское одолженіе...
-- А много ли у меня друзей? Какое я имѣю право разсчитывать на ваше участіе? Развѣ я словомъ или дѣломъ его заслужила, когда я сама...
Вдругъ она вся преобразилась. Такую перемѣну могла вызвать въ себѣ и въ своей внѣшности лишь опытная и талантливая актриса. Ни взглядомъ, ни улыбкой ей судьба не разрѣшила выразить чувства, охватившія ее; поэтому всю силу своего волненія, всю тонкость ощущеній она вложила въ изящное, полное искренней радости, движеніе своихъ рукъ. Она вдругъ, будто повинуясь внутреннему порыву, протянула ихъ впередъ и тотчасъ же отдернула, какъ бы робѣя. Это отчасти должно было подготовить Сиднея къ тому, что она только-что хотѣла ему сказать. По этому движенію онъ легко могъ догадаться, что она улыбается и что глаза ея засвѣтились отъ радостныхъ воспоминаній... И въ тотъ же мигъ порывисто и нѣжно, мягко и страстно зазвучалъ ея обаятельный голосъ,-- тотъ самый голосъ, который только-что выражалъ съ такой полнотой сердечную тоску и горечь самобичеваній.
-- Но это было такъ давно... давно! Вы все забыли... вы меня простили? Отецъ сказалъ мнѣ, что васъ ждетъ большое счастіе... и я... я счастлива за васъ!
Сидней невольно отступилъ на шагъ. Его поразило, что она такъ просто относится въ его мнимой близости съ Дженни Снаудонъ. Онъ вспыхнулъ и, тяжело переводя духъ, возразилъ:
-- Конечно, мнѣ понятно, на что вы сейчасъ... намекнули. Но вашъ отецъ ошибся... Онъ... Я не знаю, кто могъ его увѣрить?.. Право же, это недоразумѣніе...-- лепеталъ онъ, все болѣе смущаясь и краснѣя.
-- Недоразумѣніе?!-- переспросила Клара.-- Вы, вѣрно, хотите сказать, что люди слишкомъ поспѣшно выводятъ свои заключенія? Мнѣ бы не слѣдовало вовсе такъ смѣло повторять...
-- Оставимъ это, прошу васъ!-- прервалъ ее Сидней.-- Значитъ, мы на томъ и рѣшили, что я пойду и переговорю съ вашимъ отцомъ.
-- Благодарю васъ!.. А я ему скажу, кто такой мой знакомый, котораго я, признаюсь, не ожидала видѣть...
-- Это же почему?
-- Да потому, что я... Вы меня пріучаете говорить откровенно: ну, такъ, въ сущности.... я была убѣждена, что вы даже ко мн ѣ не откажете придти...
Нервы Сиднея отказывались ему служить... Мысли его мутилсь, а разобраться въ нихъ было необходимо. Только бы остаться одному и успокоиться немного! Нервная дрожь пробѣжала по спинѣ и ему становилось жутко:
-- Ну, а пока простимся!-- сказалъ онъ, и Клара молча проводила его на лѣстницу. Долго еще стояла она на площадкѣ, прислушиваясь въ его гулкимъ шагамъ, удалявшимся внизъ по ступенькамъ.
Клара вернулась къ своимъ. Отецъ посреди комнаты (пріемной) стоялъ и разговаривалъ со своимъ квартиро-хозяиномъ, м-ромъ Игльсомъ; въ спальнѣ дѣвочки ложились спать. Сестра обождала, пока разговоръ отца кончился и м-ръ Игльсъ ушелъ, а затѣмъ сама обратилась къ нему:
-- Мой другъ былъ сейчасъ у меня. Возьмешься угадать, кто онъ?
-- Нѣтъ; право, ужъ не знаю.
-- А на м-ра Керквуда ты и не подумалъ?
-- Не можетъ быть!
-- Отецъ! Вѣдь ты ошибся... знаешь, относительно Дженни Снаудонъ.
Джонъ такъ и привскочилъ на стулѣ.
-- Ну?! Онъ самъ тебѣ сказалъ?
-- Ну, да! Только послушай: никому пока не надо говорить объ этомъ. Ты будешь остороженъ... Да, отецъ?
Джонъ съ удивленіемъ вскинулъ на нее глазами. Она нагнулась, поцѣловала его въ лобъ и тихо вышла изъ комнаты.