Предвѣстники бури.
Эпоха Возрожденія, вѣчно удивляющая міръ драгоцѣннѣйшими сокровищами искусства, совпадаетъ съ величайшими перемѣнами въ лонѣ церкви. Папство владѣло тогда неограниченной властью и вмѣстѣ съ тѣмъ колоссальными средствами. Мелкіе итальянскіе князья своимъ значеніемъ и своими имѣніями по большей части были обязаны св. церкви, находясь отъ нея въ большей или меньшей зависимости. Къ торгу мощами и постыдному торгу индульгенціями присоединилась теперь бойкая торговля вновь открытыми мастерскими твореніями античнаго пластическаго искусства. Папы выбирались не по личному достоинству, а за деньги, которыми покупалась должность, или въ виду старости и увѣчности претендентовъ, съ тѣмъ чтобы правленіе ихъ длилось не долго. Многіе только самое короткое время украшали неизмѣримо-вліятельный папскій престолъ; но и этого срока бывало достаточно, чтобы на высшія и почетныя должности посадить своихъ родственниковъ, доставляя имъ самыя доходныя мѣста. Въ Римѣ подолгу проживали толпы богатыхъ пилигримовъ, жертвовавшихъ на различныя учрежденія огромныя суммы и дѣлавшихъ для спасенія своей души солидные денежные вклады. Самыя доходныя епископіи были розданы братьямъ и племянникамъ папъ; лица же вліятельныхъ фамилій, желавшія попасть на какую-нибудь выдающуюся церковную должность, принуждены были давать за это огромныя суммы. Во всякихъ церемоніяхъ папѣ предшествовали коронованныя особы міра сего, а за ними слѣдовали кардиналы, изъ среды которыхъ избирался намѣстникъ Св. Петра и которые на половину принадлежали къ папской фамиліи. Папой было постановлено въ это время, чтобы кардиналы были величаемы титуломъ "преосвященства". Почти каждый изъ кардиналовъ могъ располагать сверхъ обычнаго огромными доходами, такъ что имѣвшіе страсть къ художественнымъ произведеніямъ покупали огромныя земли, строили на нихъ дворцы и разбивали великолѣпные сады. При этомъ случаѣ перерывали почву, открывали обломки античныхъ построекъ, среди которыхъ по временамъ находили совершеннѣйшія созданія классической культуры. Такимъ образомъ составились фамильные музеи Боргезе, Людовизи, Гиги; сверхъ того, эти фамиліи выручали огромныя суммы за продажу нѣкоторыхъ статуй. Италія и преимущественно Римъ были неисчерпаемыми сокровищницами великолѣпныхъ антиковъ высокой стоимости.
Безграничный и часто преступный деспотизмъ въ мелкихъ княжествахъ сѣверной Италіи старался нѣсколько облагородить свою неприглядную внѣшность заботами объ изящныхъ искусствахъ.
Въ южной Италіи испанцы, захвативъ въ свои руки власть, съ помощью предательства и интригъ, пользовались денежными сборами съ народа всецѣло для своихъ прихотей. И здѣсь, какъ и въ сѣверной Италіи, званія и должности были продажными, и здѣсь относительно налоговъ практиковалась тонкая система. Но при томъ Арагонцы были далеки отъ того, чтобы украшать свою династію тѣми лаврами, которые были свойственны фамиліи Медичи и правителямъ Милана, венеціанской республикѣ, папскому престолу и двору кардиналовъ. Хотя среди самихъ испанцевъ искусство и находило благосклонныхъ покровителей, но испанскіе короли въ Неаполѣ ненавидѣли чужеземную страну, стремясь только къ тому, чтобы, обогатившись, вернуться на родину. Въ Неаполѣ и Палермо, двухъ вице-королевскихъ резиденціяхъ, царила ослѣпительная роскошь и помпезное великолѣпіе, но о благородномъ развитіи вкуса, объ изящномъ украшеніи жилищъ никто и не думалъ. Всякій испанскій властитель постоянно долженъ былъ быть наготовѣ, чтобы отразить нечаянное нападеніе союзныхъ туземныхъ бароновъ или чтобы подавить возстаніе мятежнаго итальянскаго народа.
Огромныя богатства неаполитанскихъ монастырей позволяли поощрать живописцевъ и скульпторовъ. Здѣсь искусство было подъ монастырскимъ покровительствомъ. Произведенія этой особенной школы отвѣчали южному характеру націи, которая подъ сарацинскимъ вліяніемъ пріобрѣла склонность къ фантастическому и чудесному. Въ архитектурѣ господствовала пестрая мозаика построекъ изъ различныхъ дорогихъ горныхъ породъ; въ живописи появившіеся великіе таланты работали въ одномъ излюбленномъ направленіи, изображенія въ различныхъ варіаціяхъ пытки и страданія св. мучениковъ.
Главнымъ представителемъ этого направленія въ живописи былъ, жившій въ Неаполѣ, испанецъ Джузеппе Рибера, котораго итальянцы за его малый ростъ прозвали lo spagnolletto, т. е. маленькимъ испанцемъ. Еще ребенкомъ пришелъ онъ изъ Валенціи, гдѣ отъ лучшихъ мастеровъ получилъ первыя указанія въ живописи,-- пришелъ въ Неаполь, чтобы попытать здѣсь счастья, по примѣру многихъ испанскихъ авантюристовъ. Вѣчная истина, что въ искусствѣ нужно создать нѣчто новое, для того, чтобы художникъ могъ привлечь къ себѣ общее вниманіе. Часто случается, такимъ образомъ, что въ этой возвышенной области человѣческой дѣятельности тѣсно граничатъ другъ съ другомъ внѣшніе контрасты. Идеализмъ въ живописи въ лицѣ Рафаэля достигъ своего апогея; болѣе духовности, небеснаго выраженія и чистѣйшей красоты не встрѣтить ни у кого; въ послѣдующую эпоху римскіе живописцы впали въ слащавую манерность. Поэтому, послѣдующія поколѣнія должны были искать новыхъ путей въ живописи, если желали пользоваться успѣхомъ и вниманіемъ публики. И дѣйствительно случилось, что пять лѣтъ спустя, по смерти божественнаго Рафаэля, плеяда великихъ талантовъ ударилась въ натурализмъ. Къ нимъ принадлежалъ Микель Анджело-да-Караваджіо, поставившій себѣ задачей изображать лютыя мученія особенно святыхъ съ отталкивающими подробностями и писать постоянно сцены изъ библейской исторіи съ преувеличеннымъ натурализмомъ. Къ своему направленію онъ хотѣлъ привлечь вниманіе и жанровыми картинами, и въ этомъ желаніи, конечно, отразилось нидерландское вліяніе. Въ изображеніи игроковъ, легкомысленныхъ служанокъ, солдатъ и цыганъ, талантъ Караведжо чувствовалъ себя вполнѣ въ своей сферѣ. По своему характеру онъ былъ исполненъ эгоизма, зависти и ненависти къ людямъ. Всѣхъ другихъ живописцевъ, съ которыми онъ встрѣчался, старался сердить и раздражать завистливыми нападками, и при этомъ дѣло доходило порой до кровавыхъ ссоръ. Однажды Караваджіо обнажилъ шпагу на одного знаменитаго живописца, которому былъ итого обязанъ, и закололъ его ученика, ставшаго для защиты своего учителя между ссорящимися. Вслѣдствіе этого убійства принужденный спасаться бѣгствомъ, онъ переселился въ въ Неаполь, гдѣ его манера живописи и безпокойный, легко-воспламеняющійся темпераментъ нашли новую пищу. Но и здѣсь его пребываніе было непродолжительно. Опять запутанный въ кровавой ссорѣ, Караваджіо долженъ былъ бѣжать на островъ Мальту. Его талантъ снискалъ ему расположеніе гросмейстера мальтійскаго ордена; но вмѣсто того, чтобы, наконецъ, обуздать себя и устроить свою судьбу, онъ и здѣсь опять отдался своимъ дикимъ страстямъ,-- за что и былъ брошенъ въ тюрьму. По ходатайству одного покровителя искусствъ, кардинала Гонзаго, Караваджіо былъ прощенъ и могъ возвратиться въ Римъ. Все-таки въ Неаполѣ онъ еще разъ подрался съ солдатами, былъ раненъ и напрасно пытался добраться до Рима. По дорогѣ онъ заболѣлъ и лежалъ при смерти больной; съ нимъ случилась горячка, и онъ умеръ, не достигнувъ своей цѣли. Этотъ Караваджіо былъ образцомъ, на которомъ воспиталъ себя Джузеппе Рибера. Послѣдній тогда былъ еще юношей, и очень понятно, что дикіе порывы его учителя должны были имѣть огромное вліяніе и на его образъ жизни. Въ его натурѣ лежали задатки авантюризма и жестокости; поэтому въ немъ очень скоро развилось -- какъ въ отношеніи жизни, такъ въ отношеніи искусства,-- пренебрежительное сопротивленіе закону, обычаю и порядку.
Когда Караваджіо бѣжалъ на Мальту, Рибера отправился въ Римъ можетъ быть потому, что былъ замѣшанъ въ кровавыхъ ссорахъ своего учителя. Совершенно безъ всякихъ средствъ пришелъ онъ въ вѣчный городъ, надѣясь лишь на свой талантъ; то гдѣ-нибудь на пустомъ мѣстѣ, то у какихъ-нибудь воротъ, подъ открытымъ небомъ, устраивалъ Рибера свою мастерскую. Однажды нѣкій знатный прелатъ замѣтилъ юнаго живописца, который, по обыкновенію, сидѣлъ безпріютный на улицѣ, передъ мольбертомъ. Духовная особа вступила съ нимъ въ разговоръ, и, замѣтивъ, что молодой человѣкъ имѣлъ изящныя манеры, прелатъ почувствовалъ желаніе пригласить его поселиться въ своемъ дворцѣ. Спаньолетто сначала принялъ это предложеніе съ радостью, но, едва поселившись во дворцѣ, онъ сталъ тяготиться своимъ заточеніемъ и съ упрямой самонадѣянностью испанца отказался отъ милостей кардинала, чтобы снова возвратиться къ нуждѣ и бѣдности, но вмѣстѣ съ тѣмъ и къ свободѣ.
Впрочемъ, пребываніе въ Римѣ имѣло для молодого человѣка большое значеніе: какъ живописецъ, онъ скоро выдвинулся изъ своей неизвѣстности, оставивъ въ тѣни всѣхъ другихъ послѣдователей Караваджіо. Рибера снова возвратился въ Неаполь и въ короткое время сдѣлался тамъ знаменитостью.
Это было въ то время, когда Сальваторъ только-что создавалъ свои первыя оригинальныя картины. При житьѣ у своего дяди Сальватору, не имѣя большихъ заботъ, удобно было работать, всецѣло повинуясь собственному влеченію. Его картины находили сбытъ, хотя никто и не открывалъ въ нихъ признаковъ особеннаго таланта. Сальваторъ занимался не исключительно живописью: онъ пробовалъ свои силы и въ поэзіи, и въ музыкѣ, хотя его голосъ и не имѣлъ красоты звука. Онъ положилъ на ноты свои стихи и самъ распѣвалъ ихъ, аккомпанируя себѣ на лютнѣ.
Это происходило около того времени, когда молодой живописецъ въ одно прекрасное утро, по обыкновенію, негодующій, скитался по берегу Хіайи, сначала отводя свое сердце въ бесѣдѣ съ рыбакомъ Дженнаро Аннезе, а затѣмъ, присутствуя при погребеніи Корнеліи Мендоца, при чемъ его влюбчивое сердце было охвачено сильной страстью къ дочери умершей.
Какъ лунатикъ блуждалъ онъ съ этого дня по улицамъ Неаполя, проходя довольно часто мимо того дворца, гдѣ жилъ отецъ обожаемаго имъ существа; но всѣ старанія Сальватора снова увидѣть молодую дѣвушку были напрасны. По испанскому обычаю женщины жили во дворцѣ только въ тѣхъ комнатахъ, окна которыхъ выходили на дворъ, украшенный садами и фонтанами. Онѣ выходили изъ дому только къ обѣднѣ и для дружескихъ визитовъ, да и то укутанныя вуалью на запертыхъ носилкахъ, несомыхъ дюжими домашними слугами.
Сальваторъ не былъ человѣкомъ, котораго можно было устрашить трудностью дѣла. Онъ зналъ, что нѣкоторые художники пользуются высокимъ уваженіемъ и приняты во дворцахъ сильныхъ міра сего; поэтому, и онъ не ужаснулся своихъ желаній возвыситься до дочери испанскаго дворянина, и его надежды пріобрѣли высокій полетъ. Онъ думалъ съ упрямствомъ влюбленнаго, что Корнелія чувствуетъ себя стѣсненно между родственниками своего отца и тоскуетъ по роднымъ своей матери. Выдумавъ такой разладъ въ душѣ молодой дѣвушки, Сальваторъ былъ также увѣренъ и въ своемъ предназначеніи выручить ее изъ такого положенія и принести миръ изстрадавшемуся сердцу Корнеліи.
Художническая склонность влекла Сальватора особенно къ пейзажной живописи, но успѣхи натуралистической школы развили среди молодыхъ живописцевъ Неаполя (между ними былъ и Сальваторъ) стремленіе къ историческому жанру съ сюжетами частью изъ Библіи, частью изъ легендъ о святыхъ, частью изъ исторіи древнихъ народовъ. Рибера потому такъ быстро и пошелъ въ гору, что былъ самостоятеленъ въ юномъ кружкѣ художниковъ по вопросу о сюжетахъ. Страданія св. Варѳоломея, которому заживо содрали кожу,-- это былъ сюжетъ, повторявшійся Спаньолеттою на различные лады. Однажды, когда ему особенно удалась обработка этого сюжета, Рибера выставилъ только-что оконченную картину предъ своимъ домомъ, расположеннымъ недалеко отъ вице-королевскаго дворца, чтобы дать ей посохнуть на солнцѣ. Тотчасъ предъ картиной собралась толпа зрителей и, хотя большинство изъ нихъ ничего не понимало въ живописи, тѣмъ не менѣе они не могли оторваться отъ ужасной картины, написанной съ такой поразительной правдой. Толпа удивленныхъ росла съ каждымъ мгновеніемъ. Шумъ, все увеличивавшійся отъ громкихъ возгласовъ одобренія, достигъ, наконецъ, до слуха вице-короля, герцога Аркоса, который освѣдомился о причинѣ всего происходившаго. Узнавъ о случившимся, онъ приказалъ Рибера придти къ нему, а Рибера не преминулъ воспользоваться этимъ приказаніемъ, пріобрѣтя въ скоромъ времени мягкостью обращенія расположеніе герцога. Обрадованный, что талантливый художникъ былъ испанцемъ, герцогъ купилъ у него картину, назначивъ, кромѣ того, своимъ придворнымъ живописцемъ съ значительнымъ жалованьемъ.
Теперь Спаньолетто сталъ вліятельнымъ лицомъ. Знатнѣйшій неаполитанскій торговецъ картинами, Кортезіано, обременялъ его заказами и гостепріимно ввелъ его въ свой домъ. Леонора, дочь Кортезіано, красавица-дѣвушка, на которую клеветали, что якобы вице-король особенно благоволитъ къ ней, понравилась живописцу, и ему, въ свою очередь, удалось плѣнить ея сердце. Скоро придворный живописецъ сдѣлался супругомъ красивой дочери богатаго негоціанта, и, немного погодя, почесть за почестью посыпались на него. Слава объ испанцѣ проникла въ Римъ, и папа пожаловалъ знаменитому живописцу орденъ Христа, что было рѣдкимъ знакомъ особеннаго вниманія.
Сальваторъ Роза тогда былъ еще слишкомъ юнъ, чтобы входить въ тѣсныя сношенія съ знаменитыми людьми; но все-таки онъ перепробовалъ всѣ способы, производившіе сильное впечатлѣніе на его омраченный умъ. Что Рибера былъ великій живописецъ, онъ охотно признавалъ, но необыкновенная благосклонность, которая была оказываема этому испанцу со стороны вице-короля, будила въ его груди всѣхъ демоновъ, разжигая злобу неаполитанца до постоянно-горящей ненависти.
Рибера въ. скоромъ времени началъ пользоваться въ Неаполѣ почти княжескимъ почетомъ. Его домъ сдѣлался мѣстомъ собранія богатыхъ испанскихъ дворянъ, благоговѣвшихъ предъ нимъ и за его художественный талантъ, и за красоту его жены, и за его любезную гостепріимность.
Всей Италіи извѣстенъ св. Геннаро или Януарій, покровитель Неаполя, въ каѳедральномъ соборѣ котораго сохранялся, какъ величайшая святыня, хрустальный сосудъ съ кровью святаго. Календарный день этого святого есть день величайшаго возбужденія всѣхъ жителей города, ибо въ этотъ день засохшая кровь дѣлается жидкой; какъ только совершится это чудо, весь Неаполь приходитъ въ неописуемый восторгъ, который находитъ свое выраженіе въ тысячѣ разнообразныхъ празднествъ. Если бы однажды кровь св. Януарія не сдѣлалась жидкой, это было бы очень дурнымъ и бѣдственнымъ предзнаменованіемъ для всего Неаполя. Уже то обстоятельство, что иногда бывало нужно нѣсколько болѣе времени для того, чтобы кровь заструилась въ хрустальномъ сосудѣ, приводило жителей въ лихорадочное возбужденіе; когда же архіепископъ возвѣщалъ, что началось страстно-ожидаемое событіе, праздничная радость охватывала всѣ слои населенія. Само собой разумѣется, что придѣлъ св. Януарія въ неаполитанскомъ соборѣ былъ мѣстомъ, пользовавшимся глубочайшимъ почитаніемъ, и какъ священнѣйшая реликвія былъ охраняемъ городомъ. Въ этомъ придѣлѣ тогда должна была реставрироваться живопись; поэтому, неоднократно, обращались къ знаменитѣйшимъ итальянскимъ живописцамъ, между прочимъ, Гвидо Рени и Доминикино, но всякій разъ дѣло разстраивалось по тѣмъ или другимъ причинамъ; случалось даже, что приглашеннымъ живописцамъ анонимно угрожали насиліемъ, если они осмѣлятся прибыть въ Неаполь. Все это было слѣдствіемъ испанскаго вліянія, особенно же Риберы, который, подобно своему предшественнику Караваджіо, не желая переносить никакихъ соперниковъ, не останавливался ни передъ какими средствами, если нужно было удовлетворить своей зависти. Постепенно Рибера сдѣлался всѣмъ ненавистенъ не только какъ живописецъ, но и вообще какъ испанскій шпіонъ, давнымъ давно извѣстный "Лигѣ мертвыхъ" за самаго подозрительнаго обитателя города.
Общество, называвшееся "Лигой мертвыхъ" (ибо всѣ члены его должны были давать клятву въ ненависти къ испанцамъ до гроба и даже платиться жизнью, если кто нарушалъ эту клятву), существовало съ давнихъ поръ и было очень часто предметомъ гоненій со стороны испанской партіи. Если этой лигѣ и приходилось по временамъ притворно распадаться, на дѣлѣ же она всегда оставалась неразрушимой, находя среди итальянскаго населенія много сочувствующихъ своему либеральному направленію. Рядомъ съ стремленіями къ государственной независимости въ лигѣ было поддерживаемо и воспитываемо участіе ко всѣмъ реформаторскимъ идеямъ, которыя старались проводить въ общество. Поэтому, церковная реформація, начавшаяся въ Германіи и распространившаяся по всей Италіи, именно въ Неаполѣ нашла величайшее признаніе, и сочиненія нѣмецкихъ гуманистовъ неоднократно читались въ кружкѣ "Лиги мертвыхъ". Главнымъ образомъ и ученіе Галилея пользовалось тамъ высокимъ ураженіемъ.
Собранія этого таинственнаго общества происходили въ различныхъ мѣстахъ, смотря по тому,-- была ли лига подъ строгимъ надзоромъ или могла дѣйствовать свободно. По временамъ члены встрѣчались въ одномъ гротѣ, въ скалѣ, въ окрестностяхъ Неаполя, или же въ катакомбахъ, гдѣ были безопасны отъ всякаго шпіонства; но по большей части мѣстомъ собранія служили мастерскія художниковъ, гдѣ они притворно встрѣчались подъ видомъ своихъ занятій, привозя съ собой диллетантовъ. Сальваторъ зналъ многихъ членовъ "Лиги мертвыхъ" и, хотя до сихъ поръ самъ не вступалъ въ ихъ среду, но издавна принадлежалъ ей всѣми своими помыслами. Члены очень хорошо знали, кто къ нимъ расположенъ дружественно, а кто настроенъ враждебно, и согласно съ этимъ соображались въ своихъ знакомствахъ. Сальваторъ бывалъ уже при совершенно интимныхъ собраніяхъ, будучи принятъ на дружественной ногѣ, и неоднократно давалъ обѣщаніе присоединиться къ лигѣ, какъ только онъ дѣйствительно сможетъ быть полезнымъ ей. Его скромность не позволяла ему особенно предаваться мечтамъ о выгодной карьерѣ.
Юный живописецъ надѣялся, что ему, можетъ быть, удастся при помощи какой-нибудь картины проникнуть во дворецъ графа Мендоца, и при всей своей бѣдности все-таки съумѣлъ достать необходимые матеріалы для большой картины. Случилось нѣчто рѣдкостное съ его талантомъ. Говорятъ, что на театрѣ комическіе актеры предпочтительно думаютъ о созданіи ролей трагическихъ; это случается обыкновенно потому, что такія мечты покоятся на заблужденіи. То же самое случилось и съ нашимъ живописцемъ, которому засѣла въ голову мысль прославиться исторической картиной, въ то время какъ онъ обладалъ величайшимъ талантомъ къ ландшафтной живописи. И такъ, онъ писалъ теперь убійство Цезаря, твердо надѣясь на полнѣйшій успѣхъ. Любовь завела Сальватора на дорогу, съ которой онъ не былъ въ состояніи свернуть. Зная, что картинный торговецъ Кортезіано, тесть Рибера, много продавалъ испанской знати, Сальваторъ напрягалъ всѣ силы, чтобы заинтересовать его собой, и дѣйствительно добился того, что знаменитый торговецъ высказалъ свое мнѣніе объ убійствѣ Цезаря. Но судьба часто бываетъ не особенно благосклонна. Торговецъ призналъ талантъ Сальватора, но не хотѣлъ и слышать о покупкѣ этой большой картины. Когда же онъ увидѣлъ въ бѣдной мастерской нѣкоторыя жанровыя картины и эскизы ландшафтовъ, онъ предложилъ Сальватору написать нѣчто въ этомъ жанрѣ, ибо на эти вещи находилось очень много покупщиковъ-любителей. Сальваторъ увидѣлъ себя низверженнымъ съ своего седьмого неба. Бѣшеная ярость охватила его. Онъ увидѣлъ свой талантъ непризнаннымъ и собственной рукой уничтожилъ произведеніе, отъ котораго ожидалъ столь выгодныхъ послѣдствій. Часами сидѣлъ онъ погруженный въ тяжелое раздумье о своей враждебной судьбѣ. Когда насталъ вечеръ, онъ поспѣшилъ на свободу, направившись быстрыми шагами по берегу морского залива. Заходящее солнце окрашивало небосводъ удивительными тонами, и великолѣпный городъ съ своими неописуемо-величественными ландшафтными окрестностями блисталъ въ лучахъ заходившаго Дневного свѣтила. Сальваторъ равнодушно смотрѣлъ на этотъ безмятежно-блистающій, свѣтлый ландшафтъ: его художественное чувство молчало, оставаясь холоднымъ къ этой чарующей картинѣ. Все болѣе и болѣе его охватывалъ внутренній разладъ, и это настроеніе вскорѣ сдѣлалось столь невыносимымъ, что Сальваторъ опять повернулъ по направленію къ городу, въ которомъ онъ часами слонялся по безчисленнымъ улицамъ и переулкамъ, желая избавиться отъ гнетущихъ мыслей.
Ужъ было совершенно темно, когда Сальваторъ неожиданно очутился предъ дворцомъ Мендоца. Какъ разъ въ это мгновеніе въ одной изъ сосѣднихъ улицъ показались носилки, несомыя четырьмя слугами въ ливреяхъ, окруженныя многочисленными факельщиками и нѣсколькими охранниками. Ворота дома были заперты. Передній факельщикъ сильно ударилъ въ ворота нѣсколько разъ мѣднымъ молоткомъ, и онѣ были отворены. Сердце Сальватора сильно стучало; онъ не помнилъ себя, узнавъ въ дамѣ, внесенной на носилкахъ во дворъ дворца, ту самую дѣвушку, образъ которой такъ сильно заполонилъ его фантазію. Дѣвушка была еще въ траурѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ одѣта съ такимъ отмѣннымъ вкусомъ, что разборчивый живописецъ отъ ея появленія пришелъ въ величайшее восхищеніе. Онъ рѣшился бы на что-нибудь большее, если бы это было прилично; теперь же онъ могъ только издали смотрѣть, какъ тотъ почти еще мальчикъ, котораго онъ съ ревностью и злостью оглядывалъ въ день похоронъ, поспѣшно сбѣгалъ по дворцовой лѣстницѣ, гдѣ на нижней площадкѣ были поставлены носилки. Молодая дѣвушка съ дѣтскимъ нетерпѣніемъ сама отворила дверцы носилокъ и поспѣшно пробѣжала нѣсколько ступеней на встрѣчу поклонившемуся ей юношѣ. Не повернувшись еще, чтобы сопровождать дѣвушку, юноша бросилъ взглядъ на носилки и на прислугу; случаю было угодно, чтобы юноша увидѣлъ стоявшаго у воротъ Сальватора. Моментально юноша узналъ его. Какъ и раньше при встрѣчѣ, взоры ихъ загорѣлись мрачной ненавистью, и рука Сальватора невольно хватилась за шпагу. Но юноша, стоя на лѣстницѣ, повелительнымъ жестомъ приказалъ затворить ворота -- и онѣ быстро захлопнулись передъ самымъ носомъ Сальватора.
Онъ былъ внѣ себя отъ униженія. Съ нимъ поступили какъ съ ничтожнымъ уличнымъ бродягой,-- и онъ не могъ ничего сдѣлать. Кто былъ этотъ безбородый мальчишка, осмѣлившійся выгнать его съ порога дома, какъ собаку? Очевидно, испанецъ, смертельный врагъ, нахальный пролазъ. Сальваторъ готовъ былъ кулаками разбить ворота, но, во время опомнившись, увидѣлъ, что такое выраженіе безсильнаго гнѣва не только было недостойно его, но, можетъ быть, сверхъ того привело бы и въ столкновеніе съ судомъ. Юный живописецъ чувствовалъ себя уничтоженнымъ. Земля горѣла подъ его ногами: онъ получилъ оскорбленіе -- и не могъ отомстить. Онъ поклялся, что не будетъ жить, если не смоетъ съ себя этой смертельной обиды.
Въ такомъ расположеніи духа онъ нежданно натолкнулся на одного знакомаго, котораго въ поспѣшности путь было не сбилъ съ ногъ. Это былъ живописецъ Аніелло Фальконе, прославившійся своими батальными картинами и изъ всѣхъ друзей независимости Неаполя считавшійся однимъ изъ самыхъ ревностныхъ членовъ "Лиги мертвыхъ". Фальконе съ удивленіемъ посмотрѣлъ на своего юнаго товарища. Считая Сальватора талантливымъ живописцемъ, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ не могъ не замѣтить, что юноша еще не установился ни въ живописи, ни въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ. Странное смущеніе, написанное на лицѣ Сальватора, удивляло опытнаго старика и подало поводъ завести разговоръ. Сальваторъ чувствовавшій самъ, что нужно собраться съ мыслями и отвлечься отъ случившагося, разговорился и вскорѣ оба живописца пошли вмѣстѣ по улицамъ города. Послѣ нѣкоторыхъ мимолетныхъ замѣчаній Фальконе обратился къ своему спутнику съ вопросомъ:
-- Знаете ли вы, что опять дѣлаются попытки ввести у насъ инквизицію? Разумѣется, въ умѣренной формѣ. Уже слѣдятъ за запрещенными сочиненіями, т. е. конечно за. такими, которыя объявляютъ войну невѣжеству и не играютъ въ руку іезуитизму. Старикъ папа Григорій должно быть опасно боленъ, и потому теперь темная сволочь во всѣхъ старыхъ притонахъ опять заволновалась, чтобы во время сподличать.
Это былъ разговоръ, встряхнувшій даже охромѣвшія мысли Сальватора. Онъ желалъ слушать Фальконе и поэтому сказалъ:
-- Въ Неаполѣ это будетъ нелегко имъ сдѣлать!
-- Ужъ сто лѣтъ тому назадъ, какъ герцогъ Толедскій вмѣстѣ съ другими испанскими драгоцѣнностями хотѣлъ подарить неаполитанскому народу и инквизицію; испанцы, кажется, забыли тогдашнюю революцію, въ которой рыбаки въ своихъ холщевыхъ штанахъ сидѣли рядомъ съ испанскою знатью въ бархатѣ и шелкѣ; что случилось тогда, можетъ повториться каждое мгновеніе. Мы терпимъ испанцевъ до тѣхъ поръ, пока они не напоминаютъ намъ слишкомъ назойливо о томъ, что мы должны ихъ терпѣть; но настанетъ минута, когда чаша терпѣнія переполнится: тогда настанетъ страшный судъ,-- сказалъ Фальконе.
Это было бальзамомъ для раны Сальватора. Сердито замѣтилъ онъ:
-- Развѣ инквизиція угрожаетъ союзу друзей отчизны?
И быстро, какъ бы торопясь, онъ прибавилъ:
-- Извините, что я говорю такъ откровенно; но вы можете быть убѣждены, что я ненавижу испанцевъ болѣе чѣмъ кто-либо Другой, клявшійся истреблять ихъ, и я самъ готовъ каждое мгновеніе дать присягу въ томъ, что моя жизнь будетъ посвящена мщенію этимъ чужеземнымъ кровопійцамъ.
Фальконе удивленно взглянулъ на молодого человѣка, въ блѣдныхъ чертахъ котораго ярко сказывалось кипѣвшее въ немъ возбужденіе.
-- Это вы серьезно говорите?-- быстро спросилъ онъ, и такъ какъ Сальваторъ отвѣчалъ только безмолвнымъ, но рѣшительнымъ кивкомъ головы, онъ продолжалъ:-- Это удобный случай, и я довѣряюсь вашей честности. У насъ сегодня вечеромъ собраніе, и вы можете разсчитывать на принятіе въ лигу, если чувствуете себя готовымъ; можно произвести пробу вашей неустрашимости. Если вы дѣйствительно желаете, то можно назначить вамъ мѣсто и часъ.
Сальваторъ, не опомнившись еще отъ сильнаго потрясенія, разбившаго его нравственно, быстро отвѣтилъ:
-- Я рѣшился и не отступлю ни передъ чѣмъ, разъ дѣло идетъ о томъ, чтобы дать исходъ ненависти къ испанцамъ.
-- Прекрасно,-- возразилъ Фальконе,-- и такъ будьте сегодня вечеромъ вблизи отъ входа въ катакомбы. Будьте тамъ ровно въ 9 часовъ, все же дальнѣйшее устроится.
Сальваторъ обѣщалъ, они ударили по рукамъ и далѣе онъ продолжалъ свой путь одинъ, не думая болѣе о перенесенномъ оскорбленіи, весь погруженный въ предстоящее посвященіе въ тайны "Лиги мертвыхъ".
Къ опредѣленному часу онъ былъ въ назначенномъ мѣстѣ. Маленькія ворота, ведшія въ катакомбу, были заперты и ничто не давало знать, что тамъ могли быть люди. Вдругъ къ нему подошелъ человѣкъ, тщательно укутанный въ мантію, посмотрѣлъ на него и, только произнеся отрывисто: "Слѣдуй за мной!", особеннымъ образомъ постучался въ ворота. Онѣ отворились, впустили людей и тотчасъ быстро захлопнулись. Нѣкоторый страхъ овладѣлъ было Сальваторомъ, но онъ постарался подавить его, дозволивъ своему проводнику вести себя въ глубь пещеры. Подземныя галлереи Неаполя походили на римскія катакомбы; созданныя самой природой въ видѣ гротовъ въ туфѣ, потомъ они были увеличены и проведены дальше человѣческими руками. Во времена гоненій на христіанъ, онѣ служили мѣстомъ для погребенія и тайными мѣстами для собраній. Неаполитанскія катакомбы не такъ многочисленны и не такъ непроницаемы, какъ римскія, но онѣ просторнѣе и потому болѣе удобны для собраній. Сальваторъ слѣдовалъ за своимъ проводникомъ по томнымъ корридорамъ, пока они, наконецъ не, очутились въ огромномъ подземельѣ.
Какое зрѣлище представилось здѣсь его глазамъ! Подземелье было скупо освѣщено. Тамъ сидѣли фантастически-одѣтыя существа и кругомъ по стѣнамъ онъ замѣтилъ бѣлыя неподвижныя фигуры, очертанія которыхъ едва можно было разобрать. Но самое ужасное находилось посрединѣ подземелья, гдѣ лежалъ убитый, истекающій кровью и изувѣченный человѣкъ. Тихій, но звучный голосъ позвалъ молодого человѣка подойти ближе и потребовалъ, чтобы онъ положилъ свою руку на трупъ. Сальваторъ съ трепетомъ повиновался; тотъ же странный голосъ продолжалъ: "Клянись, сказалъ онъ, клянись, что ты никогда не выдашь того, что здѣсь видишь теперь и что увидишь въ будущемъ!" Глубоко пораженный необычайностью всей обстановки и всего происходившаго, Сальваторъ далъ клятву.
Теперь фигуры начали подниматься и медленно ходить кругомъ. Нѣкоторыя, выступивъ изъ круга, схватили окровавленный трупъ и, прислонивъ его къ стѣнѣ, приказали Сальватору подойти ближе, чтобы взвалить на него эту непріятную ношу. Одно мгновеніе поколебался онъ повиноваться; но, не желая показаться малодушнымъ трусомъ, Сальваторъ приблизился, позволивъ взвалить на себя ужасное мертвое тѣло. Теперь онъ долженъ былъ вступить въ ряды другихъ. Таща оцѣпенѣлое, бездыханное тѣло, онъ вдругъ почувствовалъ, какъ оно словно ожило, крѣпко обхватило руками его шею, пытаясь своими ногами помѣшать его ходьбѣ. Это былъ критическій моментъ. Сальваторъ отъ испуга чуть не упалъ, но, ободрившись, быстро повернулся и сильною рукою охватилъ мнимаго мертвеца, сбросивъ его на землю. Голосъ всеобщаго одобренія достигъ его ушей, и. прежде чѣмъ онъ могъ опомниться, мрачное подземелье озарилось слабымъ свѣтомъ свѣчей.
И что же Сальваторъ увидѣлъ? Мнимый мертвецъ былъ его другъ Фальконе, такъ удивительно изуродовавшій съ помощью красокъ свое тѣло, что его можно было принять за изувѣченное, истекающее кровью. Фигуры сбросили свои покрывала, явившись достойными неаполитанцами, среди которыхъ Сальваторъ узналъ многихъ изъ своихъ друзей. Всѣ приблизились къ нему, поздравляя съ неустрашимо-выдержаннымъ испытаніемъ. Фальконе между тѣмъ исчезъ; онъ вскорѣ появился, обмывъ краски и облачившись въ обыкновенный костюмъ.
Теперь началась церемонія присяги. Предсѣдатель собранія еще разъ спросилъ молодого живописца -- твердо ли онъ рѣшился вступить въ "Лигу мертвыхъ". Когда Сальваторъ снова подтвердилъ свое непреклонное рѣшеніе, предсѣдатель, держа предъ нимъ распятіе, торжественно говорилъ, что клятва должна быть даваема на этомъ символѣ человѣческаго страданія. Громкимъ и рѣшительнымъ голосомъ Сальваторъ произнесъ послѣ этого слова ужасной присяги, которую ему подсказывалъ предсѣдатель. Сальваторъ давалъ обѣтъ ненависти къ притѣснителямъ отчизны и объявилъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, свое согласіе пожертвовать собственной жизнью, въ случаѣ измѣны данной присягѣ.
Все происшедшее глубоко потрясло молодого живописца и онъ только пугливо посматривалъ на всѣхъ присутствующихъ по очереди. Вдругъ его словно передернуло: между собравшимися членами "Лиги мертвыхъ" Сальваторъ узналъ того молодого человѣка, который при погребеніи Корнеліи Кортези отсталъ отъ родственниковъ умершей, присоединившись къ Мендоцамъ. И такъ нищій монахъ былъ тогда совершенно правъ! Въ одно мгновеніе мысли вихремъ закружились въ головѣ Сальватора; но это продолжалось не долго, ибо Фальконе пригласилъ его поближе познакомиться съ обычаями союза, къ которому онъ теперь принадлежалъ.
Немного спустя, Сальваторъ удалился изъ непріятнаго подземелья, не будучи въ состояніи долѣе оставаться тамъ. Онъ столько пережилъ въ одинъ день, что былъ придавленъ массою впечатлѣній. Онъ вдругъ почувствовалъ себя несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ, ему казалось, что онъ не можетъ долѣе жить въ Неаполѣ. Въ этотъ же вечеръ онъ рѣшилъ бѣжать. Поспѣшно пробравшись въ домъ своего дяди, сложивъ свои незначительные пожитки и повѣсивъ лютню за плечи, Сальваторъ отправился въ путешествіе. Онъ. не зналъ отдыха, пока далеко не оставилъ за собой Неаполь. Избравъ путь на Везувій, Сальваторъ поспѣшно прошелъ Резину, Портичи и другія селенія у подошвы огнедышащей горы, достигши, наконецъ, той мѣстности, о которой разсказывали, что здѣсь подъ блестящими виноградниками погребены цѣлые города, нѣкогда засыпанные горячей грязью и раскаленнымъ пепломъ Везувія. Здѣсь не было ни одного селенія. Вся плодородная мѣстность была засажена виноградной лозой, фруктовыми деревьями и благородными растеніями. Въ ночной темнотѣ, только слабо разсѣеваемой блѣднымъ мѣсяцемъ, мнилось, что все это обширное поле усѣяно трупами. А надъ ними величаво высился, словно пирамида, Везувій, изъ котораго поднимался къ небу красноватый столбъ дыму, а въ одномъ мѣстѣ блестящей полосой стекала раскаленная лава. Это было ужасное и, вмѣстѣ съ тѣмъ, грандіозное зрѣлище. Сальваторъ рѣшилъ провести остатокъ ночи въ этой исключительной обстановкѣ. При мягкости климата это не было опасно, и онъ уснулъ подъ сѣнью одного развѣсистаго дерева, имѣя подъ собой погребенное величіе погибнувшаго міра, а надъ собой Везувій, освѣщавшій мрачныя небеса зловѣщимъ заревомъ.
На другой день молодой живописецъ двинулся далѣе на югъ, по холмамъ и долинамъ, пока не достигъ Салернскаго залива. Здѣсь онъ провелъ свое дѣтство, и, при воспоминаніи объ этомъ, онъ съ горечью почувствовалъ, какъ давно уже осиротѣлъ. Никто не зналъ его тамъ. Его мать была у сестры, жившей въ бѣдности съ своимъ супругомъ. Что сталось съ его старшимъ братомъ? Жилъ ли онъ нищимъ въ Неаполѣ или погибъ уже отъ голоду и нищеты? Эта мѣстность была все также райски прекрасна. Не круто спускавшіяся высоты налегли на берегъ сверкающаго моря. Ихъ вершины порой увѣнчивались ветхими замками, свидѣтелями норманскаго владычества. Дальше, въ сторонѣ отъ берега, высились развалины храма, напоминая о величіи античнаго міра. Нельзя описать чарующей красоты этихъ благородныхъ портиковъ въ ихъ возвышенной симметріи. Величественный храмъ Посейдона, граціозный храмъ Цереры и мощная базилика стояли, какъ неувядаемые свидѣтели греческаго міра, посреди высохшей пустыни, недалеко отъ берега моря, нѣкогда омывавшаго гавань города. Сама природа измѣнилась здѣсь; гдѣ нѣкогда все цвѣло и вытягивалось въ стебель, тамъ теперь -- одна пустынная, зловредно-лихорадочная равнина,-- и только остатки твореній благороднаго генія напоминаютъ о греческомъ городѣ Посейдоніи, владѣвшемъ встарину этой страной. И все дальше шелъ безпокойный художникъ, пока не достигъ любимой Амальфи, окруженной роскошной природой и расположенной у залива того же имени. Эта мѣстность была поистинѣ благословеннымъ уголкомъ. Здѣсь Сальваторъ порѣшилъ на нѣкоторое время положить свой посохъ.