VI.

Цѣль оправдываетъ средства.

Не долго пришлось ожидать того времени когда клубы дыма, выходившаго изъ трубы всѣмъ извѣстнаго камина въ Ватиканской залѣ конклавовъ, возвѣстили собравшейся на площади св. Петра толпѣ, что избирательный бюллетень преданъ пламени и слѣдовательно новый папа избранъ. Этого извѣстія было вполнѣ достаточно для людей, во все время избранія нетерпѣливо ожидавшихъ оригинальнаго сигнала, ибо каждому хотѣлось первымъ радостно закричать "habemus" (имѣемъ), каждому хотѣлось, чтобы за нимъ это "habemus" тысячекратно повторилъ весь Римъ и чтобы оно нашло затѣмъ отголосокъ во всемъ христіанскомъ мірѣ. Новый папа! Дѣйствительно, въ тѣ времена избраніе новаго папы бывало великимъ, многознаменательнымъ событіемъ, ибо отъ личности "намѣстника Божія" на землѣ зависѣло безконечно-многое для тысячъ людей. Больше же всѣхъ новое избраніе, разумѣется, занимало жителей семихолмнаго града, которые поэтому съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ожидали подтвержденія или опроверженія своихъ предположеній.

Теперь наступали великолѣпныя торжества, всегда сопровождавшія, согласно издревле ведущемуся обычаю, избраніе новаго церковнаго главы. Безъ умолку гудѣли безчисленные римскіе колокола и толпы народа валили въ церкви, чтобы послушать съ благоговѣйной миной патеровъ, которые возносили Господу Богу благодарственныя моленія предъ богато-убранными и ярко-освѣщенными алтарями. Всѣ церковныя сокровища были выставлены толпѣ на показъ, мощи можно было ощупывать и цѣловать, грѣшники наравнѣ съ праведниками радовались всеобщей индульгенціи. Кромѣ того, по улицамъ шествовали процессіи; сельскія общества музыкантовъ въ ихъ живописныхъ костюмахъ странствовали по городу и на всемъ вообще лежалъ отпечатокъ полной праздничной радости.

Ликующее чувство безпредѣльнаго восторга обуяло всѣхъ, когда вновь избранный папа, принявшійся имя Урбана VIII, окруженный кардиналами, показался на балконѣ церкви св. Петра и благословилъ въ первый разъ несмѣтную массу народа, тѣсно-толпившуюся внизу, на площади. Тотъ моментъ, когда это волнующееся море головъ пало ницъ, дабы принять благословеніе, какъ для Барберини, такъ и для Беллярмина былъ первой присягой въ вѣрности и вмѣстѣ съ тѣмъ началомъ ихъ соединеннаго деспотичнаго господства. Но что этотъ моментъ для одной маленькой группы людей, которые съ искреннимъ чувствомъ пали на колѣна, дабы наравнѣ съ другими получить благословеніе, могъ сдѣлаться источникомъ несказанныхъ бѣдствій и горя, никто изъ нихъ не предчувствовалъ. Это былъ кружокъ, образовавшійся вокругъ знаменитаго флорентійскаго математика Галилея. Кромѣ нѣсколькихъ старыхъ друзей великаго ученаго, здѣсь былъ одинъ и новый ревностный, молодой послѣдователь, уже успѣвшій подружиться съ Вивіани. Это былъ Еванджелиста Торичелли, занимавшійся въ Римѣ у Бенедетто Кастелли и подававшій большія надежды. Галилей былъ совершенно спокоенъ, ибо если въ своемъ новомъ твореніи онъ бичевалъ и насмѣхался надъ мнѣніями церкви, то никогда не имѣлъ въ виду личностью Симилиціо намекать на своего покровителя Барберини; поэтому-то Галилей и не могъ даже предчувствовать какой подвохъ ему готовитъ его злѣйшій врагъ, пользуясь этимъ обстоятельствомъ. Съ радостнымъ чувствомъ смотрѣлъ Галилей на возвышеніе своего покровителя, не подозрѣвая надвигавшейся грозовой тучи; съ гордостью и взоромъ полнымъ надеждъ, смотрѣлъ и Бернардо Спинелли на своего родственника, благословляющаго рука котораго должна была счастливо направить судьбу талантливаго живописца. Если бы юный живописецъ былъ менѣе простодушенъ и менѣе несамолюбивъ, умѣлъ бы пользоваться обстоятельствами: онъ. можетъ быть, въ это мгновеніе занималъ бы уже видное положеніе, но ему больше было по душѣ общество Галилея и Цециліи. И Вивіани, вмѣстѣ съ юнымъ Торичелли, и старые римскіе друзья великаго флорентійскаго ученаго -- всѣ были такъ полны надеждъ и лучезарной ясности, что въ ихъ душахъ не было мѣста и легкой тѣни отъ надвигавшейся мрачной тучи.

Бернардо ожидалъ, что двоюродный дядя приметъ его на этихъ дняхъ, потому что онъ уже увѣдомилъ его о желаніи имѣть свиданіе. Галилей также былъ увѣренъ, что новый папа въ скоромъ времени дастъ согласіе на аудіенцію въ своихъ покояхъ. Если каждый изъ нихъ въ глубинѣ своей души взиралъ на стоящаго на балконѣ человѣка, ожидая отъ него всевозможныхъ милостей,-- то было ли удивительно, если Цецилія, смотрѣвшая на него глубоко-вѣрующимъ взоромъ, дѣйствительно почитала въ немъ намѣстника Божія, который владѣетъ ключами отъ вратъ вѣчнаго блаженства и отъ вратъ адовыхъ? Если она видѣла въ величественной церкви св. Петра новаго папу всего въ золотѣ, въ тіарѣ на достопочтенной головѣ, несомаго на позолоченныхъ носилкахъ среди благоговѣйно склонившейся толпы, если затѣмъ видѣла его совершающимъ богослуженіе на главномъ алтарѣ въ облакахъ кадильнаго дыма; среди великолѣпнаго пѣнія: "Осанна", то могъ ли онъ ей не показаться чѣмъ-то въ родѣ божества, могъ ли не показаться существамъ, отъ котораго дѣйствительно зависитъ вершеніе судебъ человѣческихъ?

Дѣйствительно надежды Бернардо и Галилея, казалось, исполнились, потому что на ихъ желаніе получить аудіенцію вскорѣ пришелъ утвердительный отвѣтъ. Могли ли они предполагать, что ихъ ожидаетъ совершенно оффиціальная встрѣча и что, какъ племянникъ, такъ и другъ не найдутъ въ новомъ папѣ неизмѣнно-благосклоннаго покровителя? Они были очень пріятно поражены, когда Бернардо получилъ извѣстіе о томъ, въ какой день желаетъ его принять дядя и, вмѣстѣ съ тѣмъ обнаружилось, что Галилей долженъ явиться въ Ватиканъ въ тотъ же день, но только нѣсколькими часами позже юнаго живописца. Это извѣстіе еще болѣе усилило ихъ радостную увѣренность, а Цецилія увидѣла въ этомъ, какъ бы особое предопредѣленіе свыше и это предопредѣленіе въ глубинѣ своего благодарнаго сердца она приписывала Мадоннѣ, къ которой ежедневно прибѣгала съ пламенной молитвой.

Вечеромъ, на другой день послѣ полученія радостнаго извѣстія, въ Римѣ была большая иллюминація, которая, обыкновенно, заканчивала празднества по поводу избранія новаго папы. Были употреблены всѣ старанія, чтобы устроить блестящую потому времени иллюминацію и церковь св. Петра, до самаго шпица украшенная разноцвѣтными шкаликами, являлась центромъ всего блистательнаго зрѣлища. На улицахъ опять кипѣли толпы радостнаго народа, особенно же на большомъ плацу предъ церковью св. Петра и предъ Ватиканомъ. Подвижная натура итальянцевъ, веселость которой особенно ярко сказывается въ этой любви къ народнымъ увеселеніямъ, при подобномъ случаѣ развернулась совсѣмъ нараспашку, и такъ какъ ожиданія всѣхъ партій съ избраніемъ Барберини удовлетворились, то никакой диссонансъ не нарушилъ гармоничнаго завершенія праздничныхъ дней. Галилей и его друзья также гуляли по иллюминаціи. Слѣдующее утро они встрѣтили въ радостной надеждѣ, ибо обѣ аудіенціи въ Ватиканѣ должны были оказать важное вліяніе на ихъ осуществленіе.

Утомленный событіями послѣднихъ дней, новый папа сидѣлъ на слѣдующее утро въ своихъ жилыхъ покояхъ, ожидая посѣщенія своего племянника Бернардо Спинелли. Перенеся печальную необходимость торжественныхъ пріемовъ иностранныхъ князей и пословъ, также какъ и поздравленій со стороны своихъ подчиненныхъ, Барберини страстно желалъ увидѣть около себя близкаго родственника, относительно котораго можно было бы быть увѣреннымъ, что онъ смотритъ на Барберини не только какъ на всемогущаго папу, но и какъ на всѣми уважаемаго представителя извѣстной фамиліи. Барберини всегда съ особенной любовью относился къ своей племянницѣ Еленѣ, онъ никогда не терялъ ее изъ виду и вспоминалъ съ удовольствіемъ то время, когда еще она была прелестнымъ ребенкомъ. Его очень заинтересовало, что сынъ Елены обнаружилъ страстную наклонность къ искусству; горько обманувшись въ Галилеѣ, онъ думалъ найти утѣшеніе въ своемъ племянникѣ.

Барберини очень обрадовался, увидя вошедшаго молодого человѣка, произведшаго своимъ скромнымъ видомъ очень выгодное впечатлѣніе. Черты его лица имѣли поразительное сходство съ чертами лица матери, являя собой вмѣстѣ съ тѣмъ и характерныя особенности фамиліи Барберини. Глаза, ротъ, словомъ вся фигура -- пробудили въ сѣдомъ папѣ почти отеческія чувства. Такимъ образомъ обстоятельства не могли быть болѣе благопріятны для молодого человѣка.

Согласно обычаю Бернардо палъ ницъ, поцѣловалъ правую ногу своего дяди. Послѣдній сначала благословилъ его, а затѣмъ, приблизивъ къ себѣ голову юноши, поцѣловалъ его въ лобъ.

-- Сердечно радъ видѣть тебя, сынъ моей любимой племянницы Елены,-- сказалъ папа особенно нѣжнымъ тономъ и тотчасъ прибавилъ:-- давно ли ты въ Римѣ?

-- Случаю угодно было,-- отвѣчалъ Бернардо,-- чтобы я прибылъ сюда, какъ разъ къ тому, когда вашъ предшественникъ, папа Григорій, пересился въ вѣчность и когда святой соборъ кардиналовъ началъ свои засѣданія для избранія новаго папы. Я долженъ былъ обуздывать свое нетерпѣніе, дожидаясь, пока мнѣ удастся привѣтствовать ваше святѣйшество. Теперь я могу это сдѣлать съ сердцемъ, преисполненнымъ глубокимъ уваженіемъ и искренной радостью.

-- Очень благодаренъ, любезный племянникъ,-- возразилъ Урбанъ, расположеніе котораго къ молодому человѣку возростало съ каждой минутой.-- Мнѣ очень пріятно, что мое теперешнее положеніе позволяетъ мнѣ еще больше, чѣмъ раньше, покровительствовать тебѣ. Ты мнѣ очень нравишься, и я извѣщу твоихъ родителей, что желаю принять на себя устроеніе твоего будущаго и настоящаго счастья. Ты вѣдь любишь искусство и хочешь посвятить себя занятіямъ живописью? Я, конечно, не порицаю этой любви и не буду становиться тебѣ поперекъ дороги, но какъ мой племянникъ. ты могъ бы избрать себѣ болѣе высокую цѣль жизни; вѣдь если я не хочу съ самого начала предоставить всему дому Барберини всѣ матеріальныя выгоды своего положенія, то все-таки моя обязанность возвыситъ достоинство и значеніе членовъ этого дома, доставивъ имъ средства для достиженія высшихъ должностей. Итакъ, не торопясь, подумай хорошенько и пріучи себя къ мысли, что твое честолюбіе должно преслѣдовать самыя смѣлыя цѣли.

-- О, дорогой дядя,-- возразилъ взволнованный Бернардо,-- какъ мнѣ благодарить васъ за ваши благожеланія. Ваша благосклонность есть драгоцѣннѣйшій даръ, который только могли послать мнѣ небеса и если, какъ мнѣ думается, вы встрѣтите одного человѣка, который тоже надѣется на вашу милость и котораго я еще во Флоренціи успѣлъ узнать и оцѣнить, съ уваженіемъ и благосклонностью, то моя благодарность Провидѣнію будетъ еще больше, еще горячѣе. Вы его увидите сегодня и, можетъ быть, если позволятъ его собственныя важныя дѣла, онъ разскажетъ вамъ въ силу какихъ обстоятельствъ я сблизился съ нимъ, выслушайте же его благосклонно, дорогой дядя, это моя первая просьба къ вамъ, будьте моимъ благодѣтелемъ, моимъ покровителемъ въ этомъ дѣлѣ, которое такъ близко моему сердцу.

Урбанъ удивленно взглянулъ на юношу и спросилъ:

-- О комъ ты это говоришь?..

-- Я говорю о Галилеѣ,-- отвѣчалъ Бернардо,-- но я вижу, что ваше чело омрачается; я очень хорошо знаю, что у него есть поблизости отъ васъ одинъ могущественный врагъ, и Галилей придетъ сюда отчасти для того, чтобы лично искать у васъ справедливости. Конечно, это удастся ему, потому что вы на самомъ дѣлѣ столь же великодушны, какъ я и слышалъ отъ него.

-- Чего же онъ хочетъ?-- рѣзко спросилъ Урбанъ.-- Если онъ сдѣлаетъ, вѣдь это будетъ лицемѣріе. Не называй больше, пожалуйста, его имени: онъ навсегда потерялъ мою дружбу!

Бернардо не вѣрилъ своимъ ушамъ. Остолбенѣлый, онъ посмотрѣлъ въ лицо сердитому папѣ. Урбанъ совершенно другимъ тономъ продолжалъ:

-- Ты не знаешь человѣка, о которомъ просишь. Я высоко цѣнилъ его, но онъ меня, своего лучшаго друга, постыдно предалъ.

Бернардъ ничего не зналъ о случившемся.

-- Конечно, дядя,-- сказалъ онъ,-- васъ обманули его враги. На чемъ вы основываете свои подозрѣнія?

-- О,-- возразилъ Урбанъ,-- и мнѣ трудно было повѣрить подобной низости, но имѣющіяся налицо доказательства исключаютъ возможность всякой ошибки.

Бернардо былъ уничтоженъ. До своей юности онъ не могъ еще понять всей громадности бѣдствія, которое угрожало Галилею и вмѣстѣ ему, и его возлюбленной Цециліи. Въ это мгновеніе онъ только чувствовалъ, что его дядя, котораго онъ едва узналъ и который сначала высказалъ столько расположенія, въ чемъ-то подозрѣваетъ Галилея, сдѣлавшагося для Бернардо изъ-за Цециліи вторымъ отцомъ. Теперь рушились всѣ надежды пылкаго благороднаго юноши, осуществленіе которыхъ зависѣло отъ новаго папы. Въ его сердцѣ оставалось только одно пламенное желаніе: для него ничего не значили бы почести и богатство, если бы онъ долженъ былъ отказаться отъ исполненія этихъ желаній. Еще нѣсколько минутъ том)' назадъ онъ въ порывѣ благодарности хотѣлъ открыть дядѣ сладкую тайну своей любви, но теперь его сердце судорожно сжалось и когда онъ взглянулъ на мрачную физіономію папы, въ его душѣ закипѣла злоба. Онъ долженъ былъ по мѣрѣ силъ и возможности защищать свое драгоцѣннѣйшее сокровище противъ враждебныхъ силъ. Боже, какая перемѣна! Онъ еще не разобрался въ причинахъ, враждебно-настроившихъ папу противъ Галилея, и и могъ снова возвратиться къ прежнему благодушному настроенію, перемѣнивъ свой гнѣвъ на страстную мольбу, если бы въ это самое мгновеніе не откинулась тяжелая дверная завѣса, показавъ высокую фигуру вошедшаго Беллярмина.

Согласно постановленію; не самъ папа, а Беллярминъ, назначенный для Рима кардиналомъ-инквизиторомъ, долженъ былъ принимать жалобу Галилея; поэтому Беллярминъ и явился къ назначенному для него часу.

Едва Бернардо увидѣлъ кардинала знакомаго ему еще по Флоренціи, какъ тотчасъ же понялъ, гдѣ нужно искать разрѣшенія загадки, и вся его злоба обратилась на вошедшаго. Не будучи въ состояніи обуздать свое возбужденіе, онъ вскричалъ:

-- Что мнѣ еще спрашивать, кто оклеветалъ благороднаго Галилея? Вотъ онъ -- налицо, пытавшійся еще во Флоренціи съ помощью позорныхъ подвоховъ погубить Галилея и закончивающій свое низкое дѣло здѣсь, въ Римѣ.

Эти слова, какъ Урбана, такъ и Беллярмина привели въ крайнее негодованіе. Послѣдній сказалъ:

-- Неужели папа можетъ терпѣть, чтобы въ его присутствіи такъ неслыханно осмѣливались оскорблять вѣрнѣйшихъ слугъ церкви?

Урбанъ самъ былъ въ высшей степени разгнѣванъ, въ присутствіи же Беллярмина окончательно вышелъ изъ себя.

-- Берегись,-- закричалъ онъ Бернардо,-- ты еще не знаешь, но скоро узнаешь, что значитъ мой гнѣвъ.

При этомъ онъ строго и сурово взглянулъ на племянника, который, не помня себя, рѣзко отвѣчалъ:

-- Дядя, что это съ вами? Вы столь кроткій и благородный, исполнены ненависти и злобы противъ человѣка...

Но папа не далъ ему договорить.

-- Для такого человѣка,-- возразилъ онъ,-- моя снисходительность не можетъ придумать пощады, потому что онъ заплатилъ за мою снисходительность измѣной.

Но эти слова только больше зажгли волненіе въ крови юноши, который былъ убѣжденъ въ благородномъ образѣ мыслей Галилея.

-- Это невѣроятно,-- вскричалъ онъ,-- васъ обманули, желая только обвинить его. Его хотятъ погубить и поэтому, подстрекая васъ противъ него, стараются лишить самой прочной опоры.

Такой разговоръ, особенно же въ присутствіи кардинала, для Урбана былъ невыносимъ.

-- Замолчи!-- грозно вскричалъ папа,-- я приказываю тебѣ, дерзкій мальчишка! Ты долженъ прекратить знакомство съ Галилеемъ, иначе -- конецъ моему терпѣнію.

-- При всемъ должномъ къ вамъ уваженіи и послушаніи, котораго вы можете ожидать отъ меня, я все-таки никогда не сдѣлаю того, за что мнѣ придется отвѣчать передъ своей совѣстью; я никогда не позволю себѣ и подумать о томъ, чтобы оскорбить столь великодушнаго человѣка и столь замѣчательнаго ученаго, какъ Галилей,-- возразилъ Бернардо.

Теперь вмѣшался въ разговоръ и Беллярминъ.

-- Неразумно,-- сказалъ онъ,-- такого молодого неопытнаго человѣка предоставлять самому себѣ. Пылкость можетъ повергнуть его въ опасность и поэтому необходимо за его поступками строго надзирать.

Если къ своему дядѣ у Бернардо все еще оставались въ душѣ слѣды нѣкотораго уваженія, то по отношенію къ кардиналу онъ чувствовалъ только глубокое презрѣніе. Смѣло онъ сдѣлалъ къ нему шагъ и сказалъ:

-- Вы думаете, что я говорю объ этомъ дѣлѣ, ничего въ немъ не понимая, ибо я еще неопытенъ и мало знающъ въ наукѣ, будьте же увѣрены, что у меня достаточно способностей, чтобы оцѣнить заслуги Галилея; еще во Флоренціи, гдѣ я публично напалъ на наглаго монаха, пришлось мнѣ убѣдиться, что вы ненавидите Галилея, ибо онъ служитъ истинѣ, ибо онъ больше васъ. Поэтому только вы и стараетесь погубить его!

Затѣмъ, обращаясь къ Урбану, онъ сказалъ:

-- Неужто, желая покровительствовать искусству, вы все-таки думаете, что можно побѣдить и скрыть истину? Вѣдь истина и красота неразрывно связаны одна съ другой. Неужто я могу трусливо покинуть благороднаго Галилея теперь, когда ему плетутся коварныя сѣти, когда его здѣсь въ Римѣ ожидаетъ погибель?

-- Я не въ силахъ больше терпѣть,-- сказалъ Урбанъ,-- чтобы ты имѣлъ сношенія съ врагомъ церкви и я съумѣю прекратить это знакомство.

-- Дѣлайте, что вамъ угодно,-- возразилъ до крайности возбужденный Бернардо,-- но будьте увѣрены, что я останусь вѣренъ своему убѣжденію и измѣнить ему заставитъ меня только насиліе!

Съ этими словами Бернардо бросился вонъ изъ покоевъ папы, поспѣшно покинулъ Ватиканъ, не глядя ни направо, ни налѣво, но ища только свободы, ибо, казалось, онъ готовъ былъ задохнуться отъ волненія.

Урбанъ и Беллярминъ нѣкоторое время смущенно молчали. Папа глубоко вздохнулъ, на душѣ у него было тяжело и онъ чувствовалъ необходимость принять мѣры противъ своего племянника. Беллярминъ замѣтилъ это и чтобы привести къ концу борьбу въ душѣ папы, онъ подойдя къ нему, энергично сказалъ:

-- Неужто можно намъ оставаться спокойными ничего не предпринимая, послѣ такихъ заносчивыхъ рѣчей этого мальчишки? Не забывай папа Урбанъ, что такая горячая голова не задумается ни передъ чѣмъ и для спасенія человѣка можетъ поднять даже возстаніе; вѣдь Бернардо не только Галилея высоко чтитъ, какъ знаменитаго ученаго, но и страстно влюбленъ въ его дочь. Еще во Флоренціи мнѣ было извѣстно, что онъ знакомъ съ нею и нарисовалъ съ нея картину. Не опускай изъ виду, что въ такихъ молодыхъ лѣтахъ любовь овладѣваетъ всѣмъ существомъ и что нѣтъ такого безумнаго поступка, на который бы человѣкъ не рѣшился ради блага или обладанія возлюбленной.

Урбанъ утвердительно кивнулъ головой, но угнетенное настроеніе все еще не покидало его и онъ въ полголоса проговорилъ:

-- Куда влечетъ меня помимо моей воли слѣпая судьба? Долженъ ли я поступить съ нимъ насильственно, чтобы удалить его изъ Рима? Что дѣлать?

-- Отдай его въ мои руки,-- сказалъ Беллярминъ,-- я постараюсь сдѣлать его безвреднымъ, не подвергая его опасности. Въ самомъ крайнемъ случаѣ онъ будетъ арестованъ, пока мы не покончимъ съ дѣломъ Галилея.

-- Пусть будетъ такъ,-- сказалъ Урбанъ съ тяжелымъ вздохомъ.

Беллярминъ былъ уже готовъ кликнуть одного изъ своихъ подчиненныхъ, чтобы отдать необходимыя предписанія и приказанія, какъ вдругъ доложили, что Галилей давно уже пришелъ и очень желаетъ видѣть его святѣйшество.

Съ явными признаками гнѣва и замѣшательства поднялся Урбанъ и сказалъ:

-- Еслибы я даже захотѣлъ, то теперь я рѣшительно не могу его видѣть. Тебѣ я препоручаю все и то, что ты рѣшишь по этому дѣлу, съ тѣмъ я и соглашусь.

Съ этими словами онъ удалился, благодаря въ глубинѣ души Бога за то, что онъ послалъ ему въ лицѣ Беллярмина такую сильную опору. А Беллярминъ между тѣмъ успѣлъ уже отдать нѣсколько приказаній относительно надзора за молодымъ живописцемъ, съумѣлъ при этомъ выбрать такихъ людей, на которыхъ можно было положиться, что они сдѣлаютъ Бернардо бевреднымъ, даже еслибы онъ рѣшился на всякія крайности.

Галилей пришелъ въ Ватиканъ въ сопровожденіи своего ученика Вивіани и долго долженъ былъ въ передней дожидаться аудіенціи. Тревога уже прокралась въ сердце ученаго во время его долгихъ ожиданій, но послѣ того, какъ Бернардо вдругъ крайне взволнованный промчался мимо, не замѣчая ни его, ни Вивіани, тревога перешла въ значительный страхъ. Ни его дочь Цецилія, ни его ученикъ Вивіани не предчувствовали, какъ въ послѣдніе дни онъ упалъ духомъ, какъ глубоко скорбѣло его сердце. Тосканскій посланникъ извѣстилъ его о назначеніи бывшаго архіепископа флорентійскаго верховнымъ инквизиторомъ, и съ другихъ сторонъ дѣлались ему предостереженія. Онъ вынужденъ былъ посѣтить нѣкоторыхъ кардиналовъ, интересовавшихся его изслѣдованіями. Въ ихъ числѣ былъ и графъ Эйтельфридрихъ Гогенцолернъ, пріятельски уговаривавшій Галилея не противорѣчить требованіямъ церкви. Между французскимъ и испанскимъ правительствомъ были жестокія несогласія. Франція покровительствовала всякимъ свободнымъ движеніямъ, чтобы ловить въ мутной водѣ рыбу; Испанія же всегда стояла за суровыя мѣры. Кардиналъ Филомарино, неаполитанскій архіепископъ, имѣлъ очень тяжелое мѣсто. Онъ зналъ, что всѣ боялись введенія въ Неаполѣ инквизиціи, ибо горючіе матеріалы были налицо и нуженъ былъ только поводъ для того, чтобы вспыхнула революція, на подобіе Толедской. Самъ кардиналъ былъ высокоуважаемъ неаполитанскимъ народомъ за его осторожный образъ дѣйствія, но перемѣны въ Римѣ внушали ему опасенія. Онъ зналъ также, что Галилей имѣлъ въ Неаполѣ большую партію приверженцевъ и что тамъ слѣдятъ заходомъ его процесса.

Наконецъ, Галилей былъ принятъ, но онъ не начиналъ разговора, видя передъ собой не своего покровителя Урбана, а смертельнаго врага Беллярмина. Произошла пауза, во время которой оба смѣрили другъ друга ледянымъ взоромъ, затѣмъ началъ Беллярминъ:

-- Вы удивлены, что такъ неожиданно встрѣтили меня здѣсь?

-- Дѣйствительно,-- отвѣтилъ Галилей,-- я желалъ видѣть его святѣйшество, а не васъ.

Беллярминъ сѣлъ въ кресло и спокойно продолжалъ:

-- Святой отецъ поручилъ мнѣ принять васъ, ибо дѣло, ради котораго вы пріѣхали въ Римъ, уже разсмотрѣно, зрѣло обдумано и передано на судъ инквизиціи. Ваше послѣднее твореніе, разговоръ объ ученіи Коперника истолкованы, какъ возстаніе противъ церкви и вы должны будете отдать въ этомъ отчетъ. Если вы желаете передать что-нибудь святому отцу въ свою защиту, то я здѣсь вмѣсто него, и требую, чтобы вы говорили.

Галилей чувствовалъ себя глубоко-оскорбленнымъ. Возмущенное чувство подавило въ немъ голосъ благоразумія, онъ потерялъ всякую способность осторожнаго разсчета и весь отдался настроенію минуты. Онъ надѣялся встрѣтить своего покровителя и нашелъ смертельнаго врага. Онъ ненавидѣлъ кардинала въ это мгновеніе больше, чѣмъ когда-либо, и онъ не могъ воздержаться, чтобы не отвѣтить ему презрительно.

-- Вамъ -- я ничего не скажу, кардиналъ.

Такой отвѣтъ сильно уязвилъ Беллярмина и онъ замѣтилъ:

-- А я долженъ вамъ многое сказать. Вы очень хорошо помните, какъ еще во Флоренціи вы требовали отъ меня снятія запрета съ коперникова ученія и когда я отказалъ вамъ въ этомъ, вы чѣмъ-то угрожали мнѣ. Вы ищите борьбы -- прекрасно! Она есть у васъ. Если бы вамъ захотѣлось миролюбиво уладить ваше дѣло, то теперь уже поздно, и я снова торжественно подтверждаю вамъ, что ученіе, которое вы осмѣливаетесь защищать, признано еретическимъ.

Галилей все еще не терялъ вѣры въ успѣхъ своего дѣла, ибо онъ не могъ, знать на что согласился папа Урбанъ.

-- Развѣ здѣсь судъ?-- спросилъ Галилей,-- но гдѣ же мои судьи? И предъ судомъ я повторю, что ничего не могу сказать.

-- Отлично, чего вы требуете, то и получите,-- сказалъ Беллярминъ и направился въ одну изъ сосѣднихъ комнатъ отдать Дежурному офицеру какое-то приказаніе.

Возвратясь, онъ не говорилъ ни слова, пока не вошелъ офицеръ съ нѣсколькими солдатами. Затѣмъ, обратясь къ офицеру, онъ сказалъ:

-- Вотъ Галилей, вашъ арестантъ.

Послѣ этого Галилей былъ арестованъ. Онъ вдругъ почувствовалъ всю важность опасности, въ которой находился. Теперь, конечно, оставалось только съ твердостью перенести послѣдствія ареста. Онъ зналъ, что Вивіяни ожидаетъ его въ передней, и Утѣшался мыслью, что по крайней мѣрѣ хотя этотъ ученикъ остается защитой Цециліи. Вивіани замѣтилъ уже, что дѣло не ладно; Галилей же, выведенный изъ папскихъ покоевъ арестованнымъ и, увидя своего ученика, бросился къ нему на встрѣчу, разсказалъ въ короткихъ словахъ о происшедшемъ, со слезами провалъ ему руки и умолялъ поберечь Цецилію, ибо его заточеніе не можетъ быть продолжительнымъ.

Между тѣмъ, Бернардо спѣшилъ во дворецъ тосканскаго посланника, гдѣ остановился Галилей съ своей дочерью. Важность текущаго момента тяжелымъ бременемъ легла на заботливую душу Цециліи, и она съ благоговѣйнымъ чувствомъ, въ отведенной ей комнатѣ, склонилась въ молитвѣ передъ маленькимъ алтаремъ, надъ которымъ висѣло изображеніе скорбящей Богоматери. Событія послѣднихъ дней поселили въ ней увѣренность въ оправданіи отца, и она тѣмъ болѣе предавалась вновь воскресшей надеждѣ на счастливую будущность, чѣмъ глубже вникала въ смыслъ сегодняшняго дня. Отъ разговора ея отца съ папой зависѣла не только судьба ея земного благополучія, но и судьба въ будущей жизни. Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ опустилась она на колѣни, быстро перебирая четки и дѣлая величайшее усиліе для того, чтобы сосредоточить разбѣгавшіяся мысли на молитвѣ, которую шептали ея губы. Но послышавъ вблизи себя шумъ, она быстро вскочила, думая, что наконецъ-то настаетъ вождѣленный моментъ, о которомъ она такъ молила Пречистую Дѣву.

На лѣстницѣ послышались быстрые шаги и въ комнату влетѣлъ взволнованный Бернардо. Племяннику новаго папы повсюду были открыты двери. Цецилія поспѣшила къ нему на встрѣчу и чуть не лишилась чувствъ,-- такъ было печально его лицо, такъ дико и грозно блистали его глаза. Онъ самъ еще не предчувствовалъ, что судьба Галилея могла принять такъ быстро и такой дурной оборотъ, но онъ хотѣлъ предостеречь, приготовиться и быть вмѣстѣ, если внезапно налетитъ бѣда. Въ своемъ поспѣшномъ бѣгствѣ изъ папскихъ покоевъ-Бернардо не обратилъ вниманія ни на Галилея, ни на Вивіани; теперь же, одумавшись и вспомнивъ о происходившей аудіенціи, онъ понялъ, что нужно пощадить Цецилію и не раскрывать ей всей опасности. Какъ безумный летѣлъ онъ къ ней, пока не нашелъ успокоеніе въ ея чистыхъ объятіяхъ. Теперь онъ встряхнулъ съ себя давившее его иго и могъ спокойно предаться блаженной минутѣ, хотя бы надъ нимъ рѣяли мстительныя фуріи.

Напрасно было бы разубѣждать Цецилію въ томъ, что ея отцу угрожаетъ опасность. Что могло быть краснорѣчивѣе этого неожиданнаго появленія въ ея комнатѣ смущеннаго, взволнованнаго и разстроеннаго Бернардо? Онъ согласился, что положеніе Галилея было опасно, ибо изъ разговора съ папой, къ сожалѣнію, выяснилось, что послѣдній сердится на ученаго и отказывается отъ всякаго покровительства ему. Въ поспѣшномъ бѣгствѣ изъ Ватикана Бернардо не видѣлъ ни отца, ни Вивіани, торопясь только сюда, къ ней, на случай если что-нибудь произойдетъ. Онъ просилъ свою возлюбленную быть покойной, не предаваться преждевременнымъ опасеніямъ, теперь онъ здѣсь, а вскорѣ возвратятся Галилей съ Вивіани, тогда они обдумаютъ, что дѣлать и, можетъ быть, самымъ умнымъ будетъ быстрый отъѣздъ отсюда. Онъ уже не заикался о томъ, что всѣ его завѣтныя мечты рушились: всѣ помыслы его были заняты заботами о Цециліи и объ ея безопасности.

Не успѣли они еще подѣлиться всѣми новостями, какъ вошелъ Вивіани. Онъ зналъ, что скрытность въ его разсказѣ не могла помочь и поэтому разсказалъ откровенно о всемъ случившемся и передалъ, кромѣ того, порученіе Галилея.

Цецилія, конечно, совершенно растерялась. Громко рыдая, она упала на грудь Бернардо, не проронивъ ни слова.

Юный живописецъ, скрежеща зубами отъ бѣшенства, прижималъ ее къ своему сердцу и нашептывалъ:

-- Вотъ она справедливость! Плачь, плачь, моя бѣдная. О если бы у меня были женскія слезы, которыя могли бы облегчить мнѣ грудь! Теперь же жажда мести душитъ меня и гложетъ мое сердце.

Вся заплаканная Цецилія боязливо взглянула въ лицо Бернардо, спросивъ:

-- Что же будетъ теперь съ моимъ отцомъ? Не думай обо мнѣ,-- молила она, и ея большіе темноголубые глаза повторяли эту просьбу,-- въ этомъ домѣ я въ полной безопасности, еслибы только его никогда не покидалъ отецъ! Скажи, что же теперь съ нимъ будетъ?

-- Не знаю, что будетъ,-- отвѣчалъ Бернардо,-- но будь увѣрена, что я приму всѣ мѣры, чтобы спасти его. Дороже всего для тебя спокойная увѣренность, и я клянусь, что освобожу твоего отца, буду безсчетно рисковать своей жизнью и взбунтую весь Римъ.

-- Ты хочешь его освободить,-- возразила Цецилія, и ея мысли начали путаться отъ страха,-- насильно освободить его, чтобы васъ обоихъ предали анаѳемѣ, какъ враговъ церкви? Ты говоришь о спасеніи? Вѣдь только я, я могла его спасти, но я забыла объ этомъ, думая все только о тебѣ, я пренебрегла своими святыми обязанностями и ты теперь видишь, какая Божія кара обрушилась на насъ.

Слабый лучъ надежды, казалось, опять потухъ въ душѣ бѣдной дѣвушки, и тщетно пытался Бернардо отвлечь Цецилію отъ мрачныхъ думъ.

-- Мнѣ стало понятно,-- сказала она,-- что темныя силы овладѣли душой моего отца съ того ужаснаго дня во Флоренціи, когда мнѣ Про это было сказано на исповѣди; тогда же я рѣшила молиться о спасеніи его души, всецѣло посвятивъ себя Богу и отрекшись всякаго земнаго счастья. По вдругъ явился ты -- и я тщетно противилась чарамъ, которыми ты обольстилъ меня. Могла ли я предчувствовать, что вѣчный врагъ человѣчества, доведшій до погибели моего отца, прельститъ и меня,-- могла ли я не довѣрять твоему взору, твоимъ словамъ? Ахъ, по своей женской слабости я видѣла лишь райскія блаженства, не замѣчая опутывавшихъ меня сѣтей ада.

Бернардо лихорадочно дрожалъ. Его приводило въ отчаяніе, что душу Цециліи опять начали терзать мучительныя картины. Обращаясь къ ней, онъ любовно сказалъ:

-- Ты очень взволнована, Цецилія, успокойся, отгони отъ себя эти фальшивыя химеры, мы не поддадимся этимъ темнымъ силамъ.

Но Цецилія возразила:

-- Нѣтъ, Бернардо, ты самъ, того не зная, отдаешься въ руки искусителю. Мы окончательно потеряны. Отца обличили въ еретичествѣ, и теперь уже невозможно спасти его. Вспомни только Джіордано Бруно. Давно уже развѣянъ прахъ его, но до сихъ поръ костры, цѣпи и висѣлицы стоятъ въ ожиданіи новаго еретика.

Говоря это, она смотрѣла куда-то въ пространство и, казалось, что ей чудится нѣчто ужасное.

-- Видишь,-- бредила она наяву,-- они ведутъ его туда! Вѣдь ты знаешь его, вѣдь ты встрѣчалъ эти кроткія, нѣжныя черты? Смотри, какъ онъ спокойно и увѣренно идетъ туда, въ то время какъ тупая чернь глазѣетъ на него съ холоднымъ любопытствомъ, изрыгая то ругательства, то даже проклятія; видишь -- монахи бормочутъ тихую молитву. Вотъ они крѣпко связали его, приблизили факелъ, взвилось пламя, дымъ окуталъ уже старика,-- спасите, спасите, онъ умираетъ, мой отецъ умираетъ, о спасите же!

Цецилія, какъ снопъ, упала бы на землю, если бы Бернардо не принялъ ее на свои руки. Онъ стоялъ совершенно потерянный и оба они съ Вивіани не знали, что дѣлать съ несчастной. Цецилія, наконецъ, опомнилась, но ея воображенію долго еще рисовалась эта ужасная, душу терзающая картина.

-- Но это еще не все,-- опять начала она,-- вмѣсто того, чтобы повергнуться во прахъ, молясь о спасеніи души отца, я думала о любви и наслажденіяхъ. Слышишь ли адскій язвительный смѣхъ, видишь ли ты это ужасное вѣчное пламя? Онъ умеръ богоотступникомъ, и мнѣ нельзя уже спасти души его.

Бернардо не могъ дольше переносить этихъ страданій.

-- Если я говорю, что онъ невиновенъ,-- сказалъ онъ ей,-- то развѣ тебѣ недостаточно моихъ словъ? Онъ искалъ только истины, Богъ самъ истина; въ чемъ же ты видишь его вину, отъ которой такъ содрогаешься?

Эти слова были какъ бы лучемъ свѣта, вдругъ упавшимъ въ омраченную душу Цециліи.

-- Продолжай, продолжай,-- сказала она,-- твои слова охлаждаютъ мою душу, воспламененную страхомъ. Итакъ ты считаешь отца невиннымъ?

Съ чувствомъ горячаго убѣжденія Бернардо продолжалъ:

-- Онъ страдаетъ за истину, за свои завѣтныя убѣжденія, какъ страдали святые, и всѣ ужасы, которые рисуетъ тебѣ твой трусливый духъ, это только созданія фантазіи. Не слѣдуетъ такъ упадать духомъ, и я все еще не оставляю надежды спасти его. Быть можетъ утихнетъ гнѣвъ моего дяди или мнѣ удастся его убѣдить, что Беллярминъ хитро обманулъ его, желая погубить твоего отца. Я опять поспѣшу въ Ватиканъ, чтобы испробовать все для меня возможное. Вы останьтесь здѣсь, Вивіани, и оберегайте Цецилію.

Цецилія съ ужасомъ воскликнула:

-- Ты хочешь меня покинуть въ это ужасное время, отдавъ во власть моимъ мучительнымъ думамъ, и я должна теперь заботиться не только объ отцѣ, но и о своей безопасности? О, нѣтъ! Ты не долженъ и не можешь такъ много требовать отъ меня! Я сама чувствую, что ты не можешь оставаться здѣсь, иначе страхъ и безпокойство растерзали бы твое сердце такъ же, какъ они съѣдаютъ мое. Пойдемъ же вмѣстѣ, пусть и Вивіани сопутствуетъ намъ, и мы поразспросимъ въ окрестностяхъ Ватикана -- можетъ быть, намъ что-нибудь и разскажутъ о судьбѣ моего отца. Только ты не долженъ оставлять меня, вѣдь только въ твоемъ присутствіи у меня поддерживаются мужество и надежды,-- ты долженъ видѣть, что за тобой я послѣдую всюду.

Что было дѣлать Бернардо? Онъ былъ такъ же возбужденъ, какъ и Цецилія, и ему на самомъ дѣлѣ показалось лучше не разлучаться, а всѣмъ вмѣстѣ разспросить о судьбѣ Галилея. Посланникъ теперь ничего не могъ сдѣлать для отца Цециліи, не думая вмѣстѣ съ тѣмъ и объ ея безопасности. Она покрылась вуалью, и такъ какъ Вивіани вполнѣ имъ сочувствовалъ, то всѣ трое немедленно пустились въ путь. Бернардо, по своей юности не признававшій никакихъ трудностей, былъ въ полной увѣренности, что ему удастся поговорить съ кѣмъ-нибудь изъ папскихъ слугъ и получить отъ него нужныя указанія. Онъ не предчувствовалъ, что по приказанію Беллярмина за нимъ строго слѣдятъ и что его, Цецилію и Вивіани тотчасъ узнали, какъ только они подошли къ Ватикану.

Здѣсь оказалось, что нѣтъ никакой возможности проникнуть внутрь зданія. Будучи близкимъ родственникомъ папы, Бернардо былъ увѣренъ, что его пропустятъ, наоборотъ, дежурный офицеръ, зная уже его, не пропустилъ, и бурныя требованія Бернардо сначала были отвергаемы съ настойчивой рѣшительностью, а наконецъ, и съ энергическими угрозами. Оскорбленный, въ совершенномъ отчаяніи, Бернардо позволилъ себѣ угрозы, и прежде чѣмъ Цецилія могла помѣшать, онъ такъ сильно разсердилъ дежурнаго офицера, что оба обнажили шпаги. Офицеръ являлся только исполнителемъ данныхъ ему приказаній, Бернардо же, вопреки папскому запрещенію, былъ въ обществѣ дочери и ученика Галилея, пытаясь силой ворваться въ Ватиканъ, не обращая вниманія на предостереженія и на старанія удержать его отъ такого поступка.

Повелительнымъ тономъ офицеръ требовалъ у юнаго живописца оставить въ покоѣ шпагу и послѣдовать за нимъ, ибо онъ долженъ его арестовать. Это окончательно взорвало Бернардо. Онъ не. только не оставилъ шпаги, но въ бѣшенствѣ грозно воскликнулъ:

-- Кто только посмѣетъ тронуть меня, того я уложу на мѣстѣ.

Офицеръ сдѣлалъ стражѣ знакъ, направивъ въ то же время свою шпагу противъ Бернардо. Солдаты бросились съ бердышами на живописца, а онъ окруженный ими, не смотря на смертельную опасность, пытался защищаться отъ офицера и добился, наконецъ, того, что офицеръ, оставя всякую мысль о пощадѣ, послѣ короткой схватки, безъ всякаго снисхожденія закололъ его.

Громкій пронзительный крикъ вырвался изъ груди Цециліи при видѣ Бернардо, съ легкимъ стенаніемъ испустившаго духъ. Все это было такъ неожиданно, совершилось такъ быстро, что въ первое мгновеніе она, еще не осмысливъ всего случившагося, могла только испустить крикъ ужаса. Теперь она, словно подкошенная, рухнула на землю, а Вивіани наклонился помочь ей. Между тѣмъ офицеръ велѣлъ людямъ подобрать трупъ живописца и отнести его въ Ватиканъ, гдѣ слѣдовало донести о всемъ случившемся кардиналу Беллярмину.

Съ величайшимъ трудомъ удалось Вивіани привести въ чувство лежавшую въ глубокомъ обморокѣ Цецилію. Неожиданное происшествіе собрало, конечно, толпу любопытныхъ зѣвакъ, между которыми выискалась одна сострадательная женщина, побѣжавшая просить помощи въ сосѣднемъ монастырѣ св. Клары. Вскорѣ пришло нѣсколько монахинь, и когда онѣ замѣтили, что хотя Цецилія и пришла въ себя, но все еще не понимала случившагося и не узнавала окружающихъ, то приготовились перенести бѣдную дѣвушку въ свой монастырь, гдѣ обѣщали за ней заботливо ухаживать.

Вивіани проводилъ дочь своего любимаго учителя до воротъ монастырской обители. Глубоко страдая и неутѣшно скорбя, онъ поспѣшилъ къ тосканскому посланнику, дабы извѣстить его о случившемся, а затѣмъ позднимъ вечеромъ разыскалъ немногочисленныхъ римскихъ знакомыхъ Галилея, чтобы имъ тоже разсказать о печальной судьбѣ всѣми уважаемаго мужа. Но что могло сдѣлать и это всеобщее уваженіе передъ его ученостію, и это всеобщее удивленіе его геніальному таланту изслѣдователя противъ ужасовъ инквизиціи? Даже самые смѣлые послѣдователи его ученія не дерзали съ этого времени высказывать своей солидарности съ нимъ, ибо плетью обуха не перешибешь, а сила солому ломитъ. Боязливо слушали они сообщеніе юнаго ученика, и лучшіе крестились при неожиданномъ извѣстіи, что Галилей потерялъ расположеніе новаго папы и уже посаженъ въ темницу. Сожалѣли единственно о томъ, что несчастная Цецилія нашла пріютъ въ монастырѣ, ибо всѣ ужаснутся, узнавъ, что дочь еретика живетъ подъ его крышей. Въ Римѣ было достаточно людей, занимавшихся то въ шутку, то серьезно естественными науками, между прочимъ и алхимиковъ, доискивавшихся искусства дѣлать золото, механиковъ, желавшихъ изобрѣсти въ подражаніе птицамъ летающія машины, заклинателей бѣсовъ и предсказателей. Всѣмъ этимъ не возбранялось заниматься, даже епископы и кардиналы сообща занимались подобными искусствами; но лишь только инквизиціонный судъ узналъ о существованіи такихъ изслѣдователей, ихъ занятія утратили свой безвредный характеръ, всѣхъ соучастниковъ-изыскателей обуялъ ужасный страхъ. Гораздо худшимъ считалось еретичество Галилея. Онъ осмѣлился бороться съ заблужденіемъ, которое доселѣ раздѣлялось всѣмъ человѣчествомъ и которое въ священномъ Писаніи принималось за незыблемую истину. Смертельный страхъ охватилъ всѣхъ, узнавшихъ, что надъ Галилеемъ наряженъ инквизиціонный судъ и что защитникъ запрещеннаго ученія посаженъ въ тюрьму.