Домъ Алхимика.
Едва ли не у всѣхъ художниковъ фантазія преобладаетъ надъ всѣми остальными душевными способностями; по крайней мѣрѣ, это можно сказать про Сальватора Розу, пылкая фантазія котораго создала между членами фамиліи Мендода отношенія, не существовавшія въ дѣйствительности. Корнелія тотчасъ послѣ смерти своей матери, правда, чувствовала себя несчастной и осиротѣвшей, но вмѣстѣ съ тѣмъ она такъ сильно любила отца, что ей никогда не приходило на мысль быть недовольной тѣмъ, что она дочь испанскаго дворянина. Разумѣется, она сожалѣла, что отнынѣ будутъ прерваны всякія сношенія съ домомъ Кортези, съ родственниками умершей матери, но по ея молодости и потому, что она была все-таки испанкой, въ ней совсѣмъ молчало патріотическое чувство. За то въ ней говорило глубокое, но безсознательное чувство сожалѣнія, что ей предстоитъ разлука съ нѣкоторыми изъ родственниковъ ея матери, особенно же съ тѣмъ юношей, при видѣ котораго ея полудѣтское сердце билось сильнѣе обыкновеннаго; она боялась, что онъ будетъ избѣгать ихъ дома и, наконецъ, прекратитъ знакомство съ ея отцомъ, а слѣдовательно и съ нею. Этотъ молодой человѣкъ былъ Людовико Кортези, которому, какъ члену "Лиги мертвыхъ", слѣдовало поостеречься вести опасную игру, т. е. продолжать знакомство съ фамиліей Мендоца.
Совершенно ошибался Сальваторъ и насчетъ того почти еще мальчика, съ которымъ онъ обмѣнивался злобными взглядами, ибо этотъ юноша былъ не испанцемъ, а неаполитанцемъ; нѣсколько лѣтъ тому назадъ его взялъ въ свой домъ графъ Мендоца, и юноша жилъ въ этомъ домѣ какъ бы вмѣсто сына. У Корнеліи былъ братъ Родриго двумя годами старше ея, неожиданно похищенный жестокой смертью, когда ему не было еще и двѣнадцати лѣтъ. Вся семья была въ неутѣшномъ горѣ -- глубоко скорбѣли родители, горячо оплакивала Корнелія потерю брата. Но случаю было угодно, чтобы графъ на улицѣ встрѣтилъ одного полуумирающаго отъ голоду мальчика, происходившаго, повидимому, не изъ простой семьи, мальчика очень статнаго и воспитаннаго. Въ Неаполѣ жили сотни и тысячи дѣтей обоего пола безъ родителей и родственниковъ, днемъ снискивая себѣ пропитаніе при помощи мелкихъ услугъ и милостыни, а ночью располагаясь на ночлегъ на ступенькахъ главныхъ подъѣздовъ, на пристани между ящиками -- словомъ вездѣ, гдѣ только* встрѣчалось укромное мѣстечко. Если это бывали дѣти, просто брошенныя своими родителями или близкими родными, то имъ случалось порой встрѣчаться съ послѣдними, узнавать другъ друга; но послѣ этого по большей части дѣти совершенно теряли ихъ изъ виду, а родители окончательно забывали о своихъ бѣдныхъ брошенныхъ дѣтяхъ. Разумѣется, они происходили по большей части изъ подонковъ черни и были столь же безпечны и легкомысленны, какъ весь неаполитанскій народъ; на ряду съ величайшею скромностью дѣти этого народа были одарены и пронырливой хитростью. Среди нихъ попадались и такія, которыя не могли объяснить своего происхожденія и должны были дѣлаться уличными бродягами. Нѣчто подобное ожидало, вѣроятно, и мальчика, надъ которымъ сжалился графъ Мендоца, встрѣтившись съ нимъ черезъ нѣсколько дней послѣ смерти своего сына. Встрѣча произошла въ какомъ-то закоулкѣ, гдѣ бѣдный больной мальчикъ лежалъ совершенно безпомощный. Изъ разспросовъ графъ узналъ, что мальчика зовутъ Тебальдо и что ему около 12-ти лѣтъ. Графа поразило, что мальчикъ былъ однихъ лѣтъ съ его умершимъ сыномъ; его охватило чувство глубокаго состраданія къ изнеможенному, несчастному оборвышу. Онъ приказалъ одному изъ слугъ немедленно дать ему поѣсть и помѣстить его въ своемъ дворцѣ. Здѣсь Тебальдо приняла подъ свое покровительство добрая графиня, такъ что найденышъ вскорѣ поправился. Такъ какъ онъ оказался очень способнымъ, довольно развитымъ и не по лѣтамъ знающимъ мальчикомъ, то въ скоромъ времени завоевалъ полнѣйшія симпатіи графа и графини и сдѣлался другомъ Корнеліи, вмѣстѣ съ нею играя и учась. Корнелія называла его Родриго и привязывалась къ нему съ каждымъ днемъ все сильнѣе, особенно благодаря ихъ общей страсти къ музыкѣ.
Познанія мальчика въ этомъ искусствѣ были до сихъ поръ очень ограничены: онъ былъ знакомъ только съ національными, меланхоличными пѣснями, которыя ему доводилось слышать на улицахъ Неаполя; только всего разъ ему случилось присутствовать въ церкви на большомъ духовномъ концертѣ, который былъ недоступенъ для его пониманія и только оглушилъ. Графиня Мендоца отлично играла на лютнѣ и къ тому же пѣла очень мягкимъ мелодичнымъ голосомъ. Сначала она сама занималась съ дочкой музыкой, а впослѣдствіи времени Корнелію, дѣлавшуюся уже цвѣтущей дѣвушкой, начали обучать.превосходные учителя.
Въ то время церковная музыка нѣкоторыми послѣдователями Палестрины была возведена на высокую степень совершенства. Слава великаго маэстро затмѣвала всѣхъ новыхъ компонистовъ, пока ученикъ послѣднихъ лѣтъ его жизни, Грегоріо Аллегри, братъ Антоніо Аллегри, который подъ именемъ Корреджіо стяжалъ себѣ славу безсмертнаго живописца, идя по стопамъ Палестрины, не привелъ въ восторгъ современниковъ. Этотъ Грегоріо Аллегри былъ сначала пѣвчимъ въ папской капеллѣ въ Римѣ, а потомъ обратилъ на себя вниманіе знатоковъ искусства своими духовными композиціями.
Въ одинъ прекрасный вечеръ, вскорѣ послѣ Пасхи, одинъ изъ родственниковъ графини Мендоца возвратился въ Неаполь изъ Рима, гдѣ онъ прожилъ вмѣстѣ съ тысячами другихъ иностранцевъ всю страстную недѣлю, дабы видѣть всѣ великолѣпныя торжества этого времени. Въ тѣсномъ семейномъ кругу онъ разсказывалъ о всемъ видѣнномъ и слышанномъ и особенно остановился въ своемъ разсказѣ на исполненіи "Miserere" {Псаломъ 50-й: "Помилуй мя, Боже!"} Аллегри въ Сикстинской капеллѣ. Около 4-хъ часовъ дня, такъ разсказывалъ онъ, мы пришли въ капеллу и сѣли противъ картины страшнаго суда Микель-Анджело, озаренной лучами заходящаго солнца, въ напряженномъ ожиданіи знаменитаго пѣнія папскаго хора. Мѣста, назначенныя для дамъ, постепенно наполнились одѣтыми въ черное Женскими фигурами. Затѣмъ пришли кардиналы въ фіолетовыхъ облаченіяхъ съ огромными шлейфами; ихъ пажамъ стоило большого труда развернуть эти сложенныя въ трубку шлейфы. Кресла постепенно наполнялись тѣми и другими важными духовными особами. Тихо теплились безчисленныя зажженныя свѣчи, и вотъ водворилась торжественная тишина въ ожиданіи прибытія папы. Послѣ того какъ папа былъ внесенъ на позолоченномъ креслѣ и помѣстился на возвышеніи предъ алтаремъ, былъ сдѣланъ знакъ начинать богослуженіе. Сначала пропѣли нѣсколько псалмовъ, а затѣмъ началось пѣніе пророчествъ. Въ нѣкоторыхъ голосахъ звучала такая трогательная, неподдѣльная скорбь о смерти божественнаго Сына, что, казалось, каменное сердце должно смягчиться отъ тоски и сокрушенія. Послѣ каждаго спѣтаго пророчества тушилась свѣча, такъ что, наконецъ, осталась горящей только одна -- передъ образомъ скорбящей Мадонны. Когда же запѣли "Miserere",-- потухла и послѣдняя свѣча, и вся капелла утонула въ сумеркахъ. Только фигуры кардиналовъ и прелатовъ въ бѣлыхъ облаченіяхъ, неподвижныя словно статуи, смутно бѣлѣли во мракѣ; замолкали всѣ чувства и душа погружалась въ море звуковъ. Въ это мгновеніе выдѣлился хоръ невидимыхъ голосовъ, мощно и проникновенно пропѣвшій: "Боже, помилуй насъ грѣшныхъ!" -- и сердца слушателей были восхищены и растроганы вдохновеннымъ созданіемъ Аллегри. Одинъ изъ глубочайшихъ знатоковъ музыки въ порывѣ увлеченія высказалъ, что для спасенія души въ предсмертный часъ желалъ бы только внимать этимъ небеснымъ звукомъ и вознестись душой вмѣстѣ съ ними къ престолу Всевышняго. Но вотъ, наконецъ, стихли эти чудные звуки, такъ повѣствовалъ неаполитанскій дворянинъ, и мы двинулись между рядами папской гвардіи черезъ блестящій залы папскаго дворца, спустились по королевской лѣстницѣ, освѣщенной факелами, и чрезъ безконечную коллонаду направились въ церковь св. Петра.
Воодушивившійся разказчикъ, казалось, не могъ утомиться повѣствовать о своихъ волшебныхъ впечатлѣніяхъ и послѣ этого завязался о значеніи музыкальнаго искусства длинный разговоръ, который оба молодые люди слушали съ величайшимъ вниманіемъ. Въ фамиліи Кортези издавна было сильное влеченіе къ музыкѣ. Испанцы, владычествовавшіе въ то время и въ Нидерландахъ, оказывали благодѣтельное вліяніе на развитіе сѣвернаго и южнаго искусства. Еще во времена Фердинанда Аррагонскаго знаменитый Орландо-ди-Лассо с.ъ большимъ успѣхомъ занимался своимъ искусствомъ; проживъ здѣсь два года, онъ отправился въ Римъ и получилъ мѣсто капельмейстера въ папской латеранской капеллѣ. Орландо не былъ итальянцемъ, онъ родился во Франціи и раньше назывался Роландомъ Латтре; но когда его отецъ былъ обвиненъ въ поддѣлкѣ монетъ и приговоренъ къ обычному въ то время штрафу чести, обязывавшему осужденнаго трижды явиться въ верховный судъ съ цѣпью фальшивыхъ монетъ на шеѣ, онъ измѣнилъ свое прежнее имя, покинулъ отечество и прибылъ въ Италію. Сдѣлавшись уже папскимъ капельмейстеромъ, онъ узналъ, что отецъ его умеръ и что его при смерти больная мать желаетъ видѣть его въ послѣдній разъ передъ кончиной. Онъ поспѣшилъ на родину, но нашелъ мать уже мертвой. Когда онъ въ Италіи достигъ высшаго совершенства въ своемъ искусствѣ, то вскорѣ слава его распространилась по всей Европѣ, и онъ получилъ приглашенія отправиться въ Англію и Францію. Отвергнувъ эти приглашенія, онъ однако отправился къ герцогу Баварскому въ Мюнхенъ, гдѣ слава его возросла до того, что обошла весь цивилизованный міръ. Король французскій, германскій императоръ Максимиліанъ и папа осыпали его знаками отличія и безчисленныя творенія Орландо Лассо считались шедеврами искусства.
Между тѣмъ народилась новая школа, основателемъ который былъ Палестрина; эта школа произвела революцію въ музыкальныхъ воззрѣніяхъ. Изъ учениковъ Палестрины общее вниманіе обратилъ на себя только Аллегри, который заставилъ говорить о своемъ е Miserere ". съ восторгомъ всѣхъ любителей серьезной музыки. Въ Римѣ музыка находила сильное покровительство при папскомъ дворѣ и всѣ лучшія музыкальныя произведенія исполнялись въ торжественныхъ случаяхъ. Въ Неаполѣ, наоборотъ, былъ центръ развитія міровой музыки. Благодатное небо этой прелестной страны и щедрые дары природы сдѣлали жизнь ясной, веселой, блестящей и беззаботной, создавъ такимъ образомъ благопріятныя обстоятельства для развитія возвышеннаго музыкальнаго настроенія. Вся тамошняя жизнь была окружена поэтической атмосферой, и отсюда объясняется возникновеніе именно здѣсь всемірной пѣсни -- веселаго мадригала. Мадригалъ былъ пѣсней, положенной на нѣсколько голосовъ, которая исполнялась не только самостоятельно, но при драматическихъ, особенно же праздничныхъ представленіяхъ и въ маскарадахъ.
Изъ Флоренціи уже давно распространился при посредствѣ Виченцо Галилеи, отца знаменитаго астронома, новый родъ музыкальнаго искусства, именно простая одноголосная пѣсня. Такимъ образомъ, простая народная пѣсня получила художественную обработку, и во всей Италіи началось музыкальное творчество: одноголосныя, многоголосныя, и хоровыя пѣсни перестали быть достояніемъ исключительно церковнымъ, сдѣлавшись доступнымъ и всему міру, и каждой отдѣльной семьѣ.
Музыкальное семейство графа Мендоца очень обрадовалось, узнавъ, что юный найденышъ, называвшій себя Тебальдо, очень любитъ музыку и одаренъ музыкальными способностями. Эта радость еще болѣе увеличилась, когда черезъ нѣсколько лѣтъ его голосъ развился и у него обнаружился необыкновенно-красивый, гибкій и сильный органъ. А такъ какъ Тебальдо учился и принималъ участіе въ музыкальныхъ упражненіяхъ Корнеліи, то голосъ его все увеличивался и увеличивался. Сверхъ того, талантъ доставилъ ему и нѣкоторыя общественныя выгоды. Въ замкѣ князя Джезуальдо ди-Веноза, который съ юныхъ лѣтъ любилъ до безумія музыку, существовала академія для молодыхъ музыкальныхъ художниковъ; очень понятно, что Тебальдо сдѣлался въ ней не только однимъ изъ самыхъ любимыхъ учениковъ, но и могъ войти въ интимныя сношенія съ герцогомъ и его семьей. Здѣсь сказалось воочію, что истинная любовь къ искусству разрушаетъ всякія сословныя перегородки и соединяетъ людей на равной ногѣ въ томъ идеальномъ царствѣ, гдѣ рѣшающій голосъ принадлежитъ большому таланту передъ меньшимъ.
Между Корнеліей и Тебальдо мало-по-малу развивались братскія, задушевныя отношенія. По естественной природѣ вещей чувство молодого человѣка съ теченіемъ времени могло принять иной характеръ, но онъ уже давно замѣтилъ, что Корнелія неравнодушна къ своему двоюродному брату, и поэтому-то онъ сохранилъ къ разцвѣтавшей дѣвушкѣ только рыцарское чувство уваженія. Въ то же время въ дѣвушкѣ заговорило сословное чувство превосходства, такъ что Тебальдо съ горечью убѣдился въ существованіи непреодолимыхъ преградъ между нимъ и ею. Кромѣ того, графъ Мендоца не упускалъ ни одного случая, не обижая Тебальдо, напоминать ему, однако, что его дочь Корнелія принадлежитъ къ знатному, испанскому дому и можетъ разсчитывать только на равный бракъ, между тѣмъ какъ вся его будущность зависитъ отъ его таланта и работы надъ нимъ, при чемъ графъ будетъ по мѣрѣ силъ помогать молодому музыканту. Со смерти матери Корнеліи Тебальдо еще болѣе вошелъ въ роль безкорыстнаго товарища, пріемнаго брата, онъ сдѣлался какъ бы ея пажомъ; этимъ объясняются тѣ негодующіе взоры, которыми онъ обмѣнивался съ Сальваторомъ Розой, когда послѣдній, казалось, хотѣлъ пронзить своимъ взглядомъ юную дѣвушку.
До сихъ поръ Людовико относился къ Тебальдо съ дружеской благосклонностью, какъ это дѣлали всѣ члены семейства, видя, что графъ и графиня считаютъ его своимъ пріемнымъ сыномъ и что самъ онъ держится въ должныхъ границахъ. Но за послѣднее время юный дворянинъ старался сойтись съ своимъ соотечественникомъ на особенно дружеской ногѣ, дабы такимъ образомъ найти достаточное оправданіе своимъ частымъ посѣщеніемъ дворца. Тебальдо былъ на столько уменъ, чтобы все это понять, но, не имѣя на Корнелію никакихъ корыстныхъ видовъ, онъ довѣрчиво по? шелъ на встрѣчу сближенію съ Людовико. Послѣдній былъ не только статенъ и красивъ, но и уменъ, образованъ, искушенъ въ рыцарской галантности обращенія. Знакомство съ нимъ могло оказать только благотворное вліяніе на талантливаго пріемыша, который ловилъ всякій случай усовершенствоваться въ той или другой отрасли знанія. Такимъ образомъ, каждый изъ нихъ преслѣдовалъ свои особенныя цѣли: Людовико сдѣлалъ видъ, что онъ ходитъ въ испанскій домъ ради сближенія съ юнымъ неаполитанцемъ, а Тебальдо искалъ случая усвоить манеры свѣтскаго человѣка.
Очень естественно, что въ разговорѣ молодые люди разсуждали о современномъ положеніи Неаполя, стараясь, между прочимъ, объяснить тѣ несогласія, которыя отражались на каждомъ неаполитанцѣ. Тебальдо былъ преисполненъ чувствами глубокаго уваженія и благодарности къ своему пріемному отцу-благодѣтелю, графу Мендоца; Людовико также отдавалъ ему справедливость, признавая въ немъ человѣка съ характеромъ и многосторонними интересами. Такимъ же образомъ въ разговорѣ они критиковали князя Веноза и многихъ знатныхъ испанцевъ, занимавшихъ въ Неаполѣ важные посты, и находили въ нихъ несомнѣнныя достоинства; тѣмъ не менѣе въ глазахъ Людовико вся система управленія была плачевна, даже просто возмутительна, если принять во вниманіе, что самыя видныя и доходныя мѣста въ странѣ отдавались чужеземцамъ и что правительство пальцемъ не шевелило для повышенія общаго благосостоянія.
Иногда Людовико и Тебальдо дѣлали вдвоемъ прогулки верхомъ по окрестностямъ, и здѣсь-то имъ, конечно, удавалось вдоволь наговориться объ излюбленномъ предметѣ.
Въ одинъ прекрасный день они проѣзжали по удивительной дорогѣ, мимо Пизилиппа, около сверкающаго залива, въ виду прелестнаго острова Капри и Искіи. Они остановились около Байи. Эта роскошная купальня древнихъ римлянъ навсегда осталась самымъ привлекательнымъ мѣстомъ въ неаполитанскихъ окрестностяхъ. Непріятное чувство охватило ихъ, когда они взобрались на гору Nuova, которая меньше ста лѣтъ назадъ, въ силу вулканическихъ вліяній, вдругъ появилась на равнинѣ и голая вершина которой печально высилась въ небесахъ. Все еще не переставали Думать, что она каждое мгновеніе можетъ провалиться въ нѣдра земли, а на ея мѣстѣ образуется зіяющая бездна. Въ Байѣ они имѣли намѣреніе осмотрѣть развалины древнихъ храмовъ и императорскихъ дворцовъ, надъ которыми теперь гордо высился грозный замокъ, воздвигнутый герцогомъ Толедскимъ, для того чтобы господствовать надъ всѣмъ заливомъ. Тебальдо въ дѣтствѣ очень часто слышалъ суровые отзывы простого неаполитанскаго народа "вице-королѣ Донъ-Педро Толедскомъ, до сихъ поръ поэтому представляя его себѣ какимъ-то кровожаднымъ чудовищемъ, но Людовико былъ справедливѣе, разсказавъ, какъ, благодаря энергіи и рѣшительности Толедо, Неаполь былъ спасенъ отъ турокъ. Конечно, внѣ всякаго сомнѣнія, что такой легкомысленный, въ огромной своей массѣ Преданный чувственнымъ наслажденіямъ народъ, какъ неаполитанцы, и подъ турецкимъ владычествомъ могъ вести прежній образъ жизни, но все-таки мысль, что христіанскій народъ будетъ подъ игомъ магометанъ, для всякаго вѣрующаго въ Христово ученіе была невыносима. Въ 1532 году султанъ Солиманъ сдѣлалъ нападеніе на Венгрію, а флотомъ своимъ угрожалъ Италіи. Въ то время герцогъ Толедскій пользовался такимъ расположеніемъ императора Карла У, что послѣдній бралъ его, обыкновенно, товарищемъ въ путешествія и женилъ на одной богатой, высокопоставленной наслѣдницѣ. Императорскій дворъ находился въ Регенсбургѣ въ то время, когда турки угрожали Италіи, и Карлъ разстался съ юнымъ Толедо, котораго за его любовь и ловкость въ рыцарскихъ упражненіяхъ называли "королемъ турнировъ", и послалъ его изъ Германіи въ Италію, дабы принять мѣры для спасенія государства.
Конечно, Толедо нашелъ въ Неаполѣ ужасные безпорядки. Дворянство позволяло себѣ неслыханныя своеволія, а среди народа волновалась всякая темная и развратная сволочь. Поэтому прежде всего слѣдовало поочистить городъ и внести нѣкоторый порядокъ въ обыденныя отношенія горожанъ. Но времени нельзя было терять и поэтому герцогу приходилось дѣйствовать съ неумолимой строгостью, которую народъ принималъ за жестокость.
Вскорѣ затѣмъ были приняты и мѣры для защиты страны отъ наступавшаго непріятеля. Существовавшія крѣпости были приведены въ наилучшее боевое состояніе и вдоль всего берега была построена цѣлая цѣпь сторожевыхъ башенъ. Крѣпость св. Эльма была такъ хорошо вооружена, что могла считаться неприступной. Дважды турецкій флотъ показывался въ виду Неаполя, и малозащищенныя береговыя мѣста должны были жестоко пострадать отъ грабежа. На всѣхъ береговыхъ дорогахъ появились свои разбойники, такъ что берегъ былъ осажденъ какъ бы съ двухъ сторонъ. Жители должны были вносить огромныя суммы за выкупъ захваченныхъ на дорогахъ родственниковъ и согражданъ. Наконецъ, турки увидѣли всю безуспѣшность своихъ попытокъ; не обинуясь можно сказать, что, только благодаря распорядительности Толедо, они отступили отъ Неаполя.
Послѣ этого вице-король совершенно пересоздалъ Неаполь и въ короткое время столько сдѣлалъ для поднятія торговли, для городского оздоровленія и безопасности горожанъ, что населеніе удвоилось и Неаполь занялъ одно изъ первыхъ мѣстъ среди большихъ городовъ. Его дѣятельность удивительна. Во время вулканическаго изверженія, когда подземныя силы образовали новую гору, близь лежащій Пуччіоли былъ до крышъ засыпанъ вулканическимъ пепломъ и всѣ жители разбѣжались, такъ что городу грозило полное запустѣніе. Тогда Толедо приказалъ построить дворецъ, даровалъ возвращавшимся бѣглецамъ свободу отъ податей и жилъ между ними до тѣхъ поръ, пока они совершенно не успокоились и пока городъ не былъ вновь населенъ.
Въ Неаполь въ то время уже проникли реформаторскія сочиненія, и ученіе Лютера то здѣсь, то тамъ находило послѣдователей. Это подало императору поводъ приказать Толедо ввести инквизицію; вслѣдствіе этого герцогъ потерялъ всякій авторитетъ у неаполитанскаго народа, и такъ какъ у Толедо было достаточно враговъ среди дворянства, то народъ соединился съ послѣднимъ, чтобы совокупными силами дѣйствовать противъ вицекороля. Подавленіе всякаго научнаго свободнаго развитія, всякой смѣлой мысли, начавшееся съ введеніемъ инквизиціи привело неаполитанскій народъ къ открытому возстанію, и хотя Толедо принималъ строгія мѣры только противъ еретическихъ сочиненій и запрещалъ только всякія общественныя сходки и сборища, не вводя всѣхъ строгостей инквизиціи, все-таки возстаніе повторилось. Это была цѣлая народная революція, предводителемъ которой былъ избранъ рыбакъ изъ Сорренто, по имени Мазаніелло. Хотя и это возстаніе было подавлено, но вице-королю никогда уже болѣе не удавалось возстановить добрыхъ отношеній съ неаполитанскимъ народомъ.
Какъ въ тѣ времена, такъ и позднѣе всякій природный неаполитанецъ вездѣ и всюду являлся преданнымъ либеральнымъ взглядамъ; согласно природѣ вещей всякая порабощенная нація стремится стряхнуть съ себя ненавистное иго; всякое законное требованіе, исходившее отъ испанцевъ, вызывало ожесточенное сопротивленіе. Инквизиція находила въ Неаполѣ самыхъ заклятыхъ враговъ; равнымъ образомъ народъ ненавидѣлъ всѣми силами души и іезуитовъ, основателемъ ордена которыхъ былъ испанецъ.
Когда Людовико и Тебальдо обратили вниманіе на руины этихъ драгоцѣнныхъ античныхъ построекъ въ Байѣ, молодой неаполитанскій дворянинъ, подробно осмотрѣвъ ихъ, разразился гнѣвной тирадой.
-- Отчего,-- заговорилъ онъ,-- правительство не обратитъ самаго заботливаго вниманія на эти памятники минувшаго величія? Все окрестъ насъ лежащее скрываетъ неоцѣнимыя сокровища по части древностей, а на той сторонѣ залива, у подошвы Везувія, лежатъ Цѣлые города, погребенные подъ пепломъ и лавой. Сколько бы могло появиться на свѣтъ драгоцѣнностей и рѣдкихъ твореній искусства, какъ бы эти раскопки помогли изученію древностей! Но для подобнаго предпріятія нѣтъ денегъ, или лучше сказать -- будемъ называть вещи ихъ настоящими именами -- нѣтъ пониманія, нѣтъ любви; наши правители и думать не хотятъ, какъ можно было бы украсить окрестности Неаполя, къ чудесамъ природы прибавивъ сокровища древняго искусства, чтобы сдѣлать этотъ благословенный уголокъ земли еще безподобнѣе и несравненнѣе. Они денно и нощно думаютъ только о томъ, какъ бы заставить страну приносить поболѣе доходовъ, какъ бы выжать изъ жителей послѣдніе соки при помощи огромныхъ податей. Но я вижу,-- пріостановился Людовико, замѣтивъ болѣзненно-мучительную складку около рта безмолвно смотрѣвшаго въ землю Тебальдо,-- что мои разсужденія вамъ не нравятся, хотя сами вы и не испанецъ. Прекрасно; я не хочу больше терзать васъ своими разглагольствованіями.
Тебальдо печально посмотрѣлъ ему въ глаза.
-- Что я могу вамъ возразить,-- сказалъ онъ тихимъ, грустнымъ голосомъ,-- я, котораго, можетъ быть, не было бы на свѣтѣ, если бы графъ Мендоца не сжалился надо мной? У моего отца было маленькое помѣстье; не смотря подчасъ на крайнюю нужду, мы были довольны, счастливы и въ нашей семьѣ жило отвращеніе къ чужеземнымъ поработителямъ родины. Но вотъ мой отецъ умираетъ и мы остаемся безъ всякихъ средствъ къ существованію; мать находитъ пріютъ у одной родственницы, взрослая сестра выходитъ замужъ за одного противнаго старика, который ей уже раньше дѣлалъ предложеніе и которому она неоднократно отказывала, старшій братъ переселяется къ другому родственнику, я же и еще младшій мой братъ должны были ходить по Неаполю по-міру. Вскорѣ мы разошлись, и каждый пошелъ своей дорогой; я, конечно, умеръ бы отъ нищеты, если бы графъ Мендоца не протянулъ мнѣ руку помощи* Въ дѣтствѣ я жилъ въ такой нуждѣ, что никогда не вспоминалъ даже о своихъ родныхъ, совершенно меня забывшихъ. Моя жизнь была спасена графомъ, подъ кровомъ его благодарной семьи я получилъ возможность возстановить свое человѣческое достоинство;, но не думайте, что я отрекся отъ своего отечества. Пока была жива графиня, между этой благородной женщиной и мной, бѣднымъ мальчикомъ, существовала тайная молчаливая симпатія, ибо какъ у нея непреодолимая любовь враждовала съ привязанностью къ отчизнѣ, такъ и у меня долгъ благодарности боролся съ воспоминаніями о тѣхъ принципахъ, которые я всосалъ съ молокомъ матери. Повѣрьте, гораздо легче пожертвовать собой безраздѣльно любви или ненависти, чѣмъ колебаться между тѣмъ и другимъ долгомъ, не имѣя возможности отдаться всей душой чему-нибудь одному. Пощадите же мою и безъ того тяжело страдающую душу, оставимъ навсегда эти разговоры, ибо они только растраиваютъ и поселяютъ въ насъ недоразумѣнія.
Эта простодушная откровенность нашла сочувствіе въ сердцѣ Людовика, ибо онъ понялъ, что возражать Тебальдо -- значитъ злоупотреблять своимъ положеніемъ. А такъ поступать въ его положеніи было неумно, ибо и самъ онъ былъ тоже между двухъ огней -- между любовью къ Корнеліи и клятвенной ненавистью къ испанскимъ повелителямъ. Поэтому тономъ неизмѣннаго расположенія къ Тебальдо онъ сказалъ:
-- Но есть болѣе счастливыя темы для разговоровъ, которыми мы беззаботно можемъ заняться: это -- наука и искусство, надъ которыми въ настоящее время господствуетъ жизнь. Слышали ли вы, что математикъ Галилей, сынъ знаменитаго музыканта, пріѣхалъ въ Римъ, чтобы отвѣчать предъ судомъ инквизиціи? Его подозрѣваютъ въ колдовствѣ и, главнымъ образомъ, въ распространеніи различныхъ ученій, которыхъ не можетъ выносить неприкосновенная святость церкви, или лучше сказать папская непогрѣшимость. Но мнѣ сдается, что мы находимся вблизи Кумъ съ ихъ гротами и пещерами, гдѣ нѣкогда должна была пророчествовать Сибилла? Скоро ли настанетъ время, когда люди избавятся отъ всякихъ суевѣрій?
-- Тогда они могли бы все понимать и знать,-- замѣтилъ Тебальдо,-- ибо пока природа еще хранитъ какую-нибудь тайну, человѣческій умъ будетъ пытаться проникнуть ее и въ этомъ стремленіи будетъ плутать по разнымъ дебрямъ.
Въ это мгновеніе оба всадника повернули за уголъ, оба они имѣли намѣреніе осмотрѣть большой водоемъ, такъ называемый "piscina mirabilis" (удивительный водоемъ), устроенный императоромъ Августомъ не вдалекѣ отъ мыса Мизенскаго, для того чтобы сберегать въ теченіе долгаго времени хорошую воду для питья флота. Это удивительное сооруженіе, состоящее изъ огромной чаши, обнесенной сорока восемью колонками, которую всегда наполняли свѣжей водой, и теперь въ своихъ руинахъ является замѣчательнымъ доказательствомъ желѣзной энергіи древнихъ римлянъ.
При поворотѣ изъ-за угла лошади испугались двухъ пѣшеходовъ, которые шли съ другой стороны, такъ что всадники могли ихъ раньше не замѣтить. Это былъ старикъ въ сопровожденіи молоденькой дѣвушки. Послѣдняя громко вскрикнула отъ ужаса и потащила въ сторону съ тревожной поспѣшностью старика, который только теперь, вздрогнувъ, очнулся отъ своей глубокой задумчивости и тоже замѣтилъ опасность. Всадники, извинившись передъ путниками за свою оплошность, поѣхали дальше. Одного взгляда на пѣшеходовъ было достаточно, чтобы понять, что этотъ старикъ въ длинномъ, черномъ кафтанѣ и въ черномъ беретѣ на сѣдыхъ волосахъ долженъ быть какимъ-нибудь ученымъ, а молоденькая дѣвушка въ странномъ костюмѣ, съ тонкой и нѣжной Фигурой, съ блѣдными, впалыми щеками, но съ большими и выразительно-прекрасными глазами, должна быть его дочерью. Оба продолжали свой путь, неторопясь, ибо всадники сдѣлали остановку "Должны были отдать посторожить лошадей крестьянскому мальчику, такъ какъ античная постройка находилась въ котловинѣ; поэтому имъ пришлось еще разъ встрѣтиться съ пѣшеходами. Людовико ради приличія еще разъ извинился за причиненный испугъ, На что старикъ отвѣтилъ подобающимъ образомъ, между тѣмъ, какъ дѣвушка зардѣлась отъ пристальнаго взгляда Тебальдо. Послѣдній разсматривалъ ее съ какимъ-то дѣтскимъ любопытствомъ и Удивленіемъ, ибо она носила коротко-остриженныя, какъ у мальчика волосы; но когда онъ взглянулъ въ ея глубокіе, черные, грустные глаза, его сердце было охвачено какимъ-то страннымъ, до сихъ поръ невѣдомымъ для него чувствомъ. Между Людовико и старикомъ завязался живой разговоръ, ибо старикъ оказался большимъ знатокомъ мѣстности. По его словамъ, онъ почти ежедневно ходилъ по этой дорогѣ, но не ради древнихъ построекъ, а для того, чтобы любоваться очаровательнымъ видомъ на море и ближайшіе острова, который открывался съ мыса. Этого прелестнаго вида оба молодыхъ человѣка не хотѣли упустить, не полюбовавшись на него, и поэтому попросили позволенія присоединиться къ старику и его спутницѣ- Водоемъ они порѣшили осмотрѣть послѣ, а лошадей оставить покормиться. Позволеніе дано было съ радостью, и вскорѣ старикъ такъ разболтался, что началъ разсказывать про окружающую мѣстность, передавая при этомъ не только отрывочныя замѣтки, но и оживляя свое повѣствованіе самымъ очаровательнымъ образомъ различными историческими воспоминаніями, связанными съ этимъ берегомъ, съ этими островами и руинами. Разговаривали главнымъ образомъ старикъ и Людовико, ибо Тебальдо, молчаливый по природѣ, ограничивался вскользь бросаемыми замѣчаніями, а молоденькая дѣвушка хотя и слушала со вниманіемъ, но не говорила ни слова. Словоохотливый старикъ такъ заболтался, что разсказалъ о различныхъ и собственныхъ воззрѣніяхъ; на самомъ дѣлѣ, повѣствуя о спасительномъ дѣйствіи байенскихъ теплыхъ минеральныхъ ваннъ, которыя высоко цѣнились еще древними римлянами, о таинственномъ магическомъ искусствѣ Сибиллы, а по поводу храма Сераписа на Пуччіоли о мистеріяхъ египетскихъ жрецовъ,-- могъ ли онъ скрыть, что онъ много занимался изученіемъ таинственныхъ силъ природы, наблюдая вмѣстѣ съ тѣмъ ихъ вліяніе на человѣческую душу. Впослѣдствіи онъ много разсказалъ поэтому поводу. Случилось какъ-то само собой, что старикъ сопровождалъ обоихъ молодыхъ людей и при осмотрѣ колоссальнаго водоема; по привычкѣ, онъ срывалъ по дорогѣ нѣкоторыя травы и распространялся объ ихъ цѣлебныхъ свойствахъ. Такимъ образомъ, безъ всякаго любопытства со стороны Людовико словоохотливый старикъ, оказавшійся врачемъ и естествоиспытателемъ, таинственно намекнулъ и на свои изысканія въ области алхиміи. Такъ какъ въ то время врачей въ Италіи расплодилось много, начиная отъ бродячихъ шарлатановъ до знаменитыхъ докторовъ и княжескихъ лейбъ-медиковъ, то признаніе старика было очень естественно въ интересахъ новаго знакомства, такъ что разговоръ и съ той, и съ другой стороны становился все оживленнѣе. Тебальдо продолжалъ, какъ и раньше, больше слушать, чѣмъ говорить, ибо не могъ оторваться отъ большихъ, выразительныхъ глазъ молоденькой дѣвушки, также какъ отъ научной бесѣды ея спутника. Ея нѣжный станъ и блѣдное лицо пробуждали въ немъ состраданіе, но когда ея застѣнчивые взоры встрѣчались съ его взорами, его охватывало странное чувство глубокаго участія, и такъ какъ онъ самъ много перестрадалъ, то его душа догадывалась и о безмолвныхъ страданіяхъ дѣвушки, онъ видѣлъ въ ней родственную судьбу.
Между тѣмъ Людовико такъ подружился съ старикомъ, что послѣдній пригласилъ обоихъ молодыхъ людей посѣтить его жилище и осмотрѣть его лабораторію. Молодому дворянину такого случая еще не представлялось, и оба охотно согласились принять предложеніе стараго алхимика. Крестьянскій мальчикъ, державшій лошадей, зналъ докторскую квартиру. Ему поручили, предварительно покормивъ лошадей, водить ихъ передъ домомъ стараго ученаго въ ожиданіи господъ.
Молодые люди направились съ необыкновеннымъ докторомъ и его дочерью къ тому дому, который съ нѣсколькими маленькими пристройками расположился среди сада и очевидно никѣмъ не былъ обитаемъ, кромѣ старика и его дочери, ибо когда пришли къ дому, старикъ осторожно вынулъ изъ кармана ключъ и отворилъ прочную дверь.
Въ этомъ домѣ ихъ ожидалъ рядъ сюрпризовъ. У дѣвушки, можетъ быть, былъ какой-нибудь отдѣльный чуланъ, ибо весь домъ былъ биткомъ набитъ старыми книгами и пергаментами, стоявшими кругомъ на полкахъ по стѣнамъ; на безчисленныхъ столахъ и тумбахъ были разбросаны и разставлены тигеля и стклянки, стаканы и различные инструменты. На полу повсюду виднѣлись чучела звѣрей; рѣдкіе чертежи и картины украшали стѣны и Даже подъ потолкомъ висѣли безобразныя высушеныя рыбы и гады. Во многихъ мѣстахъ находились кухонные очаги, на которыхъ была разставлена различная рѣдкая посуда, служившая для алхимическихъ опытовъ. Старикъ съ большимъ воодушевленіемъ разсказывалъ про каждую вещь. Онъ назывался Скаратулисомъ. Старикъ былъ болтливъ и поразсказалъ немало различныхъ эпизодовъ изъ своей жизни. Онъ хотѣлъ знать медицинскія средства всѣхъ странъ, увѣрялъ, что изучалъ медицину, но кромѣ того занимался некромантіей и астрономіей и, наконецъ, дошелъ до убѣжденія, что ему удастся открыть философскій камень. Онъ пригласилъ своихъ гостей присѣсть, и молоденькая дѣвушка, которую старикъ называлъ Серпой, сдѣлала изъ лежавшихъ на полу книгъ три стула и поставила ихъ около одного стола. По знаку старика °на безшумно удалилась. Тогда алхимикъ принесъ прекрасно отдѣланный ларчикъ, открылъ его и вынулъ оттуда три трубки изъ бѣлой глины; набивъ ихъ лежавшимъ въ ларчикѣ табакомъ, онъ предложилъ ихъ молодымъ людямъ. Хотя послѣдніе и знали табакъ, Во куреніе для нихъ было дѣломъ совершенно непривычнымъ, и такъ какъ мнѣнія о дѣйствіи этой новой усладительной прихоти были различны, то они съ благодарностью отказались, прося вмѣстѣ съ тѣмъ чудн о го хозяина не стѣсняться въ куреніи. Людовико при этомъ шутливо замѣтилъ, что куреніе является у американцевъ знакомъ миролюбиваго настроенія и что, поэтому, всѣ курильщики должны быть уважаемы.
Старикъ закурилъ трубку, съ наслажденіемъ затянулся изъ длиннаго чубука, торчавшаго изъ маленькой глиняной головки, и вскорѣ голубыя облака дыму заходили по комнатѣ, окутывая ближайшіе предметы въ таинственную дымку.
Вскорѣ нѣжная рука дѣвушки откинула занавѣсъ той двери, въ которую она безшумно удалилась, между тѣмъ какъ другая рука несла блестящій металлическій подносъ съ пестро-разрисованной полной флягой вина и съ тремя принадлежащими къ ней стаканами. Молча поставила она подносъ на столъ и посмотрѣла при этомъ на Тебальдо своимъ глубокимъ, выразительнымъ взглядомъ. Отецъ приказалъ ей предложить гостямъ вина и кофею, который она сейчасъ должна была приготовить. Она поклонилась и удалилась, закраснѣвшись, такъ же безшумно, какъ и раньше. Казалось, что будто ея фигура выступила изъ какого-то облака и опять стушевалась въ немъ.
Старикъ наполнилъ виномъ стаканы и пригласилъ гостей откушать. Это было обыкновенное игристое вино, которое молодые люди уже не разъ пивали, но особая обстановка дѣлала его слаще и пьянѣе. Чѣмъ болѣе старикъ пускалъ изо рта и носа сильнопахнущихъ табачныхъ волнъ, тѣмъ онъ становился довольнѣе и разговорчивѣе. Онъ разсказалъ, какъ раньше многіе годы онъ шарлатанилъ, обманывая народъ, и какъ онъ нажился отъ людской глупости. И теперь еще ежегодно по нѣсколько разъ совершаетъ онъ свои поѣздки; въ боковыхъ пристройкахъ стоятъ фура и мулъ на которомъ онъ ѣздитъ. "Конечно, я давно могъ бы жить на покоѣ,-- замѣтилъ онъ,-- но я боюсь, чтобы глупый окрестный народъ не узналъ о моемъ богатствѣ и не объяснилъ бы посвоему моихъ постоянныхъ занятій въ лабораторіи". Хотя онъ увѣрялъ, что всегда старается лечить настоящими медицинскими средствами, однако, всѣ знали, что своихъ паціентовъ онъ пичкаетъ разными подозрительными микстурами, пилюлями и порошками. Людовико и Тебальдо были увѣрены, что старый Скаратулисъ тотчасъ былъ бы заподозрѣнъ въ колдовствѣ, еслибы народъ узналъ, что онъ отыскиваетъ философскій камень и жизненный элексиръ и что всѣ его ящики полны денегъ. Безъ всякаго сомнѣнія, сосѣди давно бы его убили, какъ колдуна, и раздѣлили бы его сокровища. Но этого они не знали и вѣрили, что старикъ приготовляетъ только цѣлебныя лекарства отъ различныхъ болѣзней, живя въ нуждѣ и бѣдности.
Между тѣмъ опять появилась блѣдная Серпа и принесла три маленькихъ чашки съ дымящимся кофе. И отъ этого необыкновеннаго удовольствія гости не отказались, хотя и пили, обжигаясь.
Старикъ продолжалъ разсказывать про свои поѣздки и свои безчисленные опыты для добыванія удивительнаго элексира. Его слушатели забыли про вопросы и возраженія, такъ увлекательно разсказывалъ онъ безъ умолку и передышки. Очевидно, табакъ производилъ на него возбуждающее дѣйствіе, между тѣмъ какъ удушливый воздухъ, кофе и вдыханіе дыму ошеломило его слушателей и привело въ необычно раздраженное состояніе. И когда старикъ началъ разсказывать, какъ ему однажды почти удалось приготовить философскій камень, владѣя которымъ можно не только неблагородные металлы обращать въ золото, но и приготовить жизненный элексиръ противъ смерти и болѣзней, сдѣлаться невидимымъ и въ глубинѣ земли найти самые сокровенные клады, тогда молодыхъ людей охватило состояніе непріятнаго опьяненія. Имъ казалось, что чучела животныхъ, стоявшихъ на тумбахъ и висѣвшихъ подъ потолкомъ, задвигались, что ходившій по комнатѣ дымъ подымалъ и носилъ по воздуху инструменты; обоимъ, наконецъ, сдѣлалось такъ дурно, что Людовико, нѣсколько ободрившись, не обращая вниманія на увлекшагося своимъ разсказомъ старика, вскочилъ съ своего мѣста, схватилъ товарища за плечо и крикнулъ ему, что время уходить. Тебальдо поднялся совершенно смущенный и оба объяснили старику Скаратулису, что, не смотря на весь интересъ его разсказовъ, они дольше быть не могутъ и что должны поспѣшить домой.
Скаратулисъ извинялся, что, можетъ быть, слишкомъ увлекся своими разсказами, и выразилъ надежду еще разъ увидѣться съ молодыми людьми. Какъ оказалось, онъ боялся, что, можетъ быть, въ своихъ разсказахъ хватилъ черезъ край и на прощанье замѣтилъ, что онъ простой врачъ, который въ своихъ изысканіяхъ лекарственныхъ средствъ противъ различныхъ болѣзней случайно порой заглядываетъ въ область алхиміи и астрологіи.
Онъ проводилъ своихъ гостей на улицу, гдѣ крестьянскій мальчуганъ давно уже поджидалъ съ лошадьми. Тщетно надѣялся Тебальдо еще разъ взглянуть на дѣвушку, она не вышла проститься съ молодыми людьми. Вскорѣ они сидѣли уже на коняхъ и отправились обратно въ Неаполь. Они ѣхали почти молча, ибо каждый хотѣлъ разобраться въ полученныхъ впечатлѣніяхъ; они съ жадностью вдыхали свѣжій морской воздухъ, столь благотворно дѣйствовавшій на ихъ отуманенныя и разгоряченныя головы. Людовико первый обратилъ на это вниманіе, и хотя онъ былъ далеко не противъ наслажденія табакомъ, все-таки замѣтилъ, что старый Скаратулисъ страдаетъ табачнымъ запоемъ. Тебальдо согласился съ нимъ и гнѣвно высказалъ, что неудивительно, если бѣдное дитя чудного мага подъ вліяніемъ подобнаго ядовитаго угара выглядитъ блѣднымъ и больнымъ. Повидимому, Людовико мало интересовался больной дѣвушкой, ибо онъ съ убійственнымъ хладнокровіемъ отвѣтилъ, что это весьма вѣроятно и что остается только надѣяться на изобрѣтеніе старикомъ жизненнаго элексира, который бы избавилъ отъ скорой и вѣрной смерти его бѣдную дочь. Тебальдо замолчалъ, и они въ безмолвіи доѣхали до Неаполя, при въѣздѣ въ который разстались, направившись въ разныя стороны.