XIII.

Синьоръ Формика.

Въ бѣдной повозкѣ добрался Сальваторъ Роза до Чевита-Веккіи, а затѣмъ въ Римъ отправился пѣшкомъ въ твердой увѣренности, что тамъ слава вознаградитъ его за всѣ перенесенныя душевныя муки. Но событія послѣдняго времени сильно расшатали его здоровье, и утомительное путешествіе до такой степени изнурило его тѣло, что при своемъ прибытіи въ Римъ онъ чувствовалъ себя серьезно больнымъ и поторопился нанять маленькую комнатку у одной старушки, которой его отрекомендовалъ одинъ пріятель. Сальваторъ впалъ въ лихорадочное состояніе и нѣсколько дней пролежалъ безъ сознанія. Добрая старушка и ея дочь хлопотали вокругъ него изо всѣхъ силъ, и когда онъ началъ приходить въ сознаніе, ему казалось, что онъ видитъ ихъ фигуры у своей постели словно во снѣ. Наконецъ, однажды вечеромъ, въ то время какъ мать и дочь находились въ комнатѣ, Сальваторъ, собравшись съ силами, дрожащимъ голосомъ спросилъ: "гдѣ я?" Дочь радостно воскликнула: "Слава Богу, онъ приходитъ въ себя!" а мать отвѣчала на его вопросъ словами:

-- Вы въ моемъ домѣ, въ той самой комнатѣ, гдѣ раньше жилъ вашъ пріятель. Посмотрите только на стѣны, вы узнаете эскизы, которые онъ оставилъ мнѣ и которые я берегу какъ святыню.

-- О, теперь я припоминаю все,-- сказалъ Сальваторъ.-- Я зашелъ сюда со своего прибытія еще въ Римъ и сильно заболѣлъ. Я обязанъ своей жизнью вамъ и вашей доброй дочери. Не правда ли?

-- Не совсѣмъ, синьоръ Сальваторъ, ибо больше меня сдѣлалъ для васъ молодой докторъ, который ухаживалъ за вами съ истиннотрогательной заботливостью. Мы ничего не дѣлали по собственному произволу, а только строго исполняли его совѣты и наставленія.

-- А какъ зовутъ этого молодого доктора?

-- Его зовутъ Антоніо Скаччіати; скоро вы будете имѣть случай лично познакомиться съ нимъ, такъ какъ въ этомъ часу онъ долженъ зайти къ намъ.

-- Антоніо Скаччіати? Это для меня совсѣмъ новое имя.

-- А онъ, между тѣмъ, восхищается вами и говоритъ съ величайшимъ уваженіемъ о вашихъ картинахъ; онъ заслуживаетъ, чтобы вы отвѣтили ему своимъ расположеніемъ.

Въ этотъ самый моментъ въ комнату вошелъ молодой человѣкъ и, увидя, что Сальваторъ разговариваетъ со старушкой, онъ поспѣшилъ къ его постели, бросился передъ нимъ на колѣни, схватилъ руку больного и, горячо прижавъ ее къ своимъ губамъ, воскликнулъ:

-- Какъ я счастливъ, что съ моими ничтожными познаніями я съумѣлъ спасти жизнь такому великому художнику. Въ теченіе долгаго времени это первая радость, утѣшающая мою печальную судьбу.

-- И такъ это вы врачъ, спасшій меня,-- сказалъ Сальваторъ, до глубины души тронутый подобнымъ многозначительнымъ привѣтствіемъ.

-- Я не докторъ,-- возразилъ Антоніо краснѣя,-- но я кое-что понимаю во врачебномъ искусствѣ, и такъ какъ я вѣрно опредѣлилъ вашу болѣзнь, то мнѣ при помощи этой неутомимой старушки удалось достичь того, что теперь можно смѣло надѣяться на скорое полное выздоровленіе къ утѣшенію вашихъ друзей и поклонниковъ. Мнѣ самому не нужно никакой благодарности: я счастливъ сознаніемъ, что мнѣ пришлось оказать услугу великому и знаменитому маэстро Сальватору Розѣ.

Эти слова сильно подѣйствовали на Сальватора.

-- Любезный Антоніо,-- сказалъ онъ,-- ваше расположеніе очень радуетъ меня, но все еще не совсѣмъ понимаю, какого рода ваша профессія и въ какой связи она находится съ восхищеніемъ моимъ искусствомъ?

На это молодой человѣкъ отвѣтилъ:

-- Успокойтесь, маэстро, въ вашемъ теперешнемъ положеній вы должны избѣгать всякаго волненія; послѣ я все объясню вамъ. Я только бѣдный хирургъ и буду дорого цѣнить всѣ мои заботы для вашей пользы. Однако теперь...

-- Антоніо,-- прервалъ Сальваторъ, протягивая ему руку,-- съ этой минуты я вашъ другъ, и вы можете быть увѣрены, что ничье сердце, кромѣ моего, не отзовется горячѣе и на ваши радости, и ваше горе. Чѣмъ дольше я всматриваюсь въ ваши черты, тѣмъ большую симпатію чувствую къ вамъ, ибо ваши глаза и вашъ ротъ походятъ на глаза и ротъ Рафаэля Санціо.

При этихъ словахъ яркій румянецъ разлился по щекамъ молодого человѣка, но уста безмолвствовали, и онъ потихоньку удалился, не желая больше безпокоить уважаемаго маэстро.

Съ этого времени Сальваторъ началъ быстро поправляться. Порой, когда онъ пробуждался отъ своей чуткой дремоты, то взглядывалъ на сидѣвшую въ ногахъ кровати хозяйскую дочь и видѣлъ, что ея пальцы перебирали -- въ знакъ молчаливой молитвы -- жемчужины четокъ. Бѣдная дѣвушка, которая такъ сердечно и скромно молилась за его выздоровленіе, глубоко растрогала его, ибо она дѣлала для него все, что, по ея мнѣнію, могло быть полезно.

-- Лукреція,-- сказалъ онъ ей,-- вы доброе дитя, и когда Господь услышитъ, вашу молитву, онъ вознаградитъ васъ за вашу добрую душу.

Лукреція зардѣлась какъ маковъ цвѣтъ, встала и ушла изъ комнаты.

Едва только Сальваторъ до нѣкоторой степени поправился, какъ не только для отдыха осмотрѣлъ блестящій городъ со всѣхъ сторонъ, но и успѣлъ познакомиться съ положеніемъ искусства въ Римѣ. И здѣсь его раздраженное чувство нашло много поводовъ къ неудовольствію. Посредственность повсюду заглушала истинные таланты; раболѣпная лесть достигала авторитетнаго значенія и выдающихся мѣстъ, въ то время какъ для характеровъ открытыхъ двери оставались запертыми. Такъ было и въ Ватиканѣ, и при менѣе значительныхъ дворахъ кардиналовъ. Сальваторъ тогда же написалъ развлеченія ради свое единственное шуточное стихотвореніе по поводу этихъ пагубныхъ обстоятельствъ.

Вскорѣ онъ настолько окрѣпъ, что опять могъ уже подумывать и о серьезной работѣ. Онъ набросалъ различные эскизы и написалъ нѣкоторые изъ своихъ удивительныхъ пейзажей. Но, желая уберечься отъ односторонности, онъ, наконецъ, принялся за большое полотно, на которомъ сдѣлалъ эскизъ картины "Освобожденіе душъ изъ чистилища". Эта картина была красочной сатирой, и онъ имѣлъ намѣреніе придать бѣднымъ душамъ портретное сходство, о которомъ всякій могъ легко догадаться. Антоніо Скаччіати наблюдалъ съ большимъ вниманіемъ, какъ маэстро вырисовывалъ свои фигуры. Замѣчанія, которыя онъ дѣлалъ при этомъ, позволяли догадываться, что отъ него не совсѣмъ закрыты тайны искусства.

-- Антоніо,-- сказалъ ему однажды Сальваторъ,-- вы съ такимъ вкусомъ и пониманіемъ говорите о живописи, что мнѣ трудно признавать васъ только за простого любителя; я думаю, что вы уже много писали.

-- Я вспоминаю, маэстро,-- возразилъ молодой человѣкъ,-- что въ тотъ самый день, когда вы пробудились отъ летаргіи, я сказалъ вамъ -- у меня очень тяжело на душѣ. Позвольте же довѣриться вамъ, что хотя я изучалъ хирургію, но тѣломъ и душой преданъ живописи и съ удовольствіемъ всецѣло отдался бы искусству.

-- Обдумайте же хорошенько, что вамъ дѣлать,-- сказалъ Сальваторъ,-- какъ мнѣ кажется, вы очень искусный врачъ, а вѣдь во всякомъ случаѣ гораздо лучше быть порядочнымъ медикомъ, чѣмъ плохимъ живописцемъ. Хотя вы и молоды, но все-таки вамъ уже поздно начинать изученіе искусства, какъ это необходимо для того, чтобы выработать изъ себя нѣчто особенное.

-- Дорогой маэстро,-- отвѣтилъ Антоніо съ ласковой улыбкой,-- если бы я не чувствовалъ съ ранней юности склонности къ живописи и только по принужденію занимался въ цирульнѣ моего отца бросаніемъ крови, я бы не желалъ сдѣлаться живописцемъ. Но я вамъ еще не сказалъ, что Гвидо Рени давалъ мнѣ уроки и что во время моихъ отлучекъ изъ отцовской цирульни, я занимался съ нимъ живописью.

-- Тѣмъ лучше!-- воскликнулъ Сальваторъ съ искреннимъ воодушевленіемъ,-- у васъ былъ учителемъ великій живописецъ и безъ сомнѣнія вы успѣли усвоить его излюбленную манеру. Я только не понимаю, какъ вы могли интересоваться моими картинами и считать меня великимъ живописцемъ.

Антоніо сильно покраснѣлъ отъ этихъ словъ Сальватора и чистосердечно отвѣтилъ:

-- Увѣряю васъ, маэстро, что я никогда и ни къ кому не чувствовалъ такого глубокаго уваженія, какъ къ вамъ. Ваши картины исполнены такого высокохудожественнаго значенія, какого я не встрѣчалъ ни у одного живописца. Поразительныя явленія природы, причудливые горные пейзажи и тайны моря находятъ въ васъ проникновеннаго истолкователя, ибо вы понимаете священный голосъ природы и умѣете улавливать ея откровенія. Для васъ человѣкъ есть только часть безграничной природы, и онъ появляется на вашихъ картинахъ только потому, что необходимъ для гармоніи цѣлаго. По моему мнѣнію, вы такъ велики, что васъ можно сравнивать только съ знаменитѣйшими историческими живописцами, но вы превосходите ихъ оригинальностью пониманія природы. Не думайте, что это лишь мое личное мнѣніе: точно также думаетъ и Гвидо Рени, и многіе другіе прославленные живописцы.

Взволнованный Сальваторъ посмотрѣлъ на своего юнаго друга и сказалъ:

-- Вы, можетъ быть, правы, что я умѣю наблюдать природу и правдиво воспроизводить ее, и вамъ совѣту то, если вы хотите сдѣлаться истиннымъ живописцемъ, идти своей дорогой, не обращая вниманія на теперешнихъ модныхъ живописцевъ. Ваши слова для меня въ высшей степени пріятны, и съ сегодняшняго дня вы пріобрѣли во мнѣ не только неизмѣннаго друга, но и брата.

Съ этими словами Сальваторъ обнялъ юнаго Скаччіати, при чемъ у послѣдняго выступили на глазахъ слезы радости.

-- Теперь,-- сказалъ Сальваторъ,-- вы должны свести меня къ себѣ, показать свою студію и работы.

-- Съ величайшемъ удовольствіемъ,-- отвѣчалъ Антоніо.

Они отправились. По дорогѣ Антоніо опять завелъ бесѣду.

-- Искусство,-- говорилъ онъ,-- казалось мнѣ словно ребенку улыбкой божества, а живописецъ вообще представлялся мнѣ въ ореолѣ какого-то возвышеннаго благородства. Я казался самому себѣ дерзкимъ преступникомъ, когда подумывалъ примкнуть къ этому обществу избранниковъ Божіихъ. Но постепенно я, наконецъ, убѣдился, что слишкомъ все это идеализировалъ, ибо истинные геніи по большей части бываютъ непризнанными.

-- Къ сожалѣнію, Антоніо,-- замѣтилъ Сальваторъ,-- вы сказали сущую правду, ибо зачастую геній бываетъ терновымъ вѣнцомъ, который Богъ возлагаетъ на чело избранныхъ смертныхъ. Какъ часто я проклиналъ свою склонность и чувствовалъ себя несчастнымъ по собственной винѣ -- сколько разъ я завидывалъ тѣмъ счастливымъ натурамъ, которыя живутъ изо дня въ день и идутъ по своей скромной жизненной тропинкѣ, не обращая вниманія на детальной міръ.

Въ разговорахъ незамѣтно дошли они до дому, на который Антоніо указалъ, какъ на мѣсто своего жительства. Онъ попросилъ Сальватора войти. Послѣдній не ожидалъ многаго отъ этюдовъ, которые хотѣлъ ему показать молодой человѣкъ; но на дѣлѣ онъ былъ въ высшей степени пораженъ большимъ талантомъ Антоніо, проглядывавшимъ и въ эскизахъ, и въ картинахъ. Отмѣнный вкусъ и богатство мысли въ композиціи въ соединеніи съ граціей въ выраженіи лицъ -- все это доказало Сальватору, что передъ нимъ на-стоящій ученикъ Гвидо Рени; при этомъ замѣчалось, что Антоніо съумѣлъ избѣжать недостатковъ своего образца, у котораго характерность и типичность выраженія часто уступали первое мѣсто красотѣ.

Сальваторъ Роза долго разсматривалъ съ сосредоточеннымъ вниманіемъ всѣ картины молодого Скаччіати и, наконецъ, сказалъ:

-- Мой дорогой другъ, вы рождены быть живописцемъ, ибо вы не только смотрите на весь міръ глазами художника, но вы уже удивительнымъ образомъ преодолѣли всѣ техническія трудности; на мой взглядъ, вы далеко обогнали многихъ членовъ академіи св. Луки. Но наше время неблагопріятно для скромнаго художника, который не умѣетъ прославиться на чужой счетъ. Зависть и вражда повсюду преслѣдуютъ насъ, и если вы не рѣшились стойко выдержать до конца, покорно перенося всѣ несправедливости, то лучше, дорогой, бросьте искусство.

-- Я не могу этого сдѣлать,-- возразилъ Антоніо,-- я чувствую себя достаточно сильнымъ, чтобы преодолѣть величайшія препятствія.

-- Чтобы привести вамъ назидательный примѣръ,-- сказалъ Сальваторъ,-- я хочу разсказать вамъ исторію съ фресками въ церкви св. Яннуарія въ Неаполѣ. Болѣе тридцати лѣтъ назадъ, какъ построена эта великолѣпная церковь, пріютившая величайшее сокровище города, кровь его святаго патрона, и какъ она началась украшаться съ расточительнымъ великолѣпіемъ. Нужно было, видите ли, расписать потолокъ и стѣны; поэтому былъ объявленъ конкурсъ, въ которомъ принимали участіе знаменитѣйшіе живописцы всей Италіи. Одинъ за другимъ они пріѣхали, но никто не оставался въ Неаполѣ долѣе одного дня: то имъ начали угрожать, что всѣхъ ихъ отравятъ, то, дѣйствительно, на нихъ начали устраивать нападенія наемные- убійцы (нѣкоторыхъ даже ранили), такъ что всѣ предпочли, спасая свою жизнь, предоставить живописное украшеніе церкви св. Яннуарія испанцу Рибера, которому протежировалъ вицекороль и все высшее испанское общество.

-- Я могу только повторить,-- снова сказалъ Антоніо,-- что совершенно приготовленъ ко всѣмъ превратностямъ и интригамъ, но тѣмъ не менѣе я не оставлю искусства, хотя бы мнѣ пришлось отказаться отъ всякой славы.

Что было дѣлать противъ такой рѣшимости? Сальваторъ увидѣлъ, что здѣсь всякія возраженія уже напрасны; поэтому онъ молча еще разъ пристально разсмотрѣлъ произведенія своего юнаго друга. Въ углу комнаты онъ нашелъ одну картину, прислоненную къ стѣнѣ; повернувъ ее, Сальваторъ въ замѣшательствѣ не могъ удержаться отъ крика. Картина изображала Магдалину у ногъ Спасителя. Собравшись съ духомъ, Сальваторъ сказалъ:

-- Дорогой Антоніо, эта Магдалина ваше лучшее произведеніе, хотя вашъ талантъ отличается отъ талантовъ всѣхъ другихъ живописцевъ. Вы не изобразили женщину съ преступнымъ прошлымъ, а дѣвушку чистую и безгрѣшную. Такъ бы могли изобразить Магдалину Рафаэль или Гвидо Рени. Эта картина съ небеснымъ выраженіемъ открываетъ мнѣ вмѣстѣ съ тѣмъ тайну. Оригиналъ вашей Магдалины живетъ, вѣроятно, въ Римѣ. Признайтесь въ этомъ, Антоніо!

Скаччіати, опустивъ глаза, взволнованнымъ голосомъ отвѣтилъ:

-- Ничего, однако, не укроется отъ вашего испытующаго взора. Зачѣмъ же мнѣ скрывать отъ васъ свою тайну. Да, маэстро, эта картина есть копія съ одной молодой дѣвушки, которую я люблю всѣми силами души, хотя и знаю, что эта любовь безнадежна и что все мое счастье -- пустая химера.

-- И ваша тайна еще не открыта?

-- Никто не знаетъ.

-- Значитъ, никто еще не видѣлъ вашей Магдалины?

-- Вы первый, которому я показалъ эту картину.

-- Если это такъ,-- радостно замѣтилъ Сальваторъ,-- то эта картина будетъ для меня средствомъ, чтобы создать вамъ то положеніе, которое вамъ предназначено и, вмѣстѣ съ тѣмъ, подшутить надъ пустоголовыми членами академіи св. Луки. Довѣрьте мнѣ безъ боязни эту картину. На слѣдующую ночь вы принесите ее ко мнѣ домой, а все остальное предоставьте сдѣлать мнѣ. Согласны ли вы?

-- Съ большимъ удовольствіемъ, дорогой маэстро.

При прощаньи Сальваторъ прибавилъ:

-- Наше искусство, къ сожалѣнію, теперь падаетъ, ибо академія св. Луки превозноситъ до небесъ испанцевъ, потому что тѣло на ихъ картинахъ якобы натуральнѣе, чѣмъ на картинахъ великаго Рафаэля; на самомъ же дѣлѣ, у нихъ ничего нѣтъ, кромѣ мяса, безъ всякаго выраженія и одухотворенія.

Послѣ этого, Сальваторъ распрощался съ своимъ юнымъ другомъ, и не замедлилъ привести какъ можно скорѣе свой планъ въ исполненіе.

На дняхъ должна была открыться выставка картинъ, которую ежегодно устраивала знаменитая академія, и при этомъ каждый разъ происходилъ конкурсъ между молодыми художниками, предназначенными для принятія въ академію. Извѣстность, которою пользовался Сальваторъ Роза, позволяла ему выхлопотать у академическаго начальства позволеніе выставить картину, которую онъ выдалъ за произведеніе одного молодого неаполитанца, преждевременно похищеннаго смертью у искусства.

Со дня открытія выставки прошло лишь нѣсколько дней, а ужъ весь Римъ говорилъ о картинѣ умершаго молодого художника: его Магдалиной восхищались всѣ зрители. Со смерти Гвидо Рени ни одинъ живописецъ не создавалъ такого шедевра, утверждали знатоки, а энтузіасты открыто высказывали, что эта Магдалина превосходитъ всѣ творенія Гвидо Рени.

Однажды, когда Сальваторъ былъ на выставкѣ, среди толпы, тѣснившейся у замѣчательной картины, общее вниманіе странностью поведенія обращалъ на себя одинъ старикъ. Казалось, что при видѣ картины онъ словно ополоумѣлъ. Поднявшись на ципочки, чтобы лучше разглядѣть, онъ хлопалъ въ ладоши и вскрикивалъ отъ восхищеннаго изумленья:-- "прелестно! восхитительно! Это она, это Маріанна смотритъ словно живая!" При этомъ онъ, казалось, сильно сожалѣлъ, что съ нимъ вмѣстѣ нѣтъ самой Маріанны, дабы всѣ присутствующіе убѣдились въ поразительномъ сходствѣ копіи съ оригиналомъ.

Сальваторъ Роза старался протискаться поближе къ старику, чтобы разузнать что-нибудь объ его личности, но необыкновенная подвижность стараго чудака помѣшала его намѣреніямъ, такъ что вскорѣ живописецъ потерялъ старика изъ виду.

Въ день, назначенный для выборовъ новыхъ членовъ академіи, Сальваторъ во время засѣданія предложилъ академикамъ вопросъ, достоинъ ли творецъ Магдалины избранія въ академію. Всѣ единогласно подтвердили, что такой возвышенный геній будетъ только украшеніемъ академіи. Поэтому, было постановлено почтить его память публичнымъ заявленіемъ соболѣзнованія, что искусство, въ преждевременной кончинѣ понесло невознаградимую потерю.

Вслѣдъ за симъ Сальваторъ всталъ и громкимъ голосомъ произнесъ слѣдующее:

-- Милостивые государи! Мнѣ чрезвычайно пріятно сообщить вамъ неожиданную для васъ новость, что почести, которыя вы намѣрены оказать мертвому, должны быть на самомъ дѣлѣ оказаны живому. Картина "Магдалина у ногъ своего Божественнаго Учителя", которая совершенно заслуженно удостоена вами.величайшихъ похвалъ, принадлежитъ вовсе не умершему неаполитанскому живописцу, какъ я говорилъ раньше, чтобы услышать вашъ безпристрастный приговоръ; это образцовое произведеніе, встрѣченное всеобщимъ одобреніемъ, принадлежитъ кисти... одного неизвѣстнаго хирурга, по имени Антоніо Скаччіати.

Эти слова, разумѣется, привели всѣхъ, членовъ академіи въ величайшее недоумѣніе; но имъ вмѣстѣ съ тѣмъ ничего не оставалось дѣлать, какъ проглотить горькую пилюлю и вновь подтвердить, что необыкновенный талантъ молодого Скаччіати дѣлаетъ его достойнымъ избранія въ академію св. Луки.

Съ того момента, какъ въ Римѣ узнали, что Антоніо Скаччіати -- творецъ знаменитой Магдалины, будущность молодого живописца была обезпечена, и счастливый художникъ съ разныхъ сторонъ получилъ столько заказовъ, что многимъ приходилось отказывать. А Сальваторъ Роза, вслѣдствіе этого, нажилъ себѣ въ лицѣ членовъ академіи св. Луки непримиримыхъ враговъ.

Вскорѣ онъ нажилъ еще болѣе враговъ одной своей картиной, полной язвительной ироніи. Онъ бросилъ неоконченнымъ свое "Чистилище" и нарисовалъ "Фортуну", которая высыпала изъ своего рога изобилія массу драгоцѣнностей, денегъ, кардинальскихъ шляпъ и епископскихъ скуфеекъ на стоящія подъ рогомъ фигуры съ головами разныхъ звѣрей, осмѣянныхъ народнымъ остроуміемъ. Было нѣсколько фигуръ съ человѣчьими лицами, бѣдно одѣтыхъ, до которыхъ блага фортуны не достигали. Эта картина произвела въ аристократическомъ кругу цѣлую бурю неудовольствій и дѣло дошло до того, что даже папа Урбанъ окончательно разгнѣвался на живописца.

Само собой разумѣется, что вслѣдствіе этого душа Сальватора еще болѣе наполнилась горечью. Въ бесѣдахъ съ своимъ другомъ Антоніо Скаччіати онъ неоднократно негодовалъ на искусство и даже проклиналъ его. Но Скаччіати видѣлъ, что вина въ данномъ случаѣ лежитъ въ томъ, что Сальваторъ пользовался искусствомъ, какъ орудіемъ для выраженія своихъ взглядовъ на общественныя дѣла. Скаччіати слишкомъ уважалъ Сальватора, чтобы осмѣлиться высказать свое порицаніе, и свернулъ разговоръ на самого себя:

-- Правда я преодолѣлъ теперь величайшія трудности, но все-таки картина, которой я обязанъ своимъ успѣхомъ въ искусствѣ, есть памятникъ моихъ мученій.

Сальваторъ внимательно посмотрѣлъ на молодого человѣка и сказалъ ему:

-- Теперь, кажется, вы можете говорить совершенно спокойно о вашихъ сердечныхъ дѣлахъ; разскажите же мнѣ исторію вашей любви.

Молодые люди усѣлись, и Антоніо началъ:

-- Въ улицѣ Рипетта, вблизи Піацца del Popolo, жилъ одинъ старый чудакъ, по имени Пасквале Капуцци, соединявшій въ себѣ всевозможныя дурныя качества. У него было достаточно средствъ, для того чтобы жить независимо; у него были дикія фантазіи во всемъ разыгрывать знатока, обо всемъ судить -- о живописи, скульптурѣ. механикѣ, о всякихъ наукахъ и литературѣ, и такъ какъ въ Ватиканской библіотекѣ ему случилось перелистать нѣсколько старыхъ фоліантовъ, то онъ вообразилъ себя ученѣйшимъ мужемъ во всемъ свѣтѣ. Понятно, что онъ считалъ себя также великимъ музыкантомъ и пѣвцомъ, чему, однако, никто, кромѣ его, не вѣрилъ. Къ моему несчастію, я былъ позванъ въ домъ стараго чудака въ качествѣ цирульника; онъ заставилъ меня долго дожидать и во все это время мой слухъ терзался его бренчаньемъ и пѣніемъ. Однажды въ его домѣ я встрѣтилъ первообразъ своей Магдалины; такъ какъ Капуцци замѣтилъ, что я совершенно очарованъ красотой и несравненной граціей этого прелестнаго существа, онъ объяснилъ мнѣ съ самодовольной улыбкой, что Маріанна единственная дочь его умершаго родного брата и что она круглая сирота; онъ пріютилъ ее въ своемъ домѣ какъ дядя и какъ опекунъ. Съ этого мгновенія мнѣ стало легче переносить глупыя причуды старика, ибо такимъ образомъ я могъ чаще видѣться съ прелестной дѣвушкой. Старикъ, конечно, не могъ не замѣтить этого, ибо однажды, высокомѣрно взглянувъ на меня, онъ оскорбительнымъ тономъ сказалъ: "можно ли было думать, чтобы цирульникъ осмѣлился такъ высоко заноситься". Я чувствовалъ себя глубоко обиженнымъ и возразилъ: "что касается меня, то вы очень хорошо знаете, что я искусный хирургъ и сверхъ того ученикъ знаменитаго живописца Гвидо Рени". Въ отвѣтъ на это Капуцци разразился язвительнымъ смѣхомъ и гнѣвно воскликнулъ: "убирайтесь вы къ чорту, отличный цирульникъ, искусный хирургъ и знаменитый живописецъ! Помните, чтобы никогда вашей ноги не было въ моемъ домѣ, не смѣйте близко и подходить къ моему дому, если не желаете рисковать своей жизнью". Меня вдругъ охватила свирѣпая ярость. Я бросился на старика и дубасилъ его изо всѣхъ силъ, пока не услышалъ, что на его крикъ прибѣжала Маріанна, обезоружившая меня однимъ своимъ взглядомъ. Я поспѣшно удалился, и если двери этого дома были для меня уже закрыты, то все-таки я не могъ воздержаться отъ того, чтобы тайкомъ частенько не похаживать около дома, ища удобнаго случая объясниться дѣвушкѣ въ любви. Безъ сомнѣнія, она нисколько не сердилась на меня за приключеніе съ ея дядей. Наконецъ, я рѣшился сунуть записочку въ руку старой служанкѣ, съ которой я близко познакомился и которая заботливо передавала наши письма. Вскорѣ все устроилось въ лучшемъ видѣ; мы видѣлись съ Маріанной и во время обѣдни, и при другихъ обстоятельствахъ, такъ что мнѣ неоднократно представлялись удобные случаи открыться прелестной дѣвушкѣ въ любви. Но, къ сожалѣнію, старикъ пронюхалъ о нашихъ свиданіяхъ. Онъ объявилъ Маріаннѣ, что самъ любитъ ее и хочетъ на ней жениться, что для бѣдной дѣвушки, по его мнѣнію, должно быть большимъ счастьемъ. Служанкѣ, бывшей нашей наперсницей, было отказано и мѣсто ея заступила новая, сущая старая вѣдьма, не дававшая Маріаннѣ ни малѣйшей поблажки. Теперь старикъ уже обратился къ папѣ, дабы получить разрѣшеніе жениться на своей племянницѣ, такъ что почти всѣ мои надежды рушились.

-- Не теряйте мужества,-- старался успокоитъ Сальваторъ своего молодого друга,-- и положитесь на меня, искренно преданнаго вамъ. Вы сказали, что старый Капуцци пустой глупецъ, жаждущій сдѣлаться знаменитостью въ Римѣ. Я самъ пойду къ нему и попытаюсь добиться у него согласія на ваше обрученіе съ Маріанной.

Для Антоніо снова блеснулъ лучъ надежды, ибо Сальваторъ въ ближайшемъ будущемъ рѣшилъ осуществить свое намѣреніе. Онъ понималъ, что съ нѣкоторыхъ поръ онъ считался уже не столь прославленнымъ живописцемъ какъ раньше, и такъ какъ Капуцци принадлежалъ къ числу папскихъ любимцевъ, то Сальваторъ долженъ былъ горькимъ опытомъ убѣдиться, что его вліяніе совершенно безсильно...

Хотя онъ велъ себя при старомъ глупцѣ съ изысканной вѣжливостью и старался его убѣдить, что теперь уже Антоніо Скаччіати считаютъ въ Римѣ за превосходнѣйшаго художника и пророчутъ ему славную будущность, все-таки ему не удалось убѣдить Капуцци и онъ принужденъ былъ отказаться отъ всѣхъ дальнѣйшихъ попытокъ.

Первосвященничество Урбана VIII развило до крайнихъ предѣловъ диллетантизмъ во всѣхъ областяхъ искусства и науки, ибо просто сдѣлалось модой заявить себя во что бы то ни стало или въ стихотворствѣ, или въ живописи, или въ искусствѣ. Если бы за это дѣло брались люди талантливые, или, по крайней мѣрѣ, одаренные пониманіемъ прекраснаго и высокаго, то въ этомъ, конечно, не было бы ничего удивительнаго; но, къ сожалѣнію, изъ всѣхъ щелей поползла круглѣйшая бездарность, а истинные таланты заглушались всякой сорной травой и только при особенно благопріятныхъ обстоятельствахъ имъ удавалось расцвѣсти. Въ это время Римъ сдѣлался какъ бы Эльдорадо шарлатанства. Сколько кардиналовъ и прелатовъ было обмануто мошенниками и на какія огромныя суммы! Старый Капуцци также былъ склоненъ дружиться съ сомнительными людьми, которые льстили его самолюбію и величали его великимъ ученымъ. Въ то время онъ былъ увлеченъ въ нелѣпые опыты однимъ шарлатаномъ, который морочилъ его, что будто бы онъ стоитъ на вѣрномъ пути къ отысканію философскаго камня и что вскорѣ ему откроются всѣ другія тайны природы. Это было прямо болѣзнью того времени, когда даже выдающіеся умы страдали нелѣпой вѣрой въ возможность при помощи химіи найти средства для превращенія неблагородныхъ металловъ въ золото. Маленькіе, заурядные люди довольствовались тѣмъ, что приготовляли волшебный напитокъ, при помощи котораго человѣкъ дѣлался вѣчно-юнымъ, по собственному желанію невидимымъ и способнымъ переноситься съ одного мѣста на другое. Шарлатанъ, въ руки которому попалъ Капуцци, обладалъ дѣйствительно массой естественно-историческихъ знаній и умѣлъ производить цѣлый рядъ удивительныхъ кунштюковъ. Это былъ нашъ старый знакомый лекарь Скаратулисъ, раньше ограничивавшійся продажей разныхъ микстуръ и пилюль на базарахъ въ окрестностяхъ Неаполя, но потомъ увидѣвшій, что такимъ образомъ никогда не добьешься существенныхъ результатовъ. Человѣкъ въ родѣ его, умѣвшій искусно приняться за всякое дѣло, могъ бы достичь авторитета и богатства, не забывая, конечно, что при какой-нибудь несчастной случайности онъ могъ и очутиться за колдовство въ тюрьмѣ или на кострѣ. До того времени, пока разъяренный народъ не разнесъ въ Байѣ его дома, поклявшись притомъ и его умертвить, онъ былъ скромнымъ собирателемъ травъ и лекаремъ-шарлатаномъ; но узнавъ на опытѣ, что люди его профессіи, эксплоатировавшіе народное легковѣріе и невѣжество, каждую минуту могли сдѣлаться жертвой суевѣрія, онъ вдругъ остепенился и хотѣлъ попытаться примѣнить свои знанія въ большемъ масштабъ. Его познанія ограничивались ничтожными свѣдѣніями ботаническими и химическими и, вмѣстѣ съ тѣмъ, огромной опытностью въ астрологическихъ формулахъ и заклинаніяхъ. Эту область онъ изучилъ во всѣхъ направленіяхъ, его познанія въ египетскихъ и арабскихъ изреченіяхъ приводили всѣхъ въ изумленіе. Долгое время онъ прожилъ въ Гаетѣ у кардинала Цукхи, который былъ страстнымъ приверженцемъ алхиміи и кабалистики и почти всѣ свои доходы тратилъ на подобныя глупости. Дочь Скаратулиса, Серпа, все еще одѣвалась мальчикомъ, считаясь его ученикомъ и помощникомъ. Стройная, блѣдная дѣвушка не возбуждала никакихъ подозрѣній въ обманѣ. Такимъ-то образомъ Серпа и могла жить вмѣстѣ съ отцомъ во дворцѣ кардинала въ Гаетѣ и помогать ему при его изслѣдованіяхъ и работахъ. Фантазіи кардинала Цукхи пожирали огромныя суммы и, очевидно, безъ всякихъ результатовъ; Скаратулисъ имѣлъ случай познакомиться съ библіотекой своего покровителя, и успѣлъ подготовиться къ той обширной дѣятельности, которую онъ надѣялся обрѣсти въ Римѣ. Но онъ ошибся въ своихъ разсчетахъ, ибо хотя папа Урбанъ и жертвовалъ деньги на всякія естественно-историческія опыты и затѣи, самъ онъ все-таки, былъ достаточно образованъ для того, чтобы поддаться грубому обману. Поэтому Скаратулисъ долженъ былъ попытаться пріобрѣсти другія связи, но число алхимиковъ и подобныхъ спекулянтовъ въ Римѣ было столь велико, что новому пришельцу ничего не оставалось дѣлать, какъ примкнуть къ Кацуцци, о страсти котораго къ необыкновеннымъ предпріятіямъ онъ много наслышался. Скаратулисъ охотно бы согласился на предложеніе Капуцци поселиться въ его домѣ, но, къ несчастію, дѣло не устраивалось, ибо въ домѣ положительно не было мѣста для лабораторіи. Поэтому чудакъ нанялъ себѣ квартирку по близости отъ дома Капуцци, гдѣ онъ ежедневно по нѣсколько часовъ занимался всевозможными изысканіями вмѣстѣ съ своимъ мальчикомъ, котораго онъ называлъ Серпино. Капуцци старался ввести своего новаго друга всюду, гдѣ послѣдній, по его мнѣнію, могъ подыскать себѣ мѣсто, по всѣ эти старанія были напрасны, ибо враги и завистники новаго чародѣя такъ обошли его, что обвинили его въ доносѣ, а изъ этого позднѣе возникъ процессъ. Добрый Скаратулисъ забылъ, что для хорошей карьеры на поприщѣ его стремленій нужно было то, чего у него не было,-- при вызывающей наглости импонирующую внѣшность и вкрадчивыя манеры. Кто обладалъ этими качествами, тотъ втирался въ высшій кругъ и особенно дѣлался любимцемъ знатныхъ дамъ, которыя почитали въ немъ вѣстника иного міра и создавали ему авторитетъ и богатство; кто же, кромѣ нахальнаго безстыдства, не обладалъ никакими другими достоинствами, тотъ рисковалъ попасть въ руки инквизиціи. Къ сожалѣнію, это въ одинъ прекрасный день и случилось со Скаратулисомъ. Нежданно-негаданно онъ былъ арестованъ, а дочь его осталась безпомощной и въ полнѣйшемъ отчаяніи.

Уже раньше Маріанна была живо заинтересована мнимымъ пригожимъ мальчикомъ. Поэтому не было ничего страннаго въ томъ, что мальчикъ въ одинъ прекрасный день, смертельно блѣдный и до крайности взволнованный ворвался въ домъ Капуцци и спросилъ тамъ не хозяина, а его племянницу Маріанну, ибо съ ней одной онъ хотѣлъ поговорить. Молодая дѣвушка попросила его войти и была не мало смущена, когда мнимый мальчикъ Серпино въ страстномъ возбужденіи, заливаясь слезами, разсказалъ ей, что онъ -- дѣвушка, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, сообщилъ, что его отецъ отвезёнъ въ темницу.

Если бы дѣло шло дѣйствительно о мальчикѣ, то Капуцци остался бы по всѣмъ вѣроятіямъ вполнѣ равнодушнымъ къ его судьбѣ, ибо онъ по своей трусости отрекся отъ Скаратулиса и не хотѣлъ знать ни его, ни его сына. Но вѣдь теперь Маріанна просила за дѣвушку, и ея доброе, участливое сердце въ заступничествѣ за Серпу выказало много истиннаго героизма. Она настояла на томъ, чтобы взять бѣдное, покинутое существо въ домъ, гдѣ Серпа опять облачилась въ свое женское платье. Инквизиція арестовала всѣ пожитки алхимика; если его не могли обвинить ни въ какомъ преступленіи, достойномъ смерти, то все-таки казалось, что его процессъ протянется безконечно долго: достаточно хорошо извѣстно, какъ часто подобные несчастные обвиненные въ теченіе цѣлой жизни томились въ тюрьмѣ.

Бѣдная Серпа влачила мучительную, безрадостную жизнь, терзаясь мыслью о печальной участи своего отца, пока не пришло черезъ нѣсколько мѣсяцевъ ужасное извѣстіе, что онъ отравился въ тюрьмѣ ядомъ, который постоянно носилъ при себѣ и который съумѣлъ скрыть даже отъ бдительнаго надзора смотрителя тюрьмы. Это обстоятельство снова подало поводъ къ пререканіямъ съ Капуцци, но Маріанна твердо стояла на своемъ и упросила дядю не лишать ея любимицу послѣдняго убѣжища, въ которомъ она была внѣ всякой опасности.

Когда Сальваторъ сообщилъ Антоніо о своихъ неудавшихся переговорахъ съ Капуцци, молодой художникъ, окончательно обезкураженный, совсѣмъ упалъ духомъ. Но Сальваторъ въ своемъ живомъ воображеніи создалъ опять новый планъ, отъ котораго онъ ожидалъ большого успѣха.

-- Теперь мы достаточно убѣдились,-- сказалъ онъ,-- что наши художественные таланты не приведутъ къ цѣли. Напрасно вы старались пріобрѣсти славу, напрасно и я старался дѣйствовать при помощи своей славы. Мы должны подумать о. чемъ-нибудь другомъ. Съ тѣхъ поръ какъ папой сдѣлался Урбанъ VIII, серьезное направленіе въ искусствѣ вышло изъ моды; теперь стремятся только ко всему веселому и забавному, ибо самъ папа любитъ въ поэзіи и въ искусствѣ только пріятное и граціозное. Въ самомъ дѣлѣ, мы видимъ, что въ Римѣ комедіанты и странствующіе фокусники самые желанные гости и что тамъ то-и-дѣло выростаютъ новые театры. Директора послѣднихъ стремятся угодить публикѣ въ излюбленномъ шутовскомъ родѣ, ибо это считается наиболѣе важнымъ дѣломъ во всемъ свѣтѣ. На этомъ мы должны основать свои надежды: я -- надежду избавиться отъ опалы, въ которую попалъ по милости своей "Фортуны", а вы -- надежду жениться на Маріаннѣ. Слышали ли вы что-нибудь о молодомъ аббатѣ Николо Муссо, который завѣдуетъ всѣми увеселеніями при папскомъ дворѣ? Суровая партія, во главѣ которой стоитъ кардиналъ Беллярминъ, съ удовольствіемъ взираетъ, какъ Урбанъ увлекается поэтическими и театральными забавами, уклоняясь отъ всѣхъ серьезныхъ занятій, ибо испанскіе инквизиторы могутъ такимъ образомъ пытать и жечь еретиковъ сколько душѣ угодно. Теперь сообразите: я сдѣлался умнѣе вслѣдствіе нашихъ послѣднихъ передрягъ и желаіо попытаться -- развѣ это невозможно остроумной головѣ -- опять пріобрѣсти и авторитетъ, ибо обстоятельства складываются благопріятно. Я рекомендовалъ синьору Муссо такого комика, какого никогда до сихъ поръ Римъ не видывалъ. Синьоръ Формика, имя того человѣка, которому я ввѣряю свое оправданіе и ваше счастье, и надѣюсь, что онъ не обманетъ нашихъ ожиданій.

Антоніо былъ слишкомъ обезкураженъ, для того чтобы такъ скоро и легко утѣшиться.

-- Неужто вы можете думать, что какой-нибудь странствующій шутъ будетъ имѣть такую власть и вліяніе?-- сказалъ онъ.

-- Погодите и вы увидите,-- возразилъ Сальваторъ,-- что въ Римѣ теперь многое возможно, что при прежнихъ папахъ казалось совершенно немыслимымъ. Если мой планъ не удастся: такъ намъ останется еще побѣгъ. Во Флоренціи съ вашимъ талантомъ смѣло можно будетъ занять выдающееся положеніе и прибѣгнуть къ покровительству герцога. Но предварительно мы попытаемся устроить дѣло съ синьоромъ Формика.

Антоніо ушелъ въ сильномъ сомнѣніи; но вскорѣ его сомнѣнія переродились въ тихую надежду, когда, немного дней спустя, въ начавшемся карнавалѣ имя синьора Формики сдѣлалось наиболѣе популярнымъ и любимымъ. Между большими римскими народными праздниками карнавалъ съ незапамятныхъ временъ игралъ одну изъ первыхъ ролей. У знати карнавалъ сопровождался лукулловскими пирами и грандіозными балами, у народа въ это время устраивались ристанія и бои быковъ. Съ древнихъ временъ велся обычай, что на масляницѣ евреи почти раздѣтые должны были бѣгать въ запуски, при чемъ побѣдитель получалъ штуку краснаго сукна; позднѣе устроивались бѣга собачьи, ослиные и, наконецъ, лошадиные, входившіе все въ большее употребленіе, такъ что въ этихъ народныхъ увеселеніяхъ начало принимать участіе и самое избранное общество. Затѣмъ начали бросать въ народъ изъ дворцовъ всякую живность и померанцы, изъ этого постепенно развился обычай бросанія confetti {Маленькіе гипсовые шарики. Пер. } и цвѣточныхъ букетовъ. Что въ средніе вѣка были въ большемъ ходу кулачные бои, въ которыхъ принимали участіе не только молодые дворяне, но также ихъ свита и слуги замѣшивались во всеобщей свалкѣ, это, къ сожалѣнію, подтверждается документально безконечными кровопролитіями.

Уже съ давнихъ поръ вошло въ обычай устраивать во время карнавала, при участіи художниковъ, процессіи. Собственно этотъ обычай возникъ сначала у образованныхъ классовъ во Флоренціи, гдѣ фамилія Медичи покровительствовала всѣмъ подобнымъ затѣямъ. Хотя въ то время реформаторъ Савонарола возставалъ противъ безумной помпы этихъ процессій и онѣ на нѣсколько лѣтъ были изгнаны изъ города, но съ реставраціей господства Медичи этотъ обычай опять вошелъ въ употребленіе. Въ Римѣ маскараднымъ процессіямъ покровительствовалъ папа Левъ X изъ фамиліи Медичи, а при Урбанѣ VIII онѣ достигли такой популярности, что въ нихъ участвовало вмѣстѣ съ художниками самое избранное общество, соперничая въ изяществѣ и пышномъ великолѣпіи. Народъ забавлялся бросаніемъ confetti и огромныхъ букетовъ изъ цвѣтовъ, которые въ южномъ климатѣ ко времени карнавала распускались во всей своей пышности. Такъ какъ образованная часть населенія все болѣе и болѣе подумывала о томъ, чтобы устроить свои собственныя публичныя увеселенія, то главную роль въ карнавалѣ стали играть маскарадныя поѣздки, во время которыхъ старались обращать вниманіе не только богатствомъ костюмовъ, но и ихъ остроумной оригинальностью.

Сальваторъ Роза рѣшилъ воспользоваться этимъ обстоятельствомъ и попытаться -- нельзя ли достигнуть шуткой и сатирой того, въ чемъ отказали его генію, какъ живописца. Вмѣстѣ съ аббатомъ Муссо и нѣкоторыми другими близкими друзьями онъ устроилъ свою въ высшей степени комическую процессію, въ которой Сальваторъ подъ именемъ синьора Формика въ смѣшномъ нарядѣ игралъ главную роль, распѣвая подъ аккомпаниментъ лютни на народномъ діалектѣ пѣсни и привлекая толпы шумно апплодировавшаго народа. Такимъ образомъ, онъ достигъ того, чего хотѣлъ, ибо его вымышленное имя было у всѣхъ на устахъ; такъ какъ онъ при всякомъ удобномъ случаѣ ликующей толпѣ напоминалъ, что синьоръ Формика останется въ Римѣ и будетъ давать представленія въ самомъ любимомъ театрѣ, то для этой цѣли онъ пріобрѣлъ большую шайку помощниковъ.

И, дѣйствительно, живописецъ осуществилъ свои планы. Своей неистощимой изобрѣтательностью по части веселыхъ сценъ и мѣткаго сатирическаго остроумія, онъ заставилъ говорить весь Римъ о синьорѣ Формика, сдѣлавъ его любимцемъ всего города. Само собой разумѣется, между его зрителями выискались прославленные живописцы, изъ которыхъ былъ и рыцарь Бернини, выхлопотавшій разрѣшеніе устроить комическое театральное представленіе въ Ватиканѣ. Сальваторъ не могъ обуздать своего раздраженія и насмѣшливости; узнавъ, что будутъ присутствовать именно тѣ знатныя особы, которыя прославились не талантами, а создали себѣ положеніе при папскомъ дворѣ происками, онъ сочинилъ язвительные стихи, понятные не только для отдѣльныхъ лицъ, но и для всей публики, которые были, по обыкновенію, встрѣчены съ дикимъ восторгомъ. Это нововведеніе надѣлало много шуму. Хотя многіе старались отомстить за лицъ, осмѣянныхъ синьоромъ Формика и стали на другихъ театрахъ давать сцены, въ которыхъ жестоко осмѣивались неаполитанскіе странствующіе комедіанты, однако, умные люди изъ всѣхъ слоевъ римскаго общества были на его сторонѣ, и онъ остался, какъ и прежде, героемъ дня.

Между тѣмъ, Сальваторъ не забывалъ обѣщанія даннаго Антоніо Скаччіати. Онъ посвятилъ въ это дѣло своего друга Муссо, и оба создали планъ, какъ искуснѣе поймать въ ловушку стараго влюбленнаго глупца Капуцпи. Муссо въ одинъ прекрасный день отправился къ Капуцци, наговорилъ ему тысячу любезностей и предложилъ положить на музыку нѣсколько арій, которыя должны были войти въ одну новую пьесу. Ослѣпленный своимъ тщеславіемъ старикъ не замѣтилъ, что его ловко надуваютъ, и на самомъ дѣлѣ повѣрилъ, что полагается начало его музыкальной извѣстности, которой онъ раньше такъ тщетно добивался. Такимъ образомъ, онъ дѣйствительно сочинилъ музыку на слова, переданныя ему Муссо, и послѣ того какъ послѣдній принялъ ихъ съ благодарностью и похвалой, Капуцци въ день, назначенный для представленія, былъ въ театрѣ.

Разумѣется, Муссо приготовилъ для этого вечера новый фарсъ, но музыка стараго Капуцци служила ему совсѣмъ для другихъ цѣлей, чѣмъ предполагалъ композиторъ. Это было сдѣлано для сравненія его съ другими композиторами: комикъ пьесы, никто иной какъ синьоръ Формика, съ величайшей напыщенностью доказывалъ, что ни одинъ композиторъ не можетъ сравниться съ тѣмъ, который предсталъ сегодня на судъ публики. Затѣмъ онъ пропѣлъ одну изъ пѣсней, положенныхъ на музыку Капуцци, и впечатлѣніе получилось именно такое, какого ожидалъ актеръ: публика захохотала. Комикъ сдѣлалъ видъ, какъ будто бы его пѣніе имѣло величайшій успѣхъ и продолжалъ пѣть остальныя пѣсни Капуцци. Слушатели хохотали все больше, все сильнѣе и начали, наконецъ, съ крикомъ и воемъ подпѣвать комику.

Капуцци сидѣлъ въ своей ложѣ блѣдный какъ полотно отъ злости, и едва удерживался, чтобы не выругать публику самымъ оскорбительнымъ образомъ. Но эта первая сцена была только прологомъ къ тому настоящему фарсу, въ которомъ представлялось, что старый влюбленный опекунъ хочетъ жениться на своей питомицѣ помимо ея воли, но она и ея женихъ ловко обходятъ стараго волокиту и все устроивается въ лучшемъ видѣ. Синьоръ Формика игралъ стараго холостяка и съ изумительнымъ совершенствомъ воспроизвелъ не только злую физіономію Капуцци, но и всѣ его манеры -- ходить, говорить и вообще двигаться, что оригиналу въ его ложѣ сдѣлалось даже непріятно. Но когда появилась влюбленная парочка, и Капуцци съ перваго взгляда узналъ въ ней Маріанну и Скаччіати, то долгосдерживаемая ярость, наконецъ, перешла въ неудержимое бѣшенство. Онъ стучалъ о барьеръ ложи кулакомъ, неистово ругался и громовымъ голосомъ изрыгалъ проклятія и, кажется, готовъ былъ перескочить черезъ барьеръ, чтобы только попасть на сцену. Его поведеніе взбудоражило всю публику; взоры всѣхъ зрителей были обращены на его ложу. Всѣ ужасно обрадовались, когда убѣдились въ сходствѣ Капуцци, дѣйствовавшаго на сценѣ съ его прообразомъ, сидѣвшимъ въ ложѣ. Шумъ и гамъ разросся до такихъ размѣровъ, что пришлось вмѣшаться полиціи. Капуцци не могъ успокоиться, онъ все продолжалъ ругаться и неистовствовать, пока, наконецъ, полиція не вывела его силой и не отвела подъ арестъ. Такъ какъ онъ сопротивлялся и по своей заносчивости оскорбилъ полицейскаго офицера, то всю ночь его продержали подъ арестомъ, и только на другое утро, послѣ того какъ онъ объяснилъ обстоятельства дѣла, его отпустили восвояси.

Тамъ ожидалъ его новый репримандъ. Его домовая хозяйка была въ отчаяніи, ибо, отлучившись на короткое время вчера съ цѣлію разузнать о бѣдѣ, постигшей Капуцци, она по возвращеніи не нашла ни Маріанны, ни Серпы. Очевидно, причитывала она съ громкими завываніями, что обѣ дѣвушки или сами убѣжали, или были похищены.

Капуцци ни одного мгновенія не сомнѣвался, что послѣднее самое вѣроятное и угрожалъ, и проклиналъ предателя. Но онъ обманывался, предполагая, что римское общество будетъ стоять на его сторонѣ. Напротивъ того, когда узнали, что живописецъ Скаччіати устроилъ это дѣло при помощи весельчака синьора Формика, влюбленные привлекли на свою сторону симпатіи всѣхъ зубоскаловъ; а старый Капуцци, такъ долго и тщетно стремившійся блеснуть передъ публикой, вдругъ сдѣлался всему городу персоной извѣстной, которой нельзя было показаться на улицѣ, не возбудивъ всеобщей насмѣшливой веселости.

Тѣмъ не менѣе старикъ все не могъ успокоиться и разыскивалъ, гдѣ скрываются бѣглянки. Очевидно, онѣ находятся внѣ папскихъ владѣній, и если имъ удалось укрыться подъ защиту чужестранныхъ правителей, то дѣло значительно усложнялось и Капуцци оставалось только одно средство склонить свою возлюбленную Маріанну добрыми увѣщаніями. Онъ все-таки не терялъ надежды, ибо его огромное самомнѣніе подсказывало ему, что дѣвушка будетъ ему содѣйствовать, ибо она похищена помимо своей воли.

Никто сильнѣе не чувствовалъ отсутствія изъ Рима Скаччіати, какъ Сальваторъ Роза. Онъ, развлекавшій весь Римъ, до глубины души былъ разочарованъ всѣмъ міромъ и недоволенъ, что его осыпали похвалами не какъ живописца, а какъ странствующаго комедіанта. Его насмѣшливость разожгла мстительность во всѣхъ тѣхъ, которые, по его мнѣнію, въ высшей степени несправедливо пользовались благосклонностью знати. Его оконченная картина "Чистилище" вновь создала ему многочисленныхъ враговъ, ибо среди грѣшныхъ осужденныхъ душъ, можно было распознать кардиналовъ, епископовъ и прославленныхъ живописцевъ. Какъ и раньше, академія св. Луки осталась предметомъ его сарказмовъ. Что число его враговъ съ каждымъ днемъ все увеличивалось, это лежало въ природѣ вещей, и такъ какъ ему недоставало добраго Скаччіати, который такъ часто его успокоивалъ и удерживалъ отъ эксцентричныхъ поступковъ, то онъ всей душой отдался врожденной склонности къ пламенной сатирѣ, такъ что въ скоромъ времени его дальнѣйшее пребываніе въ Римѣ сдѣлалось совершенно невозможнымъ.

Въ самомъ дѣлѣ, къ папскому двору втерлась масса посредственныхъ талантовъ, которые только смѣялись надъ прежнимъ кардиналомъ Барбирони, какъ онъ, сдѣлавшись папой, потерялъ всякую самостоятельность, предаваясь только своимъ фантазіямъ, и которые старались держаться подальше отъ тѣхъ, чье соперничество казалось для нихъ опаснымъ. Между кардиналами нѣкоторые, дѣйствительно, интересовались наукой и искусствомъ. Кардиналъ Эйтель-Фридрихъ Гогенцолернъ покровительствовалъ нѣсколькимъ ученымъ, а кардиналъ Джіанкарло Медичи оставался вѣрнымъ своимъ фамильнымъ традиціямъ и привлекалъ къ себѣ дѣйствительно знаменитыхъ живописцевъ. Къ нему Сальваторъ питалъ огромное довѣріе и по его совѣту, когда дальнѣйшее пребываніе въ Римѣ сдѣлалось для Сальватора небезопаснымъ, послѣдній, наконецъ, отправился во Флоренцію, куда его неудержимо тянуло со времени переселенія Скаччіати.

Кардиналъ Медичи такъ лестно отрекомендовалъ его своему брату, великому герцогу тосканскому, что Сальваторъ былъ принятъ у него самымъ сердечнымъ образомъ. Впрочемъ, эта рекомендація едва ли была особенно полезна, ибо отношенія между тосканскимъ дворомъ со времени прецедента съ Галилеемъ установились самыя сухія и натянутыя. Великій герцогъ былъ человѣкъ основательно образованный, не интересовавшійся наукой только подиллетантски для высшаго блага человѣчества, но умѣвшій различать настоящее золото отъ мишурныхъ блестокъ. Если онъ, поддерживая политику своей фамиліи, не отважился протестовать противъ рѣшеній инквизиціоннаго суда, то онъ все-таки остался вѣрнымъ другомъ мученика науки и дѣлалъ все возможное для облегченія пребыванія Галилея въ Арцетри во Флоренціи. Тамъ, на возвышенномъ мѣстѣ, подъ весьма слабымъ надзоромъ, ученый въ высокой сторожевой башнѣ могъ заниматься своими астрономическими наблюденіями и наслаждаться своими изысканіями въ кругу учениковъ. Такъ какъ вокругъ маститаго ученаго группировались вообще всѣ выдающіяся молодыя силы, то и живописецъ Скаччіати, вмѣстѣ съ другими художниками, примкнулъ къ Галилеевскому кружку.

Цецилія, дочь Галилея, не совсѣмъ еще оправилась отъ тяжелыхъ душевныхъ страданій, и отецъ былъ очень радъ, что она почти постоянно находится на глазахъ у Елены Спинелли, которая послѣ короткой отлучки въ Римъ, опять возвратилась въ Болонью. Она предоставила папѣ Урбану VIII возводить ея сыновей въ княжеское достоинство и устраивать блестящія партіи для дочерей; но сама съ своимъ супругомъ осталась далекой отъ папскаго двора. Благодаря вліянію этой благородной женщины на бѣдную, еще въ дѣтствѣ лишившуюся матери, Цецилію, послѣдняя опять обрѣла душевный миръ, найдя въ благочестіи и дѣлахъ благотворительности забвеніе своего разбитаго счастья. Она умерла въ Болоньи, въ домѣ своей второй матери, и папа разрѣшилъ похоронить ее рядомъ съ Бернардо.

Послѣдніе годы жизни Галилея были для него временемъ непрестанныхъ тѣлесныхъ страданій. Онъ еще разъ на короткое время отправился въ Сіену, и его вѣрный ученикъ Винченцо Вивіани, не оставлявшій своего учителя до самой его смерти, сопровождалъ его въ этомъ путешествіи. Потомъ онъ опять жилъ во Флоренціи, гдѣ великій герцогъ Фердинандъ II выдавалъ ему щедрое вспомоществованіе. Если обскуранты во главѣ съ мракобѣсцемъ Беллярминомъ съ ненавистью и злобой слѣдили за его дѣяніями, то все-таки они были безсильны запретить самымъ выдающимся молодымъ умамъ считать его своей путеводной звѣздой въ области математики и астрономіи. Однимъ изъ лучшихъ учениковъ Галилея былъ математикъ Еванджелисто Торичелли, обезсмертившій свое имя изобрѣтеніемъ барометра и открыто заявлявшій полнѣйшую солидарность со взглядами своего учителя. Онъ прислалъ маэстро свое главное произведеніе, въ которомъ доказывалъ вліяніе естественныхъ наукъ на общественную жизнь. Галилей, начинавшій уже слѣпнуть, прослушалъ это сочиненіе въ чтеніи Вивіани и былъ до того обрадованъ своимъ единомысліемъ съ Торичелли, что не утерпѣлъ пригласить его къ себѣ. Онъ охотно пріѣхалъ во Флоренцію, и теперь между Галилеемъ, Торичелли, Вивіани и другими учениками великаго человѣка установилась такая тѣсная дружба, что Галилей забылъ всѣ огорченія своей жизни и исполнился убѣжденія, что посѣянныя имъ мысли пустили корни и что онѣ разростутся въ могучее дерево, подъ сѣнью котораго будетъ наслаждаться все человѣчество. Судьба какъ будто нарочно въ послѣдній разъ порадовала здѣсь на землѣ этого благороднаго служителя истины: вскорѣ Галилей заболѣлъ и тихо безъ страданій скончался на рукахъ своего любимаго ученика Вивіани, рядомъ съ которымъ стоялъ и Торичелли.

Великій ученый былъ погребенъ съ большими почестями въ церкви св. Ероики, въ этомъ флорентійскомъ пантеонѣ, и весь образованный міръ оплакивалъ свою невознаградимую потерю. Торичелли хотѣлъ опять возвратиться въ Римъ, гдѣ было его постоянное мѣстожительство, но великій герцогъ тосканскій далъ ему во Флоренціи мѣсто профессора математики, съ тою цѣлью, чтобы онъ могъ безъ заботъ и опасностей предаваться своимъ занятіямъ и служить на пользу науки.

Торичелли и Вивіани вообще любили веселое, непринужденное, дружеское общество, и такъ какъ во Флоренціи подъ покровительствомъ Фердинанда II собралось много ученыхъ и художниковъ, переселившихся сюда изъ другихъ городовъ Италіи ради общенія, то основалось общество, которое они назвали академіей di Percossi, т. е. академіей грѣшниковъ. Само собой разумѣется, что для Сальватора Розы это было самое подходящее общество, и такъ какъ его другъ Скаччіати былъ уже членомъ этой новой академіи, то и Сальватора академики приняли съ распростертыми объятіями. По приказанію кардинала онъ былъ принятъ и при дворѣ съ большимъ почетомъ. Великій герцогъ назначилъ ему постоянное жалованье и, сверхъ того, очень щедро платилъ за его картины. Немножко поосвоившись съ обстановкой, Сальваторъ началъ подвизаться и на театральныхъ подмосткахъ во время дружескихъ вечернихъ собраній академіи di Percossi. Здѣсь, какъ и въ Римѣ, онъ неизмѣнно бралъ роли продувныхъ слугъ неаполитанскихъ аристократовъ и морилъ зрителей со смѣху. Для него писались комедіи, и онъ съ тѣмъ большей охотой предавался театру, что во Флоренціи никто не зналъ ни его оригинальности, ни его великой творческой силы, какъ живописца.

Капля горечи отравила эту веселую непринужденную жизнь, когда Маріанна и Скаччіати узнали, что не могутъ быть спокойны за свою будущность. Старикъ Капуцци, который рано или поздно долженъ былъ узнать о мѣстопребываніи молодой парочки, могъ въ концѣ концовъ выхлопотать позволеніе на арестъ похитителя своей племянницы и, такимъ образомъ, разрушить ихъ счастье. Если духовный судъ рѣшитъ въ пользу Капуцци, то великій герцогъ, конечно, не посмѣетъ отказать въ выдачѣ живописца.

Антоніо неоднократно совѣтовался по этому поводу съ своимъ другомъ, и Сальваторъ старался вселить въ него увѣренность, что общими усиліями можно будетъ предупредить и разстроить всѣ враждебныя махинаціи Капуцци.

Прошло нѣсколько дней послѣ этого разговора, какъ Антоніо рано утромъ смертельно блѣдный прибѣжалъ въ мастерскую Сальватора.

-- Я пропалъ,-- вскричалъ онъ,-- Капуцци вчера вечеромъ пріѣхалъ сюда и началъ противъ меня процессъ, какъ противъ похитителя его племянницы.

Сальваторъ ужаснулся, но не потерялъ самообладанія. Подумавъ немного, онъ сказалъ:

-- Положимъ, что такъ скоро онъ не управится во Флоренціи, а между тѣмъ я надѣюсь помочь тебѣ. Позволь только мнѣ дѣйствовать самостоятельно и не мѣшайся въ мои распоряженія. Я надѣюсь стараго глупца по-добру-по-здорову выпроводить отсюда. Во всякомъ случаѣ, будьте съ Маріанной увѣрены, что онъ не получитъ церковнаго разрѣшенія.

-- Полно шутить,-- возразилъ Антоніо,-- вѣдь ты очень хброшо понимаешь, что папа расторгнетъ нашъ бракъ, если старику удастся засадить меня въ тюрьму, какъ похитителя его племянницы.

Въ тотъ же день, послѣ этого разговора, Пасквале Капуцци, къ величайшему своему удивленію получилъ приглашеніе на вечернее собраніе въ академіи di Percossi. Онъ зналъ, что это общество, состоитъ изъ ученыхъ и художниковъ, и сказалъ самому себѣ: "Флоренція не напрасно называется "новыми Аѳинами", ибо здѣсь умѣютъ цѣнить истинные таланты. Несомнѣнно, слава о моемъ талантѣ проникла и сюда и этимъ приглашеніемъ академія хочетъ меня вознаградить за оскорбленія, нанесенныя мнѣ въ Римѣ".

Такимъ образомъ, онъ принялъ приглашеніе и въ праздничномъ одѣяніи поспѣшилъ въ назначенный вечеръ въ академію, которая вся была убрана по праздничному. Капуцци почувствовалъ себя очень польщеннымъ, увидѣвъ себя принятымъ въ кругу знаменитыхъ мужей науки и искусства такъ внимательно, какъ будто самъ принадлежалъ къ ихъ сонму. Онъ занялъ почетное мѣсто за богато-убраннымъ цвѣтами столомъ, ни сномъ, ни духомъ не подозрѣвая, что вся эта китайская церемонія продѣлывается вовсе не ради его, а только ради того, что члены академіи Антоніо Скаччіати и Сальваторъ Роза пожелали потѣшиться и сломить упорство стараго хвастуна.

Въ домѣ для академическихъ собраній помѣщался и театръ; такъ какъ парадная зала находилась въ первомъ ярусѣ, то было сдѣлано распоряженіе, чтобы отсюда шли въ ложу, расположенную прямо противъ сцены. По окончаніи обѣда, когда Капуцци достаточно повеселѣлъ, Торичелли и Вивіани повели его, поддерживая подъ руки въ ложу; когда они помѣстились рядомъ съ нимъ, Торичелли сказалъ:

-- Очень любопытно, что-то наши актеры приготовили для сегодняшняго праздника. Какъ я слышалъ, представленіе будетъ особенно интересно для синьора Капуцци и будетъ затрогивать его собственную судьбу.

При этихъ словахъ Капуцци весь похолодѣлъ, ибо онъ вспомнилъ тотъ вечеръ, когда въ театрѣ Муссо комикъ синьоръ Формика привелъ его въ негодованіе.

-- Какъ я слышалъ,-- прибавилъ съ своей стороны Вивіани,-- знаменитый комикъ прибылъ изъ Рима сюда, чтобы выступить сегодня въ спектаклѣ въ честь нашего гостя.

Капуцци подумывалъ уже о томъ, нельзя ли какъ-нибудь улизнуть изъ ложи, такъ какъ его томило непріятное предчувствіе, но занавѣсъ поднялся, и первый актеръ, показавшійся на сценѣ, былъ никто иной, какъ синьоръ Формика въ роли плутоватаго неаполитанскаго слуги.

Когда Капуцци нетерпѣливо задвигался и пробормоталъ: "опять этотъ проклятый Формика!" Торичелли и Вивіани строго и неодобрительно посмотрѣли на него, а послѣдній, кромѣ того, прошепталъ ему:

-- Ведите себя, пожалуйста, потише и помните, что здѣсь не такое мѣсто, чтобы позволили выкидывать всякіе фортели.

Слуга началъ монологъ, въ которомъ онъ очень соболѣзновалъ о судьбѣ своего господина и сообщилъ публикѣ, что его повелитель, ученый и талантливый синьоръ Капуцци пораженъ великимъ несчастіемъ; при этомъ слуга высказывалъ опасеніе, чтобы несчастіе не подкосило его, ибо онъ человѣкъ очень страстный и горячій.

Затѣмъ появилась вторая комическая фигура, докторъ Граціани; и ему слуга разсказалъ, что племянница его господина похищена однимъ дерзкимъ живописцемъ, но дядя и опекунъ, при помощи папской судебной власти, упряталъ похитителя въ тюрьму и получилъ разрѣшеніе жениться на Маріаннѣ.

-- Теперь,-- возразилъ Граціани,-- на что же жаловаться и чему соболѣзновать, если твой господинъ женился на племянницѣ-голубкѣ? Теперь ему нужно только радоваться своей побѣдѣ.

-- Вы не все еще выслушали,-- замѣтилъ слуга,-- ибо несчастіе, о которомъ я печалюсь, стряслось только теперь. Бѣдная Маріанна такъ затосковала по злосчастной судьбѣ любимаго живописца и отъ вынужденнаго брака со своимъ дядей, что она нынѣшней ночью скончалась.

Едва оцъ успѣлъ произнести эти слона, какъ изъ глубины сцены показались съ погребальнымъ пѣніемъ монахи, какъ это принято при погребеніи. Затѣмъ появилась цѣлая, погребальная процессія съ открытымъ гробомъ, въ которомъ лежала кукла, удивительно похожая на Маріанну.

Этого момента настоящій Капуцци уже не могъ переварить. Его воображеніе забыло и мѣсто, и время, и въ горести онъ воскликнулъ:

-- О, Маріанна! о, моя милая Маріанна! Что же мнѣ дѣлать! Не нужно было убѣгать такъ далеко!

-- Ради Бога,-- прошепталъ ему сосѣдъ,-- не забывайте, гдѣ вы находитесь. На васъ устремлены взоры всѣхъ зрителей. Обуздайте себя и дождитесь конца.

Между тѣмъ, на сценѣ все болѣе и болѣе темнѣло, и когда, наконецъ, потухли всѣ огни, въ глубинѣ сцены напала показываться фантастическая фигура, окруженная таинственнымъ сіяніемъ. Черты лица все болѣе выяснялись, и Капуцци узналъ своего брата Піетро, умершаго отца Маріанны.

-- Да будешь ты проклятъ, невѣрный братъ,-- сказало привидѣніе гробовымъ голосомъ,-- пусть тебя преслѣдуетъ вѣчное проклятіе за то, что ты счастьемъ моего бѣднаго дитяти пожертвовалъ своему эгоистическому желанію.

Сдавленный пронзительный крикъ возвѣстилъ, что Капуцци упалъ въ обморокъ. Осторожно перенесли его на креслѣ въ парадную залу, и все общество тамъ вновь собралось, а театръ былъ запертъ.

Съ глубокимъ вздохомъ пришелъ въ сознаніе Капуцци. Его губы лепетали: "Оставь меня, братъ мой! Уйди отъ меня, вернись въ мѣсто твоего вѣчнаго упокоенія! О, Маріанна! Изъ-за меня и ты умерла! о, еслибъ я могъ снова увидѣть тебя! Мысль о тебѣ будетъ постоянно меня мучить! "

-- Синьоръ Капуцци,-- сказалъ Торичелли убѣдительнымъ голосомъ,-- вспомните, что вѣдь ваша племянница умерла только на сценѣ, а на самомъ дѣлѣ она жива и находится вблизи васъ; она только и ждетъ вашего позволенія, чтобы облобызать ваши колѣни и вымолить у васъ прощеніе. То, что вы видѣли, было только ужасной картиной, чтобы пробудить вашу совѣсть, пока дѣйствительное бѣдствіе не обрушилось на васъ.

Въ это самое мгновеніе вошла въ залу Маріанна, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея показался и Антоніо Скаччіати. Молодая женщина бросилась своему дядѣ въ ноги, цѣловала ему руки и просила прощенія за себя и за Антоніо такимъ трогательнымъ голосомъ, что нельзя было повѣрить, чтобы кто-нибудь могъ противостоять ея мольбамъ.

Но въ Капуцци снова поднялась вся злоба его уязвленнаго самолюбія; онъ крѣпко стиснулъ руки племянницы и назвалъ ее змѣей, которую онъ вскормилъ у себя на груди.

Между тѣмъ, ихъ окружили всѣ члены академіи di Percossi, и Торичелли снова долженъ былъ обратиться къ старику, чтобы пробудить, наконецъ, въ немъ совѣсть. Онъ напомнилъ ему о братѣ, который просилъ заботиться о счастьи его дитяти.

Капуцци предстояла тяжелая борьба. Онъ видѣлъ, что Маріанна подъ лучами счастья расцвѣла еще пышнѣе, чѣмъ раньше, онъ догадывался по платью, надѣтому на ней, по дорогимъ украшеніямъ шеи и рукъ, что Антоніо заработываетъ много денегъ, и, кромѣ того, весь вечеръ долженъ былъ убѣдить его, какимъ высокимъ почетомъ пользуется Антоніо во Флоренціи. Послѣ того, какъ Маріанна еще разъ принялась увѣрять его, что любитъ его и будетъ почитать какъ отца, Капуцци воскликнулъ:

-- Ну, ладно; прощаю тебя и тебя, Антоніо. Я далекъ отъ того,-- сказалъ онъ съ большимъ паѳосомъ,-- чтобы имѣть желаніе разрушить ваше счастье. Господа академики имѣли право разсчитывать на мое благородство, и синьоръ Формика можетъ разсчитывать на мою признательность, ибо онъ принималъ въ васъ горячее участіе. Но гдѣ же онъ?-- спросилъ онъ, обводя кругомъ испытующимъ взоромъ.

Вмѣстѣ съ нимъ взоры всѣхъ присутствующихъ обратились на входныя двери, въ которыя въ эту самую минуту вошелъ синьоръ Формика въ костюмѣ неаполитанскаго слуги. Онъ подошелъ ближе, снялъ съ головы колпакъ, сбросилъ маску, и Капуцци узналъ, къ величайшему своему изумленію, живописца Сальватора Розу.

-- Я причинилъ вамъ много непріятностей, синьоръ Капуцци,-- сказалъ онъ, протягивая старику руку,-- но будьте увѣрены, что я желаю вамъ всего лучшаго въ мірѣ и готовъ вамъ служить, чѣмъ только могу.

При этихъ словахъ на лицѣ Капуцци заиграла улыбка само довольства.

-- Прекрасно,-- сказалъ онъ,-- я поймаю васъ на словѣ. Вы имѣете большое вліяніе на вашего друга и ученика Антоніо. Уговорите его переѣхать со своей молодой женой въ Римъ, чтобы я могъ провести съ ними остатокъ дней моихъ и насладиться ихъ семейнымъ счастьемъ. Маріанна -- моя единственная наслѣдница, и если молодые ни чѣмъ особеннымъ не связаны здѣсь, то они, вѣроятно, уважутъ мою просьбу, если еще такой другъ, какъ вы, поможете мнѣ.

Разстроганные Маріанна и Антоніо заключили старика въ свои объятія. Сальваторъ увѣрилъ его, что онъ пожертвовалъ бы всѣмъ, чтобы только исполнить его просьбу, но слова его уже подѣйствовали и молодые несомнѣнно въ скоромъ времени переѣдутъ въ Римъ.

Въ этотъ вечеръ празднество въ Percossi затянулось значительно дольше обыкновеннаго, но никто изъ присутствующихъ и не думалъ о разъѣздѣ, такъ всѣ радостно были настроены. На другой день Капуцци покинулъ прекрасную Флоренцію.

Черезъ нѣсколько недѣль собрались въ Римъ Скаччіати со своей молодой супругой и ихъ спутница Серпа. Сельваторъ Роза, правда, чувствовалъ себя при этой разлукѣ очень грустно, но его положеніе при велико-герцогскомъ дворѣ и дружескія связи съ пріятелями все-таки удержали его во Флоренціи.

Хотя вскорѣ съ смертью Урбана VIII въ Римѣ послѣдовали большія перемѣны, живописецъ все-таки остался во Флоренціи и не думалъ этотъ городъ перемѣнить на какой-нибудь другой. Урбанъ необыкновенно долго засидѣлся на папскомъ престолѣ, и хотя преслѣдованіе Галилея на вѣчныя времена наложили на его первосвященничество неизгладимую позорную печать, римскій народъ все-таки чистосердечно плакалъ у гроба Урбана. Его добродушный характеръ, его беззаботная веселость, его неоскудѣвающая щедрость расположили къ нему сердца всѣхъ. Онъ не былъ поклонникомъ суровыхъ мѣропріятій и удерживалъ инквизицію въ извѣстныхъ предѣлахъ.

Преемникъ Урбана, римлянинъ, выбранный изъ дома Памфили и принявшій имя Иннокентія X, имѣлъ на папскую политику не особенно благотворное вліяніе. Едва онъ надѣлъ тіару, какъ іезуиты выше чѣмъ прежде подняли свои головы, инквизиція повсюду заволновалась, и ея вліяніе повсюду сдѣлалось чувствительнѣе прежняго. Но въ Римѣ, какъ и по всей остальной Италіи, огромное вліяніе пріобрѣла французская партія. Серьезное значеніе пріобрѣлъ планъ Мазарини -- вырвать изъ испанской короны самый драгоцѣнный камень, Неаполь, и вообще поприжать австрійско-испанскій домъ, что могло быть полезнымъ для расширенія французскихъ границъ на востокѣ. Мазарини покушался захватить Бельгію, Эльзасъ-Лотарингію и даже всѣ прирейнскія земли.

Политическое соперничество между Франціей и Испаніей достигло тогда своего апогея и оба государства повсюду вербовали себѣ союзниковъ, такъ какъ Франція сгорала нетерпѣніемъ помѣриться силами съ Испаніей. Послѣдняя была далеко не въ блестящемъ положеніи, ибо, вмѣсто того чтобы придерживаться здоровой внутренней политики, она искала опоры въ папствѣ и въ покровительствѣ іезуитовъ. Генрихъ IV французскій содѣйствовалъ протестантизму и находился въ союзѣ съ протестантскими князьями, но его супруга Марія Медичи, сестра великаго герцога тосканскаго, старалась склонить его на сторону католиковъ. Первой каммеръ-фрау была у нея Элеонора Дори, флорентійская уроженка, пріѣхавшая вмѣстѣ съ королевой въ Парижъ, а супругъ этой коварной женщины, Концино Концини, послушное орудіе іезуитовъ, постепенно возъимѣлъ на короля огромное вліяніе. Королева внушила своему мужу, чтобы онъ объявилъ ее регентшей при юномъ сынѣ еще при своей жизни, на случай, если короля постигнетъ какое-нибудь несчастіе. Гнустность этой низкой интриги обнаружилась самымъ грубымъ образомъ, ибо уже въ тотъ день, когда Марія Медичи была провозглашена регентшей, Генрихъ IV былъ убитъ Равольякомъ, и Марія вступила въ управленіе, а власть захватилъ въ свои руки послушное орудіе іезуитовъ Концини. Между тѣмъ противная партія поджидала возмужалости сына Медичи, который ненавидѣлъ Концини и еще юношей присоединился къ заговору, образованному противъ постыднаго регентства. Концини разстрѣляли, королеву сослали и Людовикъ XIII относительно французской политики, вступилъ опять на либеральную стезю.

Людовикъ XIII, однако, поцарствовалъ не особенно долго. Послѣ двадцатилѣтняго супружества его жена, Анна австрійская, подарила ему сына. Когда король умеръ, Анна совершенно отдалась подъ покровительство кардинала Мазарини. Между тѣмъ какъ красивый мальчикъ, живя въ Парижѣ на глазахъ матери, постепенно подъ вліяніемъ Мазарини образовывался въ будущаго повелителя Франціи и раньше времени затвердилъ изреченіе "l'йtat c'est moi", въ Мадридѣ еще въ колыбели лежала болѣзненная и некрасивая королевская дочка, которая заблаговременно была предназначена въ будущія жены этому мальчику-королевичу, который позднѣе, какъ Людовикъ XIV долженъ былъ пріобрѣсти огромное вліяніе и на политику, и на нравы всей Европы.

Несчастныя войны за испанское наслѣдство были результатомъ алчности династическихъ браковъ и весь міръ корчило въ политическихъ судорогахъ, при чемъ народъ ради своихъ владѣтелей долженъ былъ истекать кровью.

Такимъ образомъ произошло то, что во многихъ мирныхъ мѣстахъ вспыхнули возстанія; въ прекрасномъ Неаполѣ подавленное пламя возмущенія тоже вырвалось наружу съ ужасающей силой. Вѣсти объ этомъ быстро долетѣли до Рима и Флоренціи, откуда Сальваторъ Роза, какъ членъ лиги мертвыхъ, считалъ своею обязанностью поспѣшить въ угнетенный родной городъ и посвятить народному дѣлу всѣ свои силы, всю свою жизнь. Можетъ быть, его тянуло туда и часто подавляемое, но никогда не побѣжденное страстное стремленіе его сердца къ волшебному заливу,-- кто могъ это рѣшить?

Не смотря на то, что Сальваторъ спѣшилъ изо всѣхъ силъ, пользуясь всѣми предложенными средствами, событія все-таки предупредили всѣ его разсчеты.