Вѣчный городъ въ средніе вѣка.
Любовь принца Федериго къ прекрасной Катаринѣ Карнаро не была мимолетнымъ капризомъ, и поэтому онъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія отказываться отъ своихъ надеждъ. По возвращеніи въ Неаполь, онъ взялъ клятвенное обѣщаніе съ своихъ спутниковъ хранить тайну относительно его поѣздки въ Кипръ. Хотя положеніе принца крови вообще представляетъ большія преимущества, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно связано съ препятствіями и трудностями, которыя не существуетъ для простыхъ смертныхъ. Объ открытомъ сватовствѣ со стороны Федериго не могло быть и рѣчи, потому что подобный союзъ явно противорѣчилъ планамъ Венеціанской республики. Такимъ образомъ не оставалось иного исхода, какъ идти по принятому пути, т. е. все дѣло должно было быть предоставлено самимъ влюбленнымъ. Если бракъ будетъ заключенъ, то Венеція должна примириться съ нимъ, какъ съ совершившимся фактомъ, а королю Фердинанду не трудно будетъ выказать мнимое удивленіе и объявить, что онъ ничего не зналъ о намѣреніяхъ сына. Съ другой стороны этотъ бракъ не долженъ былъ внушать особенно серіозныхъ опасеній Венеціи, потому что старшій сынъ неаполитанскаго короля, Альфонсъ, имѣлъ дѣтей; и можно было смѣло разсчитывать, что Федериго никогда не будетъ на престолѣ. Принцъ заслужилъ общую симпатію своей храбростью и благороднымъ характеромъ и искренно любилъ Катарину Карнаро, такъ что еслибы ея рука досталась ему съ согласія Венеціи, то онъ былъ бы самымъ надежнымъ союзникомъ республики. Но въ эти времена господства эгоизма и корыстолюбіи никто не довѣрялъ благородству и искренней любви и не продавалъ имъ никакого значенія.
Принцъ Федериго намѣревался сѣсть на корабль въ сопровожденіи той же свиты, чтобы осторожно пробраться до острова Кипра. Онъ хотѣлъ также надѣть на себя прежнюю одежду греческаго матроса до прибытія на виллу принцессы Кандорасъ, гдѣ долженъ былъ явиться во всемъ великолѣпіи, сообразно своему высокому сану. Обрядъ вѣнчанія предположено было совершить въ капеллѣ королевскаго замка. Принцъ Федериго хотѣлъ только заручиться обѣщаніемъ своего отца, короля Фердинанда, что онъ ни при какихъ условіяхъ не станетъ поддерживать притязаній Венеціи, которая вѣроятно потребуетъ, чтобы бракъ Катарины Карнаро былъ признанъ недѣйствительнымъ. Со стороны папы нечего было опасаться чего либо подобнаго, тѣмъ болѣе, что всѣ итальянскія государства были бы крайне довольны униженіемъ высокомѣрнаго города лагунъ.
Но всѣ эти соображенія оказались лишними, такъ какъ прежде нежели принцъ Федериго собрался въ путь, пришло неожиданное извѣстіе, что Джьоржіо Карнаро, по порученію Совѣта Десяти, принудилъ свою сестру покинуть Кипръ, и венеціанское правительство объявило прекрасный островъ своей собственностью.
Такимъ образомъ всѣ надежды принца Федериго были разрушены однимъ ударомъ; но онъ не жалѣлъ, ни объ утратѣ острова Кипра, ни о перемѣнѣ положенія пріемной дочери Венеціанской республики. Всѣ горячія стремленія его сердца относились къ прекрасной любимой женщинѣ, съ которой онъ былъ связанъ нравственно неразрывными узами. Несмотря на неудачу задуманнаго имъ предпріятія, онъ не оставилъ своего намѣренія соединиться съ Катариной Карнаро; днемъ и ночью"его преслѣдовала одна мысль: увидѣть ее и уговориться съ нею относительно средствъ для достиженія завѣтной цѣли. Санъ кипрской королевы служилъ главнымъ препятствіемъ въ вторичному браку Катарины; поэтому принцъ Федериго рѣшилъ употребить всѣ усилія, чтобы найти союзниковъ, которые были бы заинтересованы не менѣе его самого въ томъ, чтобы лишить ее всякихъ правъ на престолъ Кипра. Такой союзницей могла быть Шарлота де-Лузиньянъ, сводная сестра послѣдняго кипрскаго короля, которая также носила титулъ кипрской королевы.
Эта принцесса жила въ Римѣ по близости Ватикана, гдѣ она пріобрѣла великолѣпный палаццо и окружила себя дворомъ, который большею частью состоялъ изъ греческихъ изгнанниковъ или грековъ добровольно проживавшихъ въ Римѣ для своихъ научныхъ занятій. Въ это время въ Римѣ и во всей Италіи вошло въ моду изученіе классической Греціи; поэтому потомки древнихъ эллиновъ пользовались большимъ почетомъ въ знатномъ итальянскомъ обществѣ. Остатки классическихъ произведеній искусства собирались съ усердіемъ, доходящимъ до маніи. Средневѣковый Римъ не уступалъ въ великолѣпіи древнему городу, хотя это была пышность другаго рода. Вмѣсто языческихъ храмовъ возвышались величественныя базилики съ примыкавшими къ нимъ гротами и катакомбами, богато разукрашенныя патріаршескія церкви, въ которыхъ хранились памятники первыхъ временъ христіанства. Дворецъ прежнихъ римскихъ императоровъ, сдѣлавшійся достояніемъ нѣмецкихъ королей, все еще носилъ слѣды стараго великолѣпія; за нимъ виднѣлся рядъ прочныхъ крѣпостей, которыя, наперекоръ высшимъ властямъ, были воздвигнуты независимыми знатными родами: Орсини, Колонна и пр.
Во время переселенія папъ въ Авиньонъ средневѣковой Римъ дошелъ почти до такого же упадка, какъ древній городъ лежавшій въ развалинахъ.
Когда папа Евгеній IV вернулся въ Римъ въ 1443 году, то городъ представлялъ печальный видъ запустѣнія; жители почти не отличались отъ мѣстныхъ крестьянъ и пастуховъ. Они покинули холмы и жили на равнинѣ вдоль извилинъ Тибра; въ узкихъ немощеныхъ улицахъ, которыя еще больше прежняго были затемнены балконами и арками, бродилъ скотъ. На холмѣ, гдѣ воздвигнутъ древній Капитолій, паслись козы; Форумъ Романумъ былъ обращенъ въ поле для коровъ; съ немногими уцѣлѣвшими памятниками связывались самыя наивныя преданія; церкви св. Петра грозила опасность обрушиться. Когда папа Николай V снова принялъ господство надъ христіанскимъ міромъ и разбогатѣлъ отъ приношеній богомольцевъ, прибывшихъ въ Римъ, по случаю юбилея для полученія индульгенцій, то у него явилась мысль украсить свою столицу новыми зданіями и придать ей значеніе міроваго города.
Въ предъидущихъ столѣтіяхъ великолѣпныя произведенія древняго зодчества были отчасти намѣренно разрушены ордами варваровъ и частью обречены на гибель фанатизмомъ христіанъ. Старыя колонны были употреблены на сооруженіе христіанскихъ церквей; мраморъ обращенъ въ известь; языческіе храмы передѣланы въ базилики и капеллы. Образцовыя произведенія греческой скульптуры зарывались въ землю съ цѣлью уничтоженія волшебныхъ чаръ, такъ какъ при господствовавшемъ невѣжествѣ люди видѣли демоническую силу въ обаяніи художественной красоты. Все, чему приписывали языческое происхожденіе, должно было подвергнуться передѣлкѣ или полному забвенію. Такимъ образомъ нерадѣніе людей соединилось съ разрушительнымъ дѣйствіемъ времени, чтобы скрыть отъ удивленныхъ взоровъ потомства несмѣтныя сокровища древности, которыя мало по маху были забыты и исчезли съ лица земли. Простой народъ относился равнодушно къ этому дѣлу разрушенія и даже способствовалъ ему по своему невѣдѣнію. Но въ описываемое время образованная часть культурной націи перемѣнила образъ мыслей; и какъ это часто случается перешла отъ одной крайности въ другую, такъ что въ обществѣ вошелъ въ моду настоящій культъ древняго міра, и именно греческихъ произведеній искусства.
Уже при папѣ Каликстѣ III, первомъ представителѣ фамиліи Борджіа, носившемъ тіару, высшій духовный санъ принялъ свѣтскій характеръ, который еще больше усилился при его преемникахъ. Стремленіе обогатить ближайшихъ родственниковъ и по возможности доставить имъ почетное положеніе въ свѣтѣ, достигло крайнихъ размѣровъ, благодаря полновластію папъ, и все болѣе и болѣе отвлекало ихъ отъ духовныхъ дѣлъ. Съ другой стороны свѣтскому характеру папской власти способствовало необычайное богатство римской церкви, такъ какъ сюда стекались сокровища цѣлаго міра.
Такимъ образомъ, благодаря избытку, совмѣстно съ любовью къ роскоши, развилось пониманіе художественныхъ произведеній. Папы окружили себя талантливыми людьми по различнымъ отраслямъ искусства, отчасти, чтобы способствовать ихъ творчеству, а частью съ тою цѣлью, чтобы съ ихъ помощью вызвать на свѣтъ божій безсмертныя произведенія великаго прошлаго. При Сикстѣ IV любовь къ роскоши и интересъ къ искусству достигли крайняго развитія; но онъ и его преемники были еще связаны церковными воззрѣніями, такъ что художники должны были избѣгать свѣтскаго направленія. Въ произведеніяхъ Луки Синьорелли, Мантенья, Гирландайо, Сандро Ботичелли, а равно Филиппо Липпи и Пьетро Перуджино во Флоренціи, Франческо Франчіа въ Болоньи, братьевъ Беллини, Джьоржіоне де Кастельфранка и Витторе Карпаччіо въ Венеціи,-- видѣнъ тотъ же характеръ христіанской простоты и смиренія, который постепенно уступаетъ мѣсто болѣе смѣлому и свѣтскому міровоззрѣнію.
Естественно, что при вышеупомянутыхъ условіяхъ изученіе греческаго языка сдѣлалось моднымъ занятіемъ въ тогдашнемъ Римѣ, и домъ кипрской королевы Шарлоты тѣмъ охотнѣе посѣщался высшимъ обществомъ, что здѣсь можно было всегда встрѣтить греческихъ ученыхъ и вести разговоръ на ихъ языкѣ. Дворецъ королевы Шарлоты по своему устройству соотвѣтствовалъ нравамъ того времени. Массивныя мраморныя лѣстницы вели въ жилымъ покоямъ, довольно неуклюжимъ и мрачнымъ. Полъ въ главной залѣ и въ сосѣднихъ комнатахъ состоялъ изъ каменныхъ плитъ; деревянные потолки были украшены живописью и позолотой. Дорогіе тканые ковры покрывали бѣлыя штукатурныя стѣны, вдоль которыхъ стояли большіе рѣзные или расписанные лари изъ дерева; вездѣ были высокіе деревянные стулья съ рѣзьбой и подушками для сидѣнія, массивные столы съ досками изъ мрамора или съ выложенными на нихъ пластинками въ подражаніе древней мозаикѣ. Королева Шарлота украсила главную залу портретами своихъ родственниковъ; всюду виднѣлись собранныя ею античныя статуи, вазы и бюсты; въ столовой весь буфетъ былъ уставленъ дорогими блюдами, чашами, золотыми и серебряными кубками и красивой посудой, которую не только подавали на столъ, но выставляли на показъ.
Принцъ Федериго пріѣхалъ въ Римъ подъ вымышленнымъ именемъ, такъ какъ это былъ самый удобный способъ вступить въ сношенія съ умной Шарлотой де-Луэиньянъ. Хотя при папскомъ дворѣ и въ высшемъ римскомъ обществѣ скоро узнали настоящее званіе мнимаго графа Сполето, но, тѣмъ не менѣе, согласно его желанію, съ нимъ обращались запросто, какъ съ частнымъ человѣкомъ и не стѣсняли его свободы. Онъ могъ безпрепятственно располагать своими дѣйствіями и бывать въ различныхъ слояхъ общества, подъ предлогомъ знакомства съ условіями римской жизни.
Молодой принцъ вскорѣ долженъ былъ убѣдиться, что королева Шарлота готовитъ цѣлую сѣть интригъ противъ Венеціи, и что она все еще лелѣетъ несбыточную надежду добиться кипрскаго престола, который считался наслѣдственнымъ въ ея домѣ. Хотя, повидимому, она не чувствовала особенной симпатіи въ Катаринѣ Карнаро, но отдавала полную справедливость ея красотѣ. Принцъ Федериго замѣтилъ также, что королева будетъ очень довольна бравомъ своей соперницы, такъ какъ черезъ это ея собственныя притязанія на кипрскую корону опять получили бы законную силу. Онъ узналъ, что Катарина на правахъ царствующей особы живетъ въ замкѣ Азоло, въ Тревизо, и въ кругу ученыхъ друзей занимается литературой и искусствомъ; но по слухамъ постоянно находится въ грустномъ настроеніи духа. Королева Шарлота приписывала это утратѣ престола, между тѣмъ, какъ принцъ Федериго надѣялся въ глубинѣ души, что любимая женщина не забыла своего вѣрнаго друга и тоскуетъ въ разлукѣ съ нимъ.
Нѣкоторое время спустя, между неаполитанскимъ принцемъ и Шарлотой де-Лузиньянъ завязалась самая тѣсная дружба, такъ что онъ откровенно разсказалъ ей исторію своей любви и просилъ ея содѣйствія. Королева выслушала его съ большимъ участіемъ и изъявила полнѣйшую готовность помочь ему, хотя, въ данную минуту, не смотря на его нетерпѣніе, она не могла сказать ему ничего утѣшительнаго, потому что успѣхъ предпріятія зависѣлъ отъ хода событій. Съ давнихъ поръ, здоровье папы Иннокентія VIII находилось въ плохомъ состояніи; естественно, что не только въ Римѣ, но и въ цѣломъ свѣтѣ шли толки о томъ, кто будетъ его преемникомъ. Отъ личности папы зависѣло рѣшеніе не только церковныхъ, но и важнѣйшихъ политическихъ вопросовъ. Можно было предвидѣть заранѣе, что многія дѣла примутъ совсѣмъ иное направленіе, если этого пожелаетъ новый папа.
Въ домѣ королевы Шарлоты часто бывалъ кардиналъ Родриго Борджіа, свѣтскій человѣкъ, обладавшій несмѣтными богатствами, который, по всѣмъ даннымъ, долженъ былъ сдѣлаться преемникомъ папы. Ловкій и хитрый кардиналъ въ своихъ сношеніяхъ съ вліятельными людьми старался убѣдить ихъ, что вполнѣ сочувствуетъ ихъ желаніямъ и надеждамъ и готовъ осуществить ихъ при первой возможности.
Королева Шарлота также не разъ слышала эти увѣренія и была убѣждена, что будущій папа признаетъ ея наслѣдственныя права на Кипръ и согласно желанію жителей возвратитъ прекрасный островъ Лузиньянскому дому. Еслибы это случилось, то всѣ препятствія въ браку неаполитанскаго принца съ Катариной Карнаро рушились бы сами собой.
Хотя эта мысль улыбалась принцу Федериго, но ему трудно было сдержать свое нетерпѣніе въ виду неопредѣленныхъ надеждъ. Королева Шарлота сообщила его тайну кардиналу Борджіа, который, съ своей стороны, употребилъ всѣ усилія, чтобы произвести на него хорошее впечатлѣніе. Хотя въ разговорахъ съ принцемъ кардиналъ никогда не касался прямо его сердечныхъ дѣлъ, но при всякомъ удобномъ случаѣ настойчиво доказывалъ, что, по его мнѣнію, Шарлота де-Лузиньянъ должна неизбѣжно вступить на кипрскій престолъ. Такимъ образомъ, кардиналъ Борджіа пріобрѣлъ себѣ еще новаго горячаго сторонника и, вдобавокъ, королевской крови.
Но скоро судьба заставила принца на время забыть о своей любви, такъ какъ онъ долженъ былъ вернуться на родину, вслѣдствіе возмущенія неаполитанскихъ дворянъ противъ короля. Онъ надѣялся безпрепятственно доѣхать до столицы, но дорогой его остановили мятежники, которые надѣялись привлечь принца на свою сторону, тѣмъ болѣе, что хотѣли провозгласить его королемъ вмѣсто отца и старшаго брата Альфонса. Но Федериго объявилъ, что скорѣе готовъ умереть и остаться всю жизнь въ плѣну, нежели поднять оружіе противъ родного отца. Заговорщики, продержавъ его у себя нѣкоторое время, дозволили ему продолжать путь.
Постоянныя смуты, происходившія въ различныхъ пунктахъ Италіи, коснулись и знатнаго рода Бентиволіо, хотя на этотъ разъ онѣ начались не въ самой Болоньи, а въ Фаэнцѣ, гдѣ жила сестра Ипполита, Франческа, которая вышла замужъ за повелителя этого города, Гадеотто Малфреди. Хотя Галеотто, быть можетъ, не отличался особенной супружеской вѣрностью и Франческа имѣла поводъ къ неудовольствію, но она зашла слишкомъ далеко въ чувствѣ мести. Предполагая, что мужъ пренебрегаетъ ею изъ-за другой женщины, она еще больше удалила его отъ себя своимъ вспыльчивымъ характеромъ. Вмѣсто того, чтобы сдѣлать попытку вновь заслужить его расположеніе кроткимъ обращеніемъ и уступками, она подкупила убійцъ и, спрятавъ троихъ подъ своею постелью, послала сказать мужу, что опасно больна и желаетъ его видѣть. Четвертый убійца, скрытый за занавѣсью, тотчасъ же бросился на Манфреди, когда тотъ вошелъ въ комнату и приблизился въ постели своей мнимо-больной жены. Манфреди, при своей необычайной ловкости и силѣ, поборолъ противника прежде, чѣмъ трое его товарищей успѣли выползти изъ засады. Но Франческа, не помня себя отъ ярости, вскочила съ постели и, схвативъ шпагу, пронзила грудь своего мужа; затѣмъ она вмѣстѣ съ дѣтьми скрылась въ крѣпости Фаэнца. Убійство не могло остаться безнаказаннымъ, тѣмъ болѣе, что жители города уважали Галіотто и всю фамилію Мифреди и съ ужасомъ узнали о насильственной смерти своего властелина. Джьованни Бентиволіо, услыхавъ объ опасности, грозившей его дочери, поспѣшилъ въ ней на помощь съ вооруженной силой. Но жители Фаэнцы выступили противъ него вмѣстѣ съ массой народа, который цѣлыми толпами собрался изъ окрестностей. Они одержали полную побѣду надъ старымъ Бентиволіо и взяли его въ плѣнъ.
Въ то же время они обратились къ Лоренцо Медичи и просили его содѣйствія. Лоренцо съ радостью воспользовался этимъ случаемъ для достиженія своихъ цѣлей, тѣмъ болѣе, что венеціанцы выказывали стремленіе овладѣть Фаэнцой; онъ устроилъ дѣло такимъ образомъ, что Джьованни Бентиволіо дозволено было вернуться въ Болонью съ своею дочерью, между тѣмъ, какъ флорентинская республика взяла на себя опеку надъ наслѣдниками Галіотто.
Вскорѣ послѣ того скончался Джьованни Бентиволіо, и господство надъ Болоньей перешло къ его сыну, Ипполиту. Онъ давно женился на Ореолѣ Кантарелли и, подобно другимъ мелкимъ правителямъ Италіи, стремился всѣми способами расширить свою власть, не разбирая средствъ для достиженія цѣли.
Франческетто Чибо, получившій отъ папы титулъ князя Массы и Каррары, послѣ брака съ Маддаленой Медичи, жилъ первое время во Флоренціи, гдѣ онъ построилъ себѣ дворецъ, и по своей щедрости относительно художниковъ не уступалъ своему тестю, Лоренцо Медичи. Хотя Маддалена согласилась исполнить волю родителей, но чувствовала прежнее нерасположеніе къ своему мужу, который несмотря на величайшую предупредительность не могъ подчасъ добиться отъ нея ни одного ласковаго слова. Мало-по-малу, ихъ овладѣло нетерпѣніе, онъ предался прежнимъ развлеченіямъ, чтобы вознаградить себя за холодность жены, но тутъ извѣстіе о близкой кончинѣ папы принудило его неожиданно отправиться въ Римъ Съ нѣкотораго времени, здоровье Иннокентія VIII настолько ухудшилось, что ежедневно ожидали его смерти. Франческетто спѣшилъ заблаговременно въ Римъ, чтобы завладѣть папскими сокровищами, и, услыхавъ по пріѣздѣ о кончинѣ своего отца, тотчасъ же принялъ мѣры для исполненія этого намѣренія. Но кардиналы уже собрались въ Ватиканѣ съ цѣлью составить инвентарій папской казны. Они обвинили Франческетто, что онъ давно перевезъ часть церковнаго имущества во Флоренцію; вслѣдствіе этого возникъ горячій споръ о папскомъ наслѣдствѣ. Во время этого шума очнулся папа, который двадцать часовъ лежалъ въ летаргическомъ снѣ, и слышалъ все, что происходило вокругъ него. Едва почувствовалъ онъ возвращеніе силъ, какъ тотчасъ же прогналъ кардиналовъ съ замѣчаніемъ, что надѣется пережить всѣхъ ихъ.
Естественно, что это событіе имѣло большое вліяніе на душевное настроеніе папы. Его едва не погребли живымъ, вслѣдствіе чего онъ сталъ относиться съ недовѣріемъ и къ своимъ врачамъ. Медицина находилась тогда въ жалкомъ состояніи и болѣе чѣмъ на половину состояла изъ шарлатанства. Лекарства изготовлялись изъ самыхъ невѣроятныхъ цѣлительныхъ средствъ, извлекаемыхъ изъ органической и неорганической природы и, когда дѣло шло о здоровьи высокопоставленнаго лица, то врачи нерѣдко употребляли для леченія наиболѣе дорогія и рѣдкія вещи. Такъ напримѣръ, чтобы придать цѣлительную силу лекарству они толкли жемчугъ, расплавляли драгоцѣнные камни, рѣзали и подвергали пыткѣ живыхъ звѣрей. Папа Иннокентій не разъ слыхалъ объ одномъ врачѣ евреѣ, жившемъ въ Гэтто, который пріобрѣлъ такую извѣстность удивительными почти баснословными случаями изцѣленія, что слава его достигла Ватикана. Папа изъявилъ желаніе посовѣтываться съ нимъ, хотя большинство кардиналовъ и весь папскій дворъ съ ужасомъ услыхали объ этомъ и употреблены были всѣ усилія, чтобы отклонить святаго отца отъ подобнаго намѣренія. Но онъ остался при своемъ мнѣніи и настойчиво принудилъ къ молчанію всѣхъ, кто противорѣчилъ ему.
Гэтто или еврейскій кварталъ состоялъ тогда изъ одной главной, очень узкой улицы и множества смежныхъ еще болѣе узкихъ переулковъ. На обоихъ концахъ главной улицы находились желѣзныя ворота, которыя съ временъ папы Пія IV ежедневно запирались по вечерамъ и были снова отпираемы каждое утро. Еврейскій кварталъ, расположенный по близости Тибра, принадлежалъ къ самымъ нездоровымъ частямъ Рима. Тѣсныя были переполнены обитателями, и поэтому естественно, что здѣсь время отъ времени появлялись эпидемическія болѣзни, которыми заражались сосѣднія улицы, что и наводило суевѣрный народъ на мысль, будто евреи умышленно отравляютъ воздухъ и воду. къ этому нужно прибавить еще то обстоятельство, что при общемъ невѣжествѣ, господствовавшемъ тогда во всей Европѣ, еврейскіе врачи, изучавшіе мавританскую ученость, по своимъ взглядамъ и знаніямъ, далеко превосходили мѣстныхъ лекарей шарлатановъ, которые изъ зависти распространяли о нихъ самыя возмутительныя клеветы. Стоило еврейскому врачу посовѣтывать своимъ соотечественникамъ прибавлять для вкуса къ дурной водѣ какое-нибудь безвредное снадобье, чтобы это послужило поводомъ къ нелѣпымъ обвиненіямъ.
На главной улицѣ Гэтто были большіе прекрасные дома; нѣкоторыя изъ нихъ казались невзрачными по наружному виду, тогда какъ ихъ разукрашенный фасадъ былъ обращенъ на дворъ и внутри дома находились просторныя жилыя помѣщенія. Христіане рѣдко заходили сюда иначе, какъ по дѣлу; поэтому во время своихъ визитовъ они не переступали дальше порога пріемной, и евреи могли безопасно расточать возможную роскошь въ своихъ жилыхъ комнатахъ. Еслибы посторонній посѣтитель случайно очутился въ этихъ тайникахъ, то они вѣроятно произвели бы на него впечатлѣніе чего-то сказочнаго. Сначала онъ шелъ по узкой грязной улицѣ; затѣмъ онъ входилъ въ домъ, который по своему мрачному виду скорѣе походилъ на тюрьму, чѣмъ на человѣческое жилье. Но тутъ глазамъ его неожиданно представлялся рядъ ярко освѣщенныхъ комнатъ, роскошно убранныхъ въ восточномъ вкусѣ. Дорогіе ковры покрывали полъ; вездѣ стояли мягкіе диваны; къ потолку были привѣшены великолѣпныя лампы. Многіе евреи сохранили въ изгнаніи восточную одежду своей родины, и поэтому впечатлѣніе сказочнаго міра еще болѣе усиливалось, когда передъ посѣтителемъ являлись жены и дочери хозяевъ съ ихъ чужеземной красотой и одеждой, нерѣдко ослѣпительной по своему богатству и великолѣпію.
Такая же обстановка была въ домѣ еврейскаго врача Исаака Іэма, тѣмъ болѣе, что онъ былъ женатъ на дочери одного изъ самыхъ богатыхъ купцовъ, который имѣлъ достаточно средствъ, чтобы дать за нею огромное приданое.
Высокая, узкая дверь выходила въ темныя сѣни, гдѣ трудно было различить сразу лѣстницу, ведущую въ верхній этажъ. Внизу по обѣимъ сторонамъ сѣней были кладовыя для склада товаровъ, которыя отдавались въ наймы; свѣтъ проникалъ въ нихъ съ улицы черезъ наружную дверь. Посѣтитель поднимался по темной узкой лѣстницѣ; затѣмъ онъ долженъ былъ постучать въ дверь, которая вела въ переднюю, также слабо освѣщенную. За передней былъ кабинетъ хозяина дома. Большіе фоліанты еврейскихъ и греческихъ рукописей наполняли рѣзныя полки, занимавшія часть стѣнъ на другихъ полкахъ виднѣлись банки и сткляночки съ разными жидкостями и предметами сохраняемыми въ спиртѣ. Не было также недостатка въ скелетахъ, черепахъ и чучелахъ звѣрей; на большомъ столѣ стоявшемъ среди комнаты лежало множество инструментовъ и другихъ хирургическихъ приспособленій. Налѣво отъ кабинета находилась большая комната, гдѣ обыкновенно собиралась вся семья въ часы отдыха, и гдѣ было соединено все, что мы встрѣчаемъ въ сказочныхъ описаніяхъ восточнаго великолѣпія, хотя тутъ не было ни одной картины, или статьи; ею полъ, стѣны и двери были покрыты дорогими турецкими коврами. Вся мебель и украшенія были въ мавританскомъ вкусѣ, равно и убранство комнаты, которая освѣщалась дорогими висячими лампами, горѣвшими не только вечеромъ, но и большую часть дня, такъ какъ солнечный свѣтъ съ трудомъ проникалъ сюда черезъ узкую улицу и небольшой дворъ. Здѣсь можно было почти всегда встрѣтить хозяйку дома за какой нибудь работой.
Съ другой стороны кабинета была комната, назначенная для игръ и занятій двухъ сыновей Исаака, красивыхъ, здоровыхъ и способныхъ мальчиковъ, на которыхъ онъ возлагалъ большія надежды въ будущемъ. Этажемъ выше были расположены спальни; въ нихъ все-таки, было немного больше свѣта и воздуха, что и побудило свѣдущаго врача дать такое назначеніе верхнимъ комнатамъ.
Прибытіе папскихъ слугъ произвело не малую тревогу въ Гэтто; особенно, когда разнеслась вѣсть, что имъ поручено привести знаменитаго врача Іэма въ Ватиканъ. Но эта неожиданная честь не могла радовать Исаака, такъ какъ онъ и его единовѣрцы знали по горькому опыту, что къ нимъ обращаются только въ крайней бѣдѣ, когда нѣтъ иного исхода, и что въ большинствѣ случаевъ христіане съ величайшимъ отвращеніемъ пользуются ихъ услугами.
Евреи ничего не имѣли противъ того, чтобы христіане являлись въ Гэтто для займа денегъ, потому что не иначе давали ихъ какъ за большіе проценты и съ вѣрнымъ обезпеченіемъ. Но они сами неохотно входили въ дома знатныхъ христіанъ, такъ какъ здѣсь не чувствовали себя въ безопасности. Еще большая бѣда грозила несчастному еврею, котораго призывали къ постели вольнаго папы, и онъ могъ ожидать для себя самыхъ печальныхъ послѣдствій отъ такой чести.
Тѣмъ не менѣе Исаакъ встрѣтилъ посланныхъ съ сознаніемъ собственнаго достоинства и съ смѣлой надеждой на свои силы. Въ продолженіе многихъ недѣль и мѣсяцевъ шли толки о здоровьѣ папы, состояніе котораго разбиралось до малѣйшихъ подробностей. Между тѣмъ лейбъ-медики и ученые врачи, вызванные изъ другихъ странъ, находились въ недоумѣніи и не знали, что посовѣтывать святому отцу, потому что испытали всѣ средства, бывшія въ распоряженіи медицины при тогдашнемъ уровнѣ науки. Для всѣхъ было загадкой, почему силы больнаго нисколько не увеличиваются, и въ то же время не настолько упали, чтобы можно было ожидать смерти.
Папа игралъ самую видную роль въ Европѣ, дѣла которой находились въ непосредственной зависимости отъ его жизни и смерти, такъ что состояніе его здоровья представляло для всѣхъ величайшій интересъ. Естественно, что болѣзнь папы, хотя съ другой точки зрѣнія, но еще въ большей степени занимала врачей и служила для нихъ предметомъ постоянныхъ размышленій и оживленныхъ споровъ. Такимъ образомъ Исаакъ Іэмъ узналъ въ точности весь ходъ заболѣванія и всѣ симптомы и давно составилъ свой взглядъ на недугъ, охватившій главу церкви. Онъ былъ убѣжденъ, что знаетъ средство, которое можетъ возвратить здоровье папѣ.
Поэтому приглашеніе къ больному не особенно опечалило его Онъ спокойно простился съ семьей и друзьями; затѣмъ безъ всякихъ опасеній, съ радостной надеждой на торжество науки, послѣдовалъ за своими провожатыми, которые повели его черезъ мостъ на Тибрѣ, а оттуда въ Ватиканъ.
Иннокентій VIII съ нетерпѣніемъ ожидалъ прибытія еврейскаго врача. Естественно, что въ томъ положеніи, въ какомъ онъ находился, мысль объ изцѣленіи всего больше занимала его, и ему было безразлично кто будетъ его спасителемъ. Самыя драгоцѣнныя мощи и чудотворныя средства церкви оказались безсильными; теперь онъ возложилъ всѣ свои надежды на искусство знаменитаго еврейскаго врача и рѣшилъ заранѣе подчиниться его предписаніямъ. Кардиналы съ глубокимъ негодованіемъ смотрѣли на поведеніе святаго отца, которое противорѣчило всѣмъ преданіямъ христіанской церкви. Съ другой стороны врачи, собранные въ Ватиканѣ, руководимые завистью, встрѣтили крайне враждебно своего знаменитаго собрата, слава котораго должна была еще больше увеличиться, если бы ему удалось возвратить здоровье папѣ.
Между тѣмъ Исаакъ осмотрѣвъ больнаго, окончательно убѣдился въ справедливости своихъ предположеній и смѣло заявилъ, что, по его мнѣнію, можно испробовать еще одно средство для спасенія драгоцѣнной жизни. Оно состояло въ томъ, чтобы съ помощью искусной операціи влить здоровую и молодую человѣческую кровь въ жилы разслабленнаго старика.
Это заявленіе произвело сильнѣйшую сенсацію. Извѣстно было, что не разъ дѣлались попытки вливанія крови молодыхъ животныхъ въ жилы человѣка; но такъ какъ при подобныхъ операціяхъ никто не обращалъ вниманія на жизнь животнаго, то послѣднее обыкновенно обрекалось на смерть. Но теперь еврейскій врачъ осмѣлился сдѣлать предложеніе пожертвовать человѣческою жизнью, чтобы доставить изцѣленіе папѣ Самыя разнообразныя ощущенія отражались на лицахъ людей, окружавшихъ постель больнаго: испугъ, удивленіе и негодованіе смѣшанное съ отвращеніемъ.
Быть можетъ при другихъ условіяхъ никто не нашелъ бы ничего ужаснаго въ этомъ предложеніи; но теперь оно было принято съ особеннымъ недовѣріемъ, такъ какъ возбудило подозрѣніе, что еврей имѣетъ при этомъ коварное намѣреніе нанести чувствительный ударъ церкви въ лицѣ ея главы. Что скажетъ Европа и весь христіанскій миръ, если жизнь папы будетъ спасена цѣной человѣческой жертвы? Развѣ это не будетъ прямымъ отрицаніемъ всѣхъ христіанскихъ воззрѣній! Если даже найдутся родители, которые за большое вознагражденіе согласятся рискнуть жизнью своихъ дѣтей, и операція для послѣднихъ обойдется благополучно, то это не измѣнитъ факта, что человѣческое существованіе подвергнуто было опасности для изцѣленія святаго отца.
Самъ Иннокентій вполнѣ сознавалъ это; но желаніе выздоровѣть было такъ сильно, что онъ не рѣшился отвергнуть предложенія врача. Тѣмъ не менѣе, чтобы успокоить свою совѣсть и соблюсти хотя бы по внѣшности свою обязанность блюстителя христіанскихъ заповѣдей, онъ спросилъ еврея: не подвергнется ли опасности жизнь тѣхъ людей, кровь которыхъ будетъ употреблена для возстановленія его силъ? Исаакъ отвѣтилъ съ увѣренностью, что если будутъ приняты надлежащія мѣры предосторожности, то онъ надѣется возвратить здоровье его святѣйшеству безъ малѣйшаго вреда для того человѣка, кровь котораго послужитъ цѣлительнымъ средствомъ. Этотъ отвѣтъ разсѣялъ послѣднія сомнѣнія святаго отца; онъ отдалъ приказъ, чтобы немедленно были выполнены всѣ распоряженія еврейскаго врача и найдены были богобоязненные люди, которые согласились бы дать свою кровь для изцѣленія главы церкви.
Кардиналы удалились съ остальными врачами въ отдѣльную комнату, чтобы на свободѣ обсудить всѣ обстоятельства дѣла. Различныя страсти волновали ихъ и выражались въ злобныхъ взглядахъ и на словахъ. Хотя никто изъ нихъ не рѣшился протестовать противъ желанія папы, но всѣ были одинаково раздражены и находили необходимымъ придумать какое нибудь жестокое наказаніе ненавистному еврею. Одинъ изъ присутствовавшихъ врачей бывалъ въ домѣ Исаака и зналъ его семью; поэтому онъ первый напалъ на мысль нанести своему сопернику такой ударъ, который заставилъ бы его выстрадать сторицею за тѣ непріятныя минуты, какія онъ доставилъ другимъ. Кардиналы вполнѣ одобрили предложенный планъ и обѣщали свое содѣйствіе.
Когда кончилось совѣщаніе, всѣ вернулись въ комнату больнаго. Одинъ изъ кардиналовъ объявилъ, что во избѣжаніе неудовольствія со стороны народа, необходимо сохранить величайшую тайну; поэтому, Исаакъ Іэмъ долженъ остаться въ Ватиканѣ и немедленно произвести операцію. Вслѣдъ затѣмъ, отданъ былъ приказъ принести нужные инструменты и послать въ городъ надежныхъ людей, которые пріискали бы для операціи двухъ здоровыхъ дѣтей или юношей.
Ученый еврей былъ крайне доволенъ такимъ исходомъ дѣла, и тотчасъ же занялся приготовленіями къ операціи. Остальные врачи, подъ видомъ мнимаго участія, предложили ему свои услуги, чистили и приводили въ порядокъ принесенные инструменты.
Наконецъ, вошелъ слуга и таинственно сообщилъ еврею, что приведены два мальчика, и если онъ желаетъ видѣть ихъ, то долженъ выйти въ сосѣднюю комнату.
Исаакъ, нетерпѣливо ожидавшій этого извѣстія, тотчасъ же послѣдовалъ за слугой. Но онъ едва не лишился чувствъ, когда, переступивъ порогъ, увидѣлъ своихъ двухъ сыновей, привезенныхъ изъ Гэтто. Ихъ окружали кардиналы съ торжествующими лицами и внимательно слѣдили за каждымъ его движеніемъ.
Что оставалось Исааку? Онъ съ отчаяніемъ взглянулъ на своихъ враговъ, но ихъ лица не выражали ни малѣйшаго сочувстія въ его положенію. Мучительный страхъ отца за жизнь дѣтей былъ также чуждъ римскимъ кардиналамъ, какъ и тихое семейное счастье; вдобавокъ, они смотрѣли на Исаака, какъ на представителя ненавистной націи, осудившей на смерть основателя ихъ религіи, который на вѣчныя времена заклеймилъ ее своимъ проклятіемъ.
Слабая тѣнь надежды на минуту промелькнула въ умѣ несчастнаго Іэма; ему казалось, что онъ нашелъ желаемый исходъ.
-- Развѣ я могу подвергнуть опасности жизнь моихъ собственныхъ дѣтей! воскликнулъ онъ. Нѣтъ это свыше человѣческихъ силъ! вы не потребуете отъ меня подобной жертвы...
Одинъ изъ кардиналовъ, особенно ненавидѣвшій евреевъ, съ негодованіемъ замѣтилъ ему: -- Не ты ли хотѣлъ подвергнуть такой же опасности христіанскимъ дѣтей! Ты самъ сдѣлалъ это предложеніе, которое глубоко возмутило всѣхъ насъ; теперь у тебя нѣтъ иного выбора, какъ вынести послѣдствія своей дерзости, чтобы спасти себя отъ неминуемой гибели. Разумѣется, ты употребишь всѣ средства, чтобы сохранить жизнь своихъ сыновей, и такимъ образомъ избавишь святаго отца и его окружающихъ отъ напраснаго нареканія. Оставь пустыя отговорки и приступай скорѣе къ дѣлу, если не желаешь, чтобы тебя и твоихъ сыновей постигла вся строгость законовъ. Тебѣ извѣстно, что такимъ, какъ ты, нечего ждать пощады!
Исаакъ Іэмъ еще разъ съ отчаяніемъ взглянулъ на своихъ враговъ. Онъ напрасно напрягалъ свой умъ, чтобы найти исходъ. Какая польза была въ томъ, что онъ всю жизнь посвятилъ наукѣ и заслужилъ уваженіе своихъ единовѣрцевъ? Сознаніе безпомощности подавляло его; теперь ничто не могло вывести его изъ этого ужаснаго положенія. Наконецъ, у него явилась внезапная рѣшимость мужественно выдержать испытаніе, ниспосланное ему судьбой. Онъ подошелъ къ дѣтямъ и, прижавъ къ своему сердцу, покрылъ ихъ головы горячими поцѣлуями.
-- Не бойтесь, шепнулъ онъ имъ, Іегова не оставитъ сыновъ Израиля! Они привели васъ сюда въ надеждѣ, что моя дрожащая рука не выполнить труднаго дѣла...
Затѣмъ, онъ обратился въ кардиналамъ и сказалъ рѣшительнымъ, почти торжественнымъ тономъ:
-- Я къ вашимъ услугамъ, можно приступить къ операціи.
Слуга отворилъ дверь. Іэмъ, взявъ за руки обоихъ мальчиковъ, спокойно вошелъ въ комнату больнаго папы, хотя мертвенная блѣдность покрывала его лицо. Здѣсь онъ засталъ другихъ врачей; кардиналы остались въ сосѣдней комнатѣ и съ нетерпѣніемъ ожидали результата операціи
Іэмъ приступилъ въ ней съ увѣренностью человѣка убѣжденнаго въ своемъ искусствѣ и благополучно довелъ ее до конца; христіанскіе врачи должны были невольно признать надъ собою превосходство ученаго евреи Изъ боязни, что слишкомъ большая потеря крови можетъ вредно отразиться на здоровьѣ его сыновей онъ пустилъ кровь обоимъ, но въ небольшомъ количествѣ. Послѣ этого, необходимо было сдѣлать немедленно перевязки, потому что при малѣйшемъ доступѣ воздуха въ артеріи жизнь мальчиковъ подвергалась неминуемой опасности Но въ тѣ времена никто и даже самъ Іэмъ не зналъ этого, потому что операція была совершенно новая, и во всѣхъ отношеніяхъ не доставало опыта.
Паціентъ находился въ наилучшемъ состояніи. Сыновья Исаака въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ также казались совсѣмъ бодрыми, но вскорѣ появились дурные симптомы въ видѣ сильныхъ судорогъ. Обоихъ дѣтей унесли въ сосѣднюю комнату, куда послѣдовалъ за ними Исаакъ, чтобы употребить всѣ извѣстныя ему средства для ихъ спасенія.
Такимъ образомъ, когда старый папа, подъ наблюденіемъ остальныхъ врачей, заснулъ благотворнымъ сномъ, состояніе еврейскихъ мальчиковъ настолько ухудшилось, что не прошло и часу, какъ передъ несчастнымъ отцомъ лежали два трупа.
Ударъ былъ слишкомъ силенъ и неожиданъ для Іэма: онъ не въ состояніи былъ выдержать его. Вслѣдъ за первыми дикими порывами отчаянія, полное умопомѣшательство овладѣло его потрясеннымъ мозгомъ. Что сталось съ его единственными любимыми дѣтьми, которыхъ онъ за часъ передъ тѣмъ видѣлъ такими веселыми и цвѣтущими! Какъ покажется онъ на глаза ихъ матери? Онъ былъ увѣренъ, что смерть дѣтей убьетъ ее и что передъ нимъ будетъ лежать и ея трупъ. Мысли путались въ его головѣ; ему казалось, что онъ долженъ бѣжать куда-то, бѣжать безъ оглядки. Блуждающіе глаза его снова и снова останавливались на блѣдныхъ чертахъ убитыхъ имъ дѣтей. Смерть была бы для него величайшимъ благодѣяніемъ, но подъ вліяніемъ умственнаго разстройства онъ былъ убѣжденъ, что смерть бѣжитъ отъ него, что, мало-по-малу, всѣ умрутъ, а онъ одинъ долженъ вѣчно жить, чтобы странствовать до конца міра.
Въ этомъ состояніи духа Іэмъ вышелъ изъ Ватикана. Но когда онъ очутился на площади св. Петра, среди шумной толпы, взволнованной противорѣчивыми слухами, и многіе приступили къ нему съ вопросами о здоровья папы, то ему показалось, что за нимъ гонятся злые демоны. Теперь ни что не принудило бы его вернуться въ свой домъ. Онъ спрятался за ближайшими воротами и стоялъ здѣсь до тѣхъ поръ, пока темныя фигуры вынесли изъ папскаго дворца закрытыя носилки. Нѣкоторое время онъ слѣдовалъ за ними съ замираніемъ сердца, но когда увидѣлъ, что ихъ несутъ по мосту въ Гэтто, то имъ снова овладѣлъ припадокъ безумія. Онъ бросился вонъ изъ города, и бѣжалъ все дальше и дальше, увлекаемый какою-то невѣдомой силой.