Саванарола на высотѣ своего могущества.
Великолѣпныя празднества, слѣдовавшія за избраніемъ въ лапы кардинала Родриго Борджіа, имѣли вполнѣ мірской характеръ, но римляне уже были пріучены его двумя предшественниками видѣть въ папствѣ не духовную власть, а такое-же свѣтское правительство, какъ въ другихъ государствахъ. При этомъ, переговоры между кардиналомъ Родриго Борджіа и его избирателями велись настолько гласно, что ни у кого не могло остаться ни малѣйшаго сомнѣнія относительно личныхъ свойствъ новаго главы римской церкви. У палаццо вновь избраннаго папы устроена была большая тріумфальная арка, но образцу арки Октавія близь Коллизея, съ великолѣпнымъ карнизомъ изъ роговъ изобилія и гирляндъ и разноцвѣтныхъ, отчасти позолоченныхъ рельефовъ. Къ аркѣ была привѣшена доска съ надписью. У второй арки въ двѣнадцати нишахъ стояли молодыя дѣвушки, изображавшія различныхъ символическихъ лицъ: харитъ (граціи), Викторію, Европу (Юнону), Рому (олицетвореніе Рима) и пр.
Вообще, въ тѣ времена, зелень, особенно въ формѣ гирляндъ, примѣнялась въ большомъ количествѣ во всѣхъ праздничныхъ декораціяхъ. Тріумфальныя арки приняли характеръ великолѣпныхъ пестро расписанныхъ построекъ, украшенныхъ лентами, на которыхъ висѣли дощечки съ надписями; статуи были замѣнены живыми людьми въ богатыхъ костюмахъ и съ аттрибутами миѳологическихъ, изображаемыхъ ими, лицъ. Въ каждомъ домѣ былъ готовый запасъ ковровъ для развѣшиванія на окнахъ въ торжественныхъ случаяхъ. Равнымъ образомъ, вмѣсто сукна, которое разстилалось вдоль длинныхъ улицъ и обширныхъ площадей, нерѣдко протягивали красивый узорчатый коверъ.
Давно исчезли послѣдніе остатки римской свободы. Папы ревностно старались принудить къ покорности дворянство сосѣднихъ провинцій. Ожесточеніе, съ какимъ Сикстъ IV преслѣдовалъ всѣхъ Колонна, а Инокентій VIII -- Орсини, настолько ослабило эти двѣ могущественныя Фамиліи, что они сами начали искать защиты въ покровительствѣ святаго престола. При тѣхъ-же условіяхъ находились и другія государства Италіи, такъ что можно сказать безъ преувеличенія, что папа Александръ IV былъ всемогущъ не только въ качествѣ главы христіанскаго міра, но и свѣтскаго государя. Только этимъ можно объяснить себѣ то явленіе, что женщина изъ благороднаго дома Фарнезе,-- фамильный палаццо котораго до сихъ поръ по строго выполненному стилю считается образцовымъ произведеніемъ эпохи Возрожденія,-- могла открыто сдѣлаться любовницей Патти. Въ тѣ времена, болѣе чѣмъ половина Европы находилась въ полной духовной зависимости отъ святаго престола, со всѣхъ сторонъ въ Римъ стекались пожертвованія; и отсюда ждали повеленій въ болѣе важныхъ дѣлахъ. Кардиналы назначались изъ знатнѣйшихъ фамилій Италіи; это были большею частью молодые воинственные люди, въ порѣ наибольшаго разгара страстей. Кардиналъ Асканіо Сфорца употребилъ огромныя суммы денегъ, въ надеждѣ быть избраннымъ въ папы послѣ смерти Иннокентія VIII. Тоже сдѣлалъ и кардиналъ Ровере. Но еще болѣе богатый Родриго Борджіа одержалъ верхъ надъ всѣми своими соперниками.
Вскорѣ послѣ свадьбы Лодовико Моро, заключенъ былъ дружественный союзъ итальянскихъ государей, которые въ доказательство своего единодушія рѣшились отправить сообща посольство къ новому папѣ. Планъ этого союза былъ составленъ герцогомъ миланскимъ, подъ вліяніемъ чувствъ глубокаго внутренняго счастья, которымъ было переполнено его сердце. Онъ надѣялся съ помощью тѣсной дружбы съ итальянскими правителями установить прочный и продолжительный миръ; но его похвальныя намѣренія встрѣтили неожиданное препятствіе въ ребяческомъ тщеславіи Пьетро Медичи. Послѣдній былъ крайне недоволенъ тѣмъ, что его назначили представителемъ республики въ предполагаемомъ посольствѣ, между тѣмъ какъ его друзья: Лодовико Моро и неаполитанскій король, не участвовали лично въ посольствѣ и намѣревались послать вмѣсто себя дворянъ въ качествѣ своихъ представителей.
Пьетро и его мать были глубоко оскорблены этимъ распоряженіемъ, тѣмъ болѣе, что должны были молча покориться ему, такъ какъ сынъ и наслѣдникъ Лоренцо не былъ оффиціально признанъ властелиномъ Флоренціи. Пьетро рѣшилъ въ настоящемъ торжественномъ случаѣ настолько превзойти остальныхъ посланниковъ роскошью и внѣшнимъ блескомъ, чтобы этимъ различіемъ обратить на себя общее вниманіе. Онъ хотѣлъ ослѣпить римлянъ великолѣпіемъ экипажей и ливрей, всѣми своими сокровищами и массой драгоцѣнныхъ камней, собранныхъ его отцомъ. Въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ дворецъ Медичи былъ переполненъ портными, золотошвейными мастерами и декораторами; не только платье самого Медичи, но одежды пажей и оруженосцевъ были покрыты драгоцѣнными камнями; разсказывали, что одно ожерелье перваго камердинера стоило около двухъ сотъ тысячъ дукатовъ.
Но Пьетро Медичи не довольствовался этимъ и требовалъ чтобы ему было предоставлено говорить отъ имени посольства, хотя зналъ, что первое мѣсто принадлежало по праву представителю неаполитанскаго короля. По этому поводу начались переговоры, которые повели къ такимъ непріятнымъ объясненіямъ, что Лодонико Сфорца долженъ былъ отказаться отъ задуманнаго имъ плана, чтобы не поссориться съ своимъ новымъ союзникомъ.
Само собою разумѣется, что подобные случаи не способствовали популярности дома Медичи, и жители Флоренціи уже не разъ открыто выказывали свое нерасположеніе въ сыну Лоренцо.
Еслибы Пьетро не былъ въ такой степени проникнутъ гордымъ сознаніемъ своего мнимаго могущества, то онъ употребилъ бы всѣ усилія, чтобы удалить изъ Флоренціи человѣка, который пріобрѣталъ все большее вліяніе на общественное мнѣніе. Этотъ человѣкъ былъ доминиканецъ Джяроламо Саванарола; его проповѣди мало по малу сдѣлались настолько популярны, что не проходило дня, чтобы въ самомъ городѣ или въ окрестностяхъ, вокругъ него не собиралась многочисленная толпа. Публику особенно привлекали предсказанія, которыя онъ дѣлалъ въ своихъ проповѣдяхъ, чѣмъ непосредственно дѣйствовалъ на воображеніе слушателей. Онъ преимущественно выбиралъ темой величественная картины изъ Откровенія Іоанна и добавлялъ ихъ объясненіями, смыслъ которыхъ былъ вполнѣ доступенъ народу. Римъ, который по его словамъ былъ средоточіемъ разврата, постоянно давалъ ему обильную пищу для обличеній, но онъ предсказывалъ не менѣе строгую вару флорентинцамъ, если они не измѣнятъ свой образъ жизни Онъ пророчилъ близкое паденіе государства; и такъ какъ при этомъ онъ всегда говорилъ во имя христіанской религіи, приглашая слушателей къ исправленію и покаянію, то всегда находилъ плодотворную почву для своего ученія. Нерѣдко онъ изображалъ яркими красками картины общаго упадка нравовъ, чрезмѣрной роскоши, безнравственности всѣхъ сословій и неумолимо возставалъ противъ всякаго рода расточительности Его слушатели невольно чувствовали, что онъ чуждъ какихъ либо личныхъ расчетовъ и только стремленіе къ истинѣ руководитъ имъ. Онъ указывалъ имъ на безпорядки въ церковныхъ дѣлахъ, пороки священнослужителей, на полное разстройство государства и тиранію властелиновъ и съ увлеченіемъ говорилъ объ учрежденіи божьяго града на землѣ и благодати, какая снизойдетъ на людей, если они вернутся къ прежней простотѣ нравовъ и истинной религіи. Олова проповѣдника тѣмъ сильнѣе дѣйствовали на толпу, что въ своей личной жизни онъ отличался крайней умѣренностью и аскетизмомъ. Пользуясь своимъ саномъ настоятеля Санъ-Марко, онъ ввелъ строжайшія правила въ монастырѣ, внимательно слѣдилъ за выполненіемъ ихъ и, такимъ образомъ, сдѣлалъ первую попытку осуществить ту реформу, о которой говорилъ въ своихъ проповѣдяхъ. Равнымъ образомъ, онъ ратовалъ противъ всякихъ нововведеній въ монастырской жизни, доказывая монахамъ, что они должны твердо придерживаться древнихъ уставовъ св. отцовъ, которые были мудрѣе и благочестивѣе ихъ.
Народъ, видя съ какой строгостью и самоотреченіемъ дѣйствовать Саваларола въ дѣлахъ, близко касавшихся его, признавалъ за нимъ законное право судить о дѣлахъ церкви и государства. Жители Флоренціи, желая показать, что они сочувствуютъ реформѣ, о которой говорилъ Саванарола, стали соблюдать большую простоту въ одеждѣ, сдѣлались скромнѣе въ рѣчахъ и обращеніи; женщины бросили свои наряды, такъ что во всемъ городѣ мало по малу произошла замѣтная перемѣна. Можно было заранѣе предвидѣть, что если проповѣди Саванаролы могли оказать такое дѣйствіе на общественные нравы, то они будутъ имѣть не меньшее вліяніе въ политическомъ отношеніи. Всѣмъ было извѣстно, что взглядъ Саванаролы на государственное устройство представляетъ полнѣйшую противоположность съ существующими порядками. Въ этомъ отношеніи онъ впалъ въ такую-же крайность, какъ и его противники въ обратномъ направленіи. Безпредѣльный эгоизмъ, согласно ученію Саванаролы, долженъ былъ уступить мѣсто великому братскому объединенію людей; обитатели дворцовъ должны были слиться съ народомъ и имѣть общіе интересы съ нимъ.
Духъ времени выражался въ самомъ способѣ постройки тогдашнихъ итальянскихъ палаццо. Фасадъ былъ обращенъ на дворъ, который составлялъ центръ строенія. Это было четырехъ-угольное замкнутое пространство, гдѣ во всѣ часы дня господствовала пріятная прохлада; здѣсь же находился колодезь и были разставлены статуи въ наиболѣе выгодномъ освѣщеніи. Съ улицы палаццо имѣли видъ мрачныхъ неприступныхъ зданій и дѣйствительно представляли всѣ удобства для защиты обитателей, въ случаѣ внезапнаго нападенія. Но эти массы камня, темныя и однообразныя снаружи, были окружены со стороны двора легкими открытыми колоннадами, которыя придавали имъ совсѣмъ иной характеръ.
При той-же безопасности здѣсь можно было оставаться подъ открытымъ небомъ. Кругомъ были расположены жилища слугъ и приверженцевъ владѣльца палаццо. Узкіе переходы между домами на ночь закрывались цѣпями. Такимъ образомъ, у каждаго магната въ городѣ былъ какъ бы свой городъ, болѣе или менѣе многочисленный дворъ и своя церковь; въ его распоряженіи были солдаты, дворяне, художники и ученые. Между этими мелкими дворами и папскимъ дворомъ въ самомъ Римѣ происходили постоянныя интриги и господствовала открытая или затаенная вражда.
На этомъ обстоятельствѣ Саванарола основывалъ отчасти свои предсказанія о скоромъ паденіи государства.
Само собой разумѣется, что огромное значеніе, какое пріобрѣлъ Саванарола своими проповѣдями во всей Италіи, было извѣстно его семьѣ. Но молва распространяла о немъ такіе разнообразные и противорѣчивые слухи, что его отецъ долго не понималъ смыслъ того общественнаго движенія, во главѣ котораго стоялъ Джироламо. Семья въ присутствіи старика старалась какъ можно меньше говорить что либо въ защиту или въ порицаніе знаменитаго проповѣдника. Неожиданное поступленіе Джираламо въ монастырь было кровнымъ оскорбленіемъ для старика, тѣмъ болѣе, что его младшій сынъ, Марко Аврелій, также сдѣлался монахомъ противъ его воли.
Наконецъ, отецъ Джироламо умеръ; дочери его одна за другой вышли замужъ, кромѣ самой младшей, Беатриче, которая жила вмѣстѣ съ матерью въ Фераррѣ. Уединенная жизнь вдовы и ея незамужней дочери не представляла никакого разнообразія, такъ что мало по малу, сообразно духу того времени, чуть ли не единственнымъ интересомъ ихъ жизни стало ежедневное хожденіе къ обѣдни и точное исполненіе всѣхъ церковныхъ предписаній. Но тутъ, среди окружавшаго ихъ уединенія, какъ чуждый отголосокъ изъ другаго міра, до нихъ дошло извѣстіе, что Джироламо въ своихъ проповѣдяхъ открыто заявляетъ свои реформаторскія стремленія. Онѣ слышали о силѣ его краснорѣчія и узнали теперь, что онъ пользуется своимъ могуществомъ для борьбы съ папой и правительствомъ.
Мать Джироламо, Анна Саванарола Буонакорси, была умная и образованная женщина, но считала религіозную форму неприкосновенной и никогда не позволила бы себѣ произнести слово осужденія противъ главы христіанства. Она держалась того взгляда, что слѣдуетъ искать помощи въ молитвѣ и самобичеваніи, но, что человѣкъ не имѣетъ права бороться съ общественнымъ зломъ. Поэтому, ее сильно встревожило извѣстіе, что ея сынъ называетъ святаго отца Люциферомъ, демономъ высокомѣрія и что онъ упорно ратуетъ въ своихъ проповѣдяхъ противъ злоупотребленій, вкоренившихся въ церкви.
Младшая сестра Джироламо была ребенкомъ, когда ея братъ оставилъ родительскій домъ; и она слишкомъ мало знала его, чтобы живо интересоваться имъ, такъ что огорченная мать не могла найти съ этой стороны утѣшенія дли поддержки. Беатриче была въ томъ возрастѣ, когда блекнутъ надежды юности и мечтательность уступаетъ мѣсто ожесточенію. Если бы знаменитый проповѣдникъ прославился святостью и относился съ уваженіемъ къ духовнымъ и свѣтскимъ властямъ, то она гордилась бы имъ и, быть можетъ, нашла бы въ этомъ чувствѣ выполненіе ея личныхъ неудавшихся стремленій. Но теперь она сердилась на своего брата и осуждала его строже другихъ; и такъ какъ многіе относились къ нему съ порицаніемъ, то ея тщеславіе было оскорблено, и въ то же время онъ не былъ настолько близокъ къ ней, чтобы она могла безусловно увѣровать въ правоту его дѣла. Къ этому примѣшивалось еще то обстоятельство, что въ Фераррѣ придворная партія стояла тогда на сторонѣ папы.
Между тѣмъ, несчастная матъ испытывала тяжелое чувство раздвоенія. Въ глубинѣ души она оправдывала своего сына, но не смѣла произнести его имени, чтобы не слышать новыхъ обвиненій, которыя сыпались на него со всѣхъ сторонъ. Она не могла составить самостоятельнаго сужденія о дѣятельности Джироламо, такъ какъ не слышала ни одной его проповѣди, и должна была руководствоваться отзывами постороннихъ людей; поэтому у ней не было никакихъ данныхъ, чтобы защищать его. Нерѣдко она задавала себѣ одинъ и тотъ же мучительный вопросъ, почему, несмотря на всѣ обвиненія, она все-таки остается на его сторонѣ. Между тѣмъ, причина этого заключалась въ кроткой всепрощающей любви матери, которая не въ состояніи оттолкнуть виновнаго сына, а тѣмъ болѣе въ подобномъ случаѣ, когда еще оставалось подъ сомнѣніемъ: дѣйствительно ли то, въ чемъ обвиняютъ его, составляетъ преступленіе въ глазахъ Всевышняго или величайшую добродѣтель.
Такимъ образомъ, ей пришлось пережить рядъ тяжелыхъ испытаній. Ея духовникъ, которому она въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ повѣряла всѣ свои душевныя сомнѣнія, выразилъ однажды удивленіе, почему она никогда не говоритъ съ нимъ о своемъ сынѣ Джироламо. При этомъ патеръ добавилъ, что считаетъ особенно важнымъ узнать ея душевное состояніе относительно даннаго вопроса, чтобы имѣть возможность высказать ей свое мнѣніе и дать добрый совѣтъ. Анна выслушала эти слова съ внутреннимъ содроганіемъ, такъ какъ не ожидала добра отъ предстоящей бесѣды. Ея бѣдное материнское сердце сжималось при мысли, что, быть можетъ, ее заставятъ предать проклятію сына.
Но она была избавлена отъ этого новаго мученія. Ея духовный наставникъ, патеръ Евсевій, осторожно приступилъ къ дѣлу; онъ началъ съ того, что отозвался въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ о необыкновенномъ умѣ Джироламо и заговорилъ о пользѣ, какую подобный человѣкъ можетъ принести церкви.
-- Но для этого, продолжалъ патеръ, необходимо смиреніе, потому что каждый смертный въ отдѣльности можетъ достигнуть завѣтной цѣли только въ томъ случаѣ, если сознаетъ все свое ничтожество. Вашъ сынъ, по милости Божьей, обладаетъ даромъ направлять сердца людей по своему усмотрѣнію; но весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы онъ не злоупотреблялъ своимъ талантомъ для собственной гибели. Искуситель рода человѣческаго пользуется всякимъ случаемъ, чтобы посѣять сѣмена самообольщенія, потому что его главная задача -- склонять въ себѣ души людей. Я не обвиняю вашего сына, но жалѣю объ его участи, если онъ настолько ослѣпленъ, что ставитъ милость народа выше мира съ Богомъ и церковью. Кто выступилъ на стезю высокоумія и надменности, тотъ рано или поздно попадетъ въ сѣти лукаваго, и его наградой будетъ вѣчный огонь, то невыразимое мученіе, которое заставляетъ души проклинать виновниковъ своего существованія. Остается только пожелать, чтобы вашъ сынъ позналъ во-время, гдѣ истинный путь, и вернулся къ нему, такъ какъ онъ стоитъ на краю пропасти...
Еслибы патеръ разразился проклятіями и сталъ питать нравоученія, то его слова далеко не произвели бы такого глубокаго впечатлѣнія на встревоженную мать, какъ теперь, когда онъ видимо щадилъ ее и старался быть умѣреннымъ въ своихъ выраженіяхъ.
Бѣдная женщина сначала облегчила свое стѣсненное сердце потокомъ слезъ, затѣмъ начала извиняться, что только теперь рѣшается высказать горе, которое давно гнететъ ее. Она умоляла патера помочь ей добрымъ совѣтомъ и научить какимъ образомъ спасти душу Джироламо, если дѣйствительно избранный имъ путь ведетъ въ гибели.
-- Успокойтесь и не теряйте надежды! возразилъ патеръ, бросивъ на свою собесѣдницу взглядъ исполненный трогательнаго участія.-- Господь по своему милосердію можетъ обратить на стезю добродѣтели самаго ожесточеннаго злодѣя, а тѣмъ болѣе человѣка, который вслѣдствіе ослѣпленія совратился съ истиннаго пути. Мы даже не знаемъ дѣйствительно ли это случилось! Все дѣло заключается въ томъ, чтобы онъ опомнился или, вѣрнѣе сказать, чтобы Господь пробудилъ бы въ немъ сознаніе. Благо тому, кого изберетъ небо для этой цѣли. Спасеніе души отъ вѣчной гибели составляетъ главную задачу, къ которой мы должны стремиться на землѣ. Уже то заслуга, если мы достигаемъ этого молитвой и покаяніемъ; но кто обратитъ грѣшника на путь истины, тотъ окажетъ ему величайшее благодѣяніе и въ то же время высшій подвигъ, какой вообще можетъ совершить христіанинъ...
Огорченная мать съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за словами своего духовника. Она ясно видѣла, что по мнѣнію патера душа ея сына въ опасности, хотя онъ не говорилъ какого рода была эта опасность и въ чемъ состояло спасеніе.
Но ей не долго пришлось ждать объясненія:
-- Мы не можемъ дать лучшаго имени нашей церкви, продолжалъ патеръ,-- какъ назвавъ ее нашей матерью; развѣ она не мать нашего Спасителя, источникъ милосердія, воплощеніе всего высшаго, что только можетъ себѣ представить человѣкъ? Но что мы скажемъ о той матери, которая, родивъ сына, спасаетъ его отъ вѣчной гибели и вторично даетъ ему жизнь въ высшемъ значеніи этого слова? Развѣ это не лучшій и самый достойный зависти удѣлъ, какой только существуетъ на землѣ! Кто не позавидуетъ матери, которой суждено обратить на путь истины блуднаго сына и дать ему надежду заслужить вновь утраченное блаженство!
Съ этими словами патеръ опять многозначительно посмотрѣлъ на мать Джироламо и простился съ ней съ обычнымъ благословеніемъ.
Анна поспѣшила домой. Въ душѣ ея произошла странная перемѣна; глубокое, никогда не испытанное до сихъ поръ чувство безпокойства всецѣло охватило ее. Она напрасно старалась привести себя въ нормальное расположеніе духа ревностнымъ исполненіемъ религіозныхъ предписаній, безъ устали перебирала четки, шептала молитвы, вставала ночью, чтобы подвергнуть себя бичеванію, но ничто не помогало. Наконецъ, у ней явилась неудержимая потребность переговорить съ дочерью.
Беатриче давно считала Джироламо погибшимъ человѣкомъ, такъ что слова патера были только подтвержденіемъ ея собственнаго мнѣнія. Поэтому, она дала имъ такое толкованіе, что патеръ несомнѣнно считаетъ прямой обязанностью матери указать сыну на ту пропасть, передъ которой онъ стоитъ, и что ей слѣдуетъ выполнить это богоугодное дѣло, несмотря ни на какія затрудненія и сердечныя страданія.
Ни мать, ни дочь не подозрѣвали, что патеръ дѣйствовалъ и говорилъ по непосредственному приказанію своего начальства.
Простой доминиканскій монахъ во Флоренціи начиналъ внушать серіозныя опасенія римскому двору, потому что во всеуслышаніе говорилъ языкомъ правды, безъ всякихъ прикрасъ, и безпощадно обличалъ всѣ погрѣшности церковнаго управленія. Онъ не только громилъ индульгенціи, впервые введенныя папой Іоанномъ XXIII, и продажное отпущеніе грѣховъ, которое съ тѣхъ поръ вошло въ обычай къ соблазну всѣхъ мыслящихъ людей, но смѣло проповѣдывалъ противъ постыднаго подкупа при раздачѣ духовныхъ должностей и въ особенности противъ свѣтскаго и безнравственнаго образа жизни главы христіанскаго міра. До сихъ поръ, папскій дворъ, чтобы не уронить своего достоинства, не обращалъ вниманія на обличенія ничтожнаго доминиканскаго монаха, но въ послѣднее время ему пришлось убѣдиться, что Джироламо Саванарола представляетъ собой силу, которую ни въ какомъ случаѣ нельзя игнорировать. Нѣсколько разъ проповѣдникъ объявлялъ своимъ слушателямъ, что видѣлъ, какъ съ неба опускалась рука съ мечомъ, на которомъ была огненная надпись: "Изъ устъ же Его исходитъ острый мечъ и вскорѣ поразитъ землю!"
Мрачныя предсказанія Саванаролы были всего чаще обращены къ Флоренціи, которой онъ предвѣщалъ тяжелыя бѣдствія, приглашая жителей къ покаянію, чтобы опасность не застала ихъ неприготовленными.
Онъ видимо избралъ Флоренцію почвой для выполненія своихъ реформаторскихъ плановъ. Отсюда новый общественный строй долженъ былъ постепенно распространиться по всему міру.
Но въ то время, какъ угрозы Саванаролы непосредственно дѣйствовали на толпу и наполняли страхомъ невѣжественные умы, болѣе образованные и развитые люди относились къ нимъ скептически, считая ихъ пустыми разглагольствованіями. Тѣмъ не менѣе всѣ одинаково удивлялись замѣчательной твердости характера настоятеля монастыря Санъ-Марко, особенно съ того памятнаго для всѣхъ дня, когда онъ отказалъ въ разрѣшеніи отъ грѣховъ умирающему Лоренцо. Знаменитый Пико де-Мирандола, который по своимъ обширнымъ свѣдѣніямъ въ естественныхъ наукахъ считался чудомъ своего времени и совмѣщалъ въ себѣ талмудскую мудрость раввина съ греческой ученостью,-- высоко цѣнилъ Саванаролу, и несмотря на свою дружбу съ Лоренцо Медичи, подробно описалъ послѣднюю встрѣчу этихъ двухъ замѣчательныхъ людей Италіи.
Вскорѣ произошло событіе, которое должно было служить какъ бы нагляднымъ Подтвержденіемъ предсказаній Саванаролы и предоставило ему неограниченное господство надъ флорентинскимъ народомъ.
Вся Италія пришла въ трепетъ, когда разнеслась страшная вѣсть, что французскій король съ многочисленнымъ войскомъ перешелъ Альпы съ намѣреніемъ поработить итальянскіе народы своей власти.
Флорентинцы увидѣли въ этомъ событіи исполненіе пророчества Саванаролы. Сердца ихъ были переполнены скорбью въ виду предстоявшихъ бѣдствій, такъ какъ небесная вара должна была теперь неминуемо разразиться надъ ихъ родиной.
Между тѣмъ не только во Флоренціи, гдѣ жилъ и дѣйствовалъ Саванарола, но и во всей Италіи, и даже въ Европѣ, шли толки о томъ, что знаменитый доминиканскій монахъ предсказалъ заранѣе нашествіе французовъ. Изъ этого непосредственно выводили заключеніе, что онъ пророкъ, который ясно видитъ будущее, и что на его слова нужно смотрѣть, какъ на божественное откровеніе.
Въ тѣ времена намѣренно поддерживали суевѣріе толпы и старались извлекать пользу изъ мнимыхъ чудесъ и необыкновенныхъ явленій. Поэтому, случайное совпаденіе иноземнаго нашествія съ предсказаніемъ о неизбѣжности такого событія, въ виду извѣстныхъ условій, должно было произвести сильное волненіе въ простомъ народѣ. До сихъ поръ церковь считала себя единственной посредницей между видимымъ и невидимымъ міромъ, но теперь смѣлый доминиканецъ открыто говорилъ о незаконности подобнаго притязанія и представилъ несомнѣнныя доказательства, что наступаетъ судъ Божій и положитъ предѣлъ высокомѣрію римской церкви. Народъ приходилъ въ ужасъ, но вѣрилъ, что мѣра небеснаго долготерпѣнія переполнилась и что скоро наступитъ день кары.
Саванарола обратилъ на себя вниманіе Рима, и папа въ первый разъ совѣтовался съ своими кардиналами о томъ, какія мѣры могутъ быть приняты противъ дерзкаго проповѣдника. Наведены были точныя справки объ его происхожденіи, семьѣ, личныхъ отношеніяхъ, послѣ чего рѣшено было, что нужно дѣйствовать съ возможной осторожностью и сдѣлать сначала попытку отвлечь реформатора отъ избраннаго имъ пути съ помощью убѣжденія. Если первый приступъ окажется удачнымъ и будетъ малѣйшая надежда обратить его популярность въ пользу церкви, то можно было бы сдѣлать ему еще болѣе выгодныя предложенія и, принудивъ къ молчанію, достигнуть цѣли мирнымъ способомъ.
Сообразно съ этимъ рѣшеніемъ, патеру Евсевію дано было порученіе, чтобы онъ внушилъ матери Саванаролы, что ея прямая обязанность поговорить съ сыномъ и обратить его на путь истины, тѣмъ болѣе, что было извѣстно, что Джироламо въ хорошихъ отношеніяхъ съ своими родными и дорожитъ ихъ привязаностью.
Благополучный исходъ переговоровъ ясно показываетъ, насколько патеръ ловко исполнилъ возложенную на него задачу. Мать Саванаролы, которая до этого вела слишкомъ уединенную жизнь, чтобы знать что либо о ходѣ политическихъ событій, пока они прямо не касались Феррары, рѣшилась ѣхать во Флоренцію, чтобы убѣдить сына отказаться отъ борьбы съ церковью и папой.
Само собою разумѣется, что Анна Саванарола послѣ своего перваго разговора съ патеромъ сообщила ему все, что такъ долго терзало ея сердце, и не разъ бесѣдовала съ нимъ относительно своей будущей поѣздки. Патеръ совѣтовалъ ей никому не говорить о своемъ рѣшеніи и осторожно приступить къ дѣлу; но при этомъ онъ доказывалъ ей необходимость скорѣйшаго выполненія задуманнаго предпріятія. Она не противорѣчила ему. Хотя только что начался январь и время года было не особенно удобно, чтобы пускаться въ путь, такъ какъ еще вездѣ лежалъ снѣгъ и природа имѣла мрачный и суровый видъ, но для материнскаго сердца не существуетъ внѣшнихъ препятствій, когда идетъ вопросъ о спасеніи дѣтей отъ неминуемой гибели.
Церковь достигла, тогда наибольшаго могущества на землѣ, и страхъ былъ однимъ изъ самыхъ дѣйствительныхъ средствъ, которымъ служители алтаря поддерживали свое вліяніе не только въ массѣ народа, но и въ высшихъ слояхъ общества. Стремленіе избѣгнуть мукъ ада послѣ смерти составляло предметъ серіозной заботы для всего христіанскаго міра; поэтому индульгенціи, заупокойныя обѣдни, благочестивыя пожертвованія на сооруженіе капеллъ, церквей и монастырей были въ полномъ ходу. Основой всего этого была вѣра въ непосредственное воздѣйствіе церкви на небесное правосудіе и боязнь божьяго суда, которая въ такой степени охватила всѣхъ вѣрующихъ, что даже самые просвѣщенные люди находились въ вѣчномъ и мучительномъ колебаніи между страхомъ и надеждой.
Путешествіе изъ Феррары во Флоренціи въ тѣ времена было не легкимъ предпріятіемъ для двухъ безпомощныхъ женщинъ, такъ какъ дороги не были безопасны и всюду шныряли бродяги и вооруженныя шайки разбойниковъ. Единственный большой городъ, черезъ который приходилось проѣзжать обѣимъ женщинамъ, была Болонья, гдѣ жили родственники Анны, и она намѣревалась посѣтить въ монастырѣ своего сына Марко Аврелія. Патеръ Евсевій внушилъ ей, что она должна смотрѣть на свое путешествіе, какъ на богомолье, и поэтому набѣгать всякихъ сношеній съ людьми, не принадлежащими къ духовному званію. Онъ распредѣлилъ ея маршрутъ такимъ образомъ, чтобы она могла проводить ночи въ которомъ либо изъ женскихъ монастырей; и даже въ Болоньи, гдѣ ей дозволено было остаться цѣлый день для отдыха, она должна была остановиться у благочестивыхъ сестеръ.
Анна, по пріѣздѣ въ Болонью, воспользовалась случаемъ, чтобы увидѣться съ своимъ сыномъ Марко Авреліемъ, такъ какъ матерямъ монаховъ былъ свободный доступъ въ монастырь. Беатриче не могла быть допущена и должна была отказаться отъ свиданія съ братомъ. Въ доминиканскомъ монастырѣ не только Марко Аврелій, но и другіе монахи относились съ величайшимъ уваженіемъ къ своему прежнему товарищу Джироламо, такъ что сердце бѣдной матери исполнилось радостной надеждой. Здѣсь считали Джироламо божьимъ человѣкомъ, неутомимымъ борцомъ за чистоту христіанской церкви; и она съ гордостью слушала лестные отзывы о своемъ сынѣ.
Совершенно инаго мнѣнія были благочестивыя сестры, давшія ей пріютъ въ своемъ монастырѣ Онѣ сожалѣли о ней и краснорѣчиво уговаривали ее отклонить сына отъ ложнаго пути, на который онъ вступилъ по своему безумному высокомѣрію. Патеръ Евсевій заранѣе позаботился о томъ, чтобы мать Джироламо на пути слышала сужденія, которыя согласовались бы съ его взглядами и окончательно убѣдили ее, что ея сынъ богоотступникъ и что его душа осуждена на вѣчную гибель, если онъ не искупитъ свои грѣхи полнымъ покаяніемъ. Но патеръ не могъ предвидѣть, что въ доминиканскомъ. монастырѣ Болоньи онъ встрѣтитъ противодѣйствіе своимъ мѣрамъ предосторожности.
Однако, прежде чѣмъ обѣ женщины добрались до Флоренціи, онѣ могли видѣть по нѣкоторымъ признакамъ, что здѣсь совершилось нѣчто особенное, потому что на большой дорогѣ замѣтно было необычайное оживленіе. Имъ сообщили, что въ городѣ произошли разныя перемѣны и что жители съ нѣкотораго времени въ сильномъ волненіи.
Быль уже поздній вечеръ, когда Анна съ дочерью пріѣхали во Флоренцію; и такъ какъ женскій монастырь, въ которомъ онѣ должны были остановиться по совѣту патера, былъ на другомъ концѣ города, то онѣ должны были переночевать въ ближайшей гостинницѣ.
Хотя обѣ женщины были слишкомъ утомлены отъ дороги, чтобы вступать въ разговоры, но тѣмъ не менѣе имъ пришлось выслушать длинный разсказъ хозяина гостинницы о послѣднихъ событіяхъ.
Извѣстіе, что французскій король перешелъ Альпы, возбудило оживленные толки во Флоренціи, потому что этотъ фактъ имѣлъ непосредственное отношеніе къ двумъ людямъ, около которыхъ сгруппировались всѣ прежнія партіи. Если съ одной стороны появленіе Карла VIII въ Италіи было блестящимъ подтвержденіемъ предсказаній Джироламо Саванаролы, то съ другой это была тяжелая кара за тщеславіе Пьетро Медичи и нравственную зависимость отъ двухъ женщинъ изъ дома Орсини, которая придавала его характеру женственный нерѣшительный оттѣнокъ. Слишкомъ поздно долженъ онъ былъ прійти къ сознанію, что поступилъ бы несравненно благоразумнѣе, еслибы энергически поддержалъ стремленія Лодовико Моро, вмѣсто того чтобы создавать ему рядъ препятствій своимъ нелѣпымъ тщеславіемъ. Этимъ онъ только побудилъ миланскаго герцога призвать въ страну чужеземнаго короля въ надеждѣ, что общее бѣдствіе неизбѣжно приведетъ къ тѣсному союзу государей и городовъ Италіи и скрѣпитъ ихъ взаимныя отношенія. Клара должна была убѣдиться, какъ нелѣпы были ея высокомѣрныя притязанія въ то время, когда ей казалось невыносимымъ, чтобы ея сынъ явился въ Римъ въ качествѣ посланника отъ республики, а не самостоятельнаго властелина. Теперь она впала въ другую крайность и требовала отъ своего сына, чтобы онъ безусловно послѣдовалъ политикѣ миланскаго герцога и объявилъ себя сторонникомъ французскаго короля.
Лодовико Моро, раздраженный неопредѣленнымъ положеніемъ дѣлъ, видя полную неудачу своей попытки образовать тѣсный союзъ отдѣльныхъ итальянскихъ государствъ, рѣшился утвердить себя на престолѣ съ помощью иностранныхъ державъ. Онъ искренно желалъ добра своей родинѣ, но его благородныя стремленія потерпѣли крушеніе, благодаря себялюбію и тщеславію людей, дружба которыхъ казалась ему вполнѣ обезпеченной. Такимъ образомъ, потерявъ всякую надежду достигнуть своей завѣтной цѣли мирнымъ путемъ, онъ остановился на мысли привлечь въ Италію общаго врага своей родины, чтобы разомъ покончить игру. Между тѣмъ, Карлъ VIII употребилъ всѣ усилія, чтобы сблизиться съ германскимъ императоромъ Максимиліаномъ, при посредствѣ его супруги, Біанки Сфорца, сестры Лодовико Моро, такъ что вскорѣ между обоими дворами произошелъ обмѣнъ дружественныхъ увѣреній. Вслѣдъ за тѣмъ, французскій король заключилъ союзъ съ Англіей и такимъ образомъ обеспечилъ себя со стороны обѣихъ великихъ державъ, прежде чѣмъ предпринялъ походъ въ Италію, чтобы заявить свои притязанія на неаполитанскій престолъ.
При дворѣ Пьетро Медичи жилъ тогда нѣкто Кардьеро, знаменитый импровизаторъ, превосходно игравшій на лютнѣ. Однажды утромъ, Кардьеро пришелъ блѣдный и разстроенный въ палаццо Медичи и, вызвавъ Микель Анджело, объявилъ съ таинственнымъ видомъ, что въ прошлую ночь къ нему явился Лоренцо Медичи въ черной изодранной одеждѣ и велѣлъ передать своему сыну Пьетро, что онъ будетъ изгнанъ изъ своего дома и никогда больше не вернется въ него.
-- Какъ вы думаете, что я долженъ дѣлать? спросилъ въ заключеніе Кардьеро.
Никель Анджело посовѣтовалъ ему исполнить въ точности повелѣніе умершаго властелина Флоренціи. Нѣсколько дней спустя, Кардьеро снова пришелъ къ художнику еще больше взволнованный, нежели въ первый разъ. Изъ его безсвязнаго разсказа можно было понять, что онъ не рѣшился говорить съ Пьетро, но въ прошлую ночь къ нему опять явился Лоренцо Медичи, вторично повторилъ тѣ же слова и, въ наказаніе за непослушаніе, сильно ударилъ его по лицу.
Микель Анджело началъ такъ настойчиво убѣждать Кардьеро въ необходимости выполнить таинственное порученіе, что этотъ немедленно отправился на виллу Кареджи, гдѣ тогда находился Пьетро Медичи.
Кардьеро не доѣхалъ до виллы, потому что встрѣтилъ по дорогѣ Пьетро, ѣхавшаго въ городъ въ сопровожденіи многочисленной свиты, и, схвативъ поводья его лошади, умолялъ о дозволеніи сказать нѣсколько словъ. Затѣмъ, онъ сообщилъ дрожащимъ, прерывающимся голосомъ о странномъ видѣніи; но Пьетро Медичи поднялъ на-смѣхъ смущеннаго артиста; остальное общество послѣдовало его примѣру.
Микель Анджело придалъ несравненно большее значеніе разсказу Кардьеро, нежели молодой Медичи. Вѣра въ сверхъестественныя видѣнія и пророчества значительно усилилась въ послѣднее время, благодаря предсказаніямъ Саванаролы. Знаменія и чудеса сдѣлались обыденнымъ явленіемъ; на образахъ и статуяхъ стала просачиваться кровь. Однажды ночью, на небѣ увидѣли одновременно три солнца. Въ Ареццо, среди облаковъ, показались толпы сражающихся всадниковъ на гигантскихъ коняхъ и затѣмъ исчезли съ страшнымъ шумомъ. Очевидцы разсказывали по этому поводу, что незадолго до смерти Лоренцо Медичи раздался оглушительный ударъ грома на ясномъ небѣ и молнія ударила въ шпицъ собора, а львы, которыхъ городъ додержалъ на свой счетъ, внезапно растерзали другъ друга. Многіе вспомнили также о яркой звѣздѣ, которая виднѣлась надъ виллой Кареджи и внезапно потухла въ тотъ моментъ, когда душа оставила тѣло Лоренцо.
Клара Медичи старалась черезъ своихъ родственниковъ въ Римѣ заручиться обѣщаніемъ папы, что онъ поможетъ флорентинцамъ въ случаѣ опасности. Но Колонна, давніе враги Орсини, возмутили народъ и произвели такія смуты въ городѣ, что папа долженъ былъ отказаться отъ всякаго вмѣшательства въ дѣла Флоренціи, Неудача этого плана настолько смутила Медичисовъ, что Пьетро рѣшился вступить въ дружественные переговоры съ французскимъ королемъ. Вопреки всѣмъ прежнимъ отношеніямъ своего дома съ королевской неаполитанской фамиліей, онъ выбралъ нѣсколько сановниковъ республики, вѣроятно тѣхъ самыхъ, которые нѣкогда вели дѣла торговой фирмы Медичи, и отправилъ ихъ на встрѣчу королю Франціи, чтобы склонить его къ тѣсному союзу съ Флоренціей и домомъ Медичи.
Но такъ какъ и эта попытка оказалась неуспѣшной и Карлъ VIII постоянно придумывалъ новые уклончивые отвѣты, то Пьетро рѣшился самъ отправиться во французскій лагерь съ многочисленной свитой.
Неожиданное появленіе знатнаго ломбарда (какъ называли во Франціи Пьетро Медичи) возбудило общее удивленіе въ лагерѣ Карла VIII. Но всѣ еще больше были поражены его постыдными предложеніями. Онъ хотѣлъ добровольно переданъ въ руки французовъ итальянскія крѣпости: Сарцану, Ливорно и Пизу; Флоренція должна была дѣйствовать заодно съ французскимъ королемъ и кромѣ того дать ему взаймы значительную сумму денегъ для продолженія войны.
Благодаря этимъ условіямъ, Пьетро милостиво приняли въ лагерѣ и французскій король обѣщалъ ему свое покровительство.
Само собой разумѣется, что Пьетро этимъ поступкомъ возбудилъ противъ себя сильное негодованіе въ жителяхъ Флоренціи. Медичисы, сознавая затруднительность своего положенія, сгруппировали около себя всѣхъ приверженцевъ ихъ дома и собрали семейный совѣтъ, отъ рѣшенія котораго должно было зависѣть дальнѣйшее поведеніе Пьетро, относительно французскаго короля. На этомъ совѣтѣ присутствовалъ кардиналъ Джьованни Медичи и Паоло Орсини, братъ Клары, начальникъ папской жандармеріи, который даже привелъ съ собой изъ Рима часть своего войска. Но все было напрасно. Недовольство народа достигло крайней степени. Агенты Медичисовъ щедро разсыпали деньги, въ надеждѣ подкупить народъ, старались склонить рабочихъ на ихъ сторону различными обѣщаніями; но это только усилило общее волненіе. Возстаніе росло съ часу на часъ, и когда Пьетро съ многочисленной свитой выѣхалъ изъ своего палаццо, чтобы отправиться въ "Signoria" для переговоровъ съ высшими сановниками республики, смятеніе началось въ сосѣднихъ узкихъ улицахъ и достигло такихъ размѣровъ, что Пьетро долженъ былъ бѣжать изъ города. Онъ отправился въ Болонью, чтобы посовѣтоваться съ своимъ неизмѣннымъ другомъ и союзникомъ Ипполитомъ Бентиволіо. Но этотъ принялъ его холодно и сказалъ ему: -- Если вы услышите отъ кого-нибудь, что Ипполита Бентиволіо изгнали изъ Болоньи, какъ васъ изъ Флоренціи, то не вѣрьте этому и знайте, что онъ скорѣе дастъ себя изрубить въ куски, чѣмъ рѣшится искать спасенія въ бѣгствѣ.
Флорентинскій народъ ворвался въ дома, принадлежащіе фамиліи Медичи, и выбросилъ изъ оконъ драгоцѣнныя картины, статуи, рѣдкія книги, пріобрѣтенныя Косьмой и Лоренцо, которые тщательно собирали ихъ въ продолженіе всей своей жизни. Однако, Медичисамъ удалось спасти нѣсколько наиболѣе цѣнныхъ картинъ и отправить ихъ въ Венецію подъ покровительство синьоріи. Республика назначила большую сумму за голову каждаго взрослаго члена дома Медичи и конфисковала ихъ земли и все имущество. При этомъ, представители тѣхъ фамилій, которыя были осуждены и подверглись гоненію во время владычества дома Медичи, вошли опять въ силу и получили почетныя мѣста; въ числѣ ихъ были всѣ уцѣлѣвигіе участники заговора Пацци.
Медичисы были торжественно объявлены бунтовщиками и врагами отечества. Всѣ принадлежавшіе имъ дома, а равно и ихъ приверженцевъ, были разграблены народомъ; отчасти уцѣлѣлъ только главный городской палаццо Медичи, въ которомъ оставалась вдова Лоренцо, Клара, и супруга Пьетро, Альфонсина, съ своимъ малолѣтнимъ сыномъ Лоренцо.
Такимъ образомъ, фамилія Медичи, съ давнихъ поръ неразрывно связанная со всей общественной жизнью Флоренціи, сразу лишилась народной милости, которая нѣсколько лѣтъ тому назадъ проявилась такъ очевидно во время заговора Пацци.
Подобная внезапная перемѣна въ общественномъ настроеніи едва ли должна удивлять насъ, если мы примемъ во вниманіе живой и воспріимчивый характеръ итальянскаго народа и припомнимъ изъ какихъ разнообразныхъ элементовъ состояло тогдашнее общество (дворянство, полноправные крупные горожане, мелкіе горожане и проч.), отъ котораго всецѣло зависѣли быстрые перевороты, совершавшіеся въ государственномъ управленіи. Поэтому, едва ли у какого-либо другаго народа такъ скоро смѣнялись власти, какъ въ средневѣковой Флоренціи; тиранія уступала мѣсто республикѣ, затѣмъ правленіе принимало характеръ иноземнаго господства и наоборотъ. Въ XIII-мъ столѣтіи, когда борьба гвельфовъ и гибеллиновъ истощила силы дворянства, Карлу I неаполитанскому (послѣ битвы при Беневентѣ, въ 1266 году) удалось на нѣсколько лѣтъ утвердить свою верховную власть надъ правительствомъ республики, состоящимъ сперва изъ двѣнадцати, а впослѣдствіи изъ четырнадцати членовъ сената. Послѣ возстанія 1282 года, пріоры цеховъ образовали такъ называемую "Signoria", которая, въ 1323 году, была подчинена неаполитанскому королю Роберту, затѣмъ его сыну, герцогу Калабріи. Въ 1328 году снова возстановлено было чисто республиканское правленіе; но тринадцать лѣтъ спустя, верховная власть перешла въ руки графа Готье де-Бреннъ, герцога Ахенскаго; который вскорѣ оказался жестокимъ и расточительнымъ тираномъ.
Въ 1343 году составленъ былъ заговоръ, который привелъ къ новому возстанію; герцогъ былъ изгнанъ изъ Флоренціи и учреждено правительство при непосредственномъ участіи знатнѣйшихъ горожанъ, такъ какъ простой народъ поддерживалъ тиранію павшаго властелина. Заговоры, слѣдовавшіе одни за другими, были непосредственнымъ слѣдствіемъ этой мѣры, пока, наконецъ, въ 1378 году, народная партія настолько усилилась, что осадила палаццо "Signoria", подъ предводительствомъ шерсточеса Микеле ди-Ландо. Изъ временъ этого, такъ называемаго "возстанія шерсточесовъ" сохранились нѣкоторыя рѣчи, произнесенныя вожаками, которыя должны были служить оправданіемъ и объясненіемъ задуманнаго ими предпріятія. Эти рѣчи, по проведеннымъ въ нихъ мыслямъ, представляютъ особенный интересъ для нашего времени, переполненнаго всевозможными соціалистическими движеніями. Простые флорентинскіе горожане, которыхъ можно, до извѣстной степени, назвать представителями нынѣшняго "рабочаго класса", возстали противъ богатыхъ купцовъ тогдашней "буржуазіи", такъ какъ считали недостаточной ту плату, которую получали за трудъ. Однимъ словомъ, уже въ тѣ времена началась борьба труда съ капиталомъ, и рабочій людъ хотѣлъ быть участникомъ барыша богатыхъ купцовъ, которые эксплуатировали его силы.
-- Мы идемъ съ твердой надеждой на побѣду, говорили тогдашніе вожаки народнаго движенія, потому что наши противники богаты и у нихъ нѣтъ единодушія. Ихъ распри доставятъ намъ побѣду; ихъ богатства перейдутъ въ наши руки и дадутъ намъ возможность удержать ее за собой. Какое значеніе имѣетъ древность ихъ крови, которой они такъ кичатся? Всѣ люди происходятъ отъ Адама; нѣтъ разницы въ древности родовъ; природа создала всѣхъ равными. Снимите съ богатыхъ ихъ одежды и вы увидите, что они ничѣмъ не отличаются отъ насъ; надѣньте на насъ ихъ платье и наше на нихъ, и мы превратимся въ дворянъ, а они въ народъ...
Соціальное равенство, какъ тогда, такъ и теперь, служило знаменемъ для крайней партіи. До сихъ поръ она упорно отстаиваетъ свои идеи, относительно общечеловѣческихъ правъ, и требуетъ, чтобы всѣ классы общества были равны передъ закономъ; но тогдашніе соціалисты шли еще дальше, такъ какъ они хотѣли полнаго переворота въ имущественныхъ отношеніяхъ. "Совѣсть не можетъ безпокоить васъ въ данномъ случаѣ, восклицаетъ ораторъ того времени, всѣмъ извѣстно, что богатые не иначе накопили свои сокровища, какъ насиліемъ и обманомъ. Но то, что присвоено ими хитростью и беззаконіями, они украшаютъ громкими названіями: барыша или наживы, чтобы прикрыть ими свое незаконное пріобрѣтеніе!.."
Развѣ въ этихъ словахъ, сказанныхъ 600 лѣтъ тому назадъ, не заключается излюбленная фраза новѣйшаго времени: "la propriété c'est le vol" (собственность есть кража).
Народъ, возбужденный этими и подобными рѣчами, вскорѣ перешелъ къ дѣйствію, и 21-го іюля 1378 года ворвался въ ратушу, подъ предводительствомъ вышеупомянутаго Ландо, который несъ въ своихъ рукахъ знамя правосудія. Ландо былъ объявленъ президентомъ республики, но такъ какъ ему пришлось вскорѣ убѣдиться въ непостоянствѣ народной партіи, то онъ сталъ искать опоры между достаточными ремесленниками и богатыми фамиліями. Три года оставался онъ у кормила правленія; затѣмъ; дворянство снова одержало верхъ и уничтожило народную партію силой оружія. Во всякомъ случаѣ, это мимолетное коммунистическое правленіе прошло почти безслѣдно для обширныхъ торговыхъ сношеній города, которымъ Флоренція обязана была своимъ величіемъ. Скорѣе можно сказать, что оно привело въ обратнымъ результатамъ, нежели тѣ, какихъ ожидали вожаки вышеупомянутаго движенія, потому что его непосредственнымъ результатомъ было возвышеніе богатыхъ флорентинскихъ фамилій: Медичи, Тоскали, Альберти и друг. Изъ нихъ Медичисы мало-по-малу достигли полнаго господства надъ республикой и удержали его до 1494 года. Во время вспыхнувшаго возстанія, сынъ Лоренцо "Великолѣпнаго", какъ мы видѣли выше, долженъ былъ бѣжать изъ Флоренціи, но главный палаццо Медичи оставленъ былъ въ распоряженіи его семьи.
Въ этомъ палаццо остановился французскій король во время своего кратковременнаго пребыванія во Флоренціи. Обѣ женщины изъ дома Орсини не Преминули воспользоваться удобнымъ случаемъ, чтобы сдѣлать послѣднюю попытку тронуть сердце короля слезами и просьбами и расположить его въ пользу Пьётро.
Все это случилось въ продолженіи послѣднихъ недѣль, и молва о важномъ переворотѣ, измѣнившемъ весь строй общественной жизни во Флоренціи, далеко разспространилась за предѣлы Италіи. Но для Анны Саванароды это было неожиданною новостью, которую она выслушала съ напряженнымъ вниманіемъ, потому что надѣялась услышать имя своего сына. Но хозяинъ гостинницы въ своемъ разсказѣ только мимоходомъ упомянулъ о Джироламо, потому что послѣдній не принималъ прямаго участія въ возстаніи и былъ такъ пораженъ его быстрымъ исходомъ, что на этотъ разъ не выполнилъ своего намѣренія переговорить съ Карломъ VIII, съ цѣлью подѣйствовать на его совѣсть.
Между тѣмъ, едва Пьетро Медичи покинулъ городъ, какъ предпріимчивый доминиканскій монахъ захватилъ въ свои руки бразды правленія, но въ такой умѣренной формѣ, что въ первое время народъ не могъ замѣтить его честолюбивыхъ стремленій. Хотя Саванарола по прежнему оставался настоятелемъ монастыря Санъ-Марко и не выходилъ изъ скромной роли совѣтника представителей новаго правленія республики, но онъ былъ душой всѣхъ распоряженій, такъ что вскорѣ все дѣлалось но его волѣ.
Анна съ дочерью отправилась на покой въ отведенную ихъ комнату, но встревоженной матери не спалось въ эту ночь. Здѣсь, въ этомъ городѣ должна она была начать свой трудный подвигъ и сдѣлать попытку спасти сына отъ грозящей ему гибели. Беатриче была менѣе взволнована, потому что не придавала большаго значенія обращенію брата. Она не разъ слышала разсказы о лжеучителяхъ, распространявшихъ ересь среди народа; большинство изъ нихъ4вернулось къ лону церкви, чтобы избѣгнуть страшной участи, ожидавшей ихъ на землѣ. Въ виду этого у ней явилось твердое убѣжденіе, что Джироламо исполнитъ просьбу матери и своимъ раскаяніемъ не только исправитъ вредъ, который онъ принесъ своей душѣ, но и сниметъ позоръ, тяготѣющій надъ ихъ семьей.
На слѣдующее утро солнце рано заглянуло въ спальню обѣихъ женщинъ; когда Анна открыла окно, то ее привѣтствовалъ такой свѣтлый и теплый день, какой бываетъ только весной. На улицѣ уже проснулась дѣловая жизнь, лица проходившихъ мимо людей сіяли веселіемъ; по ихъ торопливой бодрой походкѣ можно было заключить, что предстоящій день имѣетъ для нихъ особенное значеніе.
Озабоченная мать стала невольно прислушиваться къ отрывочнымъ, долетавшимъ до нея словамъ, чтобы узнать причину радостнаго настроенія толпы. Она скоро была выведена изъ недоумѣнія, такъ какъ всѣ говорили о наступающемъ карнавалѣ. Это обстоятельство было совершенно упущено ею изъ виду, 90 могла ли она помнить о веселіи среди заботъ, наполнявшихъ ея сердце. Въ былыя времена карнавалъ былъ радостнымъ, веселымъ праздникомъ для нее и дѣтей, но эти счастливые дни давно прошли. Если удастся дѣло, для котораго она предприняла тяжелый, далекій путь, то она посвятитъ остатокъ своихъ дней усердной молитвѣ и благочестію и не будетъ больше принимать участія въ суетѣ мірской.
Но ей было жаль Беатриче. Зачѣмъ лишать ее любопытнаго зрѣлища! Пусть она увидитъ вблизи флорентинскую жизнь и взглянетъ на пеструю толпу, которая все больше и больше увеличилась! Не бѣда, если онѣ часомъ позже отправятся въ женскій монастырь, назначенный имъ для пристанища патеромъ Евсевіемъ и передъ этимъ пройдутъ по главнымъ улицамъ города. Быть можетъ нвъ удастся увидѣть или услышать что либо относящееся къ ихъ дѣлу.
Синьора Анна разбудила спящую дочь и помогла ей одѣться. Затѣмъ онѣ отправились въ ближайшую церковь и, отстоявъ раннюю обѣдню, вышли на улицу.
Толпа, наполнявшая главныя улицы, превзошла всѣ ихъ ожиданія, онѣ должны были невольно слѣдовать за потовомъ людей, который уносилъ ихъ то въ одну, то въ другую сторону. Такимъ образомъ, прошло довольно много времени, прежде чѣмъ онѣ достигли площади "Signoria".
Въ одной изъ улицъ, выходившихъ на площадь, онѣ увидѣли странную процессію. Это былъ длинный рядъ дѣтей, которыя шли попарно, въ сопровожденіи отряда драбантовъ. Каждый изъ дѣтей несъ въ рукахъ что либо относящееся къ карнавалу, или что служило выраженіемъ "мірской суетности", какъ напримѣръ, маски, пестрые костюмы, парики, а также картины, книги, перчатки, шкатулки съ драгоцѣнностями, карты, игорныя кости, различныя мишурныя украшенія. За дѣтьми тянулось шествіе дѣвушекъ, одѣтыхъ въ бѣлыхъ платьяхъ; онѣ несли простыя глиняныя чашки, которыя протягивали любопытнымъ для сбора подаяній. Затѣмъ слѣдовалъ хоръ музыкантовъ. Отрядъ вооруженныхъ солдатъ замыкалъ шествіе, къ которому примкнула многочисленная толпа людей всѣхъ возрастовъ, съ громкимъ пѣніемъ духовныхъ гимновъ.
Обѣ женщины, только что прибывшія въ городъ, не знали, какое значеніе можетъ имѣть эта процессія, и пошли вслѣдъ за нею изъ любопытства, чтобы видѣть, по крайней мѣрѣ, куда она направится. Но шествіе мало по малу вышло на площадь и остановилось передъ палаццо "Signoria". Здѣсь была поставлена высокая каѳедра для проповѣдника, у которой стояло множество доминиканскихъ монаховъ.
Сердце синьоры Анны усиленно забилось, когда она увидѣла среди монаховъ своего сына Джироламо, который съ радостнымъ лицомъ слѣдилъ за приближающейся процессіей и затѣмъ отдалъ какія-то приказанія окружавшей его братіи.
Дѣти и молодыя дѣвушки по указанію монаховъ стали полукругомъ около каѳедры, между тѣмъ, какъ драбанты удалили остальныхъ участниковъ процессіи, которые присоединились къ толпѣ зрителей. Плошадь была переполнена народомъ, во всѣхъ окнахъ и даже на крышахъ видна была сплошная масса головъ; всѣ слѣдили съ напряженнымъ вниманіемъ за каждымъ движеніемъ Саванаролы.
Съ того момента, какъ синьора Анна узнала.своего сына, все получило для нея такой живой интересъ, что она употребила отчаянныя усилія, чтобы пробраться впередъ сквозь тѣсно окружавшую ее толпу. Она сообщила о своемъ открытіи Беатриче, которая съ удвоеннымъ любопытствомъ стала слѣдить за страннымъ зрѣлищемъ, происходившимъ передъ ея глазами.
Дѣти снесли на середину площади принесенныя ими вещи, сложили ихъ въ видѣ пирамиды съ помощью монаховъ. Изъ шкатулокъ вынуты были всѣ драгоцѣнности: дорогія камни, золотыя и серебряныя украшенія, и собраны въ большую вазу. Затѣмъ пустыя шкатулки были сложены съ многими вещами, какъ напримѣръ, масками, костюмами, париками, картинами, книгами и проч., такъ что мало по малу пирамида достигла значительной высоты. Въ это время дѣвушки, одѣтыя въ бѣлыя платья, раздавали нищимъ деньги, собранныя ими по дорогѣ.
Наконецъ, на площади снова водворился порядокъ, всѣ вернулись на прежнія мѣста я Саванарола вошелъ на каѳедру, среди громкихъ криковъ народа. Трудно передать словами, что происходило въ эту минуту въ душѣ его матери. Она снова видѣла передъ собой любимаго сына, изъ-за котораго пролила столько слезъ. Его небольшая худощавая фигура, съ выразительнымъ лицомъ и глубокими проницательными глазами, возвышалась надъ толпой, которая съ такой радостью привѣтствовала его появленіе. Но всѣ замолкли, когда онъ вошелъ на каѳедру, чтобы не проронить ни одного сказаннаго имъ слова.
Когда Джироламо началъ свою проповѣдь среди глубокаго молчанія, царившаго на площади, сердце матери усиленно забилось отъ охватившаго ее волненія, она была очарована силой его рѣчи и благозвучіемъ голоса. Онъ объяснялъ значеніе праздника, вновь учрежденнаго во Флоренціи по его иниціативѣ. Въ продолженіи столѣтій этотъ день былъ торжествомъ безумія и люди приносили щедрыя жертвы мірской суетѣ. Тираны издавна обольщали безразсудный народъ играми и обильной раздачей хлѣба и ослѣпляли его, чтобы скрыть отъ него свои личныя себялюбивыя стремленія. Мишурный блескъ и безумное веселіе всегда считались лучшимъ средствомъ, чтобы отуманить чувства людей, и во Флоренціи искони существовалъ обычай справлять этимъ способомъ всякіе праздники. Но городъ, который до сихъ поръ славился своимъ невоздержаніемъ и безнравственностью, долженъ сдѣлаться отнынѣ божьимъ градомъ, образцомъ для Италіи и цѣлаго міра. Этотъ переворотъ можетъ совершиться только посредствомъ общаго покаянія, которое должно произойти не только внутри человѣка, но и выразиться въ его внѣшности. Въ дѣтяхъ заключается будущность человѣчества, и къ нимъ долженъ обратиться тотъ, кто хочетъ возродиться духомъ и стремиться къ полному внутреннему преобразованію своего нравственнаго существа. Въ виду этого, нѣсколько дней тому назадъ, всѣмъ дѣтямъ города поручено было неотступно умолять своихъ родителей, чтобы отдали имъ все то, что соотвѣтствовало ихъ суетнымъ стремленіямъ, и чѣмъ они пользовались во время карнавала. При этомъ дѣти должны были даже прямо забирать эти вещи, гдѣ они имъ попадались подъ руку, также произведенія искусства и сочиненія прославленныхъ поэтовъ, вредныхъ по своему направленію. Все это приказано было удалить изъ домовъ и снести сюда на площадь, потому что здѣсь будетъ показанъ наглядный примѣръ, какъ ничтожны и легко разрушимы суетныя мірскія радости. Пусть это послужитъ въ назиданіе дѣтямъ и взрослымъ, что они обязаны серіезно стремиться къ достиженію высшихъ благъ, чтобы показать міру, какъ великъ и непобѣдимъ народъ, который живетъ по волѣ Божіей и отрѣшился отъ мишурнаго земнаго блеска".
Въ то время, какъ Саванарола говорилъ свою проповѣдь, монахи приводили въ порядокъ пирамиду. Послѣдняя была устроена уступами на подобіе костровъ, на которыхъ нѣкогда сожигали тѣла римскихъ императоровъ. Внизу были сложены маски, накладныя бороды, маскарадные костюмы и т. п., книги итальянскихъ и латинскихъ поэтовъ, между прочимъ, Марганте, Луиджи Пульчи, Бокаччіо, Петрарки, а также драгоцѣнные печатные пергаменты и рукописи съ миніатюрами. Затѣмъ слѣдовали различныя украшенія и принадлежности женскаго туалета: духи, зеркала, вуали, накладки изъ волосъ; сверху всего этого, положены были лютни, арфы, шахматныя и тавлейныя доски, игорныя карты и проч. Два верхнихъ уступа были наполнены разнаго рода картинами, въ особенности тѣми изъ нихъ, на которыхъ были изображены знаменитыя красавицы подъ классическими именами: Лукреціи, Клеопатры, Фаустины, отчасти и настоящіе портреты, какъ, напримѣръ, прекрасный Бончина, Ленакорелла, Бина, Марія де-Ленци и друг. По современнымъ извѣстіямъ, присутствовавшій при этомъ венеціанскій купецъ напрасно предлагалъ "Signoria" 20,000 дукатовъ за вещи, сложенныя въ пирамидѣ.
Едва Джироламо кончилъ свою рѣчь, какъ члены "Signoria" вышли на балконъ, и въ то же время звуки трубъ и звонъ колоколовъ огласили воздухъ.
Настоятель Санъ-Марко подалъ знакъ рукой; одинъ изъ послушниковъ монастыря подошелъ съ заженнымъ факеломъ въ пирамидѣ и поджегъ ее. Музыканты заиграли народный гимнъ, къ которому присоединилось пѣніе дѣтей и народа. Между тѣмъ, взвившееся пламя мало-по-малу охватило пирамиду, которая вскорѣ превратилась въ пепелъ, среди радостныхъ криковъ присутствовавшей толпы.
Саванарола сошелъ съ каѳедры и, бросивъ торжествующій взглядъ на догорѣвшую пирамиду, медленно направился по дорогѣ къ Санъ-Марко, въ сопровожденіи монастырской братіи. За нимъ потянулись попарно дѣти и дѣвушки, одѣтыя въ бѣлое, затѣмъ слѣдовалъ вооруженный отрядъ драбантовъ и множество народа, который съ восторгомъ произносилъ имя Саванаролы и громко прославлялъ его подвигъ
Синьора Анна и Беатриче въ это время не обмѣнялись между собой ни единымъ словомъ. Матери Джироламо казалось, что ей приснился сонъ; она ежеминутно боялась очнуться отъ него и снова припомнить слова противниковъ ея сына, которые считали его жертвой сатаны. Теперь она менѣе, чѣмъ когда нибудь, могла вѣрить этому обвиненію, въ виду оказанныхъ ему почестей и всего, что происходило передъ ея глазами. Мать и дочь, точно сговорившись между собой, примкнули къ процессіи, которая шла мимо собора по городскимъ улицамъ и направлялась въ монастырю Санъ-Марко.
Саванарола остановился у воротъ и ждалъ молча, окруженный монахами, пока мимо него проходила процессія дѣтей и дѣвушекъ. Затѣмъ, всѣ присутствующіе мужчины трижды обошли площадь передъ монастыремъ: сначала монахи въ перемежку съ клирошанами, послушниками и свѣтскими людьми; за ними слѣдовали старики, горожане и священники, увѣнчанные оливковыми вѣтками. Все это вмѣстѣ составляло величественное и своеобразное зрѣлище. Дѣти, проходя мимо знаменитаго проповѣдника, вглядывались съ довѣрчивой улыбкой въ его серьезное лицо и видимо обрадовались, когда онъ имъ кивнулъ головой въ знакъ привѣтствія.
Синьора Анна почти инстинктивно подошла какъ можно ближе къ монастырскимъ воротамъ, такъ какъ не могла наглядѣться на своего сына. Беатриче также внимательно слѣдила за тѣмъ, что происходило передъ ея глазами; она не знала считать ли почести, оказываемыя ея брату, благоугоднымъ дѣломъ, или навожденіемъ сатаны. Наконецъ, процессія кончилась и Саванарола еще разъ бросилъ взглядъ на толпу, чтобы дать ей свое благословеніе.
Но тутъ онъ неожиданно увидѣлъ свою мать, которая съ любовью смотрѣла на него и была совершенно погружена въ это созерцаніе. Онъ увидѣлъ также стоявшую около нея дѣвушку и догадался, по сходству съ матерью, что это его сестра Беатриче.
Въ немъ заговорило мимолетное чувство сыновней привязанности, и онъ, который въ продолженіи многихъ лѣтъ не имѣлъ другихъ помысловъ, кромѣ служенія Богу, забылъ на минуту все окружающее. Знаменитый монахъ, которому только что воздавались почести, какъ божественному пророку, всецѣло поддался сладкому воспоминанію о счастливыхъ годахъ дѣтства. Какая-то невѣдомая сила неудержимо влекла его къ старой женщинѣ, которая съ такой нѣжностью заботилась о немъ въ первые годы его жизни.
Удивленная толпа почтительно разступилась, когда прославленный проповѣдникъ подошелъ къ незнакомой старой женщинѣ и поцѣловалъ ее въ лобъ съ громкимъ восклицаніемъ: "Моя мать!" Затѣмъ, онъ протянулъ руку стоявшей около дѣвушкѣ и назвалъ ее своей сестрой.
Но такъ какъ женщины не имѣли доступъ въ монастырь Санъ-Марко и Саванарола хотѣлъ избѣжать уличной сцены, то ортъ шепнулъ матери: "До свиданія!" и вслѣдъ за тѣмъ скрылся за монастырскими воротами. Монахи послѣдовали его примѣру.
Толпа, сдерживаемая присутствіемъ Саванаролы, тотчасъ же пришла въ движеніе.-- Мать Саванаролы! Его сестра! слышалось со всѣхъ сторонъ. Вслѣдъ за тѣмъ, обѣихъ женщинъ окружили совершенно чужіе люди, которые относились къ нимъ съ величайшимъ участіемъ и считали для себя честью познакомиться съ ними. Многіе едва рѣшались высказать имъ насколько они счастливы, что видятъ близкихъ родныхъ дорогаго для нихъ человѣка, къ которому они всѣ чувствуютъ глубокое уваженіе. До сихъ поръ смиреніе и безкорыстіе Саванаролы лишало его приверженцевъ всякой возможности чѣмъ-либо выразить ему свою предданность. Теперь представился для нихъ удобный случай доказать ему, какое высокое значеніе имѣетъ его личность для флорентинскаго народа. Среди толпы было нѣсколько богатыхъ горожанъ, которые наперерывъ просили обѣихъ женщинъ принять ихъ гостепріимство. Мать Саванаролы не рѣшилась отвѣтить отказомъ на эти лестныя предложенія. Ее торжественно повели по улицамъ вмѣстѣ съ дочерью, пока онѣ не дошли до одного дома, куда ихъ попросили войти и оказать этимъ честь хозяину и его семьѣ. Что оставалось обѣимъ женщинамъ, какъ не принять приглашеніе! Хотя онѣ видимо колебались, но на это почти не было обращено вниманія; ихъ ввели въ домъ, гдѣ онѣ очутились въ семьѣ одного богатаго должностнаго лица, по имени Паоло Кампини, который принялъ ихъ, какъ самыхъ близкихъ родственницъ.
Въ слѣдующіе дни мать и сестра Саванаролы могли еще больше убѣдиться какимъ высокимъ значеніемъ онъ пользуется во Флоренціи. Помимо множества приглашеній отъ знатнѣйшихъ лицъ города, подарковъ въ видѣ цвѣтовъ и плодовъ, а также всевозможныхъ знаковъ вниманія, имъ приходилось постоянно слышать самые восторженные отзывы о знаменитомъ проповѣдникѣ. Такимъ образомъ, не только для синьоры Анны, но и для Беатриче не могло быть никакого сомнѣнія въ томъ, что всѣ считаютъ Джироламо божьимъ человѣкомъ, ниспосланнымъ Провидѣніемъ, чтобы возвѣстить людямъ истинное евангеліе. Почетъ, какой оказывалъ ему цѣлый народъ, льстилъ ихъ самолюбію и заставлялъ гордиться родствомъ съ Саванаролой.