Судъ Божій.
Солнце снова вступило въ свои права и мало-по-малу освободило землю 0тъ зимнихъ оковъ, которые были едва замѣтны въ долинахъ прекрасной Италіи; но тѣмъ труднѣе была борьба въ болѣе гористыхъ мѣстностяхъ и особенно на альпійскихъ высотахъ. Вездѣ съ горъ, куда только могли заглянуть теплые солнечные лучи, шумно стекали быстрые потоки, большіе и малые ручьи. Но въ негостепріимномъ раіонѣ льдовъ и снѣга все еще царила зима; хотя и здѣсь приближеніе болѣе мягкаго времени года сказывалось въ переполненіи рѣкъ и ручьевъ, которое служило вѣрнымъ признакомъ, что весенніе лучи коснулись высшей снѣговой линіи.
Въ одно ясное солнечное утро, изъ деревни, построенной на выступѣ широкаго утеса, вышелъ человѣкъ съ сѣдой бородой и рѣзко очерченными, какъ бы окаменѣлыми, чертами лица. Онъ медленно подвигался по узкой тропинкѣ, которая, поднимаясь все выше и выше въ горы, шла зигзагами вдоль суровыхъ скалъ и узкихъ луговыхъ полосъ, едва покрытыхъ первой зеленью. Старикъ время отъ времени наклонялся къ землѣ и срывалъ молодые отпрыски травъ и растеній, которые тщательно складывалъ въ полотняный мѣшокъ, привязанный къ его плечу. Онъ былъ такъ погруженъ въ свое занятіе, что казалось не замѣчалъ роскоши окружавшей его природы; глаза его безучастно смотрѣли на удивительные переливы свѣта и тѣней. Изъ груди его по временамъ вырывался подавленный вздохъ; онъ какъ будто не чувствовалъ ни яркаго весенняго солнца, ни вѣянія живительнаго горнаго воздуха. Слѣдуя по извилинамъ тропинки, онъ мало-по-малу достигъ до значительной высоты и незамѣтно очутился у группы утесовъ, за которыми возвышались глетчеры и начиналась область вѣчныхъ снѣговъ.
Старикъ сѣлъ для отдыха на краю скалы и, положивъ на колѣни полотняный мѣшокъ, началъ разбирать собранныя имъ травы, которыя онъ заботливо связывалъ въ небольшіе пучки. Это занятіе настолько поглотило его, что сознаніе дѣйствительности совершенно оставило его. Но вскорѣ онъ былъ выведенъ изъ задумчивости глухимъ шумомъ, который послышался со стороны глетчеровъ и съ каждой минутой становился все громче и отчетливѣе. Старикъ невольно поднялъ голову; на его блѣдномъ, безжизненномъ лицѣ выразилось недоумѣніе при видѣ неожиданнаго зрѣлища, которое представилось его глазамъ.
Онъ увидѣлъ издали толпу всадниковъ, которые медленно подвигались между глетчерами по узкой дорогѣ, покрытой глубокимъ снѣгомъ. Всадники были въ полномъ вооруженіи; нѣкоторые изъ нихъ были укутаны въ теплые плащи; за ними слѣдовала пѣхота и тянулся длинный рядъ пушекъ и повозокъ. Слышенъ былъ смѣшанный гулъ голосовъ и бряцанье оружія, которое производило странное впечатлѣніе среди мертвой, царившей кругомъ тишины. Хотя одинокій старикъ не зналъ, что думать, и почти не довѣрялъ собственнымъ глазамъ, но смотрѣлъ съ напряженнымъ вниманіемъ на незнакомыхъ людей, которые казались ему гигантской величины и силы, и ждалъ, что будетъ дальше.
Между тѣмъ, всадники замѣтно приближались. По ихъ жестамъ и тону разговора, который они вели на своемъ языкѣ, можно было догадаться, что они говорятъ о трудномъ пройденномъ ими пути и радуются тому, что видятъ передъ собой зеленѣющую равнину. Дорога шла мимо той скалы, на которой сидѣлъ старикъ; но онъ былъ настолько погруженъ въ свое нѣмое полусознательное созерцаніе, что всадники почти очутились около него, прежде чѣмъ ему пришло въ голову, что его могутъ замѣтить.
Поэтому, въ первую минуту онъ совсѣмъ обомлѣлъ отъ испуга когда одинъ изъ всадниковъ заговорилъ съ нимъ. Значитъ, это было не видѣніе, созданное его фантазіей, это были люди изъ плоти и крови, хотя странные на видъ, и онъ едва понималъ ихъ языкъ Въ эту минуту онъ снова испыталъ-то же ощущеніе, какъ при ихъ первомъ внезапномъ появленіи: ему казалось, что непроницаемый мракъ, опутавшій его мозгъ, внезапно исчезъ и разсѣялся по воздуху. Опять эти незнакомыя лица предстали передъ нимъ, какъ вѣстники другаго міра, въ которомъ онъ жилъ когда-то и который давно изгладился изъ его памяти. Онъ сообразилъ, что рыцарь говорившій съ нимъ, вѣроятно предводитель войска, и настолько собрался съ мыслями, что понялъ заданный ему вопросъ и сообщить точныя свѣдѣнія, относительно деревни, лежащей въ долинѣ, и ея разстоянія до ближайшаго города.
Затѣмъ, рыцарь спросилъ: кто онъ такой и что заключается въ его мѣшкѣ?
Старикъ молча подалъ свой полотняный мѣшокъ чужестранцу, который съ любопытствомъ пересмѣтрѣлъ собранныя травы и передалъ ихъ своимъ спутникамъ. Эти въ свою очередь начали разглядывать растенія, нюхали ихъ и съ таинственнымъ видомъ сообщали другъ другу свои догадки.
Наконецъ, предводитель снова обратился въ старику на ломанномъ итальянскомъ языкѣ, видимо затрудняясь въ выраженіяхъ:
-- Вѣроятно вы занимаетесь колдовствомъ и приготовляете волшебные напитки?
Старикъ улыбнулся и отрицательно покачалъ головой, такъ что не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія относительно ошибочности этого предположенія.
-- Значитъ, вы лѣкарь, продолжалъ рыцарь, и собрали эти травы, чтобы приготовлять изъ нихъ различныя снадобья. Такой человѣкъ, какъ вы, можетъ пригодиться намъ, потому что переходъ черезъ эти страшныя горы вредно отозвался на здоровья нашихъ людей. Но я увѣренъ, что будетъ еще хуже, когда мы спустимся съ высоты и вступимъ въ эту землю, покинутую Богомъ, потому что ядовитыя болотныя испаренія могутъ надѣлать намъ не мало бѣдъ! Вы первый человѣкъ, котораго мы встрѣтили на этой сторонѣ могучихъ горъ, нагроможденныхъ самой природой, чтобы служить естественной границей между сѣверомъ и югомъ; и я считаю это хорошимъ предзнаменованіемъ. Само небо посылаетъ намъ помощь въ вашемъ лицѣ. Если вы согласны и ничто не удерживаетъ васъ, то вы можете слѣдовать за нами. Само собою разумѣется, что вы получите приличное вознагражденіе, потому что мы ни надъ кѣмъ не позволимъ себѣ насилія, пока не будетъ для этого прямаго повода. Но прежде всего сведите насъ въ ту деревню, которая виднѣется между утесами, тѣмъ болѣе, что эта случайная остановка вѣроятно показалась слишкомъ продолжительной нашимъ людямъ. Тамъ, внизу мы поговоримъ подробнѣе обо всемъ...
Старикъ слушалъ рыцаря съ напряженнымъ вниманіемъ; взглядъ его тусклыхъ глазъ замѣтно оживился и лице принимало все болѣе и болѣе осмысленное выраженіе. Наконецъ, онъ поднялся на ноги и спросилъ незнакомаго рыцаря:
-- Объясните мнѣ, кто вы и откуда явились сюда такъ неожиданно?
-- Наша страна лежитъ по ту сторону Альпъ, возразилъ рыцарь; мы перешли горы, чтобы покарать злополучную Италію и отомстить за всѣ тѣ преступленія, которыя издавна совершаются здѣсь!
Слова эти магически подѣйствовали на старика; онъ выпрямился, глаза его сверкнули злобной радостью; и рыцарь съ удивленіемъ замѣтилъ, что онъ далеко не такъ старъ и дряхлъ, какъ ему показалось сначала.
-- Вы пришли сюда, чтобы покарать преступленія, какія совершались въ этой странѣ! воскликнулъ старый лекарь, взволнованнымъ голосомъ. Я охотно послѣдую за вами и буду служить вамъ по мѣрѣ моихъ силъ и знанія, которымъ я нѣкогда славился больше всѣхъ врачей. Возьмите меня съ собой, вы не будете жалѣть объ этомъ... Господь при самомъ вступленіи вашемъ въ эту землю послалъ вамъ во мнѣ человѣка, который лучше, чѣмъ кто нибудь, можетъ разсказать вамъ о тѣхъ злодѣяніяхъ, какія безнаказанно совершаются въ Италіи".
Затѣмъ, онъ бодрой и увѣренной походкой пошелъ рядомъ съ всадниками, какъ будто встрѣча съ ними возвратила ему молодость. Предводитель войска и его спутники съ недоумѣніемъ смотрѣли на загадочнаго проводника, который такъ странно привѣтствовалъ ихъ у порога страны, на которую они должны были поднять мечъ во имя короля Франціи.
Предводитель, по имени Торси, тотчасъ по вступленіи въ деревню, послалъ одного изъ своихъ людей въ мѣстному подеста (градоначальнику) съ извѣщеніемъ о прибытіи войска, вызваннаго французскимъ королемъ изъ Швейцаріи. Въ томъ же письмѣ онъ заявлялъ свои требованія относительно постоя для солдатъ приведеннаго имъ отряда, въ виду соглашенія, состоявшагося между французскимъ королемъ и миланскимъ герцогомъ. Само собою разумѣется, что все населеніе деревни выбѣжало на улицу, чтобы видѣть швейцарскихъ солдатъ, которые должны были присоединиться къ войску французскаго короля и вмѣстѣ съ нимъ совершить походъ въ Римъ и Неаполь. Жители деревни сначала опасались грабежа, но одобренные присутствіемъ Торси и другихъ французскихъ рыцарей, радушно приняли швейцарцевъ и оказали имъ гостепріимство. Хотя подобныя неожиданности случались довольно часто въ тѣ времена и всякое появленіе войска было крайне обременительно для сельскихъ жителей, но они должны были покориться тяжелой необходимости. Между тѣмъ, вѣсть о прибытіи многочисленнаго швейцарскаго отряда съ быстротою молніи распространилась по окрѣстностямъ; народъ выходилъ толпами на большую дорогу, чтобы взглянуть на чужеземцевъ.
Жители пограничной деревни, въ которой жилъ старый лѣкарь, неохотно простились съ нимъ, потому что онъ былъ для нихъ весьма полезнымъ человѣкомъ. Мѣстный приходскій священникъ, какъ и всѣ знавшіе старика, считали его немного помѣшеннымъ, но постоянно обращались къ нему за помощью съ тѣхъ поръ, какъ убѣдились, что онъ окончательно приходитъ въ себя у постели больнаго, когда требуется его совѣтъ. Никто не зналъ, кто онъ и откуда, такъ какъ старикъ никогда не говорилъ о своей прошлой жизни.
Также скрытно держался онъ и относительно своихъ новыхъ покровителей, тѣмъ болѣе, что вслѣдствіе своего умственнаго разстройства давно привыкъ считать себя не тѣмъ лицомъ, какимъ былъ въ дѣйствительности.
Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ страшный ударъ судьбы, нарушивъ его мирное существованіе въ Гэтто, отнялъ у него обоихъ дѣтей, и онъ помѣшался отъ отчаянія. Въ его болѣзненномъ воображеніи часто воскресалъ тотъ роковой часъ, когда онъ стоялъ у постели Сольнаго папы Иннокентія и переливалъ въ его старческое, изнуренное тѣло кровь своихъ собственныхъ сыновей. Ихъ неожиданная смерть поразила его ужасомъ и омрачила умъ; онъ убѣжалъ ночью изъ города, въ полной увѣренности, что надъ нимъ тяготѣетъ проклятіе и что ему суждено вѣчно жить и нигдѣ не найти себѣ покоя.
Такъ странствовалъ онъ съ мѣста на мѣсто въ своей запыленной изодранной одеждѣ съ взъерошенными волосами, наводя ужасъ на прохожихъ своимъ дикимъ видомъ, тѣмъ болѣе, что лихорадочный блескъ его глазъ служилъ явнымъ доказательствомъ полнаго умопомѣшательства. Когда онъ изнемогалъ и чувствовалъ голодъ, то сострадательные люди кормили его и доставляли безопасный ночлегъ. Но какая-то невѣдомая сила снова гнала его впередъ. Онъ часто жаловался, что не можетъ умереть и долженъ вѣчно странствовать съ одного конца земли на другой. Если случалось, что черезъ продолжительное время снова возвращался на прежнее мѣсто, то люди избѣгали его въ убѣжденіи, что онъ принесетъ имъ несчастіе и нерѣдко запирали передъ нимъ дверь.
Такимъ образомъ, несчастный безумецъ прошелъ вдоль и поперегъ всю Италію. Наконецъ однажды вечеромъ онъ добрелъ, усталый и голодный, до пограничной деревни, лежащей среди горныхъ утесовъ, въ надеждѣ найти себѣ ночлегъ. Долгое время онъ напрасно ходилъ отъ двери къ двери и просилъ впустить его, пока наконецъ ему позволили войти въ одинъ домъ. Здѣсь онъ встрѣтилъ радушный пріемъ со стороны хозяевъ, которые не рѣшились отказать въ пріютѣ одинокому страннику въ виду грозившаго имъ несчастія. Это была молодая супружеская чета, которая съ часу на часъ ожидала смерти своего единственнаго больнаго ребенка, лежавшаго въ колыбели. Мать со слезами на глазахъ предложила свой ужинъ незнакомцу, который не поднимая глазъ, молча принялся за ѣду. Но вскорѣ лицо его. оживилось; онъ поднялъ голову и началъ прислушиваться. До него ясно долетали жалобные тихіе стоны; отъ нихъ мало по малу разсѣялся мракъ его мозговъ и сознаніе дѣйствительности вернулись къ нему; онъ вспомнилъ о призваніи, которое нѣкогда составляло высшую задачу его жизни. Молодые родители въ первую минуту обомлѣли отъ испуга, когда незнакомецъ неожиданно поднялся съ мѣста и, подойдя къ колыбели ребенка, ощупалъ ему руки и лобъ. Но въ тонѣ голоса, съ какимъ онъ отдалъ имъ разныя приказанія, была такая спокойная увѣренность, что они не рѣшились противорѣчить ему и принесли требуемыя снадобья. Странный человѣкъ тотчасъ же приготовилъ изъ нихъ питье и влилъ въ ротъ ребенку. До этого старухи, исполнявшія въ деревнѣ роль знахарокъ, испробовали на маленькомъ существѣ всѣ свои медицинскія средства, но безъ малѣйшаго успѣха, такъ что у родителей исчезла послѣдняя тѣнь надежды. Теперь они съ радостью увидѣли, что лекарство незнакомца магически подѣйствовало на ихъ умирающаго ребенка. Онъ видимо ожилъ, стоны мало по малу затихли, дыханіе становилось все ровнѣе. Лучъ надежды снова проснулся въ сердцѣ измученныхъ родителей; они начали умолять своего гостя остаться у нихъ до полнаго выздоровленія ихъ сына.
Ісаакъ Іэмъ остался, такъ какъ у него была прямая цѣлъ, которая удерживала его на мѣстѣ. Желаніе исцѣлить больнаго ребенка благодѣтельно подѣйствовала на его возбужденную фантазію и отвлекло мысли отъ прошлаго.
На слѣдующее утро между жителями деревни разнеслась молва о таинственномъ пришельцѣ, который больше понималъ во врачебномъ искусствѣ, нежели всѣ тѣ, у кого имъ приходилось лѣчиться до сихъ поръ. Еще прежде нежели окончательно выздоровѣлъ ребенокъ, Іэма призвали къ другимъ бальнымъ, и онъ настолько помогъ имъ, что скоро изъ окрестностей къ нему стали обращаться за совѣтомъ. Хотя не разъ имъ овладѣвало безпокойство и побуждало снова пуститься въ путь, но обязанности врача, вслѣдствіе издавна усвоенной привычки, удерживали на мѣстѣ. Мало по малу его тревожное состояніе духа уступило мѣсто тихой меланхоліи и онъ всецѣло предался заботамъ о своихъ больныхъ. Трудность добыть какія либо лѣкарства въ бѣдной деревнѣ, расположенной среди горъ, понудила его отыскивать различныя знакомыя ему травы и коренья и самому изготовлять изъ нихъ декокты и порошки. Но это была его единственная связь съ дѣйствительнымъ міромъ; ко всему остальному онъ не выказывалъ ни малѣйшаго участія. Одиночество не тяготило его; онъ провелъ нѣсколько лѣтъ въ уединенной горной деревнѣ, довольствуясь простой комнатой и скудной пищей; и вѣроятно прожилъ бы такъ до конца жизни, еслибы неожиданное появленіе вспомогательнаго французскаго войска не вывело его изъ умственнаго оцѣпенѣнія, давъ другое направленіе его мыслямъ.
Но по мѣрѣ того, какъ умственныя способности еврейскаго врача приходили все болѣе и болѣе въ нормальное состояніе, увеличивался и его интересъ во всему окружающему. Онъ не могъ прійти въ себя отъ изумленія, при разсказѣ о послѣднихъ великихъ событіяхъ, о которыхъ до сихъ поръ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія. Нѣсколько разъ онъ простиралъ руки къ небу и его дрожащія губы шептали слова восхваленія Іеговѣ, когда ему сообщили о тяжелыхъ бѣдствіяхъ, постигшихъ Италію.
Сколько важныхъ перемѣнъ произошло съ тѣхъ поръ, какъ для него порвалась всякая связь съ дѣйствительнымъ міромъ! Папа Иннокентій VIII умеръ и Александръ IV заступилъ его мѣсто. Французскій король сталъ во главѣ своихъ храбрыхъ рыцарей и наемнаго войска и перешелъ Альпы, между тѣмъ какъ флотъ съ артиллеріей, этимъ грознымъ оружіемъ французовъ, направился изъ Марсели въ Геную. Король нигдѣ не встрѣтилъ сопротивленія на своемъ пути я теперь находился въ недалекомъ разстояніи отъ Рима. Онъ не только вошелъ въ соглашеніе съ Англіей, нѣмецкимъ императоромъ и испанскимъ королемъ, но отправилъ пословъ къ разнымъ итальянскимъ государствамъ, чтобы узнать, какъ они отнесутся къ его притязаніямъ на неаполитанскій престолъ. За исключеніемъ Венеціи, всѣ правительства сѣверной Италіи стали на сторонѣ французскаго короля или дали уклончивые отвѣты. Такимъ образомъ, Неаполь не могъ разсчитывать ни на какихъ союзниковъ, кромѣ Венеціи.
Между тѣмъ Пьетро Медичи, оскорбленный холоднымъ пріемомъ, оказаннымъ ему въ Болоньи Ипполитомъ Бентиволіо, отправился въ городъ лагунъ и вызвалъ сюда свою семью. Тогда французскій король изъ боязни, чтобы Венеція не сдѣлалась притономъ враждебныхъ ему элементовъ, отправилъ для переговоровъ съ республикой своего уполномоченнаго Филиппа Комнена. Но эти переговоры не привели ни къ какимъ существеннымъ результатамъ, потому что едва Комненъ вернулся въ главный французскій лагерь близь Генуи, какъ неаполитанскій король вступилъ въ сношенія съ совѣтомъ десяти черезъ своего сына Федериго, чтобы заручиться содѣйствіемъ Венеціи.
Пьетро Медичи былъ почти ребенкомъ, когда его отецъ Лоренцо посѣтилъ Неаполь; но Кларѣ были хорошо извѣстны всѣ обстоятельства, связанныя съ этимъ событіемъ, такъ что при встрѣчѣ съ принцемъ Федериго она невольно вспомнила исторію его несчастной любви.
Катарина Карнаро по прежнему жила въ азоло и носила титулъ королевы Іерусалима, Кипра и Арменіи, хотя тотъ же титулъ принадлежалъ и Шарлоттѣ Лузиньянской. Красота супруги бывшаго кипрскаго короля и ея романическая судьба были извѣстны во всей Италіи. Когда она впервые въѣзжала въ свою новую резиденцію Азоло, ее привѣтствовала особая депутація. Группа дѣтей вышла въ ней на встрѣчу съ оливковыми вѣтками; почетные граждане города провели ее подъ золотымъ штофнымъ балдахиномъ по главнымъ улицамъ, разукрашеннымъ коврами и гирляндами. Большая толпа народа сопровождала ее въ церковь и затѣмъ въ замокъ. Здѣсь у Катарины былъ многочисленный придворный штатъ, среди котораго, по обычаю того времени, было нѣсколько поэтовъ и ученыхъ. Черезъ годъ послѣ своего водворенія въ Аэоло она приказала построить себѣ лѣтній загородный палаццо среди роскошнаго тѣнистаго парка.
Вообще, въ послѣднее время въ городѣ лагунъ чаще, чѣмъ когда либо, говорили о бывшей кипрской королевѣ. Главнымъ поводомъ къ этому послужило прибытіе ученаго историка и поэта Бембо, знатнаго венеціанца, который часто бывалъ при дворѣ Катарины въ Азоло и только что вернулся оттуда, чтобы принять участіе въ предстоящихъ дипломатическихъ переговорахъ.
Прекрасная кипрская королева обыкновенно проводила зиму въ Венеціи, гдѣ она являлась при большихъ церковныхъ торжествахъ во всемъ блескѣ своего сана.
Въ эту зиму она также жила въ родномъ городѣ и противъ своего обыкновенія принимала дѣятельное участіе въ празднествахъ карнавала. Братъ ея Джьоржіо, умершій нѣсколько лѣтъ тому назадъ, имѣлъ единственную дочь, которая теперь почти неразлучно находилась при своей молодой теткѣ; и хотя принца Федериго часто встрѣчали въ обществѣ обѣихъ дамъ, но никто не зналъ въ точности, которая изъ нихъ привлекала его вниманіе.
Въ то-же время неаполитанскій принцъ познакомился съ матерью и женой Пьетро Медичи и не разъ проводилъ у нихъ вечера. Дни были обыкновенно заняты у него совѣщаніями и отправкой депешъ, такъ что только вечеромъ онъ могъ пользоваться отдыхомъ и употребить время на личныя дѣла. Супруга Пьетро, Альфонсина, была въ дружескихъ сношеніяхъ съ Шарлоттой де Лузиньянъ, которая посвятила ее въ тайну романической любви неаполитанскаго принца къ прекрасной Катаринѣ Карнаро; и это обстоятельство въ значительной степени способствовало сближенію влюбленнаго Федериго съ фамиліей Медичи.
Въ послѣднее время Клара была глубоко возмущена поведеніемъ Додовико Моро, который, благодаря своему союзу съ французскимъ королемъ, окончательно утвердился на миланскомъ престолѣ, но въ то-же время поставилъ въ ложное положеніе остальныхъ правителей Италія, и въ особенности Пьетро Медичи. Но такъ какъ самыя умныя женщины даже въ серіозныхъ дѣлахъ не могутъ отрѣшиться отъ личныхъ побужденій, то Клара въ данномъ случаѣ была плохой руководительницей сына. Его нерѣшительность и безтактное поведеніе могутъ быть всецѣло объяснены ея вліяніемъ. Несмотря на печальные результаты такого способа дѣйствій, она теперь готова была перейти на сторону неаполитанскаго короля, тѣмъ болѣе, что общественное мнѣніе въ Венеціи было въ его пользу. Вмѣстѣ съ тѣмъ, она видѣла въ этомъ единственную возможность отомстить миланскому герцогу и его союзнику, французскому королю, которыхъ она считала главными виновниками изгнанія Пьетро изъ Флоренціи. Такимъ образомъ, для нея была своего рода нравственнымъ удовлетвореніемъ выказать свою симпатію принцу Федериго.
Ей не стоило особеннаго труда вызвать принца на откровенность въ интимномъ разговорѣ и заставить его сознаться въ любви въ Катаринѣ Карнаро. Она вскорѣ убѣдилась изъ его словъ, что пріобрѣтеніе острова Кипра не имѣетъ для него особеннаго значенія и что его помыслы исключительно направлены на обладаніе прекрасной женщиной. Клара, несмотря на свое честолюбіе и гордость, всегда была вѣрной и любящей женой; поэтому она приняла искреннее участіе въ горѣ принца и посовѣтовала ему во что бы то ни стало добиться руки бывшей кипрской королевы, если ея чувства не измѣнились къ нему. Въ душѣ принца Федериго происходила тяжелая борьба. Его отечество было въ опасности; самъ онъ былъ посланъ въ Венецію съ дипломатическимъ порученіемъ, между тѣмъ, сердце неудержимо побуждало его отважиться на опасное предпріятіе. Природа тѣмъ сильнѣе заявляла свои права, что молодой принцъ вообще не чувствовалъ склонности въ государственнымъ дѣламъ и, болѣе чѣмъ когда нибудь, былъ поглощенъ своей неизмѣнной любовью, пережившей нѣсколько лѣтъ разлуки!
Въ то время, какъ во Флоренціи суровый доминиканскій монахъ воспользовался временемъ карнавала, чтобы наглядно убѣдить народъ въ правотѣ своего ученія, въ роскошной Венеціи все шло но старому. На праздникъ карнавала собралось множество лицъ, которыя по своему положенію и образу жизни были дѣйствительными представителями эпохи и того эла, противъ котораго боролся Саванарола. Катарина Карнаро, богато разукрашенная жертва торговополитическаго разсчета, томилась съ пятнадцати лѣтъ въ поволоченныхъ оковахъ; принцъ Федериго былъ сынъ узурпатора и долженъ былъ убѣдиться по горькому опыту, что для послѣдняго ничего не существовало, кромѣ его честолюбивыхъ стремленій. Оба были одинаково достойны сожалѣнія и страдали изъ-за другихъ, между Тѣмъ, какъ члены дома Медичи искупали свои собственные грѣхи. Всевозможныя страсти скрывались подъ личиной равнодушія и свѣтской любезности, и даже среди невинныхъ, повидимому, разговоровъ проводились различные планы и интриги.
На блестящемъ маскарадѣ, устроенномъ дожемъ Венеціи, появился греческій пѣвецъ съ лютней въ рукахъ. Ни одинъ изъ присутствующихъ не догадался, кто онъ, даже и тогда, когда онъ вступилъ въ оживленный разговоръ съ женской маской въ красивомъ костюмѣ кипрской крестьянки, въ которой всѣ узнали Катарину Карнаро по роскошнымъ бѣлокурымъ волосамъ.
-----
Вскорѣ послѣ карнавала, Пьетро Медичи сдѣлалъ попытку снова утвердиться во Флоренціи. Республика Венеціи купила часть его картинной галлереи, такъ что у него не было недостатка въ деньгахъ; Орсини собрали для него значительное войско; флорентинская "Signoria" обѣщала свое содѣйствіе. Но враги дома Медичи заперли городскія ворота и выставили пушки; члены "Signoria" принуждены были удалиться и составился совѣтъ изъ противниковъ Пьетро Медичи, который долженъ былъ отступить отъ городскихъ воротъ и вернуться въ Сіену.
Приверженцы Саванролы носили прозвище "піаньони"; сторонники Медичисовъ назывались "паллески" соотвѣтственно гербу дома Медичи, на которомъ были изображены пять пуль (palle). Третья партія, "арабіаты", дѣйствовала всего энергичнѣе; она не поддерживала ни Медичисовъ, ни Саванаролу и стремилась къ возстановленію независимой республики. Партія піаньони стояла теперь во главѣ правленія, но Саванарола зналъ, что враги его неузвимы, пока не будетъ отстраненъ папа Александръ IV. Въ виду этого, онъ обратился съ энергическими возваніями въ наиболѣе могущественнымъ христіанскимъ государямъ: нѣмецкому императору, королямъ Англіи, Испаніи и Франціи, и, ссылаясь на дурную репутацію и развратный образъ жизни Борджіа, доказывалъ необходимость церковной реформы. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ настойчиво требовалъ, чтобы былъ созванъ соборъ, который бы предалъ суду папу Александра и отрѣшилъ его отъ должности. Одно изъ этихъ посланій, обращенное къ французскому королю Карлу VIII, попало въ руки миланскаго герцога Лодовико Моро, который передалъ его папѣ.
Сознаніе собора было всего опаснѣе для папской власти, поэтому, въ предупрежденіе этого, въ Римѣ рѣшено было принять немедленно строгія мѣры противъ настоятеля Санъ-Марко.
Впрочемъ, и въ самой Флоренціи у Саванаролы было не мало враговъ. Его ненавидѣла большая часть молодежи, которая во время его суроваго правленія должна была отказаться отъ всякихъ удовольствій. Равнымъ образомъ противъ него были и юные члены совѣта, обязанные ему своимъ возвышеніемъ, на преданность которыхъ онъ всего больше разсчитывалъ. Въ первое время они молча переносили перемѣну всѣхъ общественныхъ условій и повидимому мирились съ добровольнымъ отреченіемъ отъ веселой жизни, которая до этого господствовала во Флоренціи. Но теперь, когда они сдѣлались вліятельными и могущественными людьми и не нуждались больше въ поддержкѣ Саванаролы, они открыто перешли на сторону его противниковъ арабіатовъ, что мало по малу измѣнило положеніе дѣлъ во Флоренціи.
До этого въ Совѣтъ могли вступать только люди, достигшіе тридцатилѣтняго возраста, но, согласно желанію настоятеля Санъ-Марко, этотъ срокъ былъ уменьшенъ до двадцати четырехъ лѣтъ. Саванарола, проводя эту мѣру, разсчитывалъ на молодыхъ людей, слушавшихъ съ ранней юности его проповѣди, и подрастающихъ дѣтей, которыхъ онъ особенно умѣлъ расположить къ себѣ. Но при этомъ онъ совершенно упустилъ изъ виду, что его суровое, аскетическое направленіе не могло нравиться молодежи и что невинныя, дозволенныя имъ удовольствія казались скучными и однообразными юношамъ, вышедшимъ изъ дѣтскаго возраста, и давали слишкомъ мало простору, ихъ ненасытной жаждѣ сильныхъ ощущеній.