Божій судъ.
Быстрое удаленіе Карла VIII съ театра войны ни въ какомъ случаѣ не могло быть принято за доказательство его намѣренія очистить Неаполь; но тѣмъ не менѣе, это событіе, соотвѣтственно воспріимчивому характеру итальянцевъ, вызвало необыкновенное воодушевленіе во всей странѣ. Хотя подобное патріотическое рвеніе не всеіде отличается устойчивостью, но въ первый моментъ оно во всякомъ случаѣ дѣйствуетъ съ неудержимой силой. Венеція снова достигла своего высшаго могущества, какъ бы въ оправданіе сдѣланнаго о ней отзыва, что въ исторіи извѣстны только три великія республики: Спарта, Римъ и Венеція. Французскій полководецъ и историкъ, Филиппъ де-Комминъ, во время войны прибылъ въ качествѣ посланника въ Венецію, гдѣ провелъ восемь мѣсяцевъ. Онъ былъ посланъ сюда, чтобы склонитъ могущественную республику къ союзу съ Франціей или, по крайней мѣрѣ, къ соблюденію нейтралитета. Для достиженія этой цѣли онъ обѣщалъ отъ имени своего правительства предоставить различныя выгоды республикѣ, но осторожные венеціянцы не довѣряли этимъ обѣщаніямъ и съ самаго начала войны сомнѣвались въ успѣхѣ предпріятія французскаго короля. Равнымъ образомъ отвергнуты были предложенія неаполитанскаго наслѣднаго принца Альфонса и султана Баязета, такъ какъ Венеція не хотѣла принимать никакого участія въ войнѣ. Но послѣ занятія Рима французскими войсками, когда явилось опасеніе, что король заключитъ договоръ съ безсовѣстнымъ Александромъ VI, Венеція рѣшилась составить лигу.
Главнымъ поводомъ разрыва миланскаго герцога съ французскимъ королемъ послужило то обстоятельство, что Карлъ VIII отказался отъ дальнѣйшихъ попытокъ возстановить фамилію Медичи во Флоренціи. Вслѣдъ затѣмъ Лодовико-Моро вступилъ въ соглашеніе съ своемъ зятемъ Максимиліаномъ и собралъ многочисленное войско въ Германіи, такъ что положеніе французовъ становилось все болѣе и болѣе затруднительнымъ. Карлъ VIII рѣшился наконецъ оставить Неаполь и поспѣшилъ черезъ Римъ въ Тоскану, гдѣ къ нему былъ высланъ Саванарола, чтобы отклонить его отъ насильственныхъ мѣръ противъ Флоренціи. Настоятель Санъ-Марко смѣло явился передъ королемъ и, ссылаясь на божественный авторитетъ, предсказывалъ, что надъ нимъ разразится небесная кара за его поведеніе въ Италіи. Въ заключеніе онъ упрекалъ Карла VIII, что онъ, несмотря на прежнее, сдѣланное ему предостереженіе, не измѣнилъ своихъ намѣреній и не направилъ своего меча противъ невѣрныхъ, а также не достаточно преслѣдовалъ безпорядки, произведенныя его арміей въ Италіи.
Король, послѣ битвы при Форнуово, расположился съ своимъ войскомъ въ Мантуѣ, но здѣсь онъ получилъ печальное извѣстіе, что его сынъ, недавно родившійся у Анны Бретанской, внезапно умеръ. Этотъ случай придалъ особенный вѣсъ угрозамъ и предсказаніямъ Саванаролы и снова усилилъ значеніе настоятеля у большинства публики. Король былъ настолько пораженъ смертью сына, разрушившей его надежны, что будущность стала представляться ему въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Въ виду этого, онъ рѣшился по возможности ускорить свое возвращеніе на родину.
Чезаре Борджіа былъ снова на свободѣ, потому что уже давно прошелъ срокъ его пребыванія въ арміи короля въ качествѣ заложника. Честолюбіе и жажда наслажденій играли первую роль въ его жизни, чему въ значительной степени способствовали условія, при которыхъ развивался его характеръ. Хотя онъ воспитывался, какъ сыновья владѣтельныхъ домовъ, и былъ окруженъ такой же роскошью и подобостратіемъ, но ему было извѣстно съ ранняго дѣтства, что его существованіе не признано закономъ. Онъ былъ сынъ человѣка, который хотя считался представителемъ Бога на землѣ и пользовался безграничной властью надъ думами и совѣстью людей, но въ то же время не имѣлъ права оставить что либо по завѣщанію своему сыну. Если Чезаре хотѣлъ утвердить за собой общественное положеніе, которое онъ занималъ сообразно своему воспитанію и желанію отца, то долженъ былъ пользоваться всѣми доступными для него средствами. Многое уяснилось для него, благодаря послѣднимъ военнымъ событіямъ. Шаткость политическихъ отношеній вела въ полной неопредѣленности правъ отдѣльныхъ лицъ. Чезаре зналъ, что онъ можетъ удержаться на мѣстѣ только въ томъ случаѣ, если въ его рукахъ будетъ власть, и онъ неразрывно свяжетъ свою судьбу съ какимъ либо могущественнымъ лицомъ. Для достиженія этой цѣли онъ могъ воспользоваться вліяніемъ своего отца. Ядъ и кинжалъ должны были устранить всякаго, кто отважился бы помѣшать исполненію плановъ Чезаре, который не стѣснялся никакими соображеніями въ примѣненіи избраннаго имъ способа дѣйствій.
Онъ прежде всего обратилъ вниманіе на окружающихъ лицъ, которыя наравнѣ съ нимъ пользовались милостью папы. Изъ нихъ первое мѣсто занимали его два брата: донъ Хуанъ, герцогъ Гандія, женатый на дочери одного испанскаго гранда, и донъ Джоффре, который, благодаря своей женитьбѣ на побочной дочери неаполитанскаго наслѣдника, получилъ титулъ принца Сквиллаче. Затѣмъ видную роль при папскомъ дворѣ играла его сестра Лукреція, супруга герцога Джьованни Сфорца, владѣтельница многочисленныхъ помѣстій, полученныхъ ею отъ отца. Самъ Чезаре былъ назначенъ папой на церковную должность, но онъ стремился въ свѣтскому господству. Съ этой цѣлью онъ принималъ дѣятельное участіе въ борьбѣ папской власти съ знатными римскими фамиліями и надѣялся рано или поздно присвоить себѣ Романью. Онъ хотѣлъ отстранить Колонна и Орсини и заступить ихъ мѣсто въ качествѣ полновластнаго властелина. Чтобы провести этотъ планъ, ему необходима была полная свобода дѣйствій и исключительная милость папы или, вѣрнѣе сказать, полное господство надъ нимъ; а при сластолюбіи Александра VI это могло быть достигнуто только съ помощью женщинъ. Поэтому Чезаре долженъ былъ заручиться расположеніемъ Джуліи и Адріаны, что не было особенно трудно для него при его ловкости и представительной наружности.
Хотя Лукреція по своему легкомысленному характеру не въ состояніи была непосредственно способствовать выполненію его плановъ, но еслибы она была супругой владѣтельнаго лица, то могла бы быть для него полезной и могущественной союзницей. Чезаре относился съ пренебреженіемъ въ Джьованни Сфорца, который въ его глазахъ былъ такъ же ничтоженъ, какъ любой изъ офицеровъ папской арміи. По его мнѣнію Лукреція при своей красотѣ и родству съ папой, могла безусловно сдѣлать болѣе блестящую партію.
Къ пасхѣ вся семья Борджіа собралась въ Римъ. Мужъ Лукреціи также счелъ долгомъ явиться. Насколько папскій дворъ не считалъ нужнымъ обращать вниманіе на общественное мнѣніе, доказываетъ тотъ фактъ, что во время праздничной церемоніи въ соборѣ Св. Петра, Джьованни Сфорца, Чезаре Борджіа и герцогъ Гандія занимали первое мѣсто, какъ высшіе сановники папскаго двора, и приняли пальмовую вѣтвь изъ рукъ святаго отца. Принцъ Джоффре въ это время лежалъ больной отъ раны, полученной въ неудачной стычкѣ противъ Орсини. Жена его, герцогиня Галдія, Лукреція и три женщины, находившіяся неотлучно при Александрѣ VI, сидѣли на мѣстахъ, которыя обыкновенно занимали кардиналы, что возбудило сильный ропотъ среди собравшагося народа.
Чезаре рѣшился отдѣлаться отъ своего зятя Джьованни во время пасхальныхъ празднествъ.
Разъ вечеромъ, камердинеръ графа Джьованни находился въ комнатѣ Лукреціи, когда ей доложили о прибытіи Чезаре Борджіа. Лукреція, зная насколько онъ нерасположенъ къ ея мужу, приказала камердинеру спрятаться за портьерой.
Чезаре, съ свойственнымъ ему цинизмомъ, откровенно сообщилъ сестрѣ о своихъ планахъ относительно ея будущности и объявилъ ей, что Джьованни Сфорца долженъ умереть въ самомъ непродолжительномъ времени.
Когда Чезаре удалился, Лукреція подозвала камердинера и сказала:
-- Ты слышалъ все! Бѣги къ своему господину и сообщи объ ихъ рѣшеніи. Напомни ему о предсказаніи колдуньи въ Пезаро и передай, что я умоляю его искать спасенія въ бѣгствѣ...
Камердинеръ въ точности исполнилъ это приказаніе и вмѣстѣ съ другими слугами немедленно занялся приготовленіями къ бѣгству своего господина. Вслѣдъ за тѣмъ, графъ Джьованни удалился изъ Ватикана, подъ предлогомъ посѣщенія церкви San Onofrio, и, найдя въ назначенномъ мѣстѣ приготовленныхъ для него лошадей, сѣлъ на своего лучшаго турецкаго коня и ускакалъ во весь опоръ изъ Рима. Черезъ двадцать четыре часа онъ уже былъ въ Пезаро, но конь палъ подъ нимъ.
Бѣгство графа Сфорца привело въ бѣшенство Чезаре Борджіа, который хотѣлъ воспользоваться его смертью, чтобы немедленно распорядиться рукой сестры по своему усмотрѣнію. Но такъ какъ онъ никогда не останавливался ни передъ какими препятствіями для достиженія своихъ цѣлей, то онъ принудилъ Лукрецію къ скандальному процессу о разводѣ, исходъ котораго зависѣлъ отъ папы.
Это событіе, быть можетъ, было первой причиной неблаговидныхъ слуховъ, которые распространились тогда о Лукреціи. Фактъ былъ на лицо, но его мотивы оставались скрытыми для публики. Извѣстно было, что папа постоянно окруженъ женщинами, которыя господствуютъ надъ нимъ, и что Джьованни Сфорца едва спасся отъ смерти, угрожавшей ему въ Ватиканѣ, между тѣмъ, какъ Лукреція оставалась въ Римѣ Всѣ глубоко ненавидѣли Борджіевъ; тѣмъ не менѣе, верховная власть была въ ихъ рукахъ, и, кромѣ смѣлаго доминиканскаго монаха во Флоренціи, никто не осмѣливался открыто нападать на глубокую испорченность нравовъ при папскомъ дворѣ. Но тѣмъ больше распространились сплетни, усиленныя завистью и желаніемъ большинства отомстить хотя этимъ способомъ за свое безсиліе. Такимъ образомъ, клевета впервые запятнала имя Лукреціи, приписывая ей различныя небывалыя преступленія.
Трудно сказать въ настоящее время за неимѣніемъ точныхъ извѣстій, что побудило тогда Лукрецію удалиться въ женскій монастырь San Sisto близь Via Арріа, Неизвѣстно, способствовали хи этому ходившіе о ней слухи или ее насильственно послалъ туда папа, по внушенію Чезаре, такъ какъ она отказалась принять участіе въ постыдныхъ интригахъ, съ помощью которыхъ хотѣли расторгнуть ея бракъ съ Джьованни Сфорца. Какъ мы упоминали не разъ, въ тѣ времена монастырями часто пользовались въ тѣхъ случаяхъ, когда другія понудительныя средства оказывались безуспѣшными.
Вскорѣ послѣ того, въ семействѣ Борджіа совершилось трагическое событіе, а именно убійство донъ-Хуана, герцога Гандія. Папа Александръ особенно любилъ этого сына и даже мечталъ о томъ, чтобы какимъ нибудь способомъ добыть ему неаполитанскую ворону. Разъ вечеромъ, Ваноцца устроила для своихъ сыновей и близкихъ родныхъ семейное празднество на своей виллѣ, расположенной среди виноградниковъ у Санъ-Пьетро въ Винколи. Въ эту же ночь донъ-Хуанъ исчезъ безслѣдно, но три дня спустя тѣло его было найдено въ Тибрѣ. Онъ вышелъ изъ виллы своей матери одновременно съ другими гостями съ намѣреніемъ отправиться домой. Общественное мнѣніе тотчасъ же приписало Чезаре убійство роднаго брата; но онъ уговорилъ папу оставить злодѣяніе безъ всякихъ послѣдствій. Съ этого времени, Александръ VI болѣе чѣмъ когда нибудь сдѣлался послушнымъ орудіемъ въ рукахъ своего преступнаго сына и долженъ былъ потворствовать всѣмъ его предпріятіямъ. Такимъ образомъ, Чезаре Борджіа шелъ шагъ за шагомъ по пути злодѣяній, на который онъ выступилъ съ такимъ неслыханнымъ успѣхомъ. Его необыкновенная сила, въ соединеніи съ мужествомъ и свойственной ему проницательностью, внушали къ нему общій страхъ.
Чезаре не считалъ нужнымъ скрывать долѣе свои честолюбивые планы. Папа по его внушенію послалъ довѣренныхъ лицъ въ Неаполь для переговоровъ относительно брака своего сына Чезаре съ сестрой принца Федериго. Въ то же время, онъ велѣлъ предложить самому принцу руку Лукреціи, которая властью его святѣйшества должна быть разведена съ графомъ Сфорца.
Но Федериго не далъ своего согласія, равно и неаполитанская принцесса отвѣтила рѣзкимъ отказомъ на предложеніе паны.
Послѣ удаленія французовъ, принцъ Федериго сдѣлался правителемъ Неаполя. Но его положеніе казалось настолько шаткимъ, что папская партія въ Римѣ разсчитывала на скорый переворотъ и связывала съ этимъ смѣлую надежду посадить Чезаре Борджіа на неаполитанскій престолъ.
Хотя неопредѣленная будущность и чрезмѣрное честолюбіе въ связи съ дурными наклонностями и глубокой нравственной испорченностью побуждали Чезаре къ самымъ ужаснымъ злодѣяніямъ, но въ своей частной жизни онъ ничѣмъ не отличался отъ знатныхъ людей своего времени. Онъ не только интересовался рыцарскими упражненіями, травлей звѣрей и боями быковъ, но разыгрывалъ роль Мецената, выказывалъ любовь къ наукѣ и искусству, и, по примѣру своихъ современниковъ, покровительствовалъ выдающимся ученымъ и художникамъ.
Онъ слышалъ отъ кардинала Джьованни Пацци, брата миланской герцогини, о разнообразныхъ талантахъ Леонардо да-Винчи, который въ это время уже пользовался большой извѣстностью, какъ живописецъ, скульпторъ, инженеръ и музыкантъ. Леонардо по его приглашенію пріѣхалъ въ Римъ, и такъ какъ онъ былъ не только многостороннимъ ученымъ и художникомъ, но въ высшей степени пріятнымъ собесѣдникомъ, то Чезаре рѣшилъ удержать его при себѣ, поручалъ ему планы крѣпостей, проекты мостовъ и другія работы. Леонардо, съ своей стороны, охотно разстался съ Флоренціей, гдѣ ему было непріятно оставаться по многимъ причинамъ. Хотя его любовь къ Маріи Пацци скорѣе походила на дружбу, но онъ почувствовалъ себя совершенно одинокихъ послѣ ея отъѣзда въ Миланъ; ему казалось, что воспоминаніе о ней будетъ меньше томить его среди новой обстановки и въ другой сферѣ дѣятельности. Марія Пацци была недоступна для него; онъ зналъ это съ первой минуты изъ встрѣчи и полюбилъ ее той чистой идеальной любовью, на какую способны только исключительныя, богато одаренныя натуры. Она была путеводной звѣздой его внутренней жизни; онъ мысленно обращался къ ней въ трудныя минуты и искалъ утѣшеніе и отраду.
Дѣятельность Саванаролы во Флоренціи неблагопріятно отразилась на творчествѣ и на общественномъ положеніи художниковъ. Любовь къ картинамъ и скульптурнымъ произведеніяхъ считалась теперь непозволительною роскошью и не подходила къ серьезному направленію, которое было введено во Флоренціи проповѣдями Саванаролы. Хотя Пьетро Медичи въ умственномъ отношеніи имѣлъ мало общаго съ своимъ отцомъ и предпочиталъ роскошь въ одеждѣ и блестящую обстановку всѣмъ сокровищамъ искусства, но у художниковъ сохранилось воспоминаніе о щедрости и высокомъ артистическомъ пониманіи знаменитаго Лоренцо. Поэтому всѣ они болѣе или менѣе были приверженцами изгнанныхъ Медичисовъ.
Кромѣ Леонардо да-Винчи, изъ Флоренціи прибылъ въ Римъ другой молодой художникъ, который еще раньше покинулъ отечественный городъ, когда смерть лишила его могущественнаго покровителя въ лицѣ Лоренцо Медичи. Это былъ Михель Анджело. Онъ не могъ поладить съ сыномъ Лоренцо, такъ какъ однажды, когда выпалъ обильный снѣгъ, Пьетро поручилъ великому художнику сдѣлать снѣжную статую на дворѣ палаццо Медичи. Въ это время Микель Анджело работалъ надъ статуей Геркулеса, имѣвшей около четырехъ футовъ высоты и началъ распятіе въ натуральную величину для настоятеля монастыря Sau Spirito, въ благодарность за данное имъ тайное дозволеніе заниматься анатоміей надъ трупами бѣдняковъ умершихъ въ госпиталѣ.
Послѣ своей ссоры съ Пьетро Медичи, Микель Анджело переселился изъ палаццо Медичи въ домъ своего отца, но не долго прожилъ здѣсь и съ двумя товарищами отправился въ Венецію. У юношей не достало денегъ на дорогу; кромѣ того ихъ задержали у воротъ Болоньи за отказъ явиться къ начальству. Знаменитый болонскій гражданинъ Джіанфранческо Альдобранди освободилъ Микель Анджело и взялъ его къ себѣ подъ свою отвѣтственность. Все время, пока продолжалась война, Микель Анджело прожилъ у этого ревностнаго поклонника искусства, которому онъ читалъ по вечерамъ Данте, Петрарку и Бокаччіо. Благодаря Альдобранди молодому флорентинцу поручено было сдѣлать Ангела у гроба св. Доминика. Этотъ выгодный заказъ возбудилъ зависть болонскихъ художниковъ, которые дѣлали столько непріятностей своему сопернику, что онъ вернулся въ родной городъ. Черезъ годъ Микель Анджело отправился въ Римъ.
Въ это время въ Италіи ревностно занимались раскопками, тѣмъ болѣе, что продажа художественныхъ произведеній античнаго міра приносила огромныя выгоды. Но случалось нерѣдко, что на ряду съ драгоцѣнными сокровищами искусства покупались по высокой цѣнѣ вещи низкаго достоинства. Между тѣмъ пріобрѣтеніе древнихъ скульптурныхъ произведеній считалось признакомъ хорошаго тона и вошло въ моду. Микель Анджело сдѣлалъ изъ мрамора восхитительнаго спящаго амура и по совѣту одного пріятеля придалъ своему изваянію видъ античнаго произведенія вырытаго изъ земли. Статуя была отправлена въ Римъ въ извѣстному Балтазару, который продалъ ее кардиналу Юлію Ровере. Ловкій торговецъ обманулъ при этомъ не только покупателя, но и художника, такъ какъ изъ двухъ сотъ дукатовъ полученныхъ за статую выслалъ ему только тридцать. Обманъ скоро обнаружился; Микель Анджело отправился въ Римъ, чтобы взыскать остальную сумму съ Балтазара. Несмотря на рекомендательныя письма, онъ встрѣтилъ не особенно ласковый пріемъ при папскомъ дворѣ, потому что кардиналъ Ровере, разочарованный въ своей покупкѣ, не успокоился до тѣхъ поръ, пока ему не возвратили всѣхъ денегъ, выданныхъ имъ за мнимую античную статую.
Между тѣмъ Италія уже успѣла отдохнуть отъ послѣдствій войны; и другіе интересы выступили на первый планъ. Герцогъ миланскій, убѣдившись въ невозможности возстановить во Флоренціи власть своего союзника, Пьетро Медичи, обратилъ весь свой гнѣвъ на смѣлаго доминиканца, который управлялъ республикой согласно своимъ взглядамъ. Въ Римѣ врядъ-ли рѣшились бы начать непріязненныя дѣйствія противъ Саванаролы, еслибы Додовико Моро, при посредствѣ своего родственника, кардинала Асканіо Сфорца, не понудилъ папу къ болѣе строгимъ мѣрамъ. Кардиналъ передалъ Александру VI письмо герцога, а равно и прежнее посланіе настоятеля Санъ Марко къ французскому королю, послѣ чего распря Саванаролы съ папой обратилась въ открытую и ожесточенную борьбу.
Въ общественной жизни флорентинцевъ произошло не мало различнѣхъ улучшеній, благодаря вниманію Саванаролы; его имя произносилось съ благодарностью въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ дѣло шло о водвореніи порядка и примѣненіи строгой кары. Но радость и веселіе исчезли безслѣдно: Тѣ изъ художниковъ, которые остались въ городѣ, изображали только мрачные сюжеты въ своихъ картинахъ, такъ что въ этомъ отношеніи даже самые снисходительные люди не могли не упрекнуть въ односторонности суроваго реформатора.
Мать и сестра Саванаролы все еще жили во Флоренціи, гдѣ ихъ удерживало гостепріимство его сторонниковъ. Беатриче не прерывала сношеній съ монахинями монастыря са Ануищаты и время отъ времени бывала у нихъ, хоти типа, что мать не одобряетъ этихъ посѣщеній. Всякій разъ она возвращалась оттуда съ неблагопріятными вѣстями о братѣ, чѣмъ поддерживалось ея собственное недовольство противъ него. Она не въ состояніи была понять безкорыстной материнской любви Анны къ своему сыну; ей не нравилось, что онъ не обращаетъ никакого вниманія на своихъ родныхъ и идетъ по избранному имъ опасному пути, не заботясь о томъ, что приноситъ этимъ вредъ своей семьѣ.
Однажды Беатриче вернулась изъ монастыря св. Анунціаты съ извѣстіемъ, что Александръ VI приказалъ монахамъ Санъ Марко убѣдить своего настоятеля, чтобы онъ покаялся и прекратилъ враждебныя дѣйствія противъ папскаго престола. Одновременно съ этимъ францисканцамъ поручено было проповѣдывать съ возможнымъ рвеніемъ противъ Саванаролы и объяснить народу, что онъ придерживается еретическихъ взглядовъ. Ходили слухи, что самъ Саванарола получилъ изъ Рима строгое повелѣніе воздерживаться отъ публичныхъ проповѣдей подъ угрозой отлученія отъ церкви.
Всѣ эти извѣстія сильно встревожили Анну; она съ безпокойствомъ ожидала слѣдующаго воскресенья, чтобы убѣдиться: дѣйствительно-ли Джироламо лишенъ права говорить проповѣди въ соборѣ.
То, что ей пришлось пережить въ этотъ день, составляло полную противоположность съ тѣми восторженными оваціями ея сыну, при которыхъ она присутствовала столько разъ по пріѣздѣ во Флоренцію.
По окончаніи обѣдни Джироламо выступилъ впередъ въ полномъ облаченіи настоятеля доминиканскаго монастыря чтобы взойти на кафедру. Но едва онъ поднялся по ступенямъ, какъ отступилъ назадъ съ видомъ глубокаго отвращенія, такъ какъ менѣе всего могъ ожидать такой грубой и возмутительной выходки отъ своихъ враговъ. На каѳедрѣ, которая столько времени была мѣстомъ его одушевленной дѣятельности, положена была дохлая собака, слегка прикрытая соломой. Джироламо медленно сошелъ съ каѳедры и, стоя передъ алтаремъ, началъ свою проповѣдь. Но его противники воспользовались волненіемъ, которое произошло въ церкви, и ежеминутно прерывали рѣчь проповѣдника насмѣшливыми восклицаніями, приглашая слушателей выгнать его изъ города и предать постыдной смерти.
Саванарола казался спокойнымъ и сохранилъ полное самообладаніе. Но шумъ былъ настолько великъ, что онъ напрасно употреблялъ всѣ усилія, чтобы заставить слушать себя. Наконецъ, потерявъ всякую надежду на водвореніе тишины, онъ долженъ былъ выйти изъ церкви.
Это была минута горькаго испытанія. Онъ не принадлежалъ и знати по своему происхожденію; до сихъ поръ только власти относились къ нему съ недовѣріемъ, между тѣмъ, какъ народная толпа была на его сторонѣ и никогда не сомнѣвалась въ чистотѣ его намѣреній. Но теперь онъ былъ оскорбленъ самымъ недостойнымъ образомъ въ присутствіи этой самой толпы и не могъ сказать ни единаго слова въ свое оправданіе.
Когда онъ вышелъ на паперть, къ нему подошла Анна и съ глазами, полными слезъ, убѣждала сына не подвергать свою жизнь опасности и уѣхать изъ Флоренціи, потому что враги не успокоятся до тѣхъ поръ, пока не погубятъ его.
Но Джироламо тихо отстранилъ ее рукой со словами:
-- Они могутъ погубить тѣло, но не духъ. Ты должна радоваться, если сыну твоему суждено умереть и остаться вѣрнымъ призванію, для котораго Господь облекъ безсмертную душу въ эту бренную оболочку.
Анна замолчала, преклоняясь передъ душевнымъ величіемъ, которое выражалось въ этихъ словахъ, хотя сердце ея обливалось кровью за сына. Она напрасно искала утѣшенія въ бесѣдѣ съ своей дочерью Беатриче, которая, подобно многимъ посредственнымъ натурамъ, повторяла съ увѣренностью, что она все предвидѣла заранѣе и не столько сокрушалось о судьбѣ Джироламо, какъ о неловкомъ положеніи его родныхъ. Несчастная мать, не находя поддержки въ своей дочери, долго не знала на что рѣшиться и что предпринять для спасенія Джироламо. Наконецъ, когда до нея стали доходить все болѣе и болѣе тревожные слухи, ей пришло въ голову обратиться за совѣтомъ и помощью къ своему сыну Марко Аврелію, который по прежнему жилъ въ доминиканскомъ монастырѣ въ Болоньи. Она втайнѣ послала къ нему гонца съ письмомъ, въ которомъ умоляла его пріѣхать во Флоренцію, чтобы спасти брата, или по крайней мѣрѣ утѣшить ее въ горѣ.
Слава Саванаролы разнеслась по всѣмъ монастырямъ, и доминиканцы считали для себя честью, что онъ принадлежитъ къ ихъ ордену. Поэтому Марку Аврелію не трудно было получить дозволеніе отъ своего начальства отправиться во Флоренцію. Онъ пріѣхалъ сюда передъ самымъ Рождествомъ и былъ съ радостью принятъ настоятелемъ монастыря Санъ Марко.
Для Анны было большимъ утѣшеніемъ, что она могла говорить съ младшимъ сыномъ о своей душевной тревогѣ и обращаться въ его помощи, когда Беатриче позволяла себѣ слишкомъ гнѣвныя выходки противъ своего брата.
Марко Аврелій былъ такимъ же горячимъ поклонникомъ настоятеля Санъ Марко, какъ большинство монаховъ его монастыря. Взглядъ его не измѣнился и тогда, когда изъ Рима прислано было формальное отлученіе отъ церкви, которое читалось францисканскими монахами во всѣхъ церквахъ Флоренціи съ колокольнымъ звономъ, и по которому Саванарола лишался всякаго покровительства законовъ.
Само собой разумѣется, что отлученіе отъ церкви настоятеля произвело сильное волненіе въ монастырѣ Санъ Марко, монахи знали, что подобный приговоръ имѣлъ весьма серіозное значеніе и былъ торжественно постановленъ всей коллегіей кардиналовъ.
Церемонія отлученія отъ церкви происходила въ Ватиканѣ. Папа V сидѣлъ на тронѣ, стоявшемъ на возвышеніи, подъ балдахиномъ изъ краснаго бархата, богато украшеннымъ золотомъ. Ступенью ниже, на низкихъ табуретахъ, помѣщались кардиналы въ пурпуровыхъ? одѣяніяхъ, затѣмъ большимъ полукругомъ сидѣли епископы и прелаты, которыхъ можно было отличить по краснымъ и фіолетовымъ клобукамъ. По срединѣ, направо отъ трона, поставленъ былъ столъ, покрытый чернымъ сукномъ, для аудиторовъ, т. е. для членовъ и засѣдателей священнаго судилища, во главѣ которыхъ былъ президентъ. Напротивъ стоялъ такой же столъ для прокурора и третій для защитника.
Саванарола живо представилъ себѣ всю эту сцену при первомъ извѣстіи о постигшемъ его приговорѣ, затѣмъ онъ невольно задумался надъ послѣдствіями. Онъ зналъ, что враги его употребятъ всѣ усилія чтобы возстановить противъ него народъ, и поэтому не оставался въ бездѣйствіи. Прежде всего ему необходимо было убѣдиться въ преданности монаховъ Санъ Марко. Въ одну ясную, звѣздную ночь, онъ собралъ ихъ въ церкви, и, когда имъ были розданы факела, онъ вышелъ вмѣстѣ съ ними на монастырскій дворъ. Здѣсь онъ всталъ подъ большимъ кустомъ розъ, гдѣ въ продолженіи многихъ лѣтъ говорилъ проповѣди среди своихъ приверженцевъ. Монахи расположились около него полукругомъ; онъ обратился къ нимъ съ рѣчью, которой снова возбудилъ въ ихъ сердцахъ самую горячую преданность къ себѣ. Каждый готовъ былъ въ эту минуту пожертвовать для него жизнью, но всего больше ратовали за своего настоятеля его неизмѣнные приверженцы: Сильвестро Маруффи и молодой Донато Руффоли. Они предложили остальнымъ монахамъ принести торжественную клятву раздѣлить участь Саванаролы, хотя бы имъ пришлось изъ-за этого подвергнуться мученической смерти. Саванарола замѣтилъ, что не всѣ монахи участвовали въ клятвѣ, но старался утѣшить себя мыслью, что большинство монаховъ Санъ Марко на его сторонѣ.
Съ тѣхъ поръ какъ флорентинская "Signoria" примкнула къ лигѣ противъ Франціи, она употребляла всѣ усилія, чтобы поддержать хорошія отношенія съ папой. Поэтому хотя она сдѣлала попытку оправдать письменно Саванаролу въ глазахъ его святѣйшества, но въ то же время потребовала отъ настоятеля монастыря Санъ-Марко, чтобы онъ прекратилъ свои проповѣди.
Саванарола повиновался нѣкоторое время, но не могъ долѣе устоять противъ своего призванія. Въ праздникъ Рождества Христова онъ служилъ обѣдню въ церкви Санъ Марко, пріобщился съ своими монахами и значительнымъ числомъ приверженцевъ и во главѣ торжественной процессіи обошелъ церковь. Послѣ этого онъ объявилъ во всеуслышаніе, ссылаясь на авторитетъ папы Пелагія, что неправильное отлученіе отъ церкви не дѣйствительно, и что тотъ, противъ кого оно направлено, не нуждается въ оправданіи. Въ заключеніе онъ добавилъ, что наитіе свыше побуждаетъ его ослушаться недостойнаго судилища.
На слѣдующій день онъ появился въ соборѣ и началъ свою проповѣдь при большемъ стеченіи народа, нежели когда либо.
-- Истинно говорю вамъ, сказалъ онъ громкимъ голосомъ,-- что тотъ, кто признаетъ законность этого отлученія отъ церкви и находитъ, что я не имѣю права проповѣдывать передъ народомъ, долженъ считаться еретикомъ и достоинъ церковнаго проклятія! На чьей сторонѣ истина? На нашей, хотя мы отлучены отъ церкви, а не на сторонѣ тѣхъ, которые предаются пьянству, обжорству, скупости, сластолюбію, лжи и всѣмъ порокамъ. Христосъ сказалъ: "Поклоняющіеся Богу должны поклоняться въ духѣ и истинѣ"... Поэтому Господь стоитъ среди насъ, преданныхъ проклятію, а съ тѣми, которыхъ благословляетъ папа, пребываетъ дьяволъ. Мое ученіе согласно съ св. писаніемъ, кто не хочетъ принять его, тотъ жаждетъ, чтобы наступило царство зла...
Борьба принимала все болѣе и болѣе ожесточенный характеръ. Флорентинскій архіепископъ обратился съ особымъ возваніемъ къ народу. Въ этомъ возваніи говорилось, что облученіе отъ церкви будетъ распространено на всѣхъ тѣхъ, которые будутъ слушать проповѣди Саванаролы, и что они не получать ни разрѣшенія грѣховъ, ни св. причастія, ихъ тѣла не будутъ лежать въ освященной землѣ. Но "Signoria", которая все еще милостиво относилась въ Саванаролѣ, приказала немедленно архіепископу выѣхать изъ города.
Въ продолженіе слѣдущихъ недѣль Саванарода проповѣдывалъ съ той же неустрашимостью и съ неизмѣннымъ успѣхомъ. Когда наступилъ карнавалъ, онъ опять собралъ значительное число дѣтей, которые ходили по городу изъ дома въ домъ и отбирали нечестивыя книги и картины, игорныя карты, кости, лютни, мандолины и другіе музыкальные инструменты, накладные волосы, румяна, духи и пр. Всѣ эти вещи были сложены на площади въ большой костеръ, по примѣру прошлогодней церемоніи, и преданы пламени среди пѣнія псалмовъ и духовныхъ пѣсенъ.
Вліяніе Саванаролы на флорентинцевъ проявилось въ послѣдній разъ, во время этого своеобразнаго торжества, введеннаго по его иниціативѣ. Живописецъ Бартоломео и Лоренцо Креди сами принесли ему модели, снятыя ими съ полныхъ людей, и сложили ихъ на востеръ. Но противники мрачнаго міровоззрѣнія Саванаролы, съ плохо скрытымъ негодованіемъ, смотрѣли на ряды поющихъ дѣтей, монаховъ и женщинъ. При этомъ замѣтно было по общему настроенію зрителей, что число приверженцевъ Саванаролы сильно уменьшилось и что къ нему уже не относятся съ такимъ уваженіемъ, какъ прежде.
Но чѣмъ долѣе удерживалось значеніе Саванаролы, тѣмъ больше увеличивалось недовольство и гнѣвъ папы, поджигаемый приверженцами Медичисовъ, которые были убѣждены, что Пьетро давно былъ бы властелиномъ Флоренціи, если бы настоятель доминиканскаго монастыря не возбуждалъ противъ него жителей. Папа издалъ новую буллу, по которой флорентинская "Signoria" должна была строжайшимъ образомъ запретить проповѣди Саванаролѣ, потому что въ противномъ случаѣ республика подвергнется отлученію отъ церкви и папская армія принудитъ ее въ выполненію требованія его святѣйшества. Кромѣ того все имущество флорентинскихъ купцовъ будетъ вывезено изъ города.
Флорентинскія власти были поставлены въ большое затрудненіе; но такъ какъ дружба папы была нужна республикѣ, то Саванаролѣ послано было требуемое запрещеніе Онъ торжественно простился съ своей паствой и вмѣсто себя назначилъ проповѣдниками двухъ доминиканскихъ монаховъ: Маруффи и Доменико изъ Пескіа, которые были ревностнѣйшими приверженцами его ученія.
Вскорѣ послѣ того, францисканскій монахъ Публіо говорилъ въ церкви Santa Croce противъ Саванаролы и торжественно объявилъ, что настоятель Санъ Марко обѣщалъ подтвердить свое лжеученіе чудомъ. По его словамъ, Саванарола предложилъ одному изъ францисканцевъ сойти вмѣстѣ съ нимъ въ церковный склепъ, гдѣ находились гроба; и если который нибудь изъ нихъ воскреситъ мертваго, то это будетъ служить доказательствомъ правоты его ученія.
-- Что касается меня лично, продолжалъ Публіо, то я не признаю себя безгрѣшнымъ и не могу разсчитывать на подобное чудо! Поэтому я предлагаю моему противнику Божій судъ въ видѣ испытанія огнемъ. Я знаю, что это приведетъ меня въ гибели; но христіанская любовь научаетъ меня не щадить жизни, если я могу избавить церковь отъ еретика, который уже предалъ столько душъ на вѣчную муху и будетъ дѣлать это и впредь...
Странное предложеніе францисканскаго монаха было передано Саванаролѣ; но онъ не рѣшился принять его изъ боязни, что подъ этимъ скрывается хитрость его враговъ. Тогда одинъ изъ самыхъ ревностныхъ приверженцовъ настоятеля Санъ-Марко, монахъ Доменико изъ Пескіа, изъявилъ готовность подвергнуться вмѣсто него испытанію огнемъ, такъ какъ не сомнѣвался, что Господь ниспошлетъ чудо, чтобы спасти его.
Съ этого момента жители Флоренціи съ особеннымъ напряженіемъ ожидали дня, когда произойдетъ испытаніе, и Божій судъ докажетъ правоту дѣла представителей новыхъ реформъ или наг всегда уронитъ его. Противники Саванаролы были убѣждены, что торжество останется на сторонѣ римской церкви и что еретикъ погибнетъ въ пламени. Толпа жаждала увидѣть необычайное зрѣлище, при которомъ фанатики должны были подвергнуться неминуемой опасности въ ожиданіи непосредственнаго вмѣшательства божественной воли.
Флорентинскія власти съ радостью воспользовались случаемъ, чтобы разрѣшить распрю между римской церковью и реформаторомъ и выйти изъ непріятнаго положенія. Папа Александръ, съ своей стороны, писалъ францисканцамъ во Флоренцію, что благодаритъ ихъ за усердіе, съ которымъ они готовы рисковать жизнью для поддержанія авторитета церкви, и что этотъ подвигъ никогда не изгладится изъ памяти людей.
Между тѣмъ Публіо объявилъ, что онъ готовъ подвергнуться испытанію не иначе, какъ съ Саванаролой, и что онъ пойдетъ на вѣрную смерть только тогда, когда великій еретикъ также рѣшится идти на гибель. Вслѣдъ затѣмъ, два францисканскіе монаха выразили желаніе подвергнуться испытанію съ Доменико; хотя одинъ изъ нихъ тотчасъ-же отказался отъ своего заявленія, но другой, Андреа Рондинедли остался при своемъ рѣшеніи. Многіе изъ приверженцевъ настоятеля Санъ-Марко въ свою очередь изъявили готовность выдержать испытаніе, вмѣсто него. Въ числѣ ихъ были доминиканцы изъ Тосканы и нѣсколько священниковъ, даже женщины и дѣти просили дозволенія пожертвовать собою для Саванаролы или, по крайней мѣрѣ, послѣдовать за нимъ на костеръ, чтобы удостоиться Божьей милости, на которую онѣ вполнѣ разсчитывали.
Но "Signoria" отвергла всѣ эти предложенія и постановила, чтобы съ одной стороны подвергся испытанію монахъ Доменико Буонвичини изъ Пескія, а съ другой -- францисканецъ Андреа Рондинелли.
Кромѣ того, выбраны были Десять горожанъ, по пяти изъ каждой партіи, въ качествѣ экспертовъ; затѣмъ назначенъ былъ день для Божьяго суда, который долженъ былъ произойти на большой площади, передъ палаццо "Signoria". Волненіе возрастало съ каждымъ днемъ, и не только жители Флоренціи, но и ближайшихъ мѣстностей находились въ лихорадочномъ ожиданіи.
Наискось отъ площади воздвигнутъ былъ востеръ въ 2 метра высоты, 3 ширины и около 6 метровъ длины, покрытый сверху землей и кусками дерна, чтобы уменьшить силу огня, востеръ былъ сложенъ изъ дровъ, хвороста и легко воспламеняемыхъ веществъ. Вдоль костра оставленъ былъ проходъ, такъ что съ обѣихъ сторонъ болѣе чѣмъ на метръ видны были сложенные дрова и хворостъ, не прикрытые дерномъ.
Входъ въ средину костра былъ устроенъ изъ знаменитой Loggia dei Lanzi, великолѣпнаго портика съ стройными колонами, который былъ раздѣленъ рѣшеткой на двѣ половины: одна изъ нихъ отведена францисканцу, другая доминиканскому монаху.
Оба противника должны были выступить одновременно изъ Loggia и пройти сквозь пылающій костеръ во всю длину его.
Въ назначенный день, съ ранняго утра, безчисленная толпа двинулась по городскимъ улицамъ, увеличенная нѣсколькими тысячами иностранцевъ. Многіе изъ нихъ прибыли во Флоренцію, съ единственной цѣлью увидѣть своеобразное зрѣлище, которое должно было рѣшить участь знаменитаго проповѣдника. Такимъ образомъ, за шесть часовъ до начала церемоніи, вся площадь, окна и даже крыши домовъ, были наполнены зрителями, такъ какъ сюда собрались не только жители цѣлаго города, но народъ изъ окрестностей на далекомъ разстояніи.
Наконецъ, наступилъ давно ожидаемый моментъ. Францисканцы пришли въ простомъ платьѣ, безъ всякаго парада, между тѣмъ какъ Саванарола торжественно явился въ полномъ церковномъ облаченіи, въ которомъ служилъ обѣдню; въ рукахъ его были св. Дары. За нимъ слѣдовала толпа гражданъ, которые несли связки зажженнаго хвороста.
Саванарола формулировалъ слѣдующимъ образомъ свои тезисы, подтвержденіе которыхъ зависѣло отъ предстоящаго испытанія:
Церковь требуетъ преобразованій и обновленія.
Церковь подвергнется карѣ Божьей, прежде чѣмъ она будетъ преобразована.
Затѣмъ послѣдуетъ обращеніе невѣрующихъ.
Флоренцію постигнетъ наказаніе, послѣ чего она будетъ процвѣтать, какъ въ былыя времена.
Постановленное отлученіе отъ церкви не дѣйствительно; и тотъ, кто не признаетъ его, не совершаетъ грѣха.
Послѣдній тезисъ былъ самый важный, такъ какъ въ немъ заключалось прямое сопротивленіе папской власти.
Почти всѣ выходы на площадь были закрыты, а у двухъ главныхъ улицъ, которыя оставались открытыми, поставлена была многочисленная стража. Та часть Loggia, которую отвели доминиканцамъ, была украшена на подобіе капеллы, и въ ней въ продолженіе четырехъ часовъ слышалось пѣніе духовныхъ гимновъ.
Между тѣмъ, испытаніе замѣдлилось, вслѣдствіе всевозможныхъ затрудненій со стороны францисканцевъ. Кто знаетъ, говорили они, быть можетъ, настоятель Санъ Марко колдунъ, и монахъ, который долженъ замѣнить его, носить на себѣ талисманъ, который защититъ его отъ огня. Вслѣдствіе этого они потребовали, чтобы онъ снялъ съ себя платье и послѣ тщательнаго осмотра надѣлъ другое.
Послѣ долгихъ переговоровъ Доменико Буонвичини подчинился этому унизительному условію. Тогда Саванарола передалъ ему св. Дары, которые должны были охранить его отъ огня.
Францисканцы возражали, что онъ совершаетъ богохульство, подвергая опасности св. Дары, такъ какъ они могутъ сгорѣть, и что это событіе поколеблетъ вѣру народа въ таинство причащенія. Но Саванарола остался непоколебимъ и отвѣтилъ, что только отъ этой святыни Доменико можетъ ожидать спасенія.
Споръ монаховъ по этому поводу продолжался нѣсколько часовъ сряду. Въ это время народъ, который съ утра собрался на улицахъ и даже на крышахъ домовъ, чтобы насладиться невиданнымъ зрѣлищемъ, сталъ осущать голодъ и жажду и, наконецъ, потерялъ терпѣніе.
Хотя францисканцы очевидно выискивали всевозможные предлоги, чтобы избѣгнуть Божьяго суда; но тѣмъ не менѣе приверженцы Саванаролы находили, что если онъ дѣйствительно убѣжденъ въ правотѣ своего дѣла, то ему слѣдовало быть податливѣе за требованія его противниковъ.
Толпа не узнала, какіе доводы представляли обѣ партіи; она видѣла только передъ собой приготовленный костеръ и съ крайнимъ нетерпѣніемъ ожидала, когда его зажгутъ. Между тѣмъ оба противника видимо уклонялись отъ необходимости пройти черезъ него; и хотя ихъ колебаніе было вполнѣ понятно, но тѣмъ не менѣе врите ли подняли ихъ на смѣхъ. Но вскорѣ шутки и остроты уступили мѣсто гнѣву, когда толпа, обманутая въ своихъ ожиданіяхъ, вообразила, что надъ нею издѣваются. Такимъ образомъ Саванарола въ этотъ злополучный день потерялъ все свое прежнее обаяніе въ глазахъ флорентинцевъ, которые теперь ничего не чувствовали къ нему, кромѣ негодованія и презрѣнія. Они явились сюда въ надеждѣ, что дѣло, къ которому воодушевлялъ ихъ настоятель Санъ Марко, окончательно восторжествуетъ, и заранѣе готовились отпраздновать побѣду. Но вмѣсто этого имъ приходилось удалиться ни съ чѣмъ, въ печальномъ и подавленномъ состояніи духа.
Наконецъ, наступили вечернія сумерки, а обѣ партіи все еще не могли прійти ни въ какому соглашенію; начался неожиданно проливной дождь, который промочилъ насквозь востеръ и зрителей, такъ что "Signoria" увидѣла себя вынужденной распустить собраніе.
Саванарола, по возвращеніи въ монастырь, вошелъ на каѳедру, чтобы объяснить сопровождавшей его толпѣ весь ходъ дѣла. Но теперь ничто не могло возстановить его прежняго значенія. Уже по дорогѣ къ монастырю ему пришлось услышать самые оскорбительные упреки. Толпа громко выражала свое неудовольствіе, что ее лишили ожидаемаго зрѣлища; многіе были убѣждены, что Саванарола вызвалъ неожиданный дождь съ помощью колдовства.
Неустрашимый реформаторъ долженъ былъ вынести тяжелую борьбу. Хотя его убѣжденія были тверже, нежели когда либо, но онъ уже не чувствовалъ прежней увѣренности. У него не было ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что если ему суждено восторжествовать надъ своими врагами, то развѣ только цѣною мученичества и въ видѣ пассивной жертвы. Тѣмъ не менѣе, онъ безропотно покорился волѣ Провидѣнія и рѣшился терпѣливо выносить всѣ страданія. Ему пришлось также не разъ видѣть слезы матери и выслушивать ея жалобы, и это была едва ли не самая тяжелая жертва, принесенная имъ за свои убѣжденія.
Въ день Вознесенія, Саванарола говорилъ проповѣдь въ церкви Санъ-Марко. Это была какъ бы его прощальная рѣчь, въ ней выразилась глубокая печаль его наболѣвшаго сердца, вмѣстѣ съ неизмѣнной покорностью Провидѣнію. Онъ зналъ, что его враги успѣли воспользоваться неудавшимся испытаніемъ. Развращенное флорентинское юношество примкнуло къ принципіальнымъ противникамъ его ученія, чтобы обвинить его въ лицемѣріи и убѣдить публику, чтобы она не давала себя дурачить лжепророку, который въ минуту опасности отступилъ передъ испытаніемъ, устроеннымъ по его иниціативѣ.
Волненіе между городскими жителями возрастало со дня на день. Противники Саванаролы могли смѣло разсчитывать на успѣхъ; они соединились и направились въ монастырю съ крикомъ: "Къ оружію! Идемъ въ Санъ-Марко!"
Мало-по-малу, вокругъ нихъ собралась многочисленная толпа, которую они повели за собой въ монастырь. Церковь Санъ-Марко была переполнена молящимися, такъ какъ въ это время совершалось богослуженіе. Всѣ они были почти безъ оружія, между тѣмъ какъ нахлынувшая масса напала на монастырь съ мечами, копьями и въ полномъ вооруженіи. Приверженцы Саванаролы защищали церковь. Мать и сестру его, въ числѣ другихъ женщинъ, спрятали въ ризницу. Монахи столпились около алтаря и окружили своего настоятеля; между ними были: Доменико Буонвичини, Сильвестро Маруффи и молодой Донато Руффоли. Они выступили впередъ въ надеждѣ покончить дѣло миролюбивымъ образомъ и оградить церковь отъ оскверненія; но вооруженная толпа съ яростью напала на нихъ.
Въ этотъ моментъ, живописецъ Бартоломео, бывшій въ церкви, далъ торжественный обѣтъ поступить въ монастырь въ случаѣ благополучнаго исхода борьбы. Марко Аврелій былъ въ числѣ монаховъ, защищавшихъ настоятеля цѣной своей жизни.
Донато Руффоли былъ неустрашимѣе всѣхъ своихъ товарищей и подвергся наибольшей опасности. Смертельно раненый копьемъ, онъ шатаясь добрался до алтаря, у котораго стоялъ Саванарола съ нѣсколькими монахами. Донато упалъ къ ногамъ своего учителя; этотъ благословилъ его со слезами на глазахъ, положивъ ему руку на голову. Послѣднія слова, которыя вырвались изъ устъ умирающаго юноши были:
-- Благодарю тебя Господи, что ты избралъ меня жертвой за правду!
Между тѣмъ, осаждающіе выломили всѣ двери и уже раскладывали огонь, чтобы поджечь монастырь, но монахи, видя, что дальнѣйшее сопротивленіе безполезно, рѣшились вступить въ переговоры съ непріятелемъ.
Разъяренная толпа не слушала никакихъ убѣжденій и требовала съ громкими криками выдачи Джиролано Саванаролы и его двухъ приверженцевъ: Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи, чтобы немедленно отвести ихъ въ тюрьму. Джироламо изъявилъ готовность идти въ заключеніе, только просилъ дать ему время проститься съ монахами, и, получивъ согласіе, отправился съ ними въ библіотеку.
Саванарола не могъ сомнѣваться, что его ожидаетъ мученическая смерть; но онъ спокойно стоялъ среди доминиканцевъ Санъ-Марко, которые лучше, чѣмъ кто нибудь, могли знать безпорочность его жизни и. чистоту намѣреній. Хотя нѣкоторые изъ нихъ въ послѣднее время все болѣе и болѣе склонялись на сторону его противниковъ, но въ эту минуту чувство глубокаго уваженія къ настоятелю соединило всѣхъ. Они столпились около него, становились передъ нимъ на колѣни, цѣловали руки и одежду его и просили благословенія. Съ рыданіемъ выслушали они его послѣднія слова, которыми онъ убѣждалъ своихъ вѣрныхъ приверженцевъ быть выносливыми и терпѣливыми, а остальныхъ покориться волѣ Божьей.
Но въ тотъ моментъ, когда онъ хотѣлъ выйти изъ библіотеки, чтобы предалъ себя въ руки враговъ, неожиданно произошла раздирающая сцена.
Анна Саванарола съ смертельнымъ страхомъ слѣдила за тѣмъ, что дѣлалось въ церкви, и слышала рѣшеніе своего сына. Не помня себя отъ отчаянія, она бросилась изъ ризницы въ церковь и отсюда въ монастырскую библіотеку, гдѣ съ громкимъ воплемъ упала въ ногамъ Джироламо.
Онъ старался усвоить ее кроткими словами, и, приподнявъ ее съ полу, просилъ стоявшаго около него монаха увести ее.
Затѣмъ, въ сопровожденіи монастырской братіи, онъ сошелъ внизъ, чтобы отправиться въ заключеніе вмѣстѣ съ двумя своими вѣрными приверженцами. Анна шла за нимъ, опираясь на Беатриче и своего младшаго сына, Марка Аврелія. Горе несчастной матери не могло тронуть людей, ослѣпленныхъ страстью. Когда противники Саванаролы узнали, что незнакомый монахъ его братъ, то рѣшили взять и Марка Аврелія подъ стражу, между тѣмъ, какъ Анну съ дочерью велѣно было отправить въ монастырь августинокъ.
Было около семи часовъ вечера; Джироламо Саванаролу, вмѣстѣ съ его двумя товарищами я братомъ, повели въ тюрьму среди яростныхъ криковъ народной толпы. Можно было ожидать, что возмущеніе превратиться съ наступленіемъ ночи; но въ дѣйствительности оказалось, что оно приняло еще большіе размѣры и распространилось по всему городу, такъ какъ враги Саванаролы хотѣли; воспользоваться удобнымъ случаемъ для удовлетворенія своей мести. Паллески остались побѣдителями и дома многихъ ревностныхъ піаньони были разграблены. Родственники одного приговореннаго въ смерти, по поводу возмущенія въ пользу Медичисовъ, напали на домъ судьи, который подалъ голосъ за его казнь. Этотъ судья былъ Паоло Бампини, въ домѣ котораго мать и сестра Саванаролы прожили нѣсколько мѣсяцевъ. Какъ всегда бываетъ во время народныхъ смутъ, личныя страсти примѣшались къ раздору партій. Паоло Кампини палъ жертвой кровавой мести и былъ убитъ сыномъ осужденнаго имъ приверженца Медичисовъ. Всѣ тѣ, которые до послѣдней минуты остались вѣрными Саванаролѣ, должны были вытерпѣть всевозможныя оскорбленія отъ народа, который называлъ ихъ лицемѣрами и грѣшниками, и кричалъ имъ, что они должны радоваться, если переживутъ ночь.
На слѣдующее утро, едва первые солнечные лучи позолотили башни Флоренціи, какъ на дорогѣ, ведущей на возвышенность, по направленію въ Болонью, появились двѣ фигуры. Это была мать Саванаролы, которая медленно шла опираясь на руку своего сына, Марка Аврелія. Его выпустили изъ заключенія подъ условіемъ, что онъ немедленно вернется въ Болонью. Онъ поспѣшилъ въ монастырь августинокъ, чтобы проститься съ матерью и сестрой. Беатриче холодно разсталась съ нимъ и объявила ему о своемъ рѣшеніи остаться у августинокъ; но мать стала умолять его взять ее съ собой, такъ какъ она не въ состояніи была долѣе оставаться во Флоренціи.-- Я чувствую, сказала она, что скоро умру, и не хочу кончить мою жизнь въ этомъ городѣ, гдѣ неблагодарный народъ осудилъ на гибель моего сына Джироламо.
Силы ея были надорваны; она знала, что ей не долго остается жить; но ничто не могло разубѣдить ее въ правотѣ Джироламо. Она видѣла въ немъ борца за святое дѣло, кровавую жертву порочныхъ служителей римской церкви, и была увѣрена, что враги ея сына могутъ насильственно лишить его жизни, но не въ состояніи уничтожить благія сѣмена, посѣянныя имъ въ сердцахъ людей.