В первых числах мая в Зверинскую вернулся с фронта муж Устиньи Евграф. Приехал он ночью. Постучал легонько в окно и поднялся на крыльцо. С трудом узнав в худом бородатом казаке своего мужа, Устинья радостно охнула и повисла у него на шее.
Поднялся со своей лежанки и Лупан, проснулась старая мать и запричитала точно по покойнику.
Когда зажгли лампу, Евграф снял с себя винтовку и, передавая ее жене, сказал:
— Поставь пока в чулан, неровен час, кто-нибудь зайдет. — Осторожно повесил походную сумку на гвоздь и пригладил волосы.
— Ну, здравствуйте. Поди, не ждали, — улыбнулся он слабо и, схватившись за грудь, надсадно закашлял.
— Немецкого газу немного глотнул, — точно оправдываясь, тихо произнес Евграф и опустился на лавку. — Хватит, повоевал, — махнул он рукой и посмотрел на статную жену: — Как хозяйничала?
— Ничего, управлялись с тятенькой помаленьку. Пришел как раз к севу, — ответила Устинья, собирая на стол.
— Плохой из меня пахарь, — и Евграф снова закашлял. — Грудь болит, да и суставы ломит.
Утром, когда старики ушли работать в огород, Устинья долго смотрела на спящего мужа, чувство жалости к Евграфу охватило ее. «Похудел как: нос заострился, и глаза впали. Должно, намаялся на войне-то». Поправив сползшее одеяло, она тихо поднялась с кровати и, сунув ноги в ичиги, пошла к реке за водой.
В ту ночь, вместе с Евграфом Истоминым, вернулся с фронта его сосед и друг Василий Шемет. Весть о приходе фронтовиков быстро разнеслась по станице.
Евграф сидел за столом гладко выбритый, в чистой полотняной рубахе, на груди два георгиевских креста за храбрость.
Народу в избу набилось много. Всем хотелось узнать про родных. Большинство казаков были еще на войне. Пришел и Василий Шемет, молодой казак с красивым, энергичным лицом, которое портил лишь глубокий шрам на правой щеке — след сабельного удара немецкого кирасира в схватке под Перемышлем.
Явился и Поликарп Ведерников, здоровенный казак, работавший всю войну писарем у наказного атамана, сын вахмистра Силы Ведерникова, который председательствовал в станичном комитете. Пришел он неспроста. В прошлом году Сила Ведерников отобрал у Лупана лучший покос в пойме Тобола. Узнав, что Евграф дома, он послал к нему Поликарпа звать фронтовика в гости и уладить дело с Истоминым, которого в душе побаивался.
Евграф наотрез отказался итти к Силе Ведерникову и, провожая Поликарпа до порога, сказал, чтобы слышали все:
— Скажи своему батьке, чтоб убирался с моего покоса, пока голова цела, так и передай. Хватит ему пухнуть от вдовьих слез.
Нетерпеливый Шемет вскочил с лавки и крикнул вслед Поликарпу:
— Паучье гнездо!
Тот круто повернулся в дверях и смерил его с ног до головы.
— Вояки, отдали Россию немцам.
— Замолчи, гадюка! — побледневший Шемет схватил со стены шашку Лупана. — Зарублю!
В избе начался переполох. Поликарп выскочил за ограду и сгреб лежавший возле завалинки кол. Шемет рвался из цепких рук женщин и казаков, навалившихся на него.
— Да отстань ты от него, лиходея. Вася, не надо! — отчаянно кричала жена Шемета.
— Пустите! — отбиваясь от казаков и женщин, продолжал кричать Василий. — Я кровь проливал за отечество, а он, гад, такие слова, — Василий заскрипел зубами.
— Уходи по добру, Поликарп, — Евграф сурово посмотрел на писаря, который, не видя Шемета, продолжал куражиться, не выпуская кола из рук.
— Пускай Васька выйдет, я дам на память.
— На память? — разбросав женщин и казаков, висевших на его руках, разъяренный Шемет выскочил из сеней. — Гадюка, привык с бабами воевать, — засучивая рукава, произнес он с угрозой.
Но тут случилось неожиданное.
За общим шумом никто не заметил, как от угла истоминского дома отделилась небольшая фигурка кривого мужичонки с самодельной балалайкой в руке. Подкравшись сзади к Поликарпу, Ераско взмахнул своей «усладой». Раздалось короткое «дзинь» и умолкло. Писарь, медленно выпустив кол и ошалело выпучив глаза, посмотрел на нового противника.
— Мое вам почтение, Поликарп Силантьевич, — ухмыльнувшись, Ераско погладил жиденькую бородку и продолжал:
— Коева дни вы сами просили сыграть вам чувствительное, ну я, значит, и подобрал мотивчик. Уж не обессудьте на музыке. — Ераско насмешливо посмотрел на писаря.
Поликарп пришел в себя и выругался.
Подобрав сломанную «усладу», которая держалась лишь на струнах, Ераско в сопровождении Евграфа и Шемета вошел в избу.
Наутро Истомин направился к Василию, который жил на выезде к Тоболу.
Шемет поправлял развалившийся тын, обтесывая колья и жерди для изгороди.
— Раненько принялся за работу, — протягивая ему кисет с табаком, сказал Евграф.
— Не терпится. Тын развалился, да и крыша на избе осела. Надо новые стропила ставить.
Воткнув топор в толстую жердь, Василий стал закуривать.
— Насчет бревен придется в комитет итти, без бумажки лесник не отпустит, — заметил он.
— Однако придется Силу Ведерникова просить, он председателем теперь, — Евграф спрятал кисет и продолжал: — От чего ушли, к тому и пришли. Как правили атаманцы, так и сейчас правят.
Шемет поднялся на ноги.
— Недолго им придется хозяйничать, — заявил он твердо.
— Долго недолго, а власть опять богатеи взяли, — заметил Истомин. — Сил пока маловато. Может, подойдут казаки с фронта, тогда поговорим с комитетчиками. — Подумав, он добавил: — Надо съездить в Марамыш к Русакову.
— Это тот, о котором говорила Христина Ростовцева? — спросил Евграф.
— Да.
— Что ж, съездим, — согласился Истомин.
С неделю тому назад, возвращаясь с фронта через Троицк, Евграф с Шеметом завернули по пути в Качердыкскую станицу к Степану Ростовцеву. Самого хозяина в тот день дома не было, и фронтовиков встретила Христина. Из разговора с ней они узнали, что в Качердыке и в Уйском в станичных комитетах правят богатые казаки. Уездный комиссар Временного правительства приказал сформировать ударный эскадрон из надежных казаков. Часть из них на днях отправлена в Марамыш для охраны меньшевистского Совета.
— На нашу помощь пускай не надеются, — решительно заявил Шемет. — Испытал я эти порядки еще на фронте. Хватит.
Узнав из дальнейшей беседы о настроении гостей, Христина повела с ними разговор смелее.
— В Марамыше организован уездный комитет партии большевиков. Председателем избран старый подпольщик Григорий Русаков. Не мешало бы вам побывать у него, — заявила она фронтовикам.
Шемет переглянулся с Евграфом.
— Как твое мнение?
— Согласен, — ответил тот.
Переночевав у Ростовцевых, Истомин с Василием двинулись к своей станице.