Когда раздался выстрел, Антонина Михайловна невольно натянула поводья. Коля оглянулся. Их спутник подскакал к ним и, стоя на стременах, щурясь посмотрел на вершину кручи, где на яркой синеве воздуха рисовались три тёмные фигуры всадников.
-- Постой, смотреть надо, жди тут, -- сказал он, и осторожной иноходью, вглядываясь и всматриваясь, поехал назад.
Смутное предчувствие вдруг охватило Антонину Михайловну. Ей совершенно ясно представилось, что это погоня за ней. Она поворотила лошадь и поехала следом за кабардинцем.
-- Куда же? Здесь подождём, -- остановил её Коля.
Но она даже не взглянула на его сиявшее счастьем лицо. Она чувствовала частую дробь сердца и знала, что это не даром. Сразу всё вокруг приняло другой тон: из праздничного перелива красок -- всё обратилось в зловеще-сказочную картину. Всё задёрнулось паутиной, вместо жизни -- сонное царство раскинулось и с боков, и спереди, и сзади.
Кабардинец скрылся за кустами диких цветов. Его нет и нет. Но вот снова мелькнула голова его коня -- он несётся прямо на них.
-- Езжай скорей, -- крикнул он, -- там муж твой дожидает.
И в подтверждение того, что надо торопиться, он со всего маха вытянул нагайкой её лошадь.
Она покачнулась в седле от её внезапного прыжка, потеряла стремя, справилась и понеслась во весь дух на вершину горного отрога.
Виктор лежал на траве. Чибисов хлопотал над ним. Она взглянула на красное, словно опалённое лицо мужа, и сама, без посторонней помощи, спрыгнула с седла. Чибисов поднял голову, когда она к ним подбежала. В его всегда спокойном взгляде теперь бегали искры, и брови нервно двигались; он ничего не сказал и продолжал наблюдения за пульсом и дыханьем.
Она стояла, неподвижно смотря на то, что было перед её глазами. Паутина всё более и более сгущалась, нависала. Небо, горы, люди -- всё уходило от неё, -- в одном месте только остался прорыв. И в этот прорыв она видела одно: багровое лицо мужа и широкую спину доктора, стоявшего на коленях.
Коля с кабардинцем пошептались, сказали что-то Чибисову, сели на лошадей и поехали. Восторг молодого счастья сбежал с лица Коли, -- он смотрел опять пугливо и виновато. Проезжая мимо неё, он точно хотел что-то проговорить, но она не подняла на него глаз, и он -- также потупясь и смущаясь, проехал мимо. Проводник Чибисова отстегнул из-за сёдел бурки и набросил их на высокие соседние кусты. Вышло что-то вроде палатки. Туда перенесли, под прохладную тень, Виктора. Туда же перешла и села возле него жена.
В последний раз она видела его в Москве, на вокзале, из окна вагона. Он стоял бодро на платформе, в новеньком весеннем пальто, весёлый, как будто довольный её отъездом. В минуту расставания, он поцеловал её и, вынув платок, долго махал ей рукой в жёлтой перчатке. Рядом с ним был худой длинношеий его двоюродный брат, и она знала, что они прямо с поезда поедут в Эрмитаж завтракать, а потом, вечером -- слушать оперетку. Она была рада, что едет одна. Она невольно чувствовала свободу, и когда поезд выкатил из пёстрого ряда невзрачных построек пригорода, и весенний ветер забил в окно её отделения, она вздохнула полной грудью. Чибисов ей телеграфировал: "всё готово", -- и она ехала, зная, что её встретят и поселят с возможным комфортом. "Всё готово!" -- внезапно вслух повторила она.
Чибисов посмотрел на неё и закурил папироску, отойдя к сторонке. Так и не было между ними сказано ни одного слова.
-- Что же теперь? -- думала она, глядя на неподвижную параличную фигуру мужа. -- Неужели же -- "всё готово?" Откуда этот внезапный исход? Ужели смерть? Где она, -- идёт ли откуда-нибудь? Где Виктор? То, что лежит тут -- это красный огромный кусок мяса. Где же дух его?
Она оглянулась. Вокруг синели горы, золотилась трава, сверкало небо. Но смерти нигде не было. И духа Виктора тоже нигде нет. Какая-то тайна, ужасная загадочная тайна стояла перед ней. Это махание платком в жёлтой перчатке, совпадение его приезда с прогулкой в аул, и это багровое тело! Смерть рисуют скелетом с косою. Где этот скелет, где коса? Горы задумчивы, беспечальны, могучи. Облака пушисты, красивы, холодны. Ответа нет. Всё загадка. Загадка -- и горы, и небо.
Лошади безучастно рвут траву и отмахиваются от мух хвостами. Проводник растянулся и спит в траве. Доктор курит сосредоточенно, с каким-то торжественным спокойствием, не глядя по сторонам.
Дальше выносить молчание она не могла. Она встала и подошла к Чибисову.
-- Что это? -- спросила она. -- Говорите прямо.
-- Apoplexia cerebri [*], -- небрежно ответил он, пуская дым.
[*] - апоплексия мозга, инсульт (лат. медиц.)
-- Апоплексия! -- повторила она. -- Когда же он придёт в себя?
Чибисов повёл плечами.
-- Не знаю. Может быть "там".
-- В ауле?
-- Нет, "там". -- Он вскинул глазами кверху. -- Говорят, ведь мы туда переправляемся по смерти: "идеже несть болезни и воздыханий".
В его голосе слышалось раздражение и злость. Он ненавидел эту красивую, молодую женщину, стоявшую перед ним: она была причиной того, что в организме его товарища началось "прекращение жизненных процессов". Её свежая, полная жизни фигура, -- тип самки, готовой вывести здоровых, красивых детей, -- была ему противна. "Паучиха всегда убивает паука после того, как он сделает её матерью", -- пришло ему на ум, и ненависть к вечной борьбе самцов и самок с силой поднялась в нём.
-- Если вы верите в свидание "там" -- дело может кончиться для вас неприятно, -- кося рот, прибавил он. -- А впрочем, чёрт ведь знает, может, мы все будем одержимы духом всепрощения...
Он отшвырнул остаток папиросы и встал с камня.
-- Кровопускание не помогло, -- сказал он. -- Я послал за арбой в аул. Что будет, посмотрим, но я ни за что поручиться не могу.