Политическое Совѣщаніе при генералѣ Юденичѣ. Характеристики главныхъ членовъ Совѣщанія. Ихъ дѣятельности Переѣздъ главнокомандующаго ген. Юденича в Нарву. Отношеніе къ нему офицерства. Разногласія ген. Юденича съ Политическимъ Совѣщаніемъ на почвѣ политической деклараціи. Катастрофическое положеніе Фронта и тыла. Эстонцы и Политическое Совѣщаніе. Паденіе города Ямбурга и борьба генераловъ между собою. Признаніе Эстоніи независимой, какъ основное требованіе дальнѣйшей поддержки эстонцами русской бѣлой арміи. Настроеніе эстонской арміи. Тренія между ген. Юденичемъ и эстонцами. Наростаніе общественныхъ требованій къ Политическому Совѣщанію.

Печальное политическое и экономическое положеніе «оккупированной» мѣстности заставляло въ свое время много говорить о власти, покрывавшей своимъ флагомъ весь фасадъ этого непригляднаго зданія. Винили главнымъ образомъ Балаховича, Родзянко, Хомутова, Бибикова, вообще ту группу офицерства, которая стояла на верхахъ, и вовсе не подозрѣвали о существованіи какого-то Политическаго Совѣщанія при ген. Юденичѣ. Про послѣдняго только говорили, что онъ эрзерумскій герой и что ему почему-то мѣшаетъ въ его стремленіи упорядочить тылъ бюрократическое средостѣніе, образовавшееся вокругъ ген. Родзянко. Въ толпѣ обывателей относительно личности ген. Юденича преобладало вначалѣ скорѣе хорошее, чѣмъ плохое мнѣніе: на генерала возлагались большія надежды. Мѣстные Добчинскіе и Бобчинскіе, напримѣръ, совершенно довѣрительно говорили всѣмъ и каждому, что самъ-то онъ, молъ, давно желаетъ покончить со всѣми безобразіями тыла и даже назначилъ съ этой цѣлью особаго главноуправляющаго гражданской частью, нѣкоего г. Александрова, человѣка образованнаго, юриста по профессіи, и что вотъ, когда этотъ Александровъ пріѣдетъ и вступитъ въ свою должность, повсемѣстно будетъ произведена генеральная чистка.

Но Александрова не дождался ни Псковъ, ни Ямбургъ, а съ Юденичемъ широкая публика познакомилась позже, когда онъ сталъ дѣйствовать уже въ качествѣ члена сѣв.-зап. правительства.

Что же дѣлало въ такомъ случаѣ Политическое Совѣщаніе и самъ ген. Юденичъ за тѣ 2½ мѣсяца, когда вся занятая область возглавлялась ими юридически?

Если эти дѣятели не въ силахъ были измѣнить создавшагося, помимо ихъ воли, тяжелаго экономическаго положенія населенія, то въ какой мѣрѣ они отвѣтственны за весь тотъ политическій произволъ, который такъ пышно развернулся въ печальные дни балаховщины и хомутовщины? Какова была идеологія Политическаго Совѣщанія и самого ген. Юденича и какія мѣры борьбы съ воцарившимися безобразіями предпринимали эти люди, если они только дѣйствительно хотѣли этого?

Раньше я уже говорилъ вскользь объ отдѣльныхъ мѣропріятіяхъ этой власти. Въ настоящей главѣ постараюсь поближе подойти къ этой группѣ общественныхъ дѣятелей, въ лицѣ ея главныхъ руководителей гг. Карташева, Кузьмина-Караваева, Суворова и самого ген. Юденича.

Былой либералъ, противникъ смертной казни, проф. Кузьминъ-Караваевъ въ эмиграціи оказался совсѣмъ чернымъ. Въ своей средѣ онъ распоясывался въ этомъ смыслѣ настолько, что временами становился нестерпимъ даже для елейнаго въ обращеніи г. Карташева. Послѣдній не разъ жаловался на реакціонныя тенденціи Кузьмина-Караваева I. В. Гессену, А. И. Каминкѣ и другимъ общественнымъ дѣятелямъ. Для «возрождаемой» Россіи, въ частности для Петрограда, почтенный профессоръ готовилъ чисто аракчеевскій режимъ и, повидимому, вовсе не подозрѣвалъ, что своими откровенно-марковскими заявленіями окончательно дискредитировалъ своихъ товарищей по кадетскому «національному центру». Онъ, напримѣръ, не допускалъ для будущаго «бѣлаго Петрограда» никакого сколько — нибудь широкаго городского самоуправленія, предполагая, что многочисленныя муниципальныя функціи съ успѣхомъ могутъ быть замѣнены организаціей Политическаго Совѣщанія — такъ-называемымъ «комитетомъ по городскимъ дѣламъ», учрежденіемъ, построеннымъ главнымъ образомъ на началахъ усмотрѣнія. Никакихъ правъ за старой петербургской думой онъ не признавалъ, считая, что даже трамвай долженъ быть въ вѣдѣніи военнаго вѣдомства. Печать называлъ зломъ и Петрограду сулилъ одинъ «Правительственный Вѣстникъ».

Годы и лишенія, которыя перенесъ при большевикахъ въ Петроградѣ проф. Кузьминъ-Караваевъ, сдѣлали его желчнымъ, сварливымъ, онъ вѣчно бранилъ всѣхъ и вся и дѣлалъ въ сущности совершенно невозможной какую-либо общественную работу съ нимъ. Когда почтенный профессоръ заговаривалъ съ кѣмъ-нибудь изъ пріѣзжихъ русскихъ о возсозданіи Россіи — «вѣшать», «разстрѣливать» были его любимыя слова. Балаховича онъ величалъ героемъ, а къ его пристрастію къ висѣлицамъ относился съ добродушнымъ смѣшкомъ:

«Да, правда, любитъ самъ вѣшать, любитъ, любитъ этакъ подвѣшивать, есть грѣхъ, но герой!» — прибавлялъ обычно г. профессоръ.

Въ Политическомъ Совѣщаніи проф. Кузьминъ-Караваевъ вѣдалъ продовольственную часть «будущаго» Петрограда. Дѣло это оказалось явно не подъ силу ветхому деньми профессору: на одномъ изъ совѣщаній мѣстныхъ дѣятелей въ Гельсингфорсѣ, въ іюлѣ мѣсяцѣ, выяснилось, что продовольственный отдѣлъ, въ сущности, фикція, такъ какъ никакой организаціи и реальныхъ плановъ по подготовкѣ снабженія Петрограда у г. профессора не имѣлось. Единственнымъ рессурсомъ были заготовленные въ Выборгѣ американцами хлѣбъ, сало и молоко, но всѣми припасами распоряжались на мѣстѣ сами американцы и никакого участія въ этомъ дѣлѣ г. Кузьмина-Караваева не требовалось.

Другой профессоръ — А. В. Карташевъ, б. министръ исповѣданій Россійскаго Временнаго Правительства, вѣдавшій въ Совѣщаніи Юденича пропаганду и агитацію, былъ прямой противоположностью по характеру своему коллегѣ. Хитрый, неискренній, онъ старался каждаго покорить своей почти неземной кротостью и елейностью. При своемъ мистически-туманномъ міровоззрѣніи, онъ больше былъ у мѣста во Временномъ Правительствѣ на амплуа министра исповѣданій, чѣмъ у ген. Юденича въ роли завзятаго политика. На видъ святоша, онъ великолѣпно умѣлъ ковать козни за спиной ближайшихъ своихъ политическихъ противниковъ, но вовсе оказывался никуда не годнымъ, когда приходилось дѣлать практическую политическую работу, разбираться въ запросахъ дня, или хотя бы удовлетворительно организовать порученную ему функцію — агитаціи и пропаганды.

Тѣ прокламаціи «штаба бѣлой арміи», которыя выходили въ свѣтъ въ бытность у власти Политическаго Совѣщанія, были настолько черны и неумны, что я никакъ не могу приписать ихъ авторства проф. Карташеву. Скорѣе надо думать, что онъ вовсе ничего не наладилъ въ этой области. На фронтѣ долгое время распространялась марковская газета «Бѣлый Крестъ», а посланный профессоромъ для практической работы студентъ Лифшицъ вскорѣ былъ арестованъ, какъ «большевикъ», несмотря на всѣ мандаты, выданные ему г. Карташевымъ.

По общеполитическимъ вопросамъ А. В. Карташевъ велъ какую-то двойную линію и часто чрезвычайно было трудно разглядѣть его подлинное политическое лицо.

Въ Балаховичѣ онъ тоже, напримѣръ, готовъ былъ видѣть народнаго героя; мирился со смертными казнями въ «оккупированной» полосѣ, а когда ему указывали на черносотенный антуражъ, царившій вокругъ ген. Юденича, профессоръ хватался за голову, бранилъ «шайку изъ «Бѣлаго Креста», засѣвшую въ штабахъ, и говорилъ, что онъ выйдетъ изъ состава Совѣщанія, поѣдетъ въ Парижъ и добьется тамъ смѣны ген. Юденича. И въ то же время онъ упорно сторонился отъ участія общественности въ противобольшевистской борьбѣ, а коалицію съ радикальными элементами считалъ «керенщиной».

Ген. Суворовъ вѣдалъ въ Совѣщаніи «внутренними дѣлами». Академикъ, слывшій либераломъ въ военной средѣ, онъ производилъ крайне неопредѣленное впечатлѣніе. Этому человѣку явно не хватало твердости воли и на него не могли опереться ни лѣвые, ни правые. Порядки, установившіеся въ занятой бѣлыми полосѣ, онъ осуждалъ, но рѣшительно ничего не дѣлалъ для ихъ, исправленія. Противъ созыва общественнаго съѣзда возражалъ, находя его несвоевременнымъ. Въ чемъ выражалась его дѣятельность по вѣдомству внутреннихъ дѣлъ — никто не зналъ. Повидимому, знаменитые приказы №№ 14, 31 и прочіе составлялись не имъ, а проф. Кузьминымъ-Караваевымъ.

Генералъ Юденичъ появился въ Гельсингфорсѣ въ началѣ 1919 г. Поселившись здѣсь, онъ повелъ крайне уединенный образъ жизни. Правда, матеріальныя дѣла его были неважны и онъ вынужденъ былъ прибѣгать къ займамъ у одного банкира. На должность главнокомандующаго его рекомендовалъ, кажется, П. Б. Струве, бывшій тогда въ Гельсингфорсѣ и сосватавшій для этой роли генерала мѣстному русскому комитету, гдѣ проф. Карташевъ былъ предсѣдателемъ. Но и послѣ этого событія ген. Юденичъ остался глубоко равнодушнымъ ко всему окружающему, связей съ мѣстнымъ русскимъ обществомъ не искалъ и совершенно игнорировалъ финляндскихъ государственныхъ и общественныхъ дѣятелей. Маннергеймъ, являвшійся тогда главой Финляндіи и желавшій всячески помочь ген. Юденичу въ организаціи противобольшевистской борьбы, тщетно ждалъ къ себѣ для переговоровъ этого генерала. Несмотря на всѣ уговоры и доводы, Юденичъ твердо стоялъ на своемъ: «Маннергеймъ лишь генералъ-майоръ русской службы, а онъ — Юденичъ — генералъ-отъ-инфантеріи и что не онъ къ Маннергейму, а Маннергеймъ къ нему долженъ придти для переговоровъ». Молчаливый, необщительный — ген. Юденичъ долгое время былъ загадкой для окружающихъ. Въ Политическомъ Совѣщаніи онъ тоже по большей части молчалъ или съ видимымъ удовольствіемъ поддакивалъ реакціоннымъ репликамъ проф. Кузьмина-Караваева. Въ политическіе руководители онъ явно не годился: для этого ему не хватило ни широкаго кругозора, ни энергіи, ни талантовъ.

Въ такомъ духѣ приблизительно говорилось въ мѣстномъ русскомъ обществѣ о главныхъ столпахъ Политическаго Совѣщанія. Особнякомъ стоялъ С. Г. Ліанозовъ, завѣдывавшій въ Совѣщаніи финансами. Онъ вовсе не касался политики, сосредоточивъ свою дѣятельность исключительно на изысканіи финансовъ для арміи, если въ этой безнадежной по тому времени области вообще было что изыскивать.

Къ отзывамъ окружавшаго Совѣщаніе русскаго общества мало остается что прибавить. Развѣ вотъ еще жалобу того же ген. Родзянко въ его книгѣ, что «неопредѣленность главнокомандующаго, полное незнаніе плановъ его и находившагося при немъ Совѣщанія, неясность ихъ политической физіономіи и ихъ стремленій, совершенная неосвѣдомленность о томъ, что дѣлается на другихъ бѣлыхъ фронтахъ и въ Европѣ, приводили насъ, начавшихъ борьбу съ большевиками на свой страхъ и рискъ, въ недоумѣніе, и только искреннее желаніе помочь своей несчастной родинѣ давало силы болѣе энергичнымъ и твердымъ людямъ продолжать начатое дѣло».[61]

Большей частью они — члены Политическаго Совѣщанія — ничего не дѣлали, а когда дѣлали, то выходило или безтолково, какъ съ продовольствіемъ, или получался сугубый вредъ, когда въ угоду «принципу военной, диктатуры» и для внушенія страха и почтенія къ «автократическому языку» «военнаго диктатора» дарили населеніе приказами №№ 14 и 31.[62]

Если вспомнить собственное признаніе этихъ дѣятелей, «что къ 10 августа положеніе дѣла въ области гражданскаго управленія въ занятыхъ уѣздахъ было близко къ состоянію разрухи» и что «ген. Юденичъ (при которомъ состояло Политическое Совѣщаніе) до 11 августа былъ военнымъ диктаторомъ въ полномъ смыслѣ слова»,[63] то знакъ равенства между тѣмъ и другимъ является само собой и, слѣдовательно, гг. Карташевъ, Кузьминъ-Караваевъ и ген. Суворовъ, какъ главные участники Политическаго Совѣщанія, придавшіе этому «автократическому» безумію политическое оправданіе, принципіально не только мирившіеся съ заглушеніемъ всякаго голоса общественности, но и сами всюду ее игнорирующіе — эти люди тѣсно связали свои имена со всѣми печальными послѣдствіями дѣяній Хомутовыхъ, Бибиковыхъ и Балаховичей. Давая въ руки комендантовъ ужасное право военно-полевой юстиціи, сознательно устраняя отовсюду работу общественнаго контроля, они не имѣли и того оправданія, что все происшедшее (казни, казнокрадство, порка, нелѣпая аграрная политика, почти афишированное черносотенство) явилось результатомъ рокового хода вещей, политическаго невѣжества военныхъ верховъ и дѣлалось противъ ихъ воли. Одни изъ нихъ (и этихъ было большинство въ составѣ Политическаго Совѣщанія — генералы Юденичъ, Кондзеровскій, проф. Кузьминъ-Караваевъ) по реакціонности своихъ настроеній, другіе — (какъ проф. Карташевъ), исходя изъ преклоненія передъ принципомъ генеральской диктатуры, третьи — (какъ ген. Суворовъ), балансируя слѣва направо — всѣ они вкупѣ и порознь повинны были именно въ принятой системѣ управленія краемъ, какъ бы они потомъ, по понятнымъ соображеніямъ, ни открещивались отъ послѣдствій ея. Оглядывая оставленное Политическимъ Совѣщаніемъ поле гражданской дѣятельности, г.Карташавъ въ правѣ былъ бы сказать, что по крайней мѣрѣ въ одномъ они сдержали свое слово: «они сумѣли быть жестокими!».

Къ концу іюля 1919 г. «диктатура» настолько возстановила противъ себя гельсингфорскіе русскіе общественные круги, что у Политическаго Совѣщанія появилась весьма разнообразная по составу оппозиція. Бурлило большинство промышленниковъ и финансистовъ, еврейская и городская группа, а внутри самого Совѣщанія Карташевъ иногда возставалъ противъ Кузьмина-Караваева. Въ средѣ русскаго общества находились, кромѣ того, отдѣльные болѣе чуткіе люди, которые откровенно начинали бить тревогу, предсказывая, что гибель дѣла при существующихъ руководителяхъ явно неминуема. Подобныя опасенія не разъ высказывали I. В. Гессенъ, А. И. Каминка, Е. И. Кедринъ, проф. Цейдлеръ и другіе видные эмигранты. I. В. Гессенъ ставилъ въ частныхъ совѣщаніяхъ даже рѣзче вопросъ: могутъ ли они, общественные дѣятели, покрывать своимъ авторитетомъ существующіе порядки и не слѣдуетъ ли имъ гласно отмежеваться отъ воцарившейся «системы». «Въ Петербургѣ будетъ новая кровь, новые ужасы, въ которыхъ пострадаетъ много невинныхъ, если господствующая на фронтѣ черная сотня войдетъ туда!» — примѣрно говорилъ I. В. Гессенъ. Проф. Карташевъ, присутствовавшій иногда при такихъ разговорахъ, ясно сознавалъ грозящую опасность, самъ бранилъ всю реакціонную компанію, но тутъ же расписывался въ полномъ своемъ безсиліи какъ-нибудь предотвратить надвигающуюся бѣду. Послѣ одного, другого взрыва его отчаянія, все принимало снова свой прежній характеръ, потому что отъ патетическихъ словъ, сказанныхъ въ интимномъ кругу, проф. Карташевъ не переходилъ къ дѣлу.

5-го августа 1919 г. большевики вновь взяли у бѣлыхъ Ямбургъ..

К. А. Александровъ, фигурировавшій за все время Политическаго Совѣщанія въ роли того «барина», который вотъ-вотъ «пріѣдетъ и разсудитъ», и который былъ намѣченъ Полит. Совѣщаніемъ еще въ началѣ іюня, вовсе убоялся ѣхать во Псковъ, а самую должность главноначальствующаго гражданской частью (перелицовка бывшаго военно-гражданскаго управленія) принялъ номинально только 5 августа… въ день паденія г. Ямбурга!

Перемѣна одного управленія на другое была чисто-формальная, по существу рѣшительно не измѣнившая ничего: вмѣсто прежней іерархической лѣстницы — нач. тыла — нач. военно-гражд. управленія — гг. коменданты, стало — главноуправл. гражд. частью — начальники петроградской и псковской губерній — гг. коменданты (см. приказы №№ 14 и 31). Господа губернаторы были назначены, конечно, властью командующаго арміей («военнаго диктатора»). Хомутовъ и Бибиковъ прикомандировались къ штабу командующаго, а штабсъ-капитанъ Черняковъ (онъ же Марковъ ІІ-й) автоматически перекочевалъ въ подчиненное Александрову петроградское губернаторство, ничуть не обнаруживъ испуга ни передъ Александровымъ, ни передъ всей этой бумажной реформой гельсингфорскихъ кудесниковъ. Марковъ оказался много дальновиднѣе: сидя въ Нарвѣ, не видя себѣ никакой поддержки отъ ген. Юденича и ощущая всю силу тыловой шайки на мѣстѣ, К. А. Александровъ опять струсилъ и рѣшительно ни во что не вмѣшивался.

Ген. Юденичъ переѣхалъ въ Нарву въ концѣ іюля. Трехмѣсячное сидѣніе назначеннаго Колчакомъ «главнокомандующаго» арміей гдѣ-то вдали отъ нея — въ Гельсингфорсѣ[64] — становилось прямо таки неудобнымъ, но генералъ не остановился бы передъ этимъ соображеніемъ, если бы не пришли, наконецъ, болѣе твердыя вѣсти, что вооруженіе и снаряженіе, обѣщанныя Антантой русской арміи, находятся уже въ пути. Мысль, что онъ явится къ арміи не съ пустыми руками, видимо, окрылила этого, въ общемъ неподвижнаго, генерала и онъ рѣшилъ, что «моментъ наступилъ», какія бы «козни» ни строилъ ему тамъ, на мѣстѣ, ген. Родзянко.

Утвержденіе г. Кирдецова въ его книгѣ — «У воротъ Петрограда», что ген. Юденича ждали въ войскахъ съ нетерпѣніемъ и что «въ рядахъ арміи пошелъ ропотъ» — до того-де она заждалась прибытія главнокомандующаго на фронтъ, — компетентными лицами рѣшительно опровергается. Если оставить въ сторонѣ главную массу арміи — солдатъ, которые врядъ ли скучали по какому-то неизвѣстному имъ генералу, когда всяческаго начальства кругомъ было больше чѣмъ достаточно — и говорить о руководителяхъ арміи — офицерствѣ, то, по словамъ того же ген. Ярославцева, среди строевиковъ на фронтѣ «пріѣзда къ арміи ген. Юденича никто не хотѣлъ».

«Мы хорошо знали, разсказывалъ мнѣ этотъ боевой офицеръ, что съ Юденичемъ нагрянетъ много политиковъ — генераловъ и вообще всякихъ любителей устраиваться на чужой шеѣ. Мы боялись, что дорогое намъ дѣло будетъ окончательно испорчено «бывшими людьми» — сановниками всѣхъ ранговъ и ретроградами. Поэтому Юденичу дано было понять, что вновь прибывающіе въ сѣверо-западную область, независимо отъ ихъ чиновъ и прежнихъ служебныхъ ранговъ, должны проходить стажъ гражданской войны въ строевыхъ частяхъ и лишь послѣ этого они получаютъ право на служебное повышеніе. Онъ согласился на это условіе и вначалѣ прибылъ одинъ, но постепенно собралъ вокругъ себя прежнюю свиту: Кондырева, Покотилло и др.

Всѣ опасенія впослѣдствіи сбылись: насъ начали третировать, считать партизанами и т. п. Понемногу завелись нравы старой арміи: пренебрежительное отношеніе къ солдату и даже мордобитіе. Развилась канцелярщина; особенно отличался на этомъ поприщѣ полк. Прюссингъ, высокомѣрно относившійся ко всѣмъ, несостоящимъ въ генералъ-квартирмейстерскомъ отдѣлѣ штаба арміи.»

… «И все-таки Юденича пришлось принять, такъ какъ съ его пріѣздомъ ожидалась помощь деньгами отъ Колчака, матеріальная и моральная отъ англичанъ и американцевъ и содѣйствіе активнымъ выступленіемъ со стороны Эстоніи и Финляндіи.»

«Восторга въ рядахъ арміи Юденичъ не вызвалъ, на интересующіе насъ вопросы онъ ничего не отвѣтилъ, солдатамъ ничего не говорилъ, а въ Ямбургѣ, производя смотръ перешедшимъ къ намъ краснымъ… поблагодарилъ ихъ за службу!»

По требованію строевыхъ начальниковъ, гр. Палена и ген. Родзянко, тогда же было созвано въ вагонѣ, въ Веймарѣ, военное совѣщаніе съ участіемъ тыловиковъ. Генералу Юденичу было поставлено здѣсь нѣсколько категорическихъ вопросовъ, волновавшихъ боевое офицерство, но отвѣты его были настолько неудовлетворительны, что вызвали у собравшихся глубокое недоумѣніе и уныніе. А когда, пользуясь присутствіемъ генерала, захотѣли немного подтянуть тыловиковъ и выставили требованіе болѣе внимательнаго отношенія къ нуждамъ арміи и точнаго учета имущества и продовольствія, ген. Юденичъ это требованіе не поддержалъ.

Воспитанный въ старой военной школѣ, ген. Юденичъ вовсе не понималъ ни духа солдата революціонной эпохи, ни психологіи гражданской войны. Когда наиболѣе активное офицерство засыпало генерала вопросами общаго политическаго характера, желало знать, за что мы воюемъ, кто насъ поддержитъ и что дѣлается на прочихъ фронтахъ, ген. Юденичъ слушалъ эти вопросы въ полъуха и, давая вялые, безцвѣтные, чисто-обывательскіе отвѣты, вѣроятно, думалъ про себя: «къ чему это гг. офицеры занимаются такой пустой и ненужной болтовней?»

Не больше имѣли успѣха у генерала въ то время и сами гг. члены Политическаго Совѣщанія. 3 августа 1919 г. Политическое Совѣщаніе поднесло ген. Юденичу для подписи проектъ деклараціи правительства, гдѣ разныя политическія обѣщанія, формулированныя иногда довольно неопредѣленно, обѣщались «диктаторомъ», конечно, условно — «по водвореніи законнаго порядка», какъ говорилось въ текстѣ деклараціи. Но даже и такое скромное политическое обѣщаніе, написанное, такъ сказать, мѣломъ въ трубѣ, показалось «автократу» настолько вреднымъ вольнодумствомъ, что онъ вспылилъ и отказался дать свое утвержденіе деклараціи. Сторонники генеральской диктатуры оказались, такимъ образомъ, въ положеніи той гоголевской унтеръ-офицерской вдовы, которая сама себя высѣкла. Положеніе тѣмъ болѣе обострилось, что декларація была послѣднимъ средствомъ удержать окончательно выскользающую изъ рукъ Юденича и Политическаго Совѣщанія власть и хотя отчасти скрасить то откровенное черносотенство въ гражданскомъ управленіи тыломъ, которое неминуемо вело къ гибели начатаго дѣла на фронтѣ и окончательно отталкивало и вооружало противъ русскихъ эстонскіе командные и правительственные круги.

Послѣ отказа Юденича подписать декларацію, членъ Политич. Совѣщанія г. Суворовъ хотѣлъ выйти изъ состава этой организаціи, такъ какъ то настроеніе, которое онъ засталъ въ Нарвѣ въ началѣ августа, ясно показало ему, что въ воздухѣ пахнетъ катастрофой и неминуемы какія-то особыя быстрыя и рѣшительныя мѣры, чтобы предотвратить ее. «Суворовъ, говорилъ нач. снабженія полк. Поляковъ, рѣшилъ вернуться въ Гельсингфорсъ и обдумать положеніе». Радикальный припадокъ; по обыкновенію, продолжался у генерала недолго и безъ всякихъ послѣдствій для практическаго дѣла.

А подумать, дѣйствительно, было о чемъ.

Снабженіе арміи по-прежнему стояло изъ рукъ вонъ плохо: грабежъ всякихъ подрядчиковъ и интендантовъ въ тылу, нужда въ самомъ необходимомъ на фронтѣ. Денегъ нѣтъ, снаряженіе не пришло, на фронтѣ начинается сильный нажимъ большевиковъ, въ городахъ, въ тылу, самое беззастѣнчивое обращеніе съ населеніемъ и полицейщина, торговли никакой. Ген. Балаховичъ на ножахъ съ ген. Родзянко, ген. Юденичъ противъ того и другого, а широкіе общественные круги во Псковѣ, Ямбургѣ, Нарвѣ и Ревелѣ противъ всего этого капральскаго режима, возстанавляющаго противъ себя крестьянъ, горожанъ и эстонцевъ. Тревожно въ районѣ Пскова, непрочно вблизи Ямбурга. Ген. Юденичъ, хотя и сидитъ въ Нарвѣ, но рѣшительно ни въ чемъ себя не проявляетъ, а пріѣхавшіе въ Ревель члены Политич. Совѣщанія безпомощно толкутся на одномъ мѣстѣ и отъ скуки каждый вечеръ ужинаютъ въ паркѣ Екатериненталь, слушая музыкальные концерты.

Къ началу августа 1919 г. гамма отношеній между эстонцами, русскимъ главнымъ командованіемъ и Политич. Совѣщаніемъ исчерпана была до конца. Эстонцы требовали признанія ихъ политической самостоятельности безоговорочно и лишь въ этомъ случаѣ соглашались оказывать дальнѣйшую поддержку русской арміи. Политич. Совѣщаніе предлагало заработать эту самостоятельность и повѣрить въ кредитъ русскому главнокомандованію, что по взятіи Петрограда оно не только не повернетъ штыки противъ Ревеля, но и ген. Юденичъ и его Совѣщаніе «по мѣрѣ (своихъ) силъ (будетъ) способствовать въ будущемъ правовому закрѣпленію за Эстоніей «государственной самостоятельности».[65] Этому «журавлю въ небѣ» эстонцы окончательно не вѣрили; гражданскіе порядки, заведенные въ русской полосѣ, убѣждали лучше всякихъ словъ, чего можно ждать отъ такого вождя и его Совѣщанія, если они окажутся въ Петроградѣ въ силѣ. Одинаково въ верхахъ и низахъ эстонскаго общества стало, поэтому, крѣпнуть отрицательное къ русскимъ отношеніе, ближайшимъ результатомъ чего явилась «вялая поддержка русскихъ операцій на фронтѣ».

На лѣвомъ флангѣ, отъ Финскаго залива до конца озеръ, позицію занимала одна І-я эстонская дивизія. Отъ озеръ до деревни Кили получился почти пустой интервалъ, такъ какъ эстонцы не пожелали его занять, а у Родзянки, кромѣ комендантской роты ямбургскаго ком. Бибикова, другихъ силъ не оказалось. Создалась, такимъ образомъ, возможность обхода Ямбурга съ сѣвера, чѣмъ и воспользовались большевики.

Ямбургъ палъ 5 августа. Ген. Юденичъ понималъ всю невыгодность этой потери. Выходило такъ, что до пріѣзда ген. Юденича армія еще держала фронтъ и Ямбургъ былъ цѣлъ, а какъ только онъ появился въ Нарвѣ, фронтъ зашатался, и войска потеряли не какую-нибудь деревню, а цѣлый городъ. Къ этому надо прибавить, что положеніе фронта ухудшается какъ разъ въ тотъ моментъ, когда въ Ревель уже доставлена первая партія англійскаго снаряженія и боевыхъ припасовъ и, слѣдовательно, въ интересахъ своего престижа передъ англичанами, нужно было удержать г. Ямбургъ во что бы то ни стало. Въ своей книгѣ ген. Родзянко описываетъ этотъ эпизодъ довольно ярко, лишній разъ обнажая остроту существовавшихъ въ ту пору отношеній между генералами бѣлой арміи.

«Передъ отъѣздомъ (во Псковъ), говоритъ ген. Родзянко, я окончательно уговорился съ ген. графомъ Паленъ, что, въ случаѣ нажима противника, онъ, несмотря на непремѣнное желаніе главнокомандующаго оборонять Ямбургъ во что бы то ни стало, отойдетъ на югъ и перейдетъ черезъ р. Лугу, гдѣ и задержится, прикрываясь этой рѣкой. Возможность нажима большевиковъ была болѣе, чѣмъ вѣроятна, такъ какъ имъ нетрудно было обойти по лѣсу у Кили нашъ лѣвый флангъ и выкатиться намъ въ тылъ… Передъ отъѣздомъ я о. т далъ приказаніе эвакуировать Ямбургъ и всѣ желѣзнодорожныя станціи на этой линіи ». (стр. 75) «Возвращаясь черезъ Гдовъ, я узналъ, что главнокомандующій приказалъ тульскому отряду двинуться въ Нарву для защиты Ямбурга … Пріѣхавъ въ Нарву, я встрѣтилъ по дорогѣ ген. Юденича… и доложилъ ему о томъ отрицательномъ отношеніи, которое произвелъ на меня этотъ отрядъ» (стр. 76). « Ген. Юденичъ продолжалъ настаивать на защитѣ Ямбурга и, кромѣ Тульскаго отряда, направилъ туда морскую роту. Видя, что мнѣ не удастся переубѣдить главнокомандующаго, я рѣшилъ лично поѣхать въ Ямбургъ руководить этой операціей. Начальникомъ обороны г. Ямбурга, какъ старшій, являлся (комендантъ) полк. Бибиковъ… Я приказалъ послѣдніе составы (поѣздовъ) перебросить черезъ Лугу и приготовить мостъ къ взрыву.[66] Ген. Юденичъ, наоборотъ, настаивалъ на непремѣнномъ сохраненіи моста. Убѣдившись на мѣстѣ, что ранѣе принятое мною рѣшеніе!было совершенно правильное, я приказалъ по полк. Бибикову отходить, не принимая боя » (стр. 77).[67]

Взявъ Ямбургъ, большевики усилили нажимъ на Псковъ, разбрасывая съ аэроплановъ, вблизи расположенія 2-й эстонской дивизіи, прокламаціи на эстонскомъ языкѣ, примѣрно, такого содержанія: «мы дальше эстонской границы не пойдемъ. Не помогайте нашей черной сотнѣ».

Военное положеніе стало ухудшаться съ каждымъ днемъ…

Въ Ревелѣ въ это время происходили интересные діалоги.

«Кузьминъ-Караваевъ: эстонская армія такая же рвань, какъ и наша, и съ нею тоже Петрограда не взять; а помощь ихъ нужна, чтобы фланги обезпечить. Вотъ и третьяго дня мы изъ за нихъ сдали Ямбургъ, отказались поддержать. Я (Маргуліесъ) — отказались, потому что драться будутъ за что нибудь, за самостоятельность Кузьминъ-Караваевъ — Вздоръ! Вотъ уже съ іюня, когда я съ Суворовымъ и Карташевымъ былъ здѣсь, требовали у насъ признанія самостоятельности. Родзянко и Крузенштіернъ говорили намъ, да дайте имъ какое хотятъ признаніе, а потомъ (говорилъ Родзянко) возьмемъ два корпуса да покажемъ имъ. А я прямо нахожу неприличнымъ такія признанія — это неуваженіе къ самимъ себѣ»…
Видѣлъ И. И. Поску [68](эстл. мин. ин. дѣлъ). Говоритъ, что большевики зашли нашимъ въ тылъ, вслѣдствіе чего войска наши отступаютъ отъ Ямбурга… Послѣ двухнедѣльной подготовки въ Петроградъ можно войти съ эстонцами въ 2 недѣли. Я (Маргуліесъ) — Слушайте, Иванъ Ивановичъ, не обольщаете ли вы себя надеждою, которой не суждено оправдаться, что для эстонскихъ войскъ отдѣленіе отъ Россіи такая приманка, изъ за которой они и на Петроградъ пойдутъ?… Поска — По крайней мѣрѣ наши военные говорятъ, что для солдатъ лозунгъ полной независимости Эстляндіи цѣненъ. [69]На другой день: «Въ часъ былъ у полк. Полякова (нач. снабж. арміи). Говоритъ напрасно Юденичъ пріѣхалъ, все спуталось.. Я — Подвезенные припасы помогутъ намъ? Поляковъ — Сомнѣваюсь, духъ солдатъ скверный. Я — А какъ эстонскія части? Говорятъ гниль? (Заявленіе Кузьмина-Караваева). Поляковъ — Ничего подобнаго, хорошо дерутся, но, какъ солдаты временъ Керенскаго, требуютъ объясненій, для чего ихъ посылаютъ»…
«Въ 2 часа дня говорилъ съ Ліанозовымъ. Сказалъ ему, насколько положеніе натянуто; можетъ вспыхнуть военный бунтъ противъ Юденича. Политическое Совѣщаніе съ позоромъ вылетитъ, да еще съ репутаціей черносотеннаго. Ліанозовъ встревожился. Говоритъ, что Юденичъ — чурбанъ, неподвижный, угрюмый, слова отъ него не выжмешь. Онъ согласился подписать декларацію, но, не излагая программы, а просто со ссылкою на то, что принимаетъ программу Колчака. На указаніе, что населенію неудобно говорить ссылками, а нужны реальныя заявленія, не сдвинулся съ мѣста и ничего не подписалъ. Политическое Совѣщаніе должно выступить безъ генерала и поставить его передъ совершившимся фактомъ. Считалъ бы разумнымъ, чтобы Совѣщаніе созвало съѣздъ (общественныхъ дѣятелей) по своей иниціативѣ, да и въ Гельсингфорсѣ сдѣлало попытку сближенія съ оппозиціею».
«Марковъ ІІ-й на фронтѣ, генералъ это знаетъ и не реагируетъ. Иностранцы вчера поѣхали на фронтъ; можетъ быть, они наладятъ отношенія между Юденичемъ и другими генералами.» [70]

Увы, событія катились съ головокружительной быстротой. Вспышка С. Г. Ліанозова, о которой разсказываетъ М. С. Маргуліесъ, очевидно, не имѣла никакой поддержки въ средѣ Политическаго Совѣщанія, и все пошло прежнимъ путемъ. Заявленіе г.г. Кузьмина-Караваева и Карташева въ брошюрѣ «Образ. Сѣв.-Зап. Правит.» (стр. 38), что «Мы понимали всю сложную тяжесть положенія, какая опредѣлилась къ началу августа. Мы отдавали себѣ отчетъ о причинахъ, создавшихъ катастрофичность, — и уже приняли рѣшеніе стать на новый путь борьбы съ ними» — не болѣе, какъ самооправданіе заднимъ числомъ. Ту же цѣну имѣетъ другое аналогичное мѣсто брошюры, посвященное тому же «больному зубу». «И мы тоже были наканунѣ принятія радикальныхъ мѣръ. Въ этомъ смыслѣ 6-го августа въ Ревелѣ нами, при участіи С. Г. Ліанозова, было принято вполнѣ опредѣленное и отвѣтственное рѣшеніе. Но раскрывать, какое именно, мы по понятнымъ основаніямъ, не имѣемъ права »[71] (стр. 9).

Теперь, когда пишутся эти строки, прошло уже два съ лишкомъ года, а секрета своего господа авторы брошюры до сихъ поръ не открыли. Я спрашивалъ объ этихъ загадочныхъ намекахъ у С. Г. Ліанозова, но онъ тоже не понимаетъ, о чемъ идетъ рѣчь.

Въ ночь съ 7-го на 8-го августа большевики прислали эстонскому правительству ультиматумъ отвести въ 48 часовъ эстонскія войска къ границѣ, обѣщая границы не переступать и предлагая на этотъ предметъ любыя гарантіи; въ противномъ случаѣ большевики угрожали немедленнымъ натискомъ на Нарву.

Недовѣріе къ большевикамъ еще было столь велико, что генералъ Лайдонеръ отвѣтилъ имъ телеграфно приблизительно такъ: «Эстонцы уведутъ свои войска, когда и куда найдутъ нужнымъ. Если же большевики поведутъ наступленіе, то они получатъ немедленный отпоръ.»

Внѣшняя рѣшительность отвѣта эстонскаго главнокомандующаго далеко не соотвѣтствовала внутреннему настроенію эстонской арміи. Слухи о миролюбивыхъ шагахъ большевиковъ быстро стали просачиваться въ армію и, достигая ея ушей, дѣйствовали на стойкость арміи, какъ ядъ. Солдаты все рѣшительнѣе и рѣшительнѣе начинали приступать къ своему начальству съ вопросами: «за что же мы воюемъ?!»

Всей своей политикой русскіе стремились еще больше углубить эти недоумѣнія.

Въ отвѣтъ на предложеніе ген. Лайдонера признать эстонскую независимость и тѣмъ дать эстонскимъ солдатамъ стимулъ къ дальнѣйшимъ совмѣстнымъ дѣйствіямъ, ген. Юденичъ послалъ англійскому начальнику Прибалтійской миссіи ген. Гофу два письма, содержаніе которыхъ привело эстонцевъ прямо въ бѣшенство. Въ первомъ ген. Юденичъ жаловался на интриги эстонцевъ, собирающихся подъ разными предлогами оттянуть свои войска съ фронта, отдавши русскихъ на съѣденіе большевикамъ. Во второмъ ген. Юденичъ сообщалъ, что онъ готовъ признать самостоятельность Эстоніи, но что онъ требуетъ взамѣнъ этого 25.000 эстонцевъ подъ его командованіе.

Гофъ рѣзко реагировалъ на письма ген. Юденича, заявивъ эстонцамъ въ ультимативной формѣ, что если они не поддержатъ русскихъ на фронтѣ, то союзники прекратятъ имъ снабженіе. Весьма возможно, что онъ при этомъ показалъ эстонцамъ самыя письма ген. Юденича, какъ реальную причину своего гнѣва. Шагъ этотъ впослѣдствіи вызвалъ много упрековъ со стороны членовъ Полит. Совѣщанія. Нѣкоторые изъ нихъ никакъ не могли понять, что ген. Гофъ не могъ ни съ того, ни съ сего, лично отъ себя, обвинять эстонцевъ по отношенію къ русскимъ въ вѣроломствѣ и предлагать имъ признаніе независимости за 25.000 эстонскихъ солдатъ.

Въ разгаръ описанныхъ событій въ Ревельскомъ Русскомъ Совѣтѣ снова началось бурленіе. На этотъ разъ толчки шли съ юга изъ Пскова, гдѣ общественная мысль отчаянно искала выхода изъ создавшагося хаоса и произвола въ краѣ и единственное спасеніе видѣла въ созывѣ съѣзда общественныхъ дѣятелей занятой полосы гдѣ-нибудь на территоріи Эстоніи. Остро назрѣвала всюду одна и та же мысль: если порядки будутъ не измѣнены, не демократизированы — катастрофа неминуема.

Англичане, которые находились подъ дѣйствіемъ самыхъ разнообразныхъ токовъ, идущихъ отъ эстонцевъ, отъ русскихъ общественныхъ дѣятелей, даже просто отъ отдѣльныхъ болѣе чутко воспринимавшихъ печальную обстановку лицъ, скоро поняли, что порученное имъ дѣло помощи бѣлой арміи находится въ большой опасности. Поэтому, еще въ началѣ августа, при объѣздѣ фронта послѣ паденія Ямбурга, Гофъ настоятельно рекомендовалъ ген. Юденичу демократизировать тылъ.

А въ это время г. Кузьминъ-Караваевъ съ брезгливой манерой говорилъ члену Русскаго Совѣта М. М. Филиппео, настаивавшему на необходимости общественнаго съѣзда:

«Это Маргуліесъ все носится со съѣздомъ, да и созывать некого, вѣдь я одинъ тутъ общественный дѣятель, членъ Земскаго и Городского Союзовъ!»