1. Кандальная музыка
Каждый шаг этапа удалял Берка от дома и прошлого и приближал будущее в чужом городе. Прошлое отступало быстрее, чем приближалось будущее: этапная жизнь все одна и та же, а потому и в днях была беспокойная пустота.
Густозеленые дубравы на пути сменились трепетнолистыми тополями; трава серела, попадались все чаще раньше не знакомые полынь и розовые звездочки гвоздики; шоссе сменилось пыльным в сушь и грязным в непогоду большаком. Простор больше не пугал, а ему, казалось, не будет края, но где-то голубой чертой лежала Волга — и с ней конец этапного пути для Берка и всех «не вроде». Теперь на «не вроде» реже попадали обиды от селян; мальчишки попутных деревень не кричали «жидков ведут», а поглядывали на ребят в этапе с испуганным почтением. «Кантонистов ведут», переговаривались мальчишки сдержанно и тихо.
В маленьком городке, когда до назначенного этапу места на Волге осталось мало дней пути, к кандальным арестантам присоединили закованного по рукам молодого солдатика. Берко сразу в нем узнал еврея. Солдат был весел, из котомки за спиной у него торчал гриф скрипки и смычок. Солдат нарочно потряхивал ручными кандалами: их перезвон напоминал игру на цитре. Конвойный унтер-офицер встретил солдатика приветом:
— А, старый приятель, музыкант. Опять бегал и попался?
— Что значит попался? Я хочу просто прогуляться с вами до заведения.
— Ну, теперь песни играть будем иначе!
На выходе этапа нового арестанта не приковали к общей цепи, которую волокли кандальники. Солдатик подошел к кантонистам и закричал:
— Здорово, жидки!
Мальчишки смотрели на нового человека угрюмо. Один Берко решился ответить осторожно:
— Здравствуй, если не шутишь.
— Разве так отвечают начальству? — грозно нахмурив брови, сказал солдатик. — Запорю, если не будете отвечать, как должно!
Конвойный унтер-офицер поглядывал на испуганных кантонистов усмехаясь.
— Они у меня еще ничему не учены. И, можно сказать, чудо: напоротых веду. Поводу никакого не дают!
— Ну да, не дают! У вас же слабое к детям сердце. Трефное жрут?
— Хлебом кормятся. Ну, а где яблочко сунут в руку. Ты с ними, Мендель, займись. Назначаю тебя к ним капралом.
— Ладно. Ну, слушайте меня, жидки. Если с вами здоровается начальник, например как я, то вы должны отвечать все разом, в один голос, громко и весело: «Здравия желаем, капрал!» Когда же я буду генералом, то конечно придется вам кричать: «Ваше превосходительство!» Поняли, как надо отвечать?
— Ну да! — ответил за всех Берко. — Мы поняли и извиняемся, господин капрал: мы не знали, что вы начальник, мы даже не думали, что у начальства могут быть на руках эти штучки.
Слушая ответ Берка, новый начальник грустно крутил головой:
— Не так, не так начальству отвечают. Солдат должен отвечать начальству коротко, весело, точно: «точно так» и «никак нет».
— Точно так, господин капрал! — сказал, весело улыбаясь, Берко.
— Ага! Ну-ка, сними с меня котомку и достань оттуда скрипку. Говори: «Слушаю, господин капрал», и исполняй, что приказывают.
— Слушаю, господин капрал.
— Котомку повесь себе на спину. Она не тяжела.
— Слушаю, господин капрал.
— Вот так. Ты, я вижу, человек умный. Был хавером?
— Точно так.
Берко надел на себя котомку Музыканта. Этап построился и готовился тронуться в путь. Сделали перекличку. Менделя выкликнули по списку так:
— Беглый кантонист четвертой роты волжской военной школы Мендель Музыкант.
— Я! — заорал во всю глотку Мендель, выпучив глаза.
Потом он обратился к своему капральству:
— Ну, видите, жидки, я тоже такой. Но я все-таки ваше начальство. Ну, отвечайте! — Он, повысив голос, спросил: — Что, жидки, нашли руки-ноги?
— Точно так, господин капрал! — нестройно, но, видимо, охотно ответили кантонисты. Всем им понравился вопрос, особенно Берку, который вдруг с грустью вспомнил свой долгополый с длинными рукавами кафтан. Да, тогда Берко не знал, что такое руки и ноги. Теперь он их нашел, — о руках еще можно сомневаться, ноги же он нашел наверное.
— Ноги, да, — прибавил к общему ответу Берко, — а чтобы руки, так еще нет!
Мендель свистнул около носа Берка смычком:
— Если тебя не спрашивают отдельно — молчи.
— Слушаю, господин капрал.
— Если ты не нашел рук, то скоро их найдешь тоже. Ты видел, например, когда-нибудь, чтобы скрипач играл и с цепью на руках. Нет? Так вот!
Мендель приладил к щеке скрипку и провел по струнам смычком. Скрипка его запела, кандалы зазвенели.
— Что я вижу: звон моих цепей приятно слушать? Ну, я скажу вам, — настраивая скрипку, болтал Мендель, — я не только музыкант, а еще немножко слесарь. У меня в котомке есть напильник. Если бы дать этот напильник одному из этих бритолобых Иванов, так он, наверное, пилил бы кандалы поперек, чтобы убежать на волю. Я, напротив, пилю кандалы вдоль. Вы понимаете? Они от этого делаются тоньше и легче. Эти кольца я оставляю в покое, а те подтачиваю, и вот теперь они дают, послушайте, аккорды. Скрипка жалостно пропела, и в лад с ней зазвенели цепи на руках Музыканта.
— Песни знаете? Наши песни? — спросил Мендель.
Берко и его товарищи не знали, о каких песнях спрашивал Мендель. Они промолчали.
— Я знаю, господин капрал, такую песню, — сказал Берко:
Ein guter Gott is eiben,
Ein einziger Gott is unten,
Unten und eiben.
(Один бог наверху,
один бог внизу,
внизу и вверху.)
— Такие песни надо оставить, — строго оборвал Мендель. — Я научу вас новым песням. Слушайте:
Авраам, Авраам!
Дедушек ты наш.
Ицок, Ицок!
Старушек ты наш.
Яков, ты Яков!
Отец ты наш.
Моисей, Моисей!
Пастушок ты наш.
Чево вы не просите,
чево вы не просите,
чево вы не просите
пана бога за нас?!
Чтобы нашу хатку выстроили,
нашу землю выкупили,
нас бы в землю отводили,
в нашу землю нас,
в нашу землю нас!
У Берка закапали слезы.
— Молчать! — закричал Мендель. — Кто там слюни распускает? Запорю! Пойте! Пойте за мной все. Ну, сначала!
Под грустную песню кантонистов и стон кандальников: «Подайте несчастненьким христа-ради», этап двинулся по пыльным улицам за город и вышел на дорогу к Волге.
Степь к востоку вздымалась бурыми буграми. Села стояли по горам. У околиц, на буграх, махали крыльями ветряки. Скрипели воза. На токах стучали цепы. В полях еще стоят сжатые хлеба. Вдали видны шапками прибрежные горы, то синие под лесом, то белые меловые, — тогда казалось в сумерках, что это снежные вершины.
Было воскресенье.
Виднелось богатое село. Унтер-офицер крикнул вперед Менделя Музыканта. Этап подбирался и подтягивался, будто к смотру. Мендель и на кандальщиков покрикивал:
— Слушай скрипку! Когда запевка — кандалами не бренчать. В ногу! В ногу!
Этап вступил в село. Арестанты подобрали и придержали цепи, и они едва звякали при каждом шаге. Мендель, отбивая такт своими кандалами, заиграл на скрипке грустную песню. С Менделем рядом шел Иван — запевала арестантов Вытянув худую тонкую шею, он запел:
Зачем я встретился с тобой,
зачем я полюбил тебя,
коль мне назначено судьбой
итти в сибирские края?
Выкликнув тоскливую жалобу, запевала смолк. Мендель махнул смычком, цепи все разом зазвенели, и яростно и весело загремел хор:
Шаг! Шаг! Шагаем!
Шагать будем, шагаем!
Ай, дербень, дербень Калуга,
дербень Ладога моя!
Тула, Тула первернула!
Тула родина моя!
Пройдет зима…
Опять запела тоскливо-тоскливо скрипка, и тонкий голос запевалы:
Настанет лето,
в полях цветочки расцветут,
а нам с тобою, мой любезный,
в железо ноги закуют!
И с присвистом хор опять грянул припев, гремя цепями:
Шаг! Шаг! Шагаем!
Шагать будем, шагаем!
— Не все поют! Эй вы, крупа! Подпевай, кисла шерсть! — покрикивал Мендель и на конвойных. — Подтягивай, служба!
— Каторжников ведут! — возвестили ему, восторженно визжа, ребятишки. — Опять Музыкант ведет!
— В последний раз веду! — выкрикнул куда-то вдаль Мендель, глядя по направлению к Волге, вдруг блеснувшей меж бурых увалов голубым стеклом. За Волгой, мглистым морем, подымалась к небу пойма.
Немало лепешек из муки нового помола, дуль и яблоков, дынь и арбузов перепало этапу, пока он под песню мимо церкви и кабака проходил селом. У кабака конвойные хватили вина, к вечеру писали «мыслете» и арестанты, хотя этап прошел село без останова. Конец пути был близок, в город на Волге можно было притти засветло, но в таком виде показать этап начальнику конвоя не хотелось. Он объявил ростах и ночевку у придорожного ключа на скате гор, под самым лесом.
Ночь была тепла. Мендель Музыкант лег вместе с кантонистами.
— Достань из котомки напильник, — приказал Мендель своему оруженосцу, — у меня эта музыка еще кой-где фальшит. Надо еще подточить немного.
— Зачем? Ты говоришь, тебя завтра раскуют?
— Так я уж продал эти цепи Ивану Запевале. Он дает мне за эту музыку три целковых.
— Разве та цепь не казенная, ее можно продать?
— Ну, нет! Но мы устроим так, что кузнец собьет с меня браслеты и с Ивана тоже, потом ему наденут эти, а я сдам те, что у Ивана, за мои. Ивану итти до Нерчинска. Он на этой музыке заработает десять рублей. Уж я продаю так не в первый раз.
Мендель принялся подпиливать кольца цепей, приговаривая:
— Запомни, Берко. Цепи не надо пилить поперек, а вот так — они от этого тоньше и красивее звучат.
— Да, но мы пилим их уже тысячу лет! — возразил Берко.
— Будем пилить еще тысячу лет, пока они не спадут с наших рук без труда!