Я вступаю в товарищество с Рипстоном и Моульди
Я еще спал крепким сном, когда «подушка» вывернулась из-под меня, и голова моя ударилась о дно телеги. Я протер глаза и заметил, что Моульди уже встал. Кругом было полутемно, мне казалось, что полицейский осветил нас фонарем всего минут пять тому назад. Я чувствовал себя усталым и измученным, как будто совсем не спал, и потому без дальних рассуждений опять свернулся в углу, подложив себе руку под голову.
— Чего же ты, Смитфилд! — вскричал Рипстон, — поворачивайся! Разве ты намерен целый день сидеть здесь?
— Да теперь еще не день, — проворчал я, — какой же день, когда так темно!
— Глупости ты мелешь! Вставай и смотри, как светло! Солнце уже взошло, полезай сюда, так сам увидишь!
С этими словами Рипстон взлез на стенку телеги, где уже сидел Моульди, и я тоже взобрался к ним.
Кругом нас все было темно; но там, куда указывал Рипстон, видно было что-то, с первого взгляда похожее на блестящий серебряный шар. Присмотревшись поближе, можно было заметить, что это просто круглое отверстие, в которое врываются солнечные лучи. Через это светлое отверстие видна была вода реки, подернутая мелкой рябью и сверкавшая под лучами солнца; виден был клочок голубого неба и нагруженная сеном барка, медленно двигавшаяся по течению.
— Пойдем, — сказал я, перекидывая ногу за стенку фуры, — пойдем туда, где светит солнце, чего нам сидеть здесь в темноте!
— Всякий идет, куда ему дорога, — ворчливо отвечал Моульди, — иди туда, коли хочешь!
— А вы с Рипстоном разве не пойдете?
— Мы пойдем туда, куда всегда ходим, в Ковент-Гарден. Что там делать около реки?
— Может быть, он идет собирать кости, — заметил Рипстон.
— Хорошее дело! Получать по фартингу за фунт, да еще когда наберешь-то фунт? А барочники приколотят: они думают, что всякий идет на берег воровать уголья. Ты за костями, что ли, Смитфилд?
— Нет, я этого дела не знаю.
— Так что же ты думаешь делать?
— Мне все равно. Мне надо только чем-нибудь заработать себе хлеб. Я думал взяться за лаянье, ведь это хорошо, а?
Оба мальчика переглянулись и засмеялись.
— С чего это ты вздумал? — спросил Моульди; — разве ты уж у кого-нибудь лаял?
— Нет, я так только пробовал, учился, помните, вчера на рынке.
— В самом деле? Э, да у тебя славный голос! — сказал Моульди.
Мне было очень приятно слышать эту похвалу.
— Значит, ты думаешь, — спросил я Моульди, — мне удастся найти себе хозяина и заработать этим хлеб?
— Хозяина ты, может быть, найдешь, — отвечал Моульди, — а уж на счет хлеба… — он сделал выразительный жест рукой. — Мы попробовали это дело, да и многие знакомые нам мальчики пробовали, ничего в нем нет хорошего, правда, Рип?
— Еще бы, — подтвердил Рипстон — Что за жизнь! Встанешь поутру, еще совсем темно, должен везти тележку на рынок, потом присматривать за тележкой, пока хозяин закупает разные разности; коли он торгует овощами, надо их мыть и раскладывать, а потом шляться целый день и кричать по улицам.
— Вечером, — подхватил Моульди, — весь товар сложат в одну корзинку, и опять надо бегать с ним да орать, пока не погаснут огни во всех домах, И за все это что получишь? Только что покормят.
— И покормят-то не всегда, — прибавил Рипстон.
Это было далеко неутешительно. Я надеялся сделаться лаятелем, и эта надежда заставила меня бросить отцовский дом и потом идти за Рипстоном и Моульди к Ковент-Гардену. А вот теперь оказывается, что двое мальчиков уже пробовали заниматься лаяньем и бросили это дело, как невыгодное.
— Чем же выто добываете себе хлеб? — спросил я у своих товарищей.
— Чем добываем? Разными разностями, — отвечал Моульди.
В это время мы все трое шли по тому узкому проходу, через который вошли вчера ночью.
— Мы глядим в оба, и что попало, то и хватаем, — пояснил Рипстон.
— Значит, у вас ничего нет определенного?
— Э, нам нельзя быть разборчивыми! — сказал Моульди. — Иной раз так хорошо, что сидим себе да подъедаем жареную свинину, а другой раз куска хлеба не достанем: все дело счастья.
— А всего лучше то, что никогда не знаем, когда подвернется счастье. Вот хоть, например, вчера вечером. Целый день мы не добыли ничего. Не завтракали, не обедали, не ели ни куска хлеба! Нашли в сорной куче несколько кочерыжек капусты, вот тебе и вся еда! Моульди уж и рукой махнул, говорит: пойдем под «Арки» спать, что тут шляться! А я говорю: «попробуем еще немного, коли ничего не будет, мы и пойдем». Только что я это сказал, вдруг слышим кто-то кричит: «Эй!» Видим, стоит какой-то джентльмен, хочет нанять карету. Моульди побежал, привел ему карету, джентльмен дал ему шесть пенсов, да извозчик один пенс. Вот мы и разбогатели: пять пенсов проели, а за два сходили в театр. Мы часто бываем в театре. А ты когда-нибудь видал представление, Смитфилд?
— Я видал только в балагане.
— О, это совсем не то! Мы ходим в настоящий театр, где дают славные пьесы: «Капитан вампир», «Пират пустыни» и разные такие.
В это время мы вышли на набережную; там было очень тихо, на церковных часах только — что пробило пять.
Моульди остановил нас.
— Слушай, — сказал он мне: — прежде чем идти дальше, ты должен решить, пойдешь ты вниз по реке, или в Ковент-Гарден со мной и Рипстоном?
— Да я бы лучше с вами пошел, кабы вы позволили.
— Чего тут позволять! Всякий может идти, куда хочет! Ты, главное, придумай, за какую работу ты возьмешься.
— Я не знаю никакой работы, я совсем один, я не знаю, за что взяться? — отвечал я: — я бы хотел идти с вами, чтобы вы меня научили!
— Да ты как хочешь? — спросил Рипстон: работать сам по себе или идти с нами в долю?
— Я бы лучше хотел идти к вам в долю! — с радостью ухватился я за это выгодное предложение.
— Ну, хорошо, так ты и во всем должен быть с нами в доле, — сказал Рипстон, — с нами и работать, и есть, и жить.
— Конечно.
— Значит, ты пойдешь с нами и будешь делать то же, что мы, — подтвердил Моульди.
— Все, что найдешь, все, что получишь, все будешь отдавать нам, ничего не истратишь без нас?
— Никогда, я знаю, что это нехорошо.
— И если тебя поймает полиция, ты не выдашь нас, чтобы самому вывернуться из беды?
— Согласен.
Я на все соглашался, хотя не вполне понимал, чего от меня требовали.
— Ты будешь нам верным товарищем, не струсишь, не изменишь?
— Никогда.
— Ну, так и по рукам. Мы товарищи. Пойдем, примемся сейчас же за работу.
Судьба моя была решена. Пробыв целый день и целую ночь вне дома, я не смел и думать о возвращении туда. Кроме того жизнь, которую вели мои новые товарищи, казалась мне гораздо приятнее моей домашней жизни: их никто не бил, они делали, что хотели, ели иногда свинину, чего мне никогда не доставалось от миссис Бёрк, и даже ходили в театр.
Эти мысли занимали меня, пока мы дошли до Ковент-Гардена. Мы не вошли в крытую часть базара, а стали ходить по окраинам, где нагружались тележки и тачки. Мы долго ходили таким образом, и я уж хотел спросить, когда же начнется наша работа, как вдруг Рипстон отбежал от нас и кинулся к человеку, стоявшему с поднятым пальцем подле груды салата.
— Куда он пошел? — спросил я.
— На работу, — объяснил мне Моульди. — Ты видел того человека, что стоял с поднятым пальцем? Это значит — ему нужен был мальчик. Кабы он поднял два пальца, значит — работа для взрослого. Рипстонова работа даст нам кофе. Если мы с тобой что-нибудь добудем, мы купим булок, а то без булки кофе плохой завтрак.
— Ты смотри в оба, Смитфилд!
Я смотрел во все стороны, но никто не поднимал пальца. Моульди также не высмотрел для себя никакой работы.
Минут через двадцать мы подошли к кофейной, недалеко от базара; туда же пришел и Рипстон. Он заработал полтора пенса, и мы решили, не ожидая пока добудем себе на хлеб, тотчас же напиться кофе. В кофейной нам дали по чашке слабого, но очень горячего кофе; выпив его, мы почувствовали себя гораздо бодрее и пошли опять искать работы.
Наши поиски и на этот раз оказались неудачными. Мы исходили овощной рынок вдоль и поперек, мы побывали во всех закоулках фруктового базара, но работы себе не нашли никакой. Я не унывал, видя, что Рипстон и Моульди спокойно и весело прохаживаются взад и вперед, ни мало не огорчаясь нашим несчастием. Часов в десять утра мы оставили базар и пошли глухими улицами и задворками к Друри-лейн.
— Ну что, Смитфилд, — спросил у меня Моульди, — нравится тебе быть с нами в доле?
— Нравится, — отвечал я, — только жалко, что нам было так мало удачи сегодня.
— Ну, не особенно мало, — заметил Рипстон. — Тебе, кажется, Смитфилд, было даже очень хорошо?
Я принял это за шутку и отвечал смеясь:
— Конечно, мне везде хорошо! Также как и вам! Весело и беззаботно шли мы по Друри-Лейну до входа в какой-то грязный переулок. Здесь товарищи мои остановились.
— Ну, Смитфилд, — сказал Моульди, — выкладывай!
— Что такое выкладывать? — с удивлением спросил я.
— Э, да все, что у тебя есть! — вскричал Рипстон, — тот старик, с которым мы ведем дела, живет здесь.
Я решительно не понимал, чего хотели от меня мои товарищи. Моульди принялся обыскивать меня и обшарил все мои карманы. Когда он убедился, что они пусты, лицо его выразило сильнейшую ярость.
— Вот-то у нас товарищ! — вскричал он, обращаясь к Рипстону, — славный товарищ, нечего сказать!
— Да в чем дело? — спросил Рипстон.
— Да в том, что у него нет ничего, решительно ничего, хоть бы какая дрянная луковица!
— И это ты называешь быть нашим товарищем? — с укором спросил у меня Рипстон, — хорош гусь, нечего сказать!
— Да что же мне было делать, — оправдывался я. — коли я нигде не мог найти работы? Ведь вы знали, что денег у меня нет, да если бы и были, я скорей бы купил себе хлеба, чем луку?
Я никогда в жизни не видал лица сердитее того, с каким обратился ко мне Моульди, выслушав мои объяснения. Гнев его был так силен, что он не мог произнести ни слова.
Рипстон рассмеялся.
— Ну, не злись так, Моульди, — сказал он. — Смитфилд еще глуп. Смотри сюда, Смитфилд!
С этими словами он вынул из кармана своей куртки семь отличных яблок, затем показал мне карманы своих панталон. Они были полны орехов.
— Зачем же это ты купил столько яблок и орехов? — спросил я.
— Зачем? Чтобы перепродать их, я ведь торгую ими.
— Да когда же ты покупал? Я не видал…
— И тот торговец, у которого я покупал, также не видал, он в это время занимался с другими покупателями, и я не хотел отрывать его от дела, понимаешь?
Я начинал понимать, и мне становилось страшно. Я боялся даже высказать свои предположения, чтобы не вышло какого-нибудь недоразумения.
— Э, чего с ним толковать! — вскричал Моульди, — он не понимает твоих намеков. Смотри сюда, Смитфилд! Видишь эти яблоки и орехи, которые добыл Рипстон? Ну, он стащил, украл их! Понимаешь? Теперь смотри сюда! Вот это украл я, и очень жалею, что мне не удалось стащить побольше! Теперь мы идем в этот переулок продавать украденное нами, потом на эти деньги купим себе съестного.
Грубое признание Моульди поразило меня.
— Ну, чего же хныкать, — насмешливо вскричал он. Неужели ты воображал, что мы умненькие, благочестивые мальчики.
— У тебя есть семья, — заметил Рипстон, — ты можешь вернуться домой, когда хочешь. Ты ведь не обязан есть тот пудинг, который мы себе купим! Иди, добывай себе хлеб, как знаешь!
С этими словами они отвернулись от меня и вошли в переулок, оставив меня одного на улице.