Да, глубокій смыслъ часто таится въ томъ, что люди называютъ случайностью. Какой-то таинственный перстъ какъ бы указываетъ событіямъ ихъ путь и цѣль. Мы жалуемся на капризы фортуны, на причуды судьбы, какъ вдругъ изъ этого хаоса блеснетъ или страшная молнія, или свѣтлый лучъ, -- и мудрость человѣческая смиряется передъ высокими поученіями рока.
Если бы, напримѣръ, когда Фредерикъ Алефельдъ рисовался въ пышномъ салонѣ передъ взорами копенгагенскихъ красавицъ великолѣпіемъ своего костюма, тщеславился своимъ чиномъ и самонадѣянностью своихъ сужденій; если кто-нибудь одаренный даромъ провидѣнія явился бы тогда смутить его легкомысленный умъ грознымъ предвѣщаніемъ, сказалъ бы ему, что этотъ блестящій мундиръ, составлявшій всю его гордость, послужитъ нѣкогда къ его гибели, что чудовище во образѣ человѣческомъ станетъ упиваться его кровью подобно тому какъ онъ самъ -- безпечный сластолюбецъ -- упивается французскими и богемскими винами; что волосы его, для которыхъ онъ не могъ наготовиться всевозможныхъ благовонныхъ эссенцій и духовъ, будутъ волочиться въ пыли пещеры дикихъ звѣрей; что рука, на которую съ такой граціей опирались красавицы Шарлоттенбурга, будетъ брошена медвѣдю какъ полуобглоданная кость дикой козы, -- чѣмъ отвѣтилъ бы Фредерикъ на эти мрачныя предсказанія? Взрывомъ громкаго хохота и пируетомъ; а что еще ужаснѣе, -- всѣ благоразумные люди одобрили бы эту безумную выходку.
Но вникнемъ еще глубже въ его судьбу. -- Не видимъ ли мы таинственной странности въ томъ, что преступленіе графа и графини Алефельдъ пало наказаніемъ на ихъ же голову? Они составили позорный заговоръ противъ дочери узника; случай доставилъ этой несчастной покровителя, который счелъ необходимымъ удалить ихъ сына, исполнителя ихъ гнуснаго умысла. Этотъ сынъ, ихъ единственная надежда, усланъ далеко отъ мѣста своихъ позорныхъ злоумышленій и едва успѣлъ прибыть къ мѣсту своего новаго назначенія, какъ становится жертвою другого случая-мстителя. Такимъ образомъ, желая обезславить невинную беззащитную молодую дѣвушку, они сами толкнули преступнаго, но дорогаго ихъ сердцу, сына въ могилу. По собственной винѣ эти презрѣнные накликали на себя несчастіе.
XXVII
Рано утромъ, на другой день послѣ визита въ Мункгольмскій замокъ, Дронтгеймскій губернаторъ приказалъ заложить дорожную карету, разсчитывая уѣхать въ то время, когда графиня Алефельдъ еще спитъ; однако, мы имѣли уже случай замѣтить, что сонъ ея былъ самый чуткій.
Генералъ подписалъ послѣднія распоряженія епископу, въ руки котораго временно переходила его власть, и надѣвъ подбитый мѣхомъ рединготъ, хотѣлъ уже выйти изъ кабинета, какъ вдругъ лакей доложилъ о прибытіи высокородной канцлерши.
Эта помѣха привела въ страшное смущеніе стараго солдата, привыкшаго смѣяться подъ градомъ картечи сотни пушекъ, но пасовавшаго передъ женскимъ лукавствомъ. Тѣмъ не менѣе онъ довольно развязно раскланился съ коварной графиней и только тогда досада изобразилась на лицѣ его, когда она наклонилась къ его уху съ хитрымъ видомъ, замаскированнымъ напускной таинственностью:
-- Ну-съ, достойный генералъ, что онъ сказалъ вамъ?
-- Кто? Поэль? Онъ сказалъ, что карета будетъ сейчасъ готова...
-- Генералъ, я говорю о мункгольмскомъ узникѣ.
-- А!...
-- Далъ онъ вамъ удовлетворительныя объясненія на ваши вопросы?
-- Но... само собою разумѣется, графиня, -- отвѣчалъ губернаторъ съ замѣшательствомъ.
-- Есть у васъ доказательства, что онъ замѣшанъ въ бунтѣ рудокоповъ?
Левинъ Кнудъ не могъ удержаться отъ восклицанія.
-- Сударыня, онъ невиненъ.
Генералъ замолчалъ, чувствуя, что выразилъ убѣжденіе сердца, а не разсудка.
-- Онъ невиненъ! -- повторила графиня съ изумленнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ недовѣрчивымъ видомъ.
Она опасалась, что Шумахеръ дѣйствительно доказалъ генералу свою невинность, которую въ интересахъ великаго канцлера необходимо было во что бы то ни стало очернить.
Поразмысливъ, губернаторъ отвѣтилъ настойчиво канцлершѣ сомнительнымъ, смущеннымъ тономъ, вполнѣ успокоившимъ ея опасенія:
-- Невиненъ... да, если вамъ угодно...
-- Если мнѣ угодно, генералъ!
Коварная женщина расхохоталась и этотъ смѣхъ уязвилъ губернатора до глубины души.
-- Сударыня, -- сказалъ онъ сухимъ тономъ: -- позвольте мнѣ одному лишь вице-королю дать отчетъ въ моемъ объясненiи съ бывшимъ великимъ канцлеромъ.
Съ глубокимъ поклономъ онъ поспѣшилъ спуститься на дворъ, гдѣ уже ждала его карета.
-- Уѣзжай, странствующій рыцарь, -- подумала графиня Алефельдъ, входя въ свои покои: -- твой отъѣздъ отнимаетъ защитника у нашихъ враговъ и послужитъ сигналомъ къ возвращенію моего Фредерика. Слыханное ли дѣло, осмѣлиться услать въ эти ужасныя горы самаго элегантнаго копенгагенскаго кавалера! Къ счастію, теперь не трудно будетъ вернуть его сюда.
Размышляя о сынѣ, она обратилась къ своей довѣренной служанкѣ:
-- Милая Лизбета, пришли изъ Бергена двѣ дюжины тѣхъ маленькихъ гребенокъ, которыя щеголи носятъ теперь въ волосахъ; справься о новомъ романѣ знаменитой Скюдери и позаботься, чтобы непремѣнно каждое утро мыли въ розовой водѣ обезьяну моего дорогаго Фредерика.
-- Какъ! Сударыня, -- спросила Лизбета: -- развѣ господинъ Фредерикъ вернется?
-- Конечно; и чтобы устроить ему пріятную встрѣчу, надо исполнить его просьбы. Я хочу сдѣлать ему сюрпризъ, когда онъ вернется.
Бѣдная мать!