Событія ночи. Кварталъ Рынка.
Я возвратился въ свое убѣжище, въ улицу Ришельё, No 19.
Бойня, казалось, прекратилась. Не слыхать было болѣе ружейной пальбы.
Я уже хотѣлъ постучаться въ дверь, какъ вдругъ остановился въ колебаніи. Я увидѣлъ человѣка, который, казалось, кого-то ждалъ. Я прямо подошелъ къ нему и спросилъ: "Вы идете кого-нибудь?"
Онъ отвѣчалъ:
-- Да.
-- Кого?
-- Васъ. И онъ прибавилъ, понизивъ голосъ:-- мнѣ надо поговоритъ съ вами.
Я посмотрѣлъ на этого человѣка. Фонарь освѣщалъ его. Онъ не избѣгалъ его свѣта.
Это былъ молодой человѣкъ, съ русой бородой, въ синей блузѣ; у него былъ кроткій взглядъ мыслителя и сильныя руки рабочаго.
-- Кто вы такой? спросилъ я.
Онъ отвѣчалъ: Я изъ ассосіацій формовщиковъ. Я васъ хорошо знаю, г. Викторъ Гюго.
-- Отъ кого вы пришли?
-- Отъ гражданина Кинга.
-- Хорошо, отвѣчалъ я.
Тогда онъ сказалъ мнѣ свое имя. Такъ какъ онъ пережилъ событія этой ночи 4-го декабря и до сихъ поръ избѣжалъ доносовъ, то понятно, что мы не можемъ назвать его по имени и въ продолженіи нашего разсказа будемъ называть его просто формовщикомъ {Теперь, послѣ 23 лѣтъ, можно назвать этого честнаго и мужественнаго человѣка. Его имя Галуа. (Оно пишется Galoy, а не Galloi), какъ писали нѣкоторые исторіографы переворота, разсказывавшіе эти событія по своему).}.
-- Что вы мнѣ скажете? спросилъ я его.
Онъ объяснилъ мнѣ, что еще не вся надежда потеряна. Что онъ и его друзья думаютъ продолжать сопротивленіе, что сборные пункты ассосіацій еще не назначены, но будутъ назначены въ теченіи вечера; что мое присутствіе было бы очень желательно и что, если я захочу прійдти около девяти часовъ подъ арку Кольбера, то онъ или кто нибудь другой изъ его товарищей будетъ находиться тамъ и проводятъ меня. Мы условились, что ко мнѣ подойдутъ и скажутъ: "Что дѣлаетъ Жозефъ?"
Не знаю, показалось ли ему, что а колеблюсь и не совсѣмъ ему довѣряю, но онъ вдругъ прибавилъ:
-- Впрочемъ, конечно, вы не обязаны мнѣ вѣрить. Всего вдругъ не придумаешь; мнѣ бы слѣдовало взять записку къ вамъ. Въ такія минуты ко всѣмъ относишься подозрительно.
-- Напротивъ, возразилъ я -- всѣмъ довѣряешься. Въ девять часовъ, я буду подъ аркой Кольбера. И я разстался съ нимъ.
Я возвратился въ свой пріютъ. Я былъ утомленъ и голоденъ и прибѣгнулъ къ шоколаду, полученному отъ Шарамоля, и къ хлѣбу, который еще у меня оставался. Я опустился въ кресло, поѣлъ и заснулъ. Бываютъ мрачные сны. Мнѣ приснился именно тажой, полный призраковъ. Я видѣлъ мертваго ребёнка, съ его двумя кровавыми ранами, изъ которыхъ образовалось два рта: одинъ говорилъ: Морни, другой -- С. Арно. Но исторія пишется не для того, чтобъ разсказывать сны. Буду кратокъ. Я вдругъ вскочилъ. Меня точно кто нибудь толкнулъ. "Лишь бы не было болѣе девяти часовъ!" Я забылъ завести часы свои. Они остановились. Я поспѣшно вышелъ. Улица была пуста; лавки были заперты. На площади Лувра пробили часы, вѣроятно, въ церкви St. Roch. Я сталъ считать и насчиталъ девять ударовъ. Два шага, и я очутился подъ аркой Кольбера. Я присматривался въ темнотѣ. Никого подъ аркой.
Я чувствовалъ, что нельзя было оставаться тутъ, съ видомъ человѣка, который кого-то ждетъ. По близости отъ арки Кольбера находился полицейскій постъ и каждую минуту обходили патрули. Я пошелъ вдоль улицы и никого не встрѣтилъ. Я достигъ улицы Вивьеннъ. На углу ея стоялъ какой-то человѣкъ, старавшійся сорвать со стѣны афишу. Я приблизился къ этому человѣку, который принялъ меня, вѣроятно, за полицейскаго и пустился бѣжать со всѣхъ ногъ. Я повернулъ назадъ. У арки Кольбера, когда я поравнялся съ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ наклеиваютъ театральныя афиши, мимо меня прошелъ работникъ.
-- Что дѣлаетъ Жозефъ?
Я узналъ формовщика.
-- Идемте, сказалъ онъ мнѣ.
Мы отправились въ путь, не говоря другъ съ другомъ и не подавая виду, что мы знакомы. Онъ пошелъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ меня -- впереди. Мы сначала пошли по двумъ адресамъ, которыхъ я не могу назвать здѣсь, потому что это значило бы указывать преслѣдователямъ новыя жертвы. Въ обоихъ этихъ домахъ -- ничего, никакой вѣсти. Никто не являлся отъ имени ассосіацій.
-- Пойдемте въ третье мѣсто, сказалъ мнѣ формовщикъ; и онъ объяснилъ мнѣ, что они назначили свиданіе въ трехъ мѣстахъ, для того чтобы имѣть возможность встрѣтиться, еслибъ даже полиціи сдѣлались извѣстны два первые адреса; предосторожность, которую и мы, съ своей стороны, принимали часто, во время сходокъ лѣвой и комитета
Мы находились въ кварталѣ Рынка. Тамъ весь день дрались. На улицахъ не было уже фонарей. Мы останавливались по временамъ, прислушиваясь, чтобъ не наткнуться на патруль. Мы перелѣзли черезъ досчатый, почти разрушенный заборъ, безъ сомнѣнія, послужившій матеріаломъ для баррикадъ, и миновали постройки, которыми загромождена была въ то время нижняя часть улицъ Монмартской и Манторгейльской. На высокихъ стѣнахъ домовъ виднѣлся красноватый свѣтъ, вѣроятно, отраженіе бивуачныхъ огней войска, расположеннаго въ рыночномъ кварталѣ и около St-Eustache. Этотъ отблескъ свѣтилъ намъ. Однако же, формовщикъ едва не упалъ въ яму, которая была не что иное, какъ погребъ сломаннаго дома. Выбравшись изъ этихъ развалинъ, среди которыхъ тамъ и самъ возвышались деревья -- остатки старыхъ, исчезнувшихъ садовъ -- мы очутились въ узкихъ, извилистыхъ, совершенно темныхъ улицахъ, гдѣ невозможно было узнать другъ друга. Но формовщикъ шелъ свободно, какъ днемъ и какъ человѣкъ, прямо идущій къ цѣли. Разъ онъ обернулся ко мнѣ и сказалъ.
-- Весь кварталъ въ баррикадахъ, и, если наши пойдутъ, какъ я надѣюсь, то отвѣчаю вамъ, что они здѣсь продержатся долго.
Вдругъ онъ остановился.-- "Вотъ одна", сказалъ онъ. Дѣйствительно, передъ нами, въ семи или восьми шагахъ, баррикада, вся изъ булыжника, не превышавшая человѣческаго роста, предстала во мракѣ, точно полуразрушенная стѣна. Въ одномъ концѣ ея устроенъ былъ узкій проходъ. Мы перебрались черезъ нее; позади баррикады не было никого.
-- Здѣсь уже дрались сегодня, сказалъ мнѣ вполголоса формовщикъ и, помолчавъ, прибавилъ:-- мы приближаемся.
На мостовой, вслѣдствіе вырытыхъ камней, образовались ямы, которыіъ надо было избѣгать. Мы шагали черезъ нихъ, а иногда даже перескакивали съ камня на камень. Какъ бы ни была темна ночь, но въ ней всегда есть отсвѣтъ. Продолжая идти впередъ, мы вдругъ увидали на землѣ, подлѣ тротуара, что-то, имѣвшее длинную форму. "Чортъ возьми, пробормоталъ мой проводникъ:-- мы чуть чуть не наступили на это". Онъ вынулъ изъ кармана восковую спичку, шаркнулъ ею объ рукавъ свой, спичка вспыхнула. Свѣтъ упалъ на блѣдное лицо, которое смотрѣло на насъ неподвижными глазами. Это лежалъ трупъ, трупъ старика. Формовщикъ, быстро проведя спичкой отъ головы до ногъ, освѣтилъ всю фигуру.
Мертвый лежалъ почти въ положеніи распятаго человѣка. Обѣ руки его были распростерты, волосы, съ окрашенными кровью концами, лежали въ грязи. Подъ нимъ была лужа крови. Широкое черноватое отверстіе на жилетѣ показывало мѣсто, гдѣ пуля ударила въ грудь; одна подтяжка разстегнулась; на ногахъ были грубые зашнурованные башмаки. Формовщикъ приподнялъ одну руку старика и сказалъ: ключица сломана. Отъ этого движенія, голова трупа съ открытымъ ртомъ повернулась къ намъ, какъ будто хотѣла заговорить съ нами. Я смотрѣлъ на это видѣніе, я почти слушалъ... Вдругъ оно исчезло.
Спичка погасла, и обликъ мертвеца опять погрузился во мракъ...
Мы удалились въ молчаніи; сдѣлавъ еще шаговъ двадцать, формовщикъ, какъ бы разговаривая самъ съ собой, произнесъ въ полголоса: "не знаю кто это".
Мы все подвигались впередъ. Отъ погребовъ до крышъ, отъ подваловъ до чердаковъ -- нигдѣ ни одного огонька въ домахъ. Казалось, мы блуждаемъ въ какой-то огромной могилѣ.
Вдругъ въ этомъ мракѣ раздался твердый, звучный, мужественный голосъ и крикнулъ намъ: кто идетъ?
-- А! вотъ они! сказалъ формовщикъ и сталъ свистать особеннымъ образомъ.
-- Идите, прозвучалъ голосъ.
Это была опять баррикада. Она была нѣсколько выше первой и находилась отъ нея въ ста шагахъ, построенная, насколько я могъ различить, изъ бочекъ, наполненныхъ булыжникомъ. На самомъ верху ея виднѣлись колеса телеги, заваленной бочками. Между всѣмъ этимъ попадались также бревна и доски. Проходъ, оставленный на этой баррикадѣ, былъ еще уже нежели на предъидущей.
-- Сколько васъ тутъ, граждане? саросилъ формовщикъ, входя на баррикаду.
Голосъ окликавшій насъ отвѣчалъ:
-- Двое.
-- Какъ? только?
-- Только.
Ихъ, дѣйствительно, было двое; и въ двоимъ то они, въ эту темную ночь, въ этой пустынной улицѣ, за этими грудами булыжника, ожидали нападенія цѣлаго полк£
-- "Пойдемте, наши еще не приходили", съ оттѣнкомъ нетерпѣнія въ голосѣ сказалъ формовщикъ.
-- Такъ подождемте ихъ здѣсь, возразилъ я ему.
Формовщикъ нѣсколько минутъ говорилъ вполголоса съ одинъ изъ защитниковъ баррикады и, вѣроятно, назвалъ ему меня, потому что тотъ подошелъ ко мнѣ и поклонялся. "Гражданинъ-представитель, сказалъ онъ:-- здѣсь скоро будетъ жарконько".
-- А пока еще холодно, отвѣчалъ я ему, смѣясь.
Дѣйствительно, было очень холодно. Позади баррикады, вся улица, изъ которой вырыты были каменья, превратилась въ клоаку. Вода въ ней стояла по щиколдку.
-- Я говорю вамъ, что будетъ жарко, продолжалъ работникъ:-- и вы хорошо сдѣлаете если уйдете подальше.
Формовщикъ положилъ свою руку ему на плечо: "Мы должны здѣсь остаться, товарищъ! Свиданіе назначено рядомъ, во временномъ госпиталѣ".
-- Все равно, возразилъ работникъ, который былъ очень маленькаго роста и стоялъ на камнѣ:-- гражданинъ-представитель хорошо сдѣлалъ бы, еслибъ ушелъ подальше.
-- Гдѣ находитесь вы, тамъ могу быть и я, сказалъ я ему. Улица была совсѣмъ темна. Не видать было даже неба. Внутри барракады, влѣво отъ прохода, можно было различить высокій, плохо сколоченный досчатый заборъ, сквозь щели котораго мѣстами пробивался слабый свѣтъ. За этимъ заборомъ возвышался огромный шести или семиэтажный домъ. Нижній этажъ его чинился, и заборъ закрывалъ то мѣсто, гдѣ производились работы. Узкая полоса свѣта, выходившаго изъ щелей забора, падала на противоположную стѣну и освѣщала старую, изодранную афишу, на которой читалось: Аньеръ, сраженіе на вод ѣ. Большой балъ.
-- Есть у васъ другое ружье? спросилъ формовщикъ работника, который былъ повыше ростомъ.
-- Еслибы у насъ было три ружья, насъ было бы три человѣка, отвѣчалъ работникъ и прибавилъ: -- Развѣ вы думаете, что намъ недостаетъ доброй воли? Музыканты нашлись бы, да нѣтъ кларнетовъ.
Подлѣ досчатаго забора виднѣлась низенькая и узкая дверь, походившая скорѣе на дверь какой-нибудь лачуги, нежели лавки. Лавка, въ которую вела эта дверь, была герметически заперта. Дверь казалась также запертой. Формовщикъ подошелъ къ ней и слегка толкнулъ ее. Она отворилась.
-- Пойдемте, сказалъ онъ.
Я вошелъ первый. Онъ слѣдовалъ за мной и тотчасъ же заперъ дверь. Мы очутились въ низкой комнатѣ. Въ глубинѣ ея, влѣво отъ насъ, изъ полуотворенной двери выходилъ свѣтъ, которымъ только и освѣщалась вся эта комната, гдѣ я могъ разглядѣть конторку и что-то въ родѣ печи, выкрашенной черной и бѣдой краской.
Въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ былъ свѣтъ, слышалось глухое хрипѣніе, короткое, перемежающееся. Формовщикъ быстро направился къ полуотворенной двери. Я пошелъ вслѣдъ за нимъ, и нашимъ глазамъ представился какой-то пространный подвалъ, освѣщенный свѣчкой. Мы находились по другую сторону досчатаго забора. Только этотъ заборъ отдѣлялъ насъ теперь отъ баррикады.
Подвалъ этотъ и былъ тотъ самый низъ дома, гдѣ происходила перестройка. Маленькія желѣзныя колонки, выкрашенныя красной краской и вдѣланныя въ камни, поддерживали тамъ и сямъ потолочныя балки. Впереди огромный срубъ, поставленный въ самой серединѣ забора, подпиралъ большую поперечную балку второго этажа, т. е. поддерживалъ весь домъ. Въ углу лежа ли инструменты каменьщиковъ, груды штукатурки и большая двойная лѣстница; кое-гдѣ стояли соломенные стулья; вмѣсто пола -- сырая земля. Подлѣ стола, на которомъ горѣла свѣчка и уставленнаго аптечными стклянками, старуха и дѣвочка, лѣтъ восьми -- старуха, сидя на стулѣ, дѣвочка, присѣвши на корточки -- щипали корпію, передъ большой корзиной, съ старымъ бѣльемъ. Въ глубинѣ подвала, терявшейся во мракѣ, на соломенную подстилку брошено было три тюфяка. Храпѣніе слышалось оттуда.
-- Это -- госпиталь, сказалъ мнѣ формовщикъ.
Старуха обернулась и, увидѣвъ насъ, судорожно вздрогнула; потомъ, вѣроятно, успокоенная блузой формовщика, встала и во дошла къ намъ.
Формовщикъ сказалъ ей нѣсколько словъ на ухо. Она отвѣчала: "я никого не видѣла".-- Потомъ она прибавила: -- Но меня безпокоитъ, что мужъ мой до сихъ поръ не вернулся. Сегодня весь вечеръ то и дѣло стрѣляли изъ ружей.
На двухъ тюфякахъ лежали два человѣка.-- Третій тюфякъ былъ порожній; онъ ждалъ.
Человѣкъ, лежавшій ближе ко мнѣ, былъ раненъ картечью въ животъ. Это онъ хрипѣлъ. Старуха подошла къ тюфяку со свѣчкой и сказала намъ, почти шопотомъ, показывая кулакъ свой:-- Вы вотъ сколько корпіи напихали ему въ животъ. Если-бь вы только видѣли, что у него за рана!
Она прибавила:-- лѣтъ двадцати пяти, не больше. Завтра умретъ.
Другой былъ еще моложе. Ему едва ли было 18 лѣтъ.
-- У него хорошенькій сюртучокъ, сказалъ старуха.-- Должно быть, студентъ.
Вся нижняя часть лица этого юноши была обвязана окровавленными тряпками. Старуха объяснила намъ, что пуля попала ему въ ротъ и раздробила челюсть. Онъ лежалъ въ сильномъ жару и смотрѣлъ на насъ блестящими глазами. По временамъ, онъ протягивалъ свою правую руку къ лахани, наполненной водой, гдѣ плавала губка; онъ бралъ губку, прикладывалъ ее къ лицу и самъ обмывалъ свою рану.
Мнѣ казалось, что взглядъ его устремлялся на меня, особенно пристально. Я подошелъ къ нему, нагнулся и протянулъ ему руку, которую онъ взялъ въ свои.--"Развѣ вы меня знаете"? спросилъ я его. Онъ отвѣчалъ мнѣ да, пожатіемъ руки, тронувшимъ меня до глубины сердца.
Формовщикъ сказалъ мнѣ:-- Подождите меня съ минуту, я сейчасъ возвращусь. Поищу, нельзя ли гдѣ раздобыться ружьемъ.
Онъ прибавилъ:-- Не нужно ли и вамъ также?
-- Нѣтъ, отвѣчалъ я:-- я останусь безъ ружья. Я только на половину участвую въ междоусобной войнѣ. Я готовъ умереть, но не хочу убивать.
Я спросилъ его: разсчитываетъ ли онъ, что друзья его придутъ? Онъ отвѣчаетъ мнѣ, что онъ ничего не понимаетъ: что мы должны бы давно прійдти и что, вмѣсто двухъ человѣкъ на баррикадѣ, ихъ должно бы быть двадцать и, вмѣсто двухъ баррикадъ на улицѣ, должно бы быть десять; что, вѣроятно, что-нибудь случилось.
Онъ прибавилъ: "Впрочемъ, я узнаю; обѣщайте мнѣ подождать меня здѣсь.
-- Обѣщаю, отвѣчалъ я:-- и прожду, если нужно, всю ночь. Онъ оставилъ меня.
Старуха снова усѣлась подлѣ дѣвочки, которая, повидимому, не очень-то понимала, что вокругъ нея происходитъ, и по временамъ взглядывала на меня своими большими спокойными глазами. Обѣ они были бѣдно одѣты, и мнѣ показалось, что у дѣвочки нѣтъ на ногахъ чулокъ. "А мой мужъ все нейдетъ, говорила старуха.-- Только бы съ нимъ чего не случилось!" Надрывая мнѣ сердце своими "Ахъ Боже мой, Боже мой" и торопясь щипать корпію, она плакала. Я подумалъ съ невольнымъ страхомъ о томъ старикѣ, котораго мы видѣли въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда, распростертаго на мостовой...
На столѣ лежалъ нумеръ газеты. Я взялъ его и раскрылъ; это была la Р... остальная часть заглавія была оторвана. На газетѣ широко отпечатлѣлась окровавленная рука. Вѣроятно, какой-нибудь раненый, войдя, положилъ руку на столъ, на томъ мѣстѣ, гдѣ лежала газета. Глаза мои упали на слѣдующія строки:
"Г. Викторъ Гюго обнародовалъ призывъ къ грабежу и убійствамъ".
Такими словами характеризовалъ органъ елисейцевъ прокламацію, продиктованную мною Бодену и которую можно прочесть въ 1-мъ томѣ этой исторіи.
Въ ту минуту, какъ, я отбросилъ газету на столъ, вошелъ одинъ изъ защитниковъ баррикады. Это былъ маленькій.
-- Стаканъ воды! сказалъ онъ. Посреди стклянокъ стоялъ графинъ съ водой и стаканъ. Онъ напился съ жадностью. Онъ держалъ въ рукѣ кусокъ хлѣба и мозговую колбасу, которую ѣлъ.
Вдругъ мы услышали нѣсколько выстрѣловъ, раздавшихся послѣдовательно одинъ за другимъ и, казалось, довольно близко". Это походило, посреди безмолвія темной ночи, на стукъ дровъ, вываливаемыхъ изъ тележки на мостовую.
Серьёзный и спокойный голосъ другого бойца кричалъ съ улицы: начинается.
-- Успѣю ли я доѣсть свой хлѣбъ? спросилъ маленькій.
-- Успѣешь еще, отвѣчалъ тотъ.
Тогда маленькій обратился ко мнѣ.
-- Гражданинъ представитель! сказалъ онъ... Вотъ и пальба по взводно. Съ той стороны атакуютъ баррикаду. Право, вамъ нужно уйдти.
Я отвѣчалъ ему:
-- Но вѣдь вы же остаетесь.
-- Мы вооружены, возразилъ онъ:-- а вы -- нѣтъ. Вы не пригодитесь ни къ чему; васъ только могутъ убить безъ пользы для кого бы то ни было. Еслибы у васъ было ружье, тогда -- другое дѣло; но вы его не имѣете. Вы должны уйти.
-- Я не могу, сказалъ я ему:-- я поджидаю кое-кого.
Онъ хотѣлъ продолжать и настаивать. Я пожалъ ему руку.
-- Не мѣшайте мнѣ, сказалъ я.
Онъ понялъ, что мой долгъ былъ -- оставаться на мѣстѣ, и не настаивалъ болѣе.
Послѣдовало молчаніе. Онъ снова принялся жевать свой хлѣбъ не слышно было ничего, кромѣ хрипѣнія умирающаго. Въ эту минуту до насъ донесся какой-то глухой и глубокій ударъ. Старуха привскочила на своемъ стулѣ и прошептала:
-- Это -- пушка.
-- Нѣтъ, отвѣчалъ маленькій человѣкъ:-- это запираютъ калитку. Затѣмъ продолжалъ:
-- Ба! я кончилъ свой хлѣбъ. Съ этими словами онъ похлопалъ одною рукою о другую и вышелъ.
Между тѣмъ, удары продолжали раздаваться и, повидимому, приближались. Въ лавкѣ послышался шумъ. Это возвращался формовщикъ. Онъ показался на порогѣ лазарета. Онъ былъ блѣденъ.
-- Вотъ и я, сказалъ онъ:-- я пришелъ за вами. Нужно вернуться домой. Уйдемте сейчасъ же.
Я всталъ со стула, на которомъ сидѣлъ.,
-- Что это значить? Развѣ они не придутъ?
-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ:-- никто не придетъ. Дѣло кончено.
Затѣмъ онъ наскоро объяснилъ мнѣ, что онъ исходилъ цѣлый кварталъ, чтобы найти ружье, но напрасно; что онъ говорилъ съ "двумя или тремя"; что нужно отказаться отъ ассосіацій, что онѣ не придутъ, что происшествія дня навели страхъ, что нанлучшіе люди напуганы, что бульвары наполнены трупами, что войско дѣлаетъ "ужасы", что готовится нападеніе на баррикаду, что, подходя къ ней, онъ слышалъ шумъ шаговъ по направленію къ перекрестку и что это шло войско; что тамъ дѣлать намъ уже нечего, что мы должны уходить, что этотъ домъ "выбранъ глупо", что въ немъ нѣтъ задняго выхода, что, можетъ быть, намъ уже трудно будетъ выйти изъ улицы и что намъ остается только воспользоваться временемъ.
Все это онъ проговорилъ, задыхаясь, коротко, отрывисто и прерывая безпрестанно свою рѣчь восклицаніемъ:-- И подумать, что мы не имѣемъ оружія! и подумать, что у меня нѣтъ ружья!
Когда онъ оканчивалъ, мы услыхали крикъ съ барикады: -- Слушай! И почти вслѣдъ затѣмъ раздался ружейный выстрѣлъ.
Сильный залпъ отвѣчалъ на этотъ выстрѣлъ. Множество пуль попало въ перегородку лазарета, но удары послѣдовали въ слишкомъ косвенномъ направленіи и, ни одна пуля не пробила ее. Мы услыхали шумный трескъ отъ паденія множества разбитыхъ оконъ на улицѣ.
-- Теперь уже не время, спокойно сказалъ формовщикъ.-- Барикада аттакована.
Онъ взялъ стулъ и сѣлъ. Два работника были, очевидно, превосходные стрѣлки. По баррикадѣ сдѣлали два залпа сряду. Баррикада отвѣтила энергически. Затѣмъ выстрѣлы смолкли. Наступилъ промежутокъ тишины
-- Они идутъ въ штыки! Они наступаютъ бѣглымъ шагомъ! сказалъ одинъ голосъ на баррикадѣ.
Другой голосъ сказалъ:-- Бѣжимъ!
Раздался послѣдній ружейный выстрѣлъ. Затѣмъ -- ударъ, который мы приняли за предостереженіе, поколебалъ нашу досчатую стѣну. Это одинъ изъ рабочихъ бросилъ свое ружье, уходя; ружье падая, толкнуло перегородку временнаго лазарета. Мы услыхали быстрые шаги двухъ бойцовъ, которые удалялись.
Почти въ тотъ же моментъ, шумъ голосовъ и стукъ ружейныхъ прикладовъ о мостовую наполнили баррикаду.
-- Кончено, сказалъ формовщикъ и задулъ свѣчу.
За безмолвіемъ, охватившимъ улицу за минуту передъ тѣмъ, послѣдовала какая-то зловѣщая суматоха. Солдаты стучали въ двери домовъ ружейными прикладами. Только благодаря какому-то чуду, дверь лавки ими не была тронута. Еслибы они толкнули ее хоть локтемъ, то увидали бы, что она не заперта и вошли бы туда.
Какой то голосъ, принадлежавшій, должно быть, офицеру, кричалъ:
-- Освѣтите окна. Солдаты ругались. Мы слышали, какъ они говорили:-- Гдѣ они, эти подлецы, красные? Обшаримъ дома.-- Лазаретъ былъ погруженъ въ глубокій мракъ. Тамъ не произносили ни одного слова, тамъ не слышно было ничьего дыханія; даже умирающій, точно чувствуя опасность, пересталъ хрипѣть. Я чувствовалъ, какъ дѣвочка прижалась къ моимъ колѣнямъ.
Одинъ солдатъ стучалъ въ бочки и говорилъ, смѣясь:
-- Это годятся на костеръ, въ эту ночь.
Другой повторялъ:-- Куда они дѣвались? Ихъ было, по крайней мѣрѣ, тридцать человѣкъ. Осмотримъ дом а.
Третій возражалъ:
-- Ба! что ты будешь дѣлать въ такую ночь? Пойти къ буржуа! Но тамъ есть лазейки. Они улизнули.
-- Все равно, повторяли другіе:-- обшаримъ дом а.
Въ эту минуту изъ глубины улицы послышался ружейный выстрѣлъ.
Онъ былъ нашимъ спасеніемъ. Это выстрѣлилъ, вѣроятно, одинъ изъ двухъ рабочихъ, чтобы выручить насъ.
-- Это оттуда! вскричали солдаты:-- они -- тамъ! И, бросившись всѣ разомъ къ мѣсту, откуда послышался выстрѣлъ, они оставили барикаду и побѣжали въ улицу.
Формовщикъ и я встали.
-- Ихъ уже нѣтъ, тихо сказалъ онъ мнѣ:-- скорѣй! уйдемъ.
-- Но эта бѣдная женщина, возразилъ я:-- неужели мы оставимъ ее?
-- О! вскричала она, Не бойтесь, мнѣ опасаться нечего: я -- сидѣлка. У меня на рукахъ раненые. Я даже зажгу опять свѣчу, когда вы уйдете. Но мой бѣдный мужъ, который не вернулся!
Мы прошли черезъ лавку на ципочкахъ. Формовщикъ пріотворилъ дверь и окинулъ улицу взглядомъ. Нѣкоторые изъ жителей повиновались приказанію освѣтить окна, и пламя четырехъ или пяти зажженныхъ свѣчей тамъ и сямъ колебалось отъ вѣіра на карнизахъ оконницъ. Улица была нѣсколько освѣщена.
-- Никого нѣтъ! сказалъ мнѣ формовщикъ: -- но поторопимся, потому что они, вѣроятно, сейчасъ вернутся.
Мы вышли, старуха захлопнула за нами дверь, и мы очутились на улицѣ. Мы перелѣзли черезъ баррикаду и удалились большими шагами. Мы прошли возлѣ мертваго старика. Онъ былъ все еще тамъ, распростертый на мостовой, тускло освѣщаемый невѣрнымъ свѣтомъ оконъ; казалось, что онъ спитъ.
Дойдя до второй баррикады, мы услыхали позади насъ шаги возвращавшихся солдатъ.
Намъ удалось дойти до перестроекъ. Тамъ мы были уже въ безопасности. Шумъ ружейной пальбы все еще доходилъ до насъ. Формовщикъ говорилъ:
-- Въ сторонѣ улицы Клери дерутся.
Выйдя изъ развалинъ, мы обогнули рынокъ, дѣлая множество обходовъ и переходя изъ одной маленькой улицы въ другую, причемъ подвергались опасности наткнуться на патруль. Мы дошли до улицы Сент-Онорэ.
На углу улицы Сухого Дерева (de l'Arbre Sec) мы, т. е. я и формовщикъ, разстались, такъ какъ, по его словамъ, "двоимъ опаснѣе идти, чѣмъ одному". И я добрался до своего 19 номера въ Ришельёвской Улицѣ.
Проходя по улицѣ Бурдонэ, мы замѣтили бивуакъ на площади St.-Eustache. Войска, отправившіяся для атаки, еще не вернулись. Площадь охранялась только нѣсколькими ротами. Слышны были взрывы хохота. Солдаты тамъ и сямъ грѣлись у большихъ костровъ. На ближайшемъ къ намъ кострѣ среди горящихъ угольевъ можно было различить колеса телегъ, служившія для устройства баррикадъ. Отъ нѣкоторыхъ изъ нихъ не оставалось ничего кромѣ большой шины изъ раскаленнаго желѣза.