Сен-Мартенскія ворота.
Факты, совершившіеся въ то утро, были уже весьма знаменательны.
-- Начинается... говорилъ Бастидъ.
Очевидно, Парижъ начиналъ быть не въ духѣ. Парижъ не во всякое время сердится. Нужно, чтобъ на него нашло извѣстное настроеніе. У волкановъ есть тоже нервы. Гнѣвъ являлся медленно, но являлся. На горизонтѣ виднѣлся красноватый отблескъ изверженія...
Для елисейцевъ, какъ и для насъ, приближался критическій моментъ. Со вчерашняго дня, обѣ стороны ощупывали почву. Между переворотомъ и республикой должна была, наконецъ, произойти схватка. Какъ ни старался тормозить комитетъ, что-то неодолимое увлекало послѣднихъ защитниковъ свободы; подталкивало ихъ къ дѣйствію. Роковая битва готова была завязаться.
Въ Парижѣ, когда пробьетъ извѣстный часъ, когда является необходимость немедленно отстоять дѣло прогресса, отмстить за право, возстаніе быстро охватываетъ весь городъ. Но нужно, чтобъ оно было кѣмъ-нибудь начато. Въ Парижѣ -- два революціонныхъ дѣятеля, съ помощью которыхъ онъ выполняетъ свою великую историческую задачу: буржуазія и народъ. Этимъ двумъ борцамъ соотвѣтствуютъ два мѣста борьбы: Сен-Мартенскія ворота -- когда возстаетъ буржуазія и Бастилія -- когда возстаетъ народъ. Взоръ политическаго человѣка долженъ быть всегда устремленъ на эта два пункта. Это два знаменитыхъ въ современной исторіи мѣста, гдѣ, кажется, всегда тлѣетъ немножко горячаго пепла революцій.
Стоить подуть вѣтру и этотъ пепелъ, наполнить городъ искрами.
На этотъ разъ, страшное Сент-Антуанское предмѣстье спало -- мы уже указывали на причины этого явленія -- и ничто не могло пробудить его. Цѣлый артиллерійскій паркъ, съ зажженными фитилями, расположился вокругъ Іюльской колонны, этого глухонѣмаго колосса Бастиліи. Этотъ революціонный памятникъ, этотъ молчаливый свидѣтель великихъ событій прошлаго, казалось, все забылъ. Грустно сказать, что камни этой мостовой, видѣвшіе 11-е іюля, не поднялись подъ колесами пушекъ 2-го декабря! Таимъ образомъ, начинала не Бастилія, а Сен-Мартенскія ворота.
Съ восьми часовъ утра, въ улицахъ Сен-Дени и Сен-Мартенъ, отъ одного конца до другого, слышался глухой ропотъ. Прохожіе, въ возбужденномъ состояніи, толпами шли по улицмъ, образуя два противоположныя теченія. Аффиши переворота срывали и замѣняли нашими прокламаціями. На углахъ всѣхъ прилежащихъ улицъ виднѣлись группы, коментировавшія декретъ представителей лѣвой, оставшихся на свободѣ, лишающій Бонапарта покровительства законовъ. Экземпляры его вырывали другъ у друга изъ рукъ. Нѣкоторые, взобравшись на тумбы, громко читали имена подписавшихся подъ декретомъ; и каждое значительное или знаменитое имя покрывалось рукоплесканіями.
Толпа росла съ каждой минутой, и гнѣвъ также. Вся улица Сен-Дени представляла тотъ странный видъ, какой сообщается улицѣ, когда всѣ окна закрыты, всѣ двери заперты и всѣ жильцы за воротами. Взгляните на дома -- тамъ молчаніе смерти. Взгляните на улицу -- тамъ буря.
Человѣкъ 50 рѣшительныхъ людей вышли разомъ изъ одного сосѣдняго переулка и направились вдоль улицы съ крикомъ: "Къ оружію! Да здравствуютъ представители! Да здравствуетъ конституція!" Началось обезоруженіе національныхъ гвардейцевъ. Оно произошло легче, нежели наканунѣ. Менѣе, чѣмъ въ часъ -- добыто было 150 ружей.
Между тѣмъ улица покрывалась баррикадами.