Архіепископъ.
Въ этотъ темный и трагическій день одному человѣку изъ народа пришла въ голову идея.
Это былъ работникъ, принадлежавшій къ честному и незамѣтному меньшинству католическихъ демократовъ. Двойственная экзальтація его духа, отличавшагося съ одной стороны революціоннымъ и съ другой -- мистическимъ настроеніемъ, дѣлала его нѣсколько подозрительною личностью въ средѣ народа и даже въ глазахъ его товарищей и друзей. Будучи достаточно набожнымъ для того, чтобы получить отъ соціалистовъ названіе іезуита, и настолько революціонеромъ, чтобы люди реакціи считали его краснымъ, онъ представлялъ собою исключеніе въ мастерскихъ предмѣстья. Но, чтобы овладѣвать и управлять массами среди крайнихъ критическихъ обстоятельствъ -- для этого нужна исключительность генія, а не мнѣній. Революціонной оригинальности не существуетъ. Для того, чтобы быть чѣмъ-нибудь во время возрожденія и во дни соціальной борьбы, нужно погружаться вполнѣ въ могучіе однородные потоки, именуемые партіями. За великими теченіями идей слѣдуютъ великія теченія человѣческихъ массъ, и истиннымъ революціоннымъ вождемъ можетъ быть только тотъ, кто наилучшимъ образомъ умѣетъ двинуть эти послѣдніе по направленію первыхъ.
Однако же, въ первые часы сопротивленія государственному перевороту, католико-демократичный работникъ, о благородныхъ усиліяхъ котораго мы разсказываемъ здѣсь, отдался дѣлу истины и справедливости такъ рѣшительно, что въ нѣсколько мгновеній превратилъ подозрительность въ довѣріе и заслужилъ рукоплесканія народа. При устройствѣ баррикады въ улицѣ Омеръ, онъ выказалъ такое мужество, что его единогласно провозгласили начальникомъ. Въ минуту атаки онъ защищалъ эту баррикаду съ такою же энергіей, съ какою построилъ ее. Это было плачевное и славное поле сраженія; большинство его товарищей было убито, и онъ только чудомъ избѣжалъ той же участи.
Возвратясь въ свой домъ, онъ сказалъ:-- все потеряно.
Ему казалось очевиднымъ, что возстаніе не подниметъ глубины народныхъ массъ. Побѣдить coup d'état посредствомъ революціи -- отнынѣ казалось невозможнымъ; оставался единственный способъ борьбы -- путь легальности. По его мнѣнію, надлежало, за отсутствіемъ народа, попытаться привести въ движеніе буржуазію. Пусть выступитъ вооруженный легіонъ -- и Елисейскій Дворецъ погибнетъ. Для этого слѣдовало дѣйствовать рѣшительно, дойти до сердца среднихъ классовъ, наэлектризовать буржуа, великимъ зрѣлищемъ, которое не было бы, вмѣстѣ съ тѣмъ, зрѣлищемъ устрашающимъ.
Тогда-то этому работнику пришла въ голову слѣдующая мысль: написать къ парижскому архіепископу.
Работникъ взялъ перо и изъ своей бѣдной мансарды написалъ архіепископу серьёзное, исполненное энтузіазма письмо, гдѣ онъ, человѣкъ народа и вѣрующій, говорилъ епископу. Мы передаемъ смыслъ его письма:
"Минута торжественна, гражданская война приводитъ въ столкновеніе армію съ народомъ, кровь течетъ. Когда льется кровь -- на сцену выходитъ епископъ. Сибуръ долженъ быть продолжателемъ Афра. Примѣръ великъ, настоящій случай -- еще болѣе.
"Пусть парижскій архіепископъ, въ сопровожденіи всего своего духовенства, съ крестомъ первосвященника впереди, съ митрою на головѣ, пойдетъ въ торжественной процессіи по улицамъ. Пусть призоветъ онъ къ себѣ національное собраніе и верховный судъ, законодателей въ шарфахъ и судей въ красныхъ мантіяхъ, пусть призоветъ онъ къ себѣ гражданъ, солдатъ -- и идетъ прямо къ Елисейскому Дворцу. Пусть онъ подыметъ тамъ руку, во имя правосудія -- противъ того, кто нарушаетъ законы, и во имя Іисуса -- противъ того, кто проливаетъ кровь. Этою поднятою рукою, и ничѣмъ другимъ, онъ сокрушитъ coup d'état.
"И ему воздвигнутъ статую возлѣ статуи Афра и скажутъ, что два парижскихъ епископа два раза раздавили своею пятой гражданскую войну.
"Церковь свята, а отечество священно. Въ настоящемъ случаѣ, церковь должна прійти на помощь отечеству".
Окончивъ письмо, онъ подписалъ его своею подписью.
Но теперь представлялось затрудненіе: какъ доставить письмо по назначенію?
Отнести его самому?
Но допустятъ ли его, бѣднаго ремесленника въ блузѣ, до архіепископа?
И притомъ, чтобы дойти до архіепископскаго дворца, надлежало проходить именно по возмутившимся кварталамъ, гдѣ сопротивленіе можетъ быть еще длилось въ эту минуту; надлежало перебраться чрезъ улицы, загроможденныя войсками. Его могли остановить и обыскать, его руки пахли еще порохомъ, его бы разстрѣляли и письмо бы не дошло!
Что дѣлать?
Въ минуту отчаянія, имя Арно (изъ Арьежа) мелькнуло въ его памяти.
Арно былъ представителемъ его по духу. Это была благородная личность. Это былъ демократъ-католикъ, такъ же, какъ и упоминаемый нами работникъ. Въ собраніи онъ высоко поднималъ, и почти одинъ несъ это знамя, которое стремилось къ сліянію демократіи съ церковью. Арно, молодой, прекрасный, краснорѣчивый энтузіастъ, кроткій и твердый, соединялъ въ себѣ наклонности трибуна съ безупречною честностью рыцаря. Его откровенная натура, не желая отдѣляться отъ Рима, обожала свободу. У него было два принципа, но онъ не имѣлъ двухъ лицъ. Въ общемъ итогѣ, въ немъ преобладалъ характеръ демократа. Онъ сказалъ мнѣ однажды: -- Я подаю руку Виктору Гюго, но не подаю ея Монталамберу.
Рабочій зналъ его. Онъ часто къ нему писалъ и иногда видалъ его.
Арно жилъ въ кварталѣ, который оставался почти свободнымъ отъ волненія.
Работникъ немедленно отправился туда.
Какъ всѣ мы, Арно участвовалъ въ борьбѣ. Подобно большинству представителей лѣвой, онъ не былъ дома съ утра 2-го декабря. Но на другой день, онъ вспомнилъ о своей молодой женѣ, которую оставилъ, не зная, увидитъ ли ее снова, о своемъ шестимѣсячномъ ребенкѣ, котораго она кормила грудью и котораго онъ не цѣловалъ въ теченіи столь многихъ часовъ, объ томъ мирномъ очагѣ, взглянуть на который мы чувствуемъ въ извѣстныя минуты рѣшительную, неодолимую потребность. Арестъ, Мазасъ, келья, галера, разстрѣляніе -- все исчезла мысль объ опасности стушевалась, онъ возвратился въ свой домъ.
Какъ разъ въ эту минуту пришелъ работникъ.
Арно принялъ его, прочелъ и одобрилъ его письмо.
Арно былъ лично знакомъ съ парижскимъ архіепископомъ.
Монсиньоръ Сибуръ, республиканскій священникъ, назначенный на мѣсто архіепископа генераломъ Кавеньякомъ, былъ истиннымъ вождемъ церкви, о которой мечталъ либеральный католицизмъ Арно. Въ глазахъ архіепископа, Арно былъ въ собраніи представителемъ католицизма, искажаемаго Монталамберомъ. Демократическій представитель и республиканскій архіепископъ имѣли между собою довольно частыя сношенія, для которыхъ посредникомъ служилъ аббатъ Маре, священникъ умный, другъ народа и прогресса, главный парижскій викарій, въ послѣдствіи епископъ in partibus къ Сюра. За нѣсколько дней передъ тѣмъ, Арно видѣлъ архіепископа и слышалъ его жалобы по поводу посягательствъ клерикальной партія на епископскую власть; онъ намѣревался даже сдѣлать въ скоромъ времени министерству интерпелляцію по этому предмету и подвергнуть вопросъ обсужденіе съ трибуны.
Арно присоединилъ къ письму работника рекомендательное письмо за своею подписью и запечаталъ оба письма въ одинъ конвертъ.
Но тутъ явился тотъ же самый вопросъ:
Какимъ образомъ доставить это посланіе?
Арно, по причинамъ еще болѣе важнымъ, чѣмъ работникъ, не могъ отнести его самъ.
А время не терпѣло. Жена Арно замѣтила его затрудненіе и сказала просто:
-- Я позабочусь объ этомъ.
Г-жа Арно юная и прекрасная, вышедшая замужъ не болѣе, какъ два года передъ тѣмъ, была дочь бывшаго республиканца, члена учредительнаго собранія -- Гишара; дочь, достойная своего отца, и жена, достойная своего мужа.
Въ Парижѣ дрались; приходилось встрѣтиться лицомъ къ лицу съ опасностями, пройти сквозь градъ пуль, рисковать своею жизнью.
Арно поколебался.
-- Что хочешь ты сдѣлать? спросилъ онъ жену.
-- Я отнесу это письмо.
-- Ты сама?
-- Сама.
-- Но вѣдь это опасно.
Она подняла глаза и сказала ему:
-- Развѣ я сдѣлала тебѣ подобное возраженіе вчера, когда ты оставилъ меня?
Онъ со слезами на глазахъ поцѣловалъ ее и сказалъ:-- Иди.
Но полиція государственнаго переворота была подозрительна; многія женщины, проходя по улицамъ, были обыскиваемы; у г-жи Арно могли найти это письмо. Какъ спрятать его?
-- Я понесу съ собою ребенка, сказала г жа Арно.
Она развернула пеленки малютки, спрятала въ нихъ письмо и снова завернула ихъ.
Когда это было кончено, отецъ поцѣловалъ своего ребенка въ лобъ, а мать вскричала, смѣясь:
-- Вотъ красная дѣвчонка! Ей всего шесть мѣсяцевъ, а она уже участвуетъ въ заговорѣ!
Г-жа Арно добралась до дома архіепископа не безъ труда. Экипажъ, въ которомъ она отправилась, долженъ былъ дѣлать множество объѣздовъ Однако-жъ, она доѣхала. Она заявила желаніе видѣть архіепископа. Женщина, съ ребенкомъ на рукахъ не можетъ быть очень страшною, и ее впустили.
Но она заблудилась среди дворовъ и лѣстницъ. Довольно разстроенная, она отыскивала надлежащій путь, когда встрѣтила аббата Маре. Она знала аббата, подошла къ нему и объявила о цѣли своего прихода. Аббатъ Маре прочелъ письмо работника и пришелъ въ восторгъ.-- Это можетъ спасти все, сказалъ онъ. Затѣмъ прибавилъ:
-- Идите за мною. Я представлю васъ.
Архіепископъ парижскій находился въ комнатѣ, смежной съ его кабинетомъ. Аббатъ Маре провелъ г-жу Арно въ кабинетъ, предупредилъ, архіепископа и, минуту спустя, архіепископъ вошелъ туда же. Кромѣ аббата Мар е, его сопровождалъ аббатъ Дегерри, кюре прихода св. Магдалины.
Г жа Арно вручила Сибуру два письма: своего мужа и работника. Архіепископъ прочелъ ихъ и задумался.
-- Какой отвѣтъ я должна передать моему мужу? спросила г-жа Арно.
-- Сударыня, сказалъ архіепископъ:-- ужь слишкомъ поздно. Это слѣдовало сдѣлать до начала борьбы. Теперь это значило бы подвергаться риску вызвать еще большее кровопролитіе, чѣмъ какое произошло до сихъ поръ.
Аббатъ Дегерри молчалъ. Аббатъ Маре почтительно пытался расположить своего епископа въ пользу великаго усилія, рекомендуемаго работникомъ. Онъ сказалъ нѣсколько краснорѣчивыхъ словъ. Онъ настаивалъ на томъ, что появленіе архіепископа могло бы вызвать манифестацію со стороны національной гвардіи, а манифестація національной гвардіи заставила бы елисейскую клику отступить.
-- Нѣтъ, сказалъ архіепископъ.-- Вы надѣятесь на невозможное. Бонапартъ теперь не отступитъ. Думаютъ, что я могу остановить кровь: нѣтъ, я только бы заставилъ ее литься, и литься потоками. Національная гвардія уже лишилась своего обаянія. Если легіоны явятся, то Бонапартъ уничтожитъ ихъ полками. И притомъ, что значитъ архіепископъ въ сравненіи съ человѣкомъ государственнаго переворота? Гдѣ присяга? куда дѣвалось клятвенное обѣщаніе вѣрности? Гдѣ уваженіе къ праву? Никто не возвращается назадъ, сдѣлавъ три шага на пути подобнаго преступленія. Нѣтъ, нѣтъ! не надѣйтесь! Этотъ человѣкъ сдѣлаетъ все. Онъ нанесъ ударъ закону въ лицѣ представителя; онъ нанесъ бы ударъ Богу -- въ моемъ.
И онъ отпустилъ г-жу Арно съ видомъ человѣка, подавленнаго горемъ.
Исполнимъ долгъ историка. Шесть недѣль спустя, въ церкви Богоматери, нѣкто пѣлъ Te- Deum въ честь декабрьской измѣны, дѣлая, такимъ образомъ, Бога соучастникомъ въ преступленіи.
Это былъ архіепископъ Сибуръ.