Луи Бонапартъ въ профиль.
Умы всѣхъ этихъ людей были весьма различно настроены.
Крайнюю легитимистскую фракцію, представительницу бѣлаго знамени, во всей его чистотѣ, переворотъ, надо правду сказать, не особенно раздражалъ. На многихъ лицахъ можно было прочесть изреченіе г. Фаллу: "Я такъ доволенъ, что мнѣ стоитъ большого труда казаться опечаленнымъ". Чистые опускали глаза. Это идетъ къ чистотѣ. Смѣлые подымали голову. Негодованіе было у нихъ безпристрастное, позволявшее и удивляться немножко. Какъ эти генералы славно попались! Отечество задушено -- это ужасно; но ловкое мошенничество, соединенное съ отцеубійствомъ, приводило въ восхищеніе. Одинъ изъ главныхъ говорилъ со вздохомъ сожалѣнія и зависти: у насъ нѣтъ такого талантливаго человѣка. Другой шепталъ: "Вотъ это такъ порядокъ". И прибавлялъ: увы! Третій восклицалъ: Это преступное дѣло, хорошо обдѣланное. Нѣкоторые колебались; ихъ влекла съ одной стороны законность, которую представляло собой собраніе, а съ другой -- гнусность Бонапарта; то были честныя души, балансировавшія между долгомъ и подлостью. Нѣкто г. Томинъ Демазюръ, дойдя до дверей большой залы мэріи, остановился, заглянулъ туда, потомъ осмотрѣлся вокругъ и не вошелъ. Справедливость требуетъ сказать, что у нѣкоторыхъ между чистыми роялистами, и прежде всего у г. Ватимениля, звучала нота честнаго, искренняго негодованія, возмущенной справедливости...
Но какъ бы то ни было, легитимистская партія, взятая въ цѣломъ, не чувствовала отвращенія къ перевороту. Она ничего не боялась. И, дѣйствительно, къ лицу ли роялистамъ бояться Луи Бонапарта?.. Почему?
Равнодушія не боятся. Луи Бонапартъ былъ человѣкъ равнодушный. Онъ зналъ одно -- свою цѣль. Разчистить путь, чтобъ достичь ея -- это очень естественно. Остальное все можно оставить въ покоѣ. Вся политика его заключалась въ этомъ. Раздавить республиканцевъ, и пренебречь роялистами.
У Луи Бонапарта не было никакой страсти. Пишущій эти строки, разговаривая однажды о Луи Бонапартѣ съ бывшимъ королемъ Вестфаліи, сказалъ: "въ немъ голландецъ обуздываетъ корсиканца".-- Если тутъ есть корсиканецъ, отвѣчалъ Жеромъ.
Луи Бонапартъ былъ всегда только человѣкомъ, выжидающимъ случая. Шпіонъ, старающійся надуть Господа Бога. У него была зловѣщая задумчивость игрока, который плутуетъ. Плутовство допускаетъ смѣлость и исключаетъ гнѣвъ. Въ своей Гайской тюрьмѣ онъ читалъ одну только книгу: "Монархъ" Маккіавелли. У него не было семьи; онъ могъ колебаться между Бонапартомъ и Вергюэлемъ. У него не было отечества; онъ могъ колебаться между Франціей и Голландіей.
Этотъ Наполеонъ относился къ св. Еленѣ благодушно. Онъ восхищался Англіей. Вражда!-- къ чему? Для него не существовало ничего на свѣтѣ, кромѣ выгоды. Онъ прощалъ, потому что эксплуатировалъ; забывалъ все, потому что на все впередъ разсчитывалъ. Какое ему было дѣло до дяди? Онъ не служилъ ему-омъ имъ пользовался. Его скудная мысль блуждала въ Аустерлицѣ. Онъ набивалъ чучелу орла.
Вражда, злопамятность -- все это непроизводительная трата. Луи Бонапартъ помнилъ только то, Что ему было выгодно помнить. Гудсонъ-Лоу не мѣшалъ ему улыбаться англичанамъ. Маркизъ де Моншеню не мѣшалъ ему улыбаться роялистамъ.
Это былъ серьёзный политикъ, благовоспитанный, замкнутый, погруженный въ свои планы; не раздражительный, дѣлающій только то, что заранѣе назначено, безъ рѣзкостей, безъ крупныхъ словъ, скромный, аккуратный, ученый, кротко разговаривающій о необходимой рѣзнѣ, и готовый произвести ее -- потому что нельзя безъ этого.
И все это -- повторяемъ -- безъ страсти и безъ гнѣва.
Луи Бонапартъ былъ одинъ изъ людей, заразившихся глубокимъ охлажденіемъ Маккіавелли.
Вотъ какому человѣку удалось потопить имя Наполеона, присоединивъ къ Брюмеру Декабрь.