Избіеніе.
Вдругъ открылось окно, окно въ адъ. Еслибы Дантъ взглянулъ съ вышины, изъ царства тѣней, онъ увидѣлъ бы въ Парижѣ восьмой кругъ своей поэмы: монмартрскій бульваръ.
Парижъ -- сдѣлавшійся добычею Бонапарта. Чудовищное зрѣлище!
Вооруженные люди, собранные на этомъ бульварѣ, почувствовали, что въ нихъ вселился страшный духъ. Они перестали быть самими собой и превратились въ демоновъ. Не было болѣе ни одного французскаго солдата; были какіе-то призраки, выполняющіе ужасное дѣло. Не было болѣе знамени, не было закона, не было человѣчества, не было отчизны, не было Франціи! Привались убивать.
Нѣтъ! мы не приписываемъ французкой арміи того, что совершилось въ этотъ моментъ затмѣнія чести.
Исторія представляетъ намъ мнбго примѣровъ рѣзни; они отвратительны, безъ, сомнѣнія, но они имѣли какое нибудь основаніе. Варѳоломеевская ночь и драгонады объяснялись религіей; сицилійскія вечерни и сентябрскія убійства объяснялись отечествомъ -- уничтожаютъ врага, уничтожаютъ чужестранца. Преступленія подъ хорошими предлогами. Но рѣзьня монмартрскомъ бульварѣ есть преступленіе, неизвѣстно за чѣмъ совершенное.
И, однакоже, причина существуетъ. Она ужасна, укажемъ ее. Двѣ вещи существуютъ въ государствѣ: законъ и народъ. Человѣкъ убиваетъ законъ. Онъ чувствуетъ, что наказаніе приближается. Ежу остается только одно: убить народъ. Онъ убиваетъ народъ.
2-е декабря, это -- рискъ. 4-е, это -- увѣренность.
На пробуждающееся негодованіе дѣйствуютъ страхомъ.
Эта Эвменида -- правосудіе, останавливается въ оцѣпененіи передъ этой фуріей -- Истребленіе. Эринннсѣ противу поставляютъ Медузу.
Обратить въ бѣгство Немезиду -- какое страшное торжество!
На долю Луи Бонапарта выпала эта слава, которая есть вершина его позора.
Разскажемъ объ этомъ; разскажемъ о томъ, чего еще не видала, исторія: объ убійствѣ народа однимъ человѣкомъ. По чанному сигналу -- это былъ ружейный выстрѣлъ, сдѣланный неизвѣстно гдѣ, неизвѣстно кѣмъ -- въ народъ пустили картечью. Картечь -- тоже толпа. Это -- множество смертей. Она не знаетъ, куда летитъ и что дѣлаетъ. Она убиваетъ и летитъ дальше.
И, вмѣстѣ съ тѣмъ, у ней есть что-то въ родѣ души. Она пущена намѣренно; она исполняетъ чужую волю. Эта минута бала невыразимая. Словно горсть молній разсыпалась надъ народомъ. Ничего не могло быть проще. Это имѣло ясность рѣшенной задачи: картечь раздавила толпу. Что вы тутъ дѣлаете? Умирайте! Быть прохожимъ#-- преступленіе. Зачѣмъ вы на улицѣ? Зачѣмъ переходите дорогу правительству? Правительство -- убійца! Что разъ объявили, то нужно же сдѣлать! Что начато, тд должно быть кончено! Если спасаютъ общество, то нужно же уничтожить народъ.
Развѣ не существуетъ общественныхъ нуждъ? Развѣ Бевиль не долженъ получать 87 тысячъ франковъ въ годъ, а Флёри -- 95? Развѣ Манжо, епископъ Нансійскій, не долженъ получать 342 франка въ день, а Вальянъ -- 168; а С. Арно -- 822, а Бассамо и Камбсаресъ по 383 франка каждый? Развѣ Луи Бонапартъ не долженъ получать 76,712 франковъ въ день? Императоромъ Франціи нельзя быть за меньшую плату.
Въ одно мгновеніе ока на бульварѣ, на протяженіи четвери льё, произошла бойня. Одиннадцать пушекъ разрушили отель Салландрузъ. Двадцать восемь домовъ были насквозь пробиты ядрами. Цѣлый парижскій кварталъ бѣжалъ, спасись, съ раздирающимъ крикомъ. Повсюду -- внезапная смерть. Человѣкъ ничего не ждалъ -- вдругъ падаетъ. Откуда это идетъ? Свыше, говорятъ молебны епископовъ. Снизу, говоритъ истина. Изъ болѣе низкаго мѣста, чѣмъ каторга, чѣмъ преисподняя.
Это -- мысль Калигулы, приведенная въ исполненіе Папавуаномъ.
Ксавье Дюррьё приходитъ на бульваръ. Онъ разсказывалъ: "я сд ѣ лалъ шестьдесятъ шаговъ и вид ѣ лъ шестьдесятъ труповъ"; и онъ отступаетъ. Быть на улицѣ -- преступленіе; оставаться у себя дома -- преступленіе. Убійцы входятъ въ дома и рѣжутъ. На ихъ гнусномъ, разбойническомъ арго это называлось " chaparder". "Chapardons tout!" кричали солдаты.
Аддъ, книгопродавецъ, на бульварѣ Пуассоньеръ No 17, стоитъ въ дверяхъ своей лавки -- его убиваютъ. Въ ту же минуту, весьма далеко оттуда, потому что избіеніе происходитъ на обширномъ пространствѣ -- въ улицѣ Ланкри, владѣлецъ дома No 5, г. Тиріонъ де-Монтобанъ стоитъ у себя на крыльцѣ, его убиваютъ. Въ улицѣ Тикстоннъ, проходитъ семилѣтній ребенокъ, по имени Бурсье -- его убиваютъ. Мадмуазель Сулакъ въ улицѣ Тампль No 196, открываетъ свое окно -- ее убиваютъ. Въ той же улицѣ No 97, двѣ женщины, г-жи Видаль и Рабуассонъ, швеи, сидятъ у себя. Ихъ убиваютъ. Белѣвалъ мебельщикъ въ улицѣ Луны, No 10, сидитъ у себя -- его убиваютъ. Дебекъ, нагоціантъ въ улицѣ Сантье No 45, Куверселль цвѣточникъ, въ улицѣ С-Дени No 257, Лабитъ, ювелиръ на С-Мартенскомъ бульварѣ No 55, Монпеласъ, парфюмёръ, въ С-Мартенской улицѣ No 182--всѣ четверо убиты у себя дома. Въ С-Мартенской улицѣ No 240, изранили саблями бѣдную золотошвейку, мадмуазель Сегенъ, которая, не имѣя средствъ платить доктору, умерла въ больницѣ 1-го января 1852, г. въ тотъ самый день, когда епископъ Сибуръ служилъ благодарственный молебенъ въ соборѣ Парижской Богоматери. Другая, жилетница, Франеуаза Ноэль, въ которую выстрѣлили въ улицѣ Фобур-Монмартръ, умерла въ больницѣ Милосердія. Еще другая, г-жа Ледо, жни шая въ пассажѣ du Caire, No 76, и раненая картечью передъ епископскимъ домомъ, умерла въ Моргѣ. Прохожія, мадмуазель Грессье, жившая въ Омартенскомъ предмѣстьѣ No 209, г-жа Гиларъ, жившая въ предмѣстьи С.-Дени, No 77, г-жа Гарнье, жившая на бульварѣ Bonne Nouvelle No 6, пораженныя картечью, первая -- на монмартрскомъ бульварѣ, двѣ другія -- на бульварѣ С.-Дени, упали, но были еще живы. Пытаясь подняться, онѣ сдѣлались мишенью для солдатъ, которые покатывались со смѣху, цѣлясь въ нихъ, и на этотъ разъ онѣ уже упали мертвыя. Были блистательные воинскіе подвиги. Такъ, напр.: въ улицѣ Мира, полковникъ Рошфоръ -- вѣроятно получившій за это генерала -- командуя уланскимъ полкомъ, ударилъ на нянекъ, шедшихъ съ дѣтьми, и разбилъ ихъ на голову.
Такова была эта невообразимая экспедиціи. Всѣ люди, участвовавшіе въ ней, дѣйствовали подъ вліяніемъ темныхъ силъ. У каждаго было что-то подталкивавшее его. Эрбиньонъ имѣлъ позади себя Заатчу; C.-Арно -- Кабилію; Рено -- дѣло при деревняхъ Сент-Андре и Сент-Ипполитъ; Эспинасъ -- Римъ и приступъ 30-го іюня; Маньянъ -- свои долги.
Нужно ли продолжать? Колеблешься. Докторъ Пике, семидесятилѣтній старикъ, былъ убитъ въ своей гостиной, пулей въ животъ; художникъ Жолливаръ передъ своимъ мольбертомъ, пулей въ лобъ. Мозгъ его забрызгалъ его картину. Англійскій капитанъ Уильямъ Джэссъ избѣжалъ пули, пробившей потолокъ надъ его головой. Въ книжной лавкѣ, сосѣдней съ магазинами подъ фирмой Prophète, отецъ, мать и двѣ дочери были изрублены саблями; другого книгопродавца, Лефолеля, разстрѣляли въ его магазинѣ, на бульварѣ Пуассоньеръ. Въ улицѣ Лепельтье, аптекаря Бойе, сидѣвшаго за своей конторкой, закололи уланы. Одинъ капитанъ, уничтожая передъ собой все, взялъ приступомъ домъ "du Grand Balcon". Въ музыкальномъ магазинѣ Брандюса былъ убитъ слуга; и Рейбель, сквозь дождь картечи, говорилъ Саксу: "я тоже за музыку принялся". Кафе Леблонъ разграбили. Въ домъ Билькока было пущено столько ядеръ, что на другой день оказалось нужнымъ приставить къ нему подпорки. Передъ домомъ Жувена лежала куча труповъ; и между прочимъ, какой-то старикъ съ зонтикомъ и молодой человѣкъ съ лорнетомъ. Hôtel de Castille, Maison-Dorée, La petite Jeanette, Café de Paris, Café d'Anglettere, въ продолженіи трехъ часовъ, служили мишенью для пушекъ. Домъ Ракено былъ разрушенъ гранатами. Ядра разрушили базаръ Monmartre.
Никому не удавалось уйдти отъ смерти: ружья и пистолеты работали въ упоръ.
Это было не задолго до новаго года; и во многихъ лавкахъ были выставлены игрушки. Въ пассажѣ Сомовъ, тринадцатилѣтній ребенокъ, бѣжавшій отъ ружейныхъ выстрѣловъ, спрятался въ одной изъ такихъ лавокъ, подъ грудой игрушекъ. Его нашли и убили. Убійцы со смѣхомъ повертывали свои сабли въ его ранахъ. Одна женщина говорила мнѣ: "по всему пассажу разносились крики бѣдненькаго малютки". Четыре человѣка были разстрѣляны передъ той же лавкой. Офицеръ говорилъ имъ: "это васъ научитъ шляться!" Пятый, по имени Мальяре, котораго сочли мертвымъ, получилъ одиннадцать ранъ и былъ на другой день отнесенъ въ больницу Милосердія. Тамъ онъ и умеръ. Стрѣляли въ погреба сквозь отверстія.
Кожевникъ, не имени Муленъ, спрятавшійся въ одинъ изъ такихъ погребовъ, видѣлъ изъ окна погреба, какъ одинъ прохожій, раненый въ бедро, присѣлъ на мостовую: онъ прислонился спиной къ стѣнѣ и хрипѣлъ. Солдаты, услышавъ это хрипѣнье, прибѣжали и добили раненаго штыками.
Одна бригада убивала прохожихъ на пространствѣ между Мадленой и Оперой. Другая -- между Оперой и театромъ Gymnase, третья между бульваромъ Bonne Nouvelle и воротами С.-Дени. Послѣ того какъ 75-й полкъ овладѣлъ баррикадой у воротъ С.-Дени, борьбы больше не было, была только рѣзня; она шла отъ бульвара по всѣмъ окружающимъ улицамъ, "лучами" (ужасное, но вѣрное выраженіе). Это былъ чудовищный спрутъ, вытягивавшій свои щупальцы. Бѣжать? Зачѣмъ? Спрятаться? Что проку? Смерть бѣжала за вами, быстрѣе васъ. Въ улицѣ Pagevin одинъ солдатъ сказалъ прохожему: "что вы тутъ дѣлаете?" -- "Я возвращаюсь домой".-- Солдатъ убиваетъ прохожаго. Въ улицѣ Маре убиваютъ четырехъ молодыхъ людей, у нихъ на дворѣ. Полковникъ Эспинассъ кричалъ: "посл ѣ штыковъ -- пушки!" Полковникъ Рошфоръ кричалъ: "Бей, коли, р ѣ жь!" и прибавлялъ:-- "Это -- экономія пороху, да и меньше шуму". Передъ магазиномъ Барбедіеннъ, одинъ офицеръ хвалился передъ товарищами своимъ оружіемъ. Онъ говорилъ: "изъ этого ружья я отлично попадаю между глазъ". Потомъ онъ прицѣливался въ перваго встрѣчнаго и дѣйствительно попадалъ. Бойня была неистовая, френетическая. Между тѣмъ какъ на бульварѣ избивали народъ подъ начальствомъ Карреле, бригада Бургона свирѣпствовала въ Тамилѣ, а бригада Марюлаза -- въ улицѣ Рамбюто. Дивизія Рено отличалась на лѣвомъ берегу. Рено былъ тотъ самый генералъ, который въ Маскарѣ подарилъ Шаррасу свои пистолеты. Въ 1848 г. онъ говорилъ Шаррасу. "Нужно распространить революцію по всей Европѣ". Шаррасъ отвѣчалъ ему: "Потише! не торопитесь Луи Бонапартъ, въ іюлѣ 1851 г., сдѣлалъ его дивизіоннымъ генераломъ. Улица aux Ours въ особенности пострадала. Морни говорилъ вечеромъ Луи Бонапарту: "спасибо 15-му. Онъ очистилъ улицу aux Ours."
Га углу улицы du Sentier, офицеръ спаговъ, махая саблей, кричалъ: "не то, не то! Вы ничего не смыслите. Стр ѣ ляйте въ женщинъ". Одна женщина бѣжала. Она была беременна. Она падаетъ. Ей наносятъ ударъ прикладомъ, и она рожаетъ. Другая, растерянная, хочетъ скрыться за поворотомъ улицы. Она несетъ на рукахъ ребёнка. Двое солдатъ прицѣливаются. Одинъ говоритъ: "въ женщину!" и кладетъ ее на мѣстѣ. Ребёнокъ падаетъ на мостовую. Другой солдатъ говоритъ "въ ребенка!" и убиваетъ ребёнка.
Человѣкъ, извѣстный въ наукѣ, докторъ Жерменъ Сее (Sée), разсказываетъ, что въ одномъ только домѣ, гдѣ помѣщаются ванны Жувансъ, въ шесть часовъ вечера, лежало на дворѣ подъ навѣсомъ, до восьмидесяти раненыхъ, почти все старики, женщины и дѣти. Докторъ Сее подалъ имъ первую помощь.
Въ улицѣ Mandar, говоритъ одинъ свидѣтель, тянулся длинный рядъ труповъ вплоть до улицы Neuve st Eustache. Передъ домонъ Одье двадцать шесть труповъ. Тридцать -- передъ отелемъ Монморанси. Передъ театромъ Variétés -- пятьдесятъ два трупа; между ними одиннадцать женскихъ. Въ Улицѣ Grange Batelière три обнаженные трупа. Домъ No 19 въ Монмартрскомъ Предмѣстьѣ былъ наполненъ убитыми и ранеными.
Женщина, съ распущенными волосами, съ поднятыми къ небу руками, совсѣмъ обезумѣвшая, бѣжала по улицѣ Пуассоньеръ крича: "убиваютъ! убиваютъ! убиваютъ! убиваютъ!"
Солдаты бились объ закладъ: "Побьемся, что я уложу вотъ этого!" Такъ былъ убитъ возвращавшійся къ себѣ домой, въ улицу Мира, въ No 82, графъ Понинскій.
Я хотѣлъ лично угнать, въ чемъ дѣло. Въ нѣкоторыхъ фактахъ должно лично удостовѣриться для того, чтобъ сказать утвердительно, что они существовали. Я пошелъ на мѣсто убійства.
Въ эти минуты гнетущей тоски такъ много чувствуешь, что перестаешь думать, а если и думаешь, то какъ-то безсвязно. Желаешь только скорѣе какого нибудь конца. Смерть другихъ вселяетъ въ тебя такое отчаяніе, что является жажда собственной смерти.-- Еслибы, умирая, на что-нибудь пригодиться, по крайней мѣрѣ. Начинаешь припоминать тѣхъ, чья смерть вызывай возстанія, месть. Быть полезнымъ трупомъ -- вотъ единственное честолюбіе, какое еще у тебя остается.
Я шелъ, погруженный въ мрачную задумчивость.
Я направлялся къ бульвару. Я видѣлъ тамъ адъ; я слышалъ громъ.
Мнѣ встрѣтился Жюль-Симонъ, который, въ эти ужасные дни, мужественно подвергалъ опасности драгоцѣнную жизнь. Онъ остановилъ меня. "Куда вы идете? сказалъ онъ мнѣ.-- Васъ убьютъ. Чего вы хотите?" -- "Именно этого", сказалъ а.
Мы подали другъ другу руку.
Я пришелъ на бульваръ. Онъ представлялъ зрѣлище неизобразимое. Я видѣлъ это преступленіе, эту бойню, эту трагедію. Я видѣлъ эту слѣпую смерть, видѣлъ, какъ падали вокругъ меня толпой обезумѣвшія отъ ужаса жертвы. Вотъ почему я назвалъ эту книгу показаніемъ свид ѣ теля.
У судьбы есть свои намѣренія. Она таинственно охраняетъ будущаго историка. Она допускаетъ его вмѣшаться въ борьбу, присутствовать при истребленіи и рѣзнѣ; но не дозволяетъ умереть, желая, чтобъ онъ разсказалъ о нихъ.
Переходя обстрѣливаемый картечью бульваръ, я увидѣлъ шедшаго мнѣ на встрѣчу Ксавье Дюррьё. "А! вотъ и вы, сказалъ онъ мнѣ.-- Я сейчасъ встрѣтилъ г-жу Д. Она васъ ищетъ!"
Г-жа Д. и г-жа Р., двѣ великодушныя женщины, обѣщали больной и лежавшей въ постели женѣ моей узнать, гдѣ я нахожусь, и принести обо мнѣ извѣстіе. Г-жа Д. героически пустилась отъискивать меня въ этой бойнѣ. Съ нею случилось слѣдующее: на углу одной улицы она наткнулась на груду труповъ и имѣла мужество возмутиться. При вырвавшемся у нея крикѣ ужаса, за нею погнался всадникъ съ пистолетомъ въ рукѣ, и еслибъ ей не удалось быстро отворить одну дверь, въ которую она бросилась, она была бы убита.
Число погибшихъ въ этой ужасной бойнѣ осталось неизвѣстнымъ. Бонапартъ набросилъ на него покровъ тайны. Это -- привычка избивающихъ; они не допускаютъ исторію подводить итогъ избіеннымъ. Одинъ изъ двухъ полковниковъ, о которыхъ было упомянуто на первыхъ страницахъ этого тома, утверждалъ, что только однимъ его полкомъ убито по крайней мѣрѣ 2,500 человѣкъ. Это приходилось бы болѣе одного человѣка на солдата. Намъ кажется, что этотъ ревностный полковникъ преувеличиваетъ. Преступленіе иногда хвастаетъ чернотой.
Лирё, писатель, котораго схватили для того, чтобы разстрѣлять, и который спасся какимъ-то чудомъ, говоритъ, что онъ видѣлъ болѣе восьмисотъ труповъ.
Около четырехъ часовъ, почтовыя кареты, стоявшія на дворѣ Елисейскаго Дворца, были отпряжены. Это истребленіе, которое одинъ англійскій свидѣтель Уильямъ Джессъ называлъ пальбой "отъ веселаго сердца", длилась отъ двухъ до пяти часовъ. Въ продолженіе этихъ ужасныхъ трехъ часовъ, Луи Бонапартъ исполнилъ задуманное имъ, довершилъ свое дѣло. До этой минуты несчастная, маленькая буржуазная совѣсть была почти снисходительна. Ну, что за бѣда! Это -- игра принца, фокусъ въ большихъ размѣрахъ, нѣчто въ родѣ государственнаго мошенничества. Скептики и способные говорили: "Славную штуку сыграли съ этими дураками" (съ нами). Вдругъ Луи Бонапартъ, которымъ овладѣло безпокойство, долженъ былъ разобличить "всю свою политику". Скажите С. Арно, чтобъ онъ исполнилъ мои приказанія. Сент-Арно повиновался, переворотъ совершилъ то, что ему слѣдовало совершить по закону вещей, и съ этой страшной минуты, огромный ручей крови протекаетъ черезъ это преступленіе.
Трупы оставляли на мостовой, блѣдные, оцѣпенѣвшіе отъ испуга и съ вывороченными карманами. Солдатъ, исполняющій приказанія злодѣевъ, осужденъ на это мрачное crescendo: утромъ -- убійца, вечеромъ -- воръ.
Съ наступленіемъ ночи, въ Елисейскомъ Дворцѣ началось ликованіе. Эти люди торжествовали. Конно наивно разсказалъ эту сцену. Приближенные отдались безумному восторгу. Фіаленъ говорилъ Бонапарту: ты. "Отвыкните отъ этого", сказалъ ему вполголоса Вьельяръ. Дѣйствительно, эта бойня дѣлала Бонапарта императоромъ. Онъ теперь былъ "Величество". Пили, курили, какъ солдаты на бульварѣ, которые послѣ дня, проведеннаго въ убійствахъ, всю ночь пропьянствовали. Елисейцы были въ восхищеніи отъ удачи. Они удивлялись, приходили въ экстазъ. "Какая великолѣпная мысль озарила принца"! И какъ это было мастерски ведено. Это получше, чѣмъ бѣжать черезъ Діеппъ, подобно д'Оссе, или черезъ Мамброль подобно Гернонъ-Ранвилю; или чѣмъ нарядиться лакеемъ и чистить башмаки г-жи Сенъ Фаржо, какъ это сдѣлалъ Полиньякъ. "Гизо былъ то же не искуснѣе Полиньяка!" вскричалъ Персиньи.-- Флёри обратился къ Морни: "Вашимъ доктринёрамъ, я полагаю, не удалось бы сдѣлать переворота?" -- "Это правда", отвѣчалъ тотъ.-- "Они на этотъ счетъ плохи"... онъ прибавилъ:-- и однакожь Луи Филиппъ, Гизо, Тьеръ, всё это -- умные люди...
Луи Бонапартъ, вынувъ изо рта сигару, прервалъ:-- Если это умные люди, то я предпочитаю быть дуракомъ...
-- Дикимъ звѣремъ, поправляетъ исторія.