Я снова и поспѣшно сѣлъ на солому, опустивъ голову къ колѣнамъ. Мало-по-малу разсѣялся мой дѣтскiй ужасъ, и мною овладѣло странное любопытство продолжать чтенiе моей стѣны.
Около имени Папавуана я снялъ огромную паутину, покрытую толстымъ слоемъ пыли и висѣвшую въ углу стѣны. Подъ этой паутиной были четыре или пять именъ, совершенно сохранившихся между многими другими, отъ которыхъ остались одни пятна. -- Дотенъ 1815. -- Пуленъ 1818. -- Жанъ-Мартенъ 1821. -- Кастенъ 1823. Я прочелъ эти имена, и зловѣщiя воспоминанiя осадили меня. Дотенъ, рѣзавшiй своего брата на части и бросившiй ночью голову въ колодезь, а туловище въ помойную яму; Пуленъ, убившiй жену; Жанъ-Мартенъ, выстрѣлившiй въ отца изъ пистолета въ то самое время, какъ старикъ открывалъ окно; Кастенъ, докторъ, отравившiй своего друга, лечившiй его отъ болѣзни, которую самъ-же навязалъ ему, и вмѣсто лекарствъ снова подчивавшiй его ядомъ; а возлѣ нихъ Папавуанъ, этотъ ужасный помѣшанный, убивавшiй дѣтей ударомъ ножа по головѣ!
Вотъ, подумалъ я, и лихорадочный ознобъ пробѣжалъ по костямъ моимъ, вотъ какiе гости были до меня въ этой кельѣ. Здѣсь, на той самой плитѣ, на которой я сижу теперь, эти люди убiйства и крови думали свои послѣднiя думы! у самой этой стѣны, въ этомъ тѣсномъ четвероугольникѣ они, какъ дикiе звѣри, кружили своими послѣдними шагами. Небольшiе промежутки времени отдѣляли ихъ другъ отъ друга: повидимому казематъ этотъ не пустѣетъ. Они оставили послѣ себя нагрѣтое мѣсто и мнѣ его оставили. Въ свою очередь я соединюсь съ ними на Кламарскомъ кладбищѣ, гдѣ такъ хорошо ростетъ трава.
Я не фантастъ и не суевѣренъ. Вѣроятно, отъ этихъ мыслей у меня сдѣлалась лихорадка, потому-что среди мечтанiй, мнѣ вдругъ показалось, что имена эти горѣли, какъ огненныя, на черной стѣнѣ; звонъ, усиливавшiйся все болѣе и болѣе, зазвучалъ въ ушахъ моихъ; красноватый свѣтъ хлынулъ мнѣ въ глаза; а потомъ мнѣ почудилось, что въ казематѣ заходили люди, странные люди, которые несли свои головы въ лѣвой рукѣ и держали эти головы за рты, потому-что на нихъ не было волосъ. Всѣ показывали мнѣ кулакъ, исключая отцеубiйцы.
Въ ужасѣ закрылъ я глаза: тогда все стало для меня яснѣе.
Былъ-ли это сонъ, видѣнiе или дѣйствительность -- не знаю; только я сошолъ-бы съ ума, еслибъ не разбудило меня во-время новое внезапное ощущенiе. Я готовъ былъ упасть на-взничъ, какъ вдругъ почувствовалъ, что по моей голой ногѣ тащилось холодное туловище съ мохнатыми ножками. То былъ паукъ, спугнутый мной и убѣгающiй.
Я пришолъ въ себя. -- О, странныя видѣнiя! -- Нѣтъ! То былъ дымъ, бредъ моего опустѣлаго и судорожнаго мозга. Макбетовскiя химеры! мертвые мертвы, а эти и подавно. Они крѣпко на-крѣпко заперты въ могилахъ, а могила не чета тюрьмѣ, изъ которой можно убѣжать. отчего-же я такъ испугался?
Могильныя двери не отворяются извнутри.