Галерея мошенников
1. «Совсем как в доброе старое время»
Через месяц после вступления Гардинга на пост президента в столице появился некий полковник Чарльз Р. Форбс — краснолицый, шумливый пьяница и авантюрист, любивший разводить турусы на колесах и отличавшийся бесцеремонностью в обращении с прекрасным полом. В войну он был награжден французским орденом и американской медалью за боевые заслуги. В его пестрой биографии значились и дезертирство из армии Соединенных Штатов, и грязные политические махинации во время избирательной кампании на Западном побережье, и подозрительные подряды, и сугубо прибыльная подпольная спекуляция на Филиппинских островах, где он провел несколько лет на государственной службе.
Форбс приехал в Вашингтон ранней весной 1921 г. по приглашению самого Гардинга…
С сенатором Гардингом и его супругой он познакомился на Гавайских островах незадолго до войны. Гардинги были очарованы его неисчерпаемым запасом анекдотов и шумной любезностью. Форбс встретил в Гардинге приятного партнера по покеру, которого не волновали проигрыши, и между полковником и будущим президентом и его женой завязалась тесная дружба. Во время избирательной кампании 1920 г. Форбс, бывший тогда заместителем председателя «Хэрли Мэзон констракшен компани» в Такоме, энергично агитировал за Гардинга на Западном побережье. После выборов Гардинг пригласил своего друга в Вашингтон и назначил его начальником Управления по страхованию от военных потерь. Вскоре после этого Форбс был назначен начальником вновь созданного Управления помощи ветеранам войны…
На этом посту Форбс ведал всеми госпиталями для ветеранов в США, оставшимися после войны запасами медикаментов и госпитального имущества и строительством новых госпиталей для ветеранов. Бюджет Управления помощи ветеранам составлял примерно 500 млн. долларов в год.
Бравый полковник, не теряя времени, приступил к разработке попавших в ело руки золотых россыпей. Он сразу же набрал себе штат помощников и прочих подчиненных из числа своих приятелей и старых собутыльников, которые, он был уверен, будут делать в точности то, что им будет приказано, и, подобно ему самому, не станут проявлять излишней щепетильности, когда дело дойдет до взяток и растрат. Вскоре в отделениях Управления помощи ветеранам обосновались беспардонные мошенники и мелкие аферисты, которые разъезжали по всей стране, устраивали дикие оргии и вообще вели роскошную жизнь за счет государственных средств, предназначенных для оказания помощи инвалидам войны.
Мы приведем характерный отрывок из письма одного из разъездных агентов Форбса, Р. А. Триппа, своему непосредственному начальнику в Вашингтон:
«Мы живем совсем как в доброе старое время, — не хватает только тебя. Охотничий сезон здесь в разгаре: кролики на обед, фазаны на ужин, вина, пиво, виски, — и, слава те, господи, мы еще ни одной вечеринки не пропустили. Нас с Коллинсом приглашают повсюду. В прошлую среду напились до чортиков, запивая кролика и все прочее. А в субботу были такие вина!.. Вот это жизнь! Мы едим и пьем с мэром, шерифом и прокурором… К чорту главную контору и работу. То ли дело разъезжатьвот эта работа мне по душе!»
По поводу места расположения одного госпиталя Трипп шутливо заметил:
«Опасность пожара — да что говорить! Если бы только Форбс мог увидеть эту «прекрасную» высокую (3 фута) траву; если случится пожар, она так и вспыхнет, как порох».
Письмо заканчивалось следующими словами:
«Так вот, старина, чудесное времечко — лучше не надо, а как только нам удастся снять эмбарго на грузы, дела наши будут закончены. Посмотрели бы вы на нас! Сообщите мне, когда Форбс собирается продавать подряды, тогда я куплю себе Ролс-Ройс. Спешу на выпивку, а пока до свиданья!»
Сам полковник Форбс, подобно своим сотрудникам, непоколебимо верил в то, что работу надо чередовать с развлечениями. Из всех его подвигов на посту главы Управления помощи ветеранам об этом ярче всего свидетельствуют его отношения с представителем «Томпсон — Блэк конетракшен компани» Элиасом Г. Мортимером.
Они познакомились в начале 1922 г. и вскоре вступили в негласные переговоры по поводу обширной программы жилищного строительства, разрабатывавшейся в то время Управлением помощи ветеранам. В одной из первых бесед на эту тему Форбс поведал Мортимеру о своих прежних подвигах на строительном поприще. Он многозначительно заявил: «Мы устраивались так, что никто не оставался в накладе».
В апреле того же года в вашингтонской квартире Форбса состоялось небольшое тайное совещание. На нем присутствовали Форбс, Мортимер и владельцы «Томпсон — Блэк конетракшен компани» Дж. У. Томпсон и Джемс Блэк. Форбс информировал собравшихся о том, что он намерен сдать несколько крупных подрядов на постройку госпиталей, причем место постройки пока еще сохраняется в тайне. Он предполагает вскоре совершить поездку по стране, чтобы принять окончательные решения по этому вопросу. Форбс пригласил Мортимера с его веселой молодой супругой отправиться в эту поездку вместе с ним.
«Вы сможете лично познакомиться с обстановкой в Чикаго, — сказал Форбс. — Там мы собираемся построить госпиталь стоимостью в 5 млн. долларов. Мы будем также строить госпитали в Ливерморе, штат Калифорния, и на Америка-Лэйк в окрестностях Такомы. На обратном пути вы сможете остановиться в Сент-Клауд, штат Миннесота; таким образом вы узнаете все раньше других».
Вдруг Форбс отвел Мортимера в сторону. Он находится, объяснил он, в довольно затруднительном положении, о чем не решается сказать при всех. Попросту говоря, он несколько «поистратился»…
«Чем я могу быть вам полезен?» — спросил Мортимер.
«Мне нужно тысяч пять долларов», — ответил полковник.
Мортимер договорился со своими партнерами о выдаче Форбсу этой суммы, и затем компания разошлась.
Согласно договоренности, эти 5 тыс. долларов были только задатком. По условиям окончательного соглашения между Форбсом и подрядчиками он должен был получить одну треть всех доходов фирмы «Томпсон Блэк» от постройки госпиталей.
Летом полковник Форбс, Мортимер и его супруга вместе путешествовали по стране. Первую остановку они сделали в Чикаго, где занимались в основном устройством роскошных приемов для своих деловых знакомых и личных друзей в отеле «Дрэйк». Кстати сказать, за свои номера в отеле они платили по 50 долларов в сутки.
Несмотря на это веселое времяпрепровождение, а может быть, и благодаря ему, между полковником и его спутниками вскоре возникли несколько неловкие отношения. Впоследствии Мортимер рассказывал:
«…Номер полковника Форбса находился справа от нашего… Когда я пришел к нему как-то в 4 часа 30 мин. дня, полковник Форбс и г-жа Мортимер сидели на кровати и играли в кости… Тут же стояла бутылка виски, а Форбс был без пиджака…»
Мортимера такие вещи раздражали, но вначале он не давал личным обидам портить его деловые отношения с Форбсом. Они продолжали своё путешествие вместе и приехали в Калифорнию, и все это время, по словам самого Мортимера, они «веселились напропалую изо дня в день».
Тем временем верный помощник Форбса, главный юрисконсульт Управления помощи ветеранам Чарльз Ф. Крамер, получал в Вашингтоне запечатанные заявки на подряды по постройке правительственных госпиталей. По указанию Форбса, Крамер их распечатывал и немедленно сообщал их содержание по телефону в Калифорнию. Несмотря на то, что эти сведения полагалось хранить в тайне, Форбс передавал их Мортимеру, с тем чтобы фирма «Томпсон — Блэк» могла соответственно калькулировать свои заявки…
Форбс был в восторге от того, что все шло так гладко. «Мы разбогатеем!» — радостно заверял он Мортимера.
Мортимер, однако, несмотря на рост своих доходов, находил положение все более неприятным. К концу лета его терпение иссякло, и он твердо заявил жене и Форбсу, что ему надоели их более чем дружеские отношения.
Вернувшись через несколько недель на восток, Мортимер навсегда расстался со своей супругой. Одновременно тайное сотрудничество между полковником Форбсом и фирмой «Томпсон — Блэк» оборвалось…
Взятки, которые Форбс получал за сдачу подрядов на строительство. госпиталей для ветеранов, служили лишь одним из многочисленных источников его доходов на посту руководителя Управления помощи ветеранам.
Закупая материалы для правительства по баснословно высоким ценам и продавая правительственное имущество за ничтожную долю его стоимости, он заручился расположением многих дельцов. Последние, разумеется, охотно делились с Форбсом своими прибылями.
Форбс купил, например, у одной дружественной ему фирмы на 70 тыс. долларов мастики для пола. Впоследствии подсчитали, что этого количества Управлению помощи ветеранам хватило бы на сто лет. За галлон этого добра, стоивший примерно два цента, полковник платил 87 центов.
Объектом крупнейшей аферы Форбса были огромные правительственные склады в Перривилле, штат Мэриленд, состоявшие из пятидесяти с лишним зданий, в которых хранилось огромное количество медикаментов и других товаров. Не объявляя публично о распродаже этих запасов, Форбс подписал контракт с бостонской фирмой «Томпсон энд Келли» на продажу всего наличия товаров. В день подписания контракта на станцию Перривилл прибыло 15 порожних товарных вагонов; не прошло и недели, как со складов было вывезено более ста пятидесяти вагонов различных товаров и материалов.
Фирма «Томпсон энд Келли» заплатила за эти товары всего 600 тыс. долларов; действительная же их стоимость составляла по меньшей мере б млн. долларов.
К концу 1922 г. изо всех уголков страны от ветеранов, высших офицеров армии и флота, от дельцов, которым не удалось нажиться на контрактах с Управлением помощи ветеранам, в Вашингтон стали поступать возмущенные жалобы на деятельность Управления под руководством Форбса.
Перривиллское дело было последней каплей, переполнившей чашу.
В начале января 1923 г. президент Гардинг вызвал полковника Форбса в Белый дом. Форбс принес с собой кипу старых, сильно потертых бумаг, с помощью которых он хотел доказать, что проданные им в Перривилле товары «не представляли никакой ценности». На президента это не произвело впечатления. Он сказал своему другу, что беззакония в Управлении помощи ветеранам пора кончать. В том же месяце Форбс уехал в Европу и из Франции прислал президенту заявление об отставке.
Весной того же года сенат решил расследовать деятельность Управления помощи ветеранам. Гласное расследование началось в Вашингтоне в октябре.
В числе свидетелей был и сам полковник Форбс, только что возвратившийся из Европы.
«Я работал по 16 часов в сутки… — заявил Форбс о своей деятельности в Управлении, — и любил ветеранов, как никто другой».
В качестве свидетеля выступал также подрядчик Элиас Мортимер, который описал во всех интимных подробностях свои отношения с Форбсом, а также и отношения Форбса с бывшей г-жой Мортимер. После показаний Мортимера на заседании комиссии появился поверенный г-жи Мортимер, ходатайствовавший о разрешении его клиентке выступить в качестве свидетельницы, чтобы таким образом публично защитить свою репутацию. Поверенный сказал — и это было, пожалуй, самым поэтическим заявлением, сделанным в ходе расследования: «Репутация женщины хрупка и нежна, как узоры на оконном стекле в морозное утро: дохнешь — и от них не останется и следа. И в то же время репутация женщины — это ее самое драгоценное достояние».
После этого расследования полковник Форбс был предан суду по обвинению в злостном обмане правительства Соединенных Штатов. Федеральный суд признал его виновным и приговорил к тюремному заключению на срок в 2 года и штрафу в 10 тыс. долларов.
Впоследствии было подсчитано, что жульнические проделки Форбса на посту начальника Управления помощи ветеранам обошлись американскому народу примерно в 200 млн. долларов, добрая доля которых застряла в карманах самого Форбса.
И все же, как ни внушительна эта сумма, она составляет лишь незначительную часть колоссальных государственных средств, разграбленных чиновниками и крупными дельцами в бытность Гардинга президентом США.
2. Доум и Хиллс
Однажды в начале весны 1922 г. глава «Синклер ойл компани» Гарри Синклер, президент рокфеллеровской «Прэри ойл энд гэс компани» Джемс О'Нийл и еще два представителя делового мира[32] расположились на обед в аристократическом клубе банкиров в Нью-Йорке. Они встретились, чтобы поговорить о сугубо секретной многомиллионной сделке с нефтеносными землями.
«Хотел бы я, — сказал один из присутствующих, — стать года на два министром военно-морского флота».
«Пожалуй, — ответил Синклер, — вы были бы тогда устроены получше президента».
«Уж я бы сколотил несколько миллионов!»
«Но после этого вам придется вести себя поосторожнее, — внушительно сказал Синклер, — каждый должен будет выпутываться как сумеет».
«А что если потом начнутся неприятности? Кто их будет улаживать?»
«Если у «Синклер ойл компани» нехватит для этого сил, то у «Стандард ойл» хватит, — заметил О'Нийл, фирма которого была тесно связана с концерном «Стандард». — Ведь мы получаем до 100 миллионов долларов прибыли в год».
Тайная сделка, о которой шла речь, касалась аренды некоторых нефтеносных участков в Типот Доум, штат Вайоминг, числившихся в нефтяном резерве военноморского флота.
В течение ряда лет крупнейшие нефтяные компании Америки добивались контроля над богатыми нефтяными месторождениями в штатах Вайоминг и Калифорния, которые в 1909 г. приказом президента Уильяма X. Тафта, впоследствии санкционированным конгрессом в форме закона Пикетта, были включены в резерв военно-морского флота. В эту группу входили месторождения в Элк Хиллс, Калифорния (резерв военно-морского флота № 1), в Буэна Виста Хиллс, Калифорния (резерв военно-морского флота № 2) и в Типот Доум, Вайоминг (резерв военно-морского флота № 3). Смысл создания этих резервов заключался в том, чтобы сохранить нефть в недрах для использования ее в будущем американским флотом в случае истощения нефтяных промыслов, обслуживающих нормальное гражданское потребление.
Во время первой мировой войны и в начале послевоенного периода, когда цены на нефть достигли небывало высокого уровня, американские нефтяные короли упорно стремились наложить лапу на резервы военноморского флота. Когда президентом стал Гардинг, нефтепромышленники решили, что настал их час…
Через несколько недель после своего вступления на пост президента Гардинг, несмотря на решительное сопротивление высших морских офицеров, издал приказ о передаче контроля над нефтяными резервами военноморского флота из рук морского министерства в министерство внутренних дел. Дальнейшая судьба этих резервов зависела, таким образом, от министра внутренних дел Альберта Б. Фолла.
Этот сварливый, вспыльчивый человек с обвислыми седыми усами и длинными вьющимися седыми волосами походил на состарившегося охотника из северных лесов. Он имел единственное желание: нажить как можно больше денег, сделать это как можно быстрее и любыми возможными средствами.
Через неделю после опубликования приказа Гардинга Фолл обратился о секретным письмом к президенту «Пан-Америкэн петролеум энд транспорт компани оф Калифорния» Эдуарду Л. Догени. В этом письме, в частности, говорилось:
«Возможность конфликтов между чиновниками морского ведомства и моим министерством исключена, так как я уведомил министра Дэнби, что буду вести дела по сдаче в аренду нефтеносных участков из резерва военно-морского флота под руководством самого президента, не прибегая к советам представителей морского ведомства, за исключением тех случаев, когда я буду консультироваться по вопросам политики лично с Дэнби. Он понимает обстановку и знает, что я буду вести дело так, как сочту целесообразным…»
Миллионер-нефтепромышленник Эдуард Л. Догени с такой же страстью стремился эксплуатировать «новые нефтяные источники, с какой он ненавидел большевизм. Это был старинный друг Фолла: много лет назад они вместе вели разведку нефтяных месторождений на юго-западе США, а теперь им снова предстояло делить между собой барыши от аферы с нефтью.
Но некоторые препятствия помешали Фоллу сразу же сдать нефтяные резервы военно-морского флота в аренду компании Догени. В частности, ему мешало Бюро жидкого топлива, учрежденное при морском министерстве для охраны этих резервов. В октябре 1921 г. другой приятель Фолла, министр военно-морского флота Эдвин Н. Дэнби, упразднил это бюро.
Сразу же после этого Фолл, сидя у себя в министерстве, связался по телефону с Догени, который был в это время в Нью-Йорке.
«Вот теперь, — сказал он Догени, — я могу занять у вас денег». Нефтяной магнат немедленно послал своего сына Эдуарда Л. Догени младшего в банк, где тот получил 100 тыс. долларов наличными. Положив деньги в небольшой черный портфель, Догени младший отправился в Вашингтон и там передал их лично министру внутренних дел.
Вскоре после этого Фолл сдал в аренду компании Догени «Пан-Америкэн петролеум энд транспорт компани» все нефтеносные земли резерва военно-морского флота № 1 в Элк Хиллс, Калифорния, сроком на 15 лет.
Окружной судья штата Калифорния Поль Дж. Маккормик впоследствии заявил:
«На деле это означало передачу в полное распоряжение компании по меньшей мере на 15 лет около 30 тыс. акров ценных нефтеносных земель, которые, по имевшимся подсчетам, содержали от 75 до 250 млн. баррелей нефти».
Догени выражался проще. «Мы будем неудачниками, если не заработаем на этом деле 100 млн. долларов», — заявил этот нефтяной магнат (кстати сказать, его собственный железнодорожный вагон назывался «Патриот») по поводу запланированного им расхищения нефтяных запасов военно-морского флота.
Ведя тайные переговоры с Догени, Фолл одновременно договаривался о подобной же подпольной сделке и с главой «Синклер ойл компани» Гарри Ф. Синклером.
Утром 31 декабря 1921 г. Синклер и его поверенный полковник Дж. В. Зевели, в честь которого Синклер назвал свою знаменитую скаковую лошадь «Зев», прибыли в собственном вагоне Синклера из Нью-Йорка в Три Риверс, штат Нью-Мексико, чтобы увидеться с Фоллом, который проводил рождественские каникулы в своем поместье неподалеку от этой станции. Это был необычный визит. «Я приехал в Три Риверс, — заявил потом сам Синклер, — чтобы обсудить с министром внутренних дел Фоллом вопрос о сдаче в аренду Типот Доум».
После еще нескольких тайных встреч между Синклером, Зевели и Фоллом, состоявшихся в Вашингтоне и Нью-Йорке, в вашингтонской конторе полковника Зевели был тайком составлен договор о передаче нефтяного месторождения Типот Доум в аренду Синклеру. 7 апреля этот договор был подписан Фоллом и Синклером.
Месяц спустя Синклер отправился в Вашингтон и там без свидетелей в собственном вагоне вручил зятю Фолла М. Т. Эверхарту 198 тыс. долларов облигациями Займа свободы. В том же месяце Эверхарт выехал в Нью-Йорк и там в кабинете Синклера получил для передачи своему тестю еще 35 тыс. долларов облигациями и 36 тыс. долларов наличными. Осенью Синклер снова посетил поместье Фолла и там вручил ему еще 10 тыс. долларов наличными, а в январе 1923 г. в своем номере в вашингтонском отеле «Вардман Парк» подарил министру внутренних дел еще 25 тыс. долларов.
Всего Фолл и его зять получили от Гарри Синклера 223 тыс. долларов облигациями Займа свободы и 71 тыс. долларов наличными.
И с точки зрения Синклера это было не так уж много. Выступая в январе 1923 г. на заседании сенатской комиссии по вопросам промышленности, Синклер заявил: «Я считаю, что стоимость имущества компании «Маммос» в настоящее время — это только мое предположениепревышает 100 миллионов долларов».
Синклер имел в виду «Маммос ойл компани», которую он создал специально для экслоатации нефтяного месторождения Типот Доум.
Хотя договоры на аренду нефтяных месторождений Типот Доум и Элк Хиллс были заключены на выгодных условиях, они не преминули вызвать серьезные подозрения у некоторых; морских офицеров и членов конгресса.
В сенате Роберт М. Лафоллет провел резолюцию, поручавшую сенатской комиссии по контролю над государственными землями провести расследование по вопросу о сдаче в аренду нефтяных резервов военно-морского флота в Типот Доум и Элк Хиллс.
В то же время другие нефтепромышленники решительно запротествовали против того, что арендный договор был заключен без торгов, в которых они могли бы участвовать. Все громче становились требования, чтобы Фолл подал в отставку.
Но Фолл упорно цеплялся за свое место до той минуты, пока не завершил последнюю из своих тайных сделок с Синклером и Догени. Наконец, 4 марта 1923 г. он вручил президенту Гардингу заявление об отставке.
Неохотно приняв его отставку, Гардинг заявил, что он предлагал Фоллу должность члена верховного суда США, но тот, устав от треволнений, связанных со служением народу, и желая возвратиться к частной жизни, с благодарностью отклонил это предложение.
«Я, кажется, могу считать себя великомучеником, — публично заявил Фолл, имея при этом в виду первых христиан, которые встречали гимнами смерть на арене цирка от рук гладиаторов, — и признаюсь, я испытываю приятное удовлетворение при мысли о приближении моей политической смерти».
Перед отъездом из Вашингтона Фолл приобрел роскошную мебель для своего кабинета в министерстве внутренних дел и отправил ее в свое поместье в Три Риверс, штат Нью-Мексико. Эта мебель оценивалась в 3 тыс. долларов. Фолл уплатил за нее 231 доллар 35 центов.
Проживая в своем поместье, Фолл получил из Вашингтона следующее письмо:
«Мой дорогой Фолл! Пишу Вам только для того, чтобы выразить свою признательность за все то хорошее, что Вы сделали для меня за два года своего пребывания в составе правительства. Мне известно, что подавляющее большинство нашего народа глубоко сожалеет о Вашем уходе из министерства внутренних дел. На моей памяти это министерство никогда не имело такого инициативного и законопослушного руководителя, как Вы. Я надеюсь, что наступит время, когда Ваши личные дела позволят Вам вновь вернуться к общественной жизни, потому что людей, которые в состоянии выносить ее удары и огорчения, очень мало, и они должны нести свое бремя».
Это письмо было подписано: «Преданный Вам Герберт Гувер».
3. Г-н Смит отправляется в Вашингтон
«Раньше я не дал бы и тридцати центов за должность министра юстиции, — сказал Гарри М. Догерти через год после своего вступления на этот пост, — но теперь я не отказался бы от нее и за миллион долларов».
В период пребывания Догерти на посту министра юстиции его министерство проводило в числе прочих следующие доходные операции:
• прекращение различных дел, возбужденных в федеральных судах против крупных компаний, и отказ от преследования их за мошенничества, совершенные в годы войны, и за нарушения антитрестовских законов;
• торговля помилованиями и решениями о досрочном освобождении лиц, приговоренных федеральными судами к тюремному заключению;
• изъятие спиртных напитков со складов, опечатанных за неуплату налогов, и продажа этих напитков;
• торговля должностями федеральных судей и окружных прокуроров;
• распродажа различного имущества, конфискованного властями за нарушение федеральных законов. «Мы в бирюльки не играли, — заявил как-то агент министерства юстиции Гастон Б. Минс. — Урожай созрел, и мы знали, что убирать его — наше дело».
При Гардинге в правительственном аппарате не было более беспринципного и ловкого авантюриста, чем Гастон Б. Минс — массивный детина с Юга, весом в 200 фунтов, с нависшим лбом, редеющими волосами и маленькими глазками на бледном одутловатом лице. Минс был когда-то агентом германской разведки и работал под начальством германского военного атташе, капитана Карла Бой-Эд, возглавлявшего шпионскую сеть в США. Время от времени он выполнял также шпионские задания мексиканского, японского и английского правительств. Несколько лет он прослужил в сыскном агентстве Уильяма Дж. Бернса в качестве тайного агента. Когда министр юстиции Догерти назначил Бернса директором Бюро расследований министерства юстиции, последний привез Минса с собой в Вашингтон. По мнению Бернса, Минс был «лучшим следователем по делам, связанным с коммерческими операциями».
В круг разнообразных обязанностей Минса как агента Бюро расследований входило: получение взяток с людей, продававших из-под полы спиртные напитки, продажа конфискованных напитков, посредничество в тайных сделках между министерством юстиции и преступным миром и слежка за членами конгресса, которые требовали расследования деятельности министра юстиции Догерти.
Как показывал потом Минс следственной комиссии сената, он лично собирал сотни тысяч долларов за выдачу разрешений на торговлю спиртными напитками и за «охрану» различных гангстерских предприятий от вмешательства федеральных властей.
В своей книге «Странная смерть президента Гардинга» Минс описывает, как он собирал эту «дань»:
«Крупные спекулянты, которые вели незаконную торговлю спиртными напитками в Нью-Йорке, стремились купить себе покровительство федеральных властей… В преступном мире стало известно, что за это покровительство они могут платить мне. Я жил тогда в отеле «Вандербилт».
Мы действовали очень просто. В то время у нас было 25 агентов — все «свои люди» в преступном мире. Каждый из них должен был регулярно сообщать нам, сколько зарабатывает тот или иной торговец спиртными напитками. На основании докладов этих агентов мое начальство устанавливало, сколько каждый из них должен платить за покровительство. Затем это доводилось до сведения торговцев…
Мы не хотели, чтобы торговцы спиртными напитками вручали эти деньги какому-нибудь определенному лицу. Я снимал еще одну комнату в том же отеле, только на другом этаже, скажем, № 518. В списке жильцов эта комната числилась за другим лицом. Таким же порядком я снимал и соседний № 517.
В комнате № 518 я ставил вместительную круглую стеклянную вазу, вроде большого аквариума для золотых рыбок.
В двери, которая вела в соседний номер, мы проделали щелку, через которую можно было подглядывать, что там делается. Ваза устанавливалась в комнате № 518 на столе так, что сразу бросалась в глаза всякому входящему».
«Покупатели покровительства» приглашались в тот номер, где стояла ваза.
«Они входили в комнату № 518, но там никого не оказывалось; тут они замечали вазу, в которой всегда лежали ассигнации. Через щелку в двери я мог все время наблюдать из комнаты № 517. Посетителям предлагалось приносить деньги купюрами не меньше чем в 500 долларов. Вошедший клал в вазу определенное число бумажек в 500 или 1000 долларов. Я следил за ним для того, чтобы удостовериться в том, что он положил деньги в вазу и что он ничего оттуда не вынул. Как только он выходил из комнаты, я в мгновение ока открывал дверь из соседней комнаты, запирал дверь в коридор и проверял деньги. За все это время никто меня не обсчитал! Затем я оставлял в вазе, скажем, 10 тыс. долларов, снова отпирал дверь в коридор и ждал следующего посетителя…
Подпольные торговцы спиртными напитками в таких делах действуют напрямик. Видя в вазе деньги, они проникались уверенностью, что и другие тоже платят за покровительство властей…»
Минс далее рассказывает:
«Мы охватили… таким способом, кроме города и штата Нью-Йорк, также и штаты Массачусетс, Коннектикут, Род-Айленд, Нью-Джерси и Восточную Пенсильванию.
Я бы сказал, что каждая поездка приносила нам, по самым скромным подсчетам, четверть миллиона долларов.
Всего же через вазу и через мои руки прошло не менее 7 млн. долларов».[33]
По словам Минса, он передавал их личному секретарю и доверенному лицу Догерти — Джесси Смиту.
Джесси Смит отнюдь не был создан для работы, которую ему пришлось выполнять при министре юстиции. Этот пожилой несколько женоподобный толстяк раньше содержал галантерейную лавку в небольшом городке Вашингтон Корт Хауз в штате Огайо и больше всего на свете любил толковать о качествах различных тканей. Близкий друг и почитатель Догерти, он с радостью принял приглашение приехать в Вашингтон, чтобы «помогать» Догерти в государственных делах. Вначале Смит был ошеломлен непривычной атмосферой в столице и своим общением с самыми знаменитыми людьми страны, но вскоре сделался частым гостем в Белом доме; он старался почаще фотографироваться рядом с президентом Гардингом, а иногда отправлялся с г-жой Гардинг по магазинам, с большим знанием дела помогая ей выбирать шляпы, платья и шали.
Не занимая никакого официального поста, Смит, тем не менее, сидел за столом прямо у входа в кабинет министра юстиции. Вскоре в Вашингтоне стало известно, что всякий желающий снискать расположение Догерти должен сначала «подъехать к Джессу».[34]
Вскоре после того, как Смит приехал в Вашингтон, у него завелись крупные деньги. «Всем нам живется сейчас куда лучше, чем раньше», — весело говорил он своей бывшей жене, Рокси Стинсон. Они поженились в 1908 г. и, хотя их совместная жизнь продолжалась менее двух лет и закончилась разводом, они сохранили теплые, дружеские отношения.
Из столицы Смит часто посылал Рокси Стинсон в Вашингтон Корт Хауз крупные суммы наличными деньгами. Иногда эти деньги предназначались для нее лично, а иногда он поручал ей покупать те или иные акции через маклерскую фирму, где Смит открыл для нее счет на чужое имя. Смит и сам имел несколько таких подставных счетов у различных маклеров и проводил большую часть своего времени в министерстве юстиции у личного телефона министра, связываясь с маклерами и поручая им покупать или продавать акции крупных компаний.
Вскоре этот бывший владелец галантерейной лавки уже рассуждал о крупных финансовых проблемах с небрежным видом опытного банкира. «За последние дни, — сообщил он Рокси Стинсон в одно из своих посещений Вашингтон Корт Хауза, — пять человек заработали 33 миллиона долларов».
«А вы с Гарри тоже участвовали в этом?» — спросила она.
«Нет, — ответил он горестно. — Вот почему нам и досадно. Да вдобавок еще это были наши друзья».
Но он в это время уже занимался другими грандиозными планами.
Не последнее место среди них занимал проект, связанный с медным концерном «Америкэн металс компани», находившимся под контролем международного капитала.
Во время войны значительная доля акций «Америкэн металс» была конфискована Управлением по охране секвестрированной иностранной собственности в США, как принадлежащая Германии, и продана правительством с аукциона за 7 млн. долларов. Осенью 1921 г. некий Ричард Мертон посетил это управление, отрекомендовался представителем некой «швейцарской компании» и заявил, что его фирма является законным владельцем акций, проданных с аукциона, и, следовательно, американское правительство должно ей 7 млн. долларов. Претензии «швейцарского представителя» были втихомолку признаны обоснованными, и по требованию Мертона 7 млн. долларов были переданы «Сосиете сюисс пур валер де мето» — германской фирме, скрывавшейся под швейцарской вывеской.
В этой операции Мертону помогал ряд лиц, и все они были щедро вознаграждены. Член национального комитета республиканской партии Джон Т. Кинг из штага Коннектикут, служивший главным посредником при переговорах, получил в подарок от Мертона 391 тыс. долларов облигациями Займа свободы и чек на 50 тыс. долларов. Из этой суммы 50 тыс. долларов было уплачено за «услуги» начальнику Управления по охране секвестрированной иностранной собственности в США Томасу У. Миллеру. А в знак благодарности за организацию некоторых «знакомств» в правительственных кругах и за всякую прочую помощь 224 тыс. долларов было передано личному помощнику министра юстиции Дотерта — Джесси Смиту.
Однако игра становилась для Смита слишком крупной. Чем больше он втягивался в грандиозные финансово-политические махинации вашингтонских деятелей, тем больше они его тревожили. «Я не создан для этого, — писал он Рокси Стинсон. — Эти интриги сведут меня с ума. Эх, если бы я мог просто уехать домой! Но теперь я уже увяз в этих делах и должен помогать Гарри…»
Весной 1923 г. у Смита появились новые основания для беспокойства. Всплыли на свет некоторые подробности хищений, которыми занимался полковник Форбс в Управлении помощи ветеранам. Сенатская комиссия по контролю над государственными землями занималась расследованием дел о сдаче в аренду Типот Доум и Элк Хиллс; министр внутренних дел Фолл только что вышел в отставку. Долго ли, спрашивал себя Смит, кому-нибудь обнаружить, что творится в министерстве юстиции?
Когда Смит посетил Вашингтон Корт Хауз (штат Огайо) в апреле этого года, он уже боялся всего. В разговоре с Рокси Стинсон он сказал, что знает «слишком много» и больше никому не доверяет. Даже те, с кем он был так тесно связан, — даже его старый друг Догерти — стали относиться к нему с подозрением, считают его ненадежным человеком, который может их выдать. А эти люди, говорил он, не остановятся ни перед чем…
Когда Смит со своей бывшей женой поехали на вечеринку в Колумбус (штат Огайо), он настоял на том, чтобы вернуться в Вашингтон Корт Хауз до наступления темноты.
«Поедем домой засветло», — сказал он. На обратном пути он передал ей в поезде свой портфель, битком набитый бумагами. «Неси его, — сказал он, — я не хочу его нести».
По пути в такси с вокзала Вашингтон Корт Хауза Смит все время нервно поглядывал в заднее окно, пока, наконец, Рокси Стинсон не сказала ему: «Ну, перестань же».
«Ладно», — ответил Смит, принужденно улыбаясь.
Некоторое время они ехали молча. Потом Смит заговорил: «Они со мной разделаются, они меня прикончат».
«Да нет же!»
«Они мне намекнули на это».
«Да перестань же, — ответила она, — все будет в порядке, все будет в порядке».
«Ты бы уничтожила некоторые письма и документы».
Рокси Стинсон взяла его за руки: «Расскажи мне все, Джесси, ведь я и так уже знаю много!»
«Нет, нет, ты просто разгони мою тоску, подбодри меня».
Уезжая из Вашингтон Корт Хауза в Вашингтон, Смит уговаривал Рокси Стинсон не выходить без спутников после наступления темноты и никогда не ездить одной в машине.
«Он был перепуган, — говорила она впоследствии, — он был перепуган».
Так прошла последняя встреча Рокси Стинсон с Джесси Смитом.
На рассвете 30 мая 1923 г. Джесси Смит был найден мертвым в номере, который он занимал вместе с министром юстиции Догерти в вашингтонском отеле «Вардман Парк». Он лежал на полу с простреленной головой, в руке у него был револьвер.
Заключение следователя было — самоубийство. Глава Бюро расследований Уильям Бернс взял на себя заботу о трупе.
Перед погребением вскрытие тела не производилось.
Когда труп Смита был обнаружен в номере отеля, министра юстиции Догерти там не было. Он провел эту ночь в Белом доме.
«Этот поступок, — заявил Догерти по поводу смерти Своего старого друга, — можно объяснить только полной потерей душевного равновесия». У Смита, добавил он, был диабет в очень тяжелой форме. «Эта коварная болезнь очень отражается на рассудке… Она уже привела многих людей к самоубийству. Она подорвала волю Джесси Смита. Я всегда буду помнить своего друга, каким он был до болезни — добрым, предупредительным, верным, благородным человеком».
Всем бросилось в глаза, что на похороны Джесси Смита министр юстиции не явился.
4. Внезапная смерть
Из числа людей, связанных с правительством Гардинга и находившихся на виду, не один Смит не выдержал тяжести тайных преступлений и страха разоблачения и умер при странных или загадочных обстоятельствах. Были и другие, в том числе и сам президент Гардинг.
В начале 1923 г. в характере и внешности Гардинга произошли разительные изменения. Он уже не был похож на красивого, любезного человека, который в марте 1921 г. принес присягу как новый президент. Он потрясающе постарел и осунулся; на его изрезанном морщинами, изможденном лице был написан страх. Когда он выступал с речами, его черты иногда искажались уродливой гримасой, — это он силился улыбнуться. Он не мог сдержать дрожь в руках. Его мучила бессонница, и под глазами у него образовались большие темные мешки. Казалось, что он боится всего окружающего.
Различные сенатские комиссии неумолимо продолжали свои расследования и должны были вот-вот разоблачить всю скандальную деятельность членов правительства. Время от времени Гардинг спрашивал у немногих журналистов, которым он еще доверял, что должен делать президент, «которого предали друзья»…
В июне 1923 г. Гардинг отправился из Вашингтона в своем личном вагоне «Сюперб» на Западное побережье США и на Аляску. Но этому путешествию суждено было внезапно оборваться.
В последних числах июля, когда Гардинг возвращался на пароходе с Аляски, у него появились, как сообщалось вначале, симптомы острого отравления. По прибытии в Сан-Франциско его уложили в постель в отеле «Палас», причем на этот pas был поставлен иной диагнозвоспаление легких. Через несколько дней врачи объявили, что Гардинг «спокойно отдыхает» и находится на пути к полному выздоровлению.
Вечером 2 августа вся страна была поражена неожиданной вестью о кончине президента. «Смерть, — говорилось в официальном бюллетене, подписанном врачами Гардинга, — последовала, по видимому, от какого-то поражения мозговой деятельности, вероятно в результате кровоизлияния в мозг».
Рано утром 3 августа при неровном свете керосиновой лампы в гостиной своего деревенского дома в Плимут Нот, штат Вермонт, Кальвин Кулидж принес присягу в присутствии своего престарелого отца, мирового судьи, и стал президентом Соединенных Штатов.
Болезнь и смерть президента Гардинга были окружены рядом странных обстоятельств.
Отравление, которое по первоначальной версии послужило причиной его болезни, объясняли тем, что на пути из Аляски президент поел на пароходе крабов. Однако в списке продуктов, хранившихся в кладовой пароходной кухни, крабов не значилось. Кроме того, никто из свиты президента не пострадал от отравления.
В течение первых часов после смерти президента корреспондентам официально сообщалось, что никто из врачей при смерти Гардинга не присутствовал и что при нем была в это время только его жена. Это сообщение в дальнейшем было изменено: теперь уже говорилось, что в момент смерти в спальне Гардинга находился его главный врач, бригадный генерал Чарльз Сойер. Через три дня после смерти Гардинга «Нью-Йорк таймс» писала:
«Существует несколько версий относительно обстоятельств, при которых умер президент Гардинг… Некоторые лица, находившиеся в это время поблизости, говорили, что г-жа Гардинг бросилась к дверям спальни, призывая врачей на помощь… Люди со взвинченными нервами, потрясенные этой трагедией, не в состоянии толком рассказать, как все это произошло… В официальном бюллетене была допущена ошибка…»
Некоторые врачи из числа лечивших президента требовали вскрытия. Однако по настоянию г-жи Гардинг его похоронили без вскрытия.[35]
5. Миллионеры перед судом
«Если бы я мог написать на его памятнике одну фразу, — сказал епископ Уильям Мэннинг в проповеди, произнесенной в соборе св. Иоанна в Нью-Йорке через несколько дней после смерти президента Гардинга, — я написал бы: «Он учил нас великой любви к ближнему». Это — величайший урок, который кто-либо может нам преподать. Да ниспосылает господь всегда нашей стране таких же преданных, мудрых и благородных правителей, каким был тот, кого мы ныне оплакиваем».
Но вскоре после того, как тело Гардинга было опущено в могилу, страна начала узнавать, что творилось за кулисами в дни его правления.
23 октября 1923 г. в одном из залов здания сената США сенатская комиссия по контролю над государственными землями начала публичное расследование дела о сдаче правительством в аренду нефтяных резервов военно-морского флота в Типот Доум и Элк Хиллс.
Первым давал показания сам бывший министр Фолл. Он держался надменно и даже угрожающе. Произнося длинные и запутанные речи, он возмущенно отвергал обвинения в сколько-нибудь неблаговидных поступках во время его пребывания на министерском посту. Сдавая в аренду нефтяные месторождения, говорил Фолл, он руководствовался, как и во всех случаях, самыми возвышенными патриотическими соображениями.
Показания Фолла подтвердил Гарри Синклер, который категорически заявил, что в результате деловых отношений, которые он имел с министром внутренних дел, последний не получил «никаких прямых, или косвенных, или каких-нибудь иных выгод или доходов». Эдуард Л. Догени заявил комиссии дрожащим от волнения голосом, что он возмущен до глубины души позорными обвинениями, взведенными на его старого друга Альберта Фолла. «Я прошу занести в протокол, — сказал Догени, — что я этим возмущен, да, что я чувствую себя оскорбленным этими обвинениями».
Но в течение последующих недель перед комиссией проходили десятки геологов, морских офицеров, специалистов по нефти, правительственных чиновников и других свидетелей; разоблачение следовало за разоблачением, и клубок преступных махинаций, подкупов и мошенничеств медленно, но неумолимо распутывался.
К началу 1924 г. верхушка нефтепромышленников США ощутила серьезную тревогу. Распространился слух о том, что сенатская комиссия намерена привлечь к судебной ответственности ряд крупнейших деятелей нефтяной промышленнности. Нефтяные магнаты стали поспешно покидать США, 16 января на борту парохода «Париж» отправился во Францию Гарри Синклер, из осторожности не вписав своей фамилии в список пассажиров. В феврале президент «Прэри ойл энд гэс компани» Джемс О'Нийл и президент «Мидуэст рифаининг компани» Генри Блэкмер вышли в отставку и также уехали в Европу. Председатель правления «Стандард ойл оф Индиана» полковник Роберт Стюарт спешно выехал в Мексику и оттуда в Южную Америку. Глава фиктивной «Континентал трейдинг компани» X. С. Ослер отправился в Африку «охотиться на львов».[36]
По возвращении в Соединенные Штаты летом того же года Гарри Синклер был снова вызван в сенатскую комиссию. На этот раз он вообще отказался отвечать на вопросы на том юридическом основании, что его ответы могут быть использованы как обвинительный материал против него же самого. Федеральное Большое жюри предъявило ему обвинение в неуважении к сенату.
30 июня 1924 г. специальное федеральное Большое жюри предъявило Альберту Фоллу, Гарри Синклеру, Эдуарду Догени и Эдуарду Догени младшему обвинение в преступном сговоре и взяточничестве.
За этим последовали долгие месяцы судебной волокиты. Целая армия дорогих адвокатов, нанятых нефтяными королями, цеплялась за всякий возможный повод, Чтобы затормозить и сорвать отправление правосудия.
Только в марте 1927 г. Синклер предстал перед судом по обвинению в неуважении к сенату, был признан виновным и приговорен к трехмесячному тюремному заключению и уплате 1000 долларов штрафа.
Осенью 1927 г. Фолл и Синклер судились по обвинению в преступном сговоре с целью обмана правительства. В первый же день суда обвинение установило, что присяжные заседатели и свидетели подвергались угрозам и запугиванию со стороны сотрудников сыскного агентства Уильяма Бернс а и что агентству платил за это Синклер. Выяснилось также, что делались попытки подкупить ряд присяжных заседателей. Судья объявил состав суда неправомочным.
Синклер, бывший глава Бюро расследований Уильям Бернс и несколько их соучастников были затем привлечены к судебной ответственности за попытку «подкупить, запугать и оказать давление» на присяжных. Суд признал их виновными и приговорил Синклера к 6 месяцам, а Бернса к 15 дням лишения свободы. Кассационным судом Бернс был оправдан, а Синклер отбывал наказание по совокупности за неуважение к сенату (3 месяца) и за запугивание и оказание давления на присяжных (6 месяцев).
Затем Фолл и Синклер вторично предстали перед судом по обвинению в преступном сговоре с целью обмана правительства, но оба были оправданы.
В октябре 1929 г. Фоллу было предъявлено обвинение в получении взятки от Эдуарда Л. Догени. Бывший министр внутренних дел был признан виновным, приговорен к штрафу в 100 000 долларов и к тюремному заключению на один год.
Через пять месяцев после этого Догени был привлечен к ответственности за то, что дал Фоллу взятку, но был оправдан.
«Нам уж следовало бы принять закон, — горько иронизировал по этому поводу сенатор Джордж Норрис из штата Небраска, — по которому человека, имеющего 100 млн. долларов, нельзя привлекать к суду за преступления. Тогда мы по крайней мере действовали бы последовательно».
Помимо аферы Синклера, Догени и Фолла, правительство Гардинга было замешано и в других грязных делах, которые вскрылись после смерти самого Гардинга.
Весной 1924 г. специальная комиссия сената приступила к публичному расследованию деятельности министра юстиции Гарри М. Догерти.
Испугавшись, что это может подорвать позиции республиканской партии на президентских выборах, предстоявших осенью того же года, лидеры республиканцев решили, что Догерти должен немедленно уйти в отставку. Догерти гневно отказался подчиниться этому требованию. Он назвал сенатское расследование делом рук «коммунистических агентов и их ставленников».
Только когда президент Кулидж письменно предложил Догерти подать в отставку, тот неохотно подчинился…
Одним из первых свидетелей, дававших показания специальной комиссии сената, была бывшая жена Джесси Смита, Рокси Стинсон. Она не только пересказала комиссии все, что ей говорил Смит о преступных махинациях в министерстве юстиции, но и рассказала, что ей неоднократно угрожали, пытаясь не допустить ее выступления в качестве свидетеля. «Я не Джесси Смит, — заявила она, — и уж я-то не подставлю свою голову под пулю».[37]
Среди свидетелей, выступивших перед сенатской комиссией, был также и Гастон Б. Минс. Не упуская ни малейшей детали и не скрывая некоторой гордости, Минс расписывал свои преступные похождения на посту агента Бюро расследований. В своих разоблачениях Минс, между прочим, показал, что, стремясь предотвратить расследование сенатом операции с Типот Доум и ряда других деяний, сотрудники министерства юстиции установили тайную слежку за некоторыми сенаторами.
«Вы следили и за сенатором Лафоллетом?» — спросил сенатор Уилер.
«Да», — ответил Минс.
«И вы рылись в документах в его кабинете здесь, в Капитолии, не правда ли?»
«Я приказал сделать это… Мне все равно — следить за бродягой или за кем-нибудь другим… Для меня человек — это номер. Я никогда не спрашиваю, кто он… Мы следили за тысячами людей. За епископами, за священниками».
Председатель комиссии сенатор Смит Брукхарт перебил его. «Когда и по чьему приказу, если вам это известно, — спросил он, — была введена в Соединенных Штатах эта страшная система слежки?»
«Я не знаю ни одного случая, когда на горизонте появился бы кандидат на какой-нибудь пост… и о нем не стали бы собирать сведения. Финансисты за это платят и получают сведения».
«Вы хотите сказать, — спросил сенатор Брукхарт, — что финансовые тузы собирают сведения о каждом претенденте на какую-нибудь должность, чтобы: знать о нем что-нибудь такое, что позволит им держать его в руках, — вы это имеете в виду?»
«Пожалуй, да, я бы сказал, что это так…»
«И вот это… — продолжал сенатор Брукхарт, — и есть та самая шайка, которую я назвал внепартийным блоком Уолл-стрита? Это они?»
Минс утвердительно кивнул головой. «Я думаю, что лучше всех характеризовал ее президент Вильсон: «невидимое правительство».[38]
Догерти наотрез отказался давать комиссии показания. Когда члены комиссии попытались ознакомиться с его текущими счетами в двух банках в Вашингтон Корт Хаузе, его брат, Мэл Догерти, возглавлявший оба эти банка, не дал разрешения на проверку бухгалтерских записей. Впоследствии стало известно, что все записи были уничтожены.
Несмотря на многочисленные улики, подтверждавшие должностные преступления, совершенные Догерти в бытность его министром юстиции, его судили только за одно из многих преступных деяний, приписывавшихся ему в период его пребывания на высоком посту. В 1926 г. Догерти вместе с бывшим начальником Управления по охране секвестрированной собственности иностранцев полковником Томасом У. Миллером был привлечен к суду по обвинению в преступном сговоре с целью обмана правительства и в получении взяток в связи с урегулированием дела «Америкэн металс корпорейшн».
Догерти снова отказался давать показания на том основании, что они могут быть использованы против него же. Полковник Миллер был признан виновным и приговорен к штрафу в размере 5 тыс. долларов и к тюремному заключению на полтора года. Присяжные заседатели объявили, что они не смогли прийти к заключению относительно виновности Догерти, и последний был оправдан.
Гарри Догерти до самого конца уверял, что он является жертвой «коварного» международного заговора, центр которого находится в Кремле. «Я был первым государственным деятелем, — писал он в своих мемуарах, — которого красные разрушители Америки отдали на съедение волкам. Они хотели одержать победу надо мной, чтобы запугать всех моих преемников и установить в Американской республике царство террора».
Но действительная опасность, угрожавшая Американской республике в 1920–1932 гг., не имела ничего общего с тем, о чем говорил бывший министр юстиции Догерти. Как писал Карл Шрифтгиссер в своей книге «Это было обычным явлением»:
«…Фолл и Догерти, Форбс и Джесси Смит, как и все прочие гангстеры, подвизавшиеся в эту по-истине «невероятную эпоху», были по существу лишь предтечами еще более ужасного разложения, которое воцарилось в стране в последующие двенадцать гибельных лет. Историки не могут пройти мимо них, но их воровство, насилия и разгульная жизнь… были всего лишь следствием отречения от демократических принципов — самого тяжкого преступления перед народом, совершенного в те годы».