Одна из комнат. Застекленная галерея, в глубине выход в сад. Эта та же галерея, которую мы видели в первом акте, но изнутри. Справа — лестница с массивными перилами. На первом плане — дверь, на втором — выход в холл. Старое дерево, темно-красный бархат. Мужественная неприхотливость покойного отца смягчается ручными вышивками и нежностью теток… Осенний вечер. Тетя Анхелина сидит у стола, заваленного книгами, рисунками и чертежными принадлежностями. Восхищенно рассматривает тетради и рисунки, слушает Ролдана любезно и безучастно, как слушают шум дождя. Ролдан нервно ходит по комнате, разглагольствует.
Роланд. Нет, это уже слишком! Многое нужно простить, многое… Но чтобы вынести подобные вещи, нужно поистине терпение францисканца. Я бы даже сказал, терпение бенедиктинца! А я не рожден мучеником. Вы слышите, не рожден!
Анхелина (вежливо). Я рада. Вы чуточку запутались в бенедиктинцах, францисканцах и мучениках, но я не так уж строга в вопросах религии. Говорите, говорите… (Берет другую тетрадь.)
Роланд. Если в этом доме никто не считается с моим мнением, я подаю в отставку! Это оскорбляет мое достоинство. Что же мне еще прикажете делать, я вас спрашиваю?
Анхелина. Да, да, сеньор, очень хорошо…
Роланд. Сеньорита Анхелина, вы меня слушаете или нет?
Анхелина. Простите, как вы сказали?
Роланд. Так я и думал. Я уже полчаса твержу вам, что подаю в отставку. И что же? Все тщетно. Когда вы любуетесь тетрадями «вашего мальчика», вас не отвлечет даже взрыв!
Анхелина (на секунду отрывается от тетрадей). Что? У вас был взрыв?
Роланд. Пока еще нет. Но при таком положении вещей я не удивлюсь, если будет.
Анхелина. Ну, не надо преувеличивать. Конечно, Пабло непослушный мальчик, но вы не можете отрицать, что он очарователен!
Роланд. По-вашему, очаровательно въезжать верхом в мой кабинет?
Анхелина. Ну?! Вот чертенок!
Роланд. А бросать мне камни в окно, когда я прилягу после обеда? У меня не осталось целого стекла!
Анхелина. Да? Какой проказник! Вы должны понять, он ничего такого не видел в детстве и все у него сохранилось. Ведь вы же сами когда-нибудь бросали камни в окошко?
Роланд. Возможно, возможно, сеньорита… Только мне в детстве не было двадцать четыре года. И если бы одни стекла!..
Анхелина. А еще что?
Роланд. Все! Он вопит, как пастух в горах. Он не испытывает никакого почтения к старшим. И наконец, он говорит вслух все, что думает!
Анхелина. Да, да… Никак ему не втолкуешь! Вот про вас он никогда не скажет: «сеньор управляющий», всегда говорит: «старая лиса».
Роланд. Вот! Почему он меня ненавидит?
Анхелина (поглощена тетрадками). Какая прелесть!
Роланд. Вы считаете?
Анхелина. Что ему только ни приходит в голову! И как он все забавно выражает! И почерк, вы заметили? Как у нее, но тверже, мужской. Скажите, «Европа» пишется с маленькой буквы?
Роланд. С заглавной.
Анхелина. Так я и думала! И «Америка» тоже, правда?
Роланд. Конечно! Чем Америка хуже Европы?
Анхелина. Как занятно! Он и «Европа», и «Америка» пишет с маленькой буквы. А слово «женщина» — с большой. Что это, по-вашему?
Роланд. Три орфографических ошибки.
Анхелина. Да, конечно. Но какая врожденная галантность!
Роланд. Только этого недоставало! Этот припадочный — образец галантности? Может, вы думаете, что пора его ввести в общество?
Анхелина. Ну, всему свое время. Сейчас самое важное — его душа. Смокинг подождет.
Роланд. Другими словами, вас устраивает это постоянное потакание его капризам?
Анхелина. Да ведь он счастлив! Вы не согласны с ее методом? Или она сама вам не нравится?
Роланд. Приведу факты. Восемь месяцев торчит она в доме — и где результаты? Пабло такой же дикарь, каким был. А она научилась стрелять из ружья, ловить форелей голыми руками. Кто же кого воспитывает, я вас спрашиваю?
Анхелина. Сеньорита Лухан знает свое дело. Я вам очень советую — не вмешивайтесь в чужую жизнь, занимайтесь лучше своими цифрами.
Роланд. Цифры теперь тоже не мои. В мою законную область вторглись посторонние лица!
Анхелина. Кто? Маргарита?
Роланд. Этот дикарь! Он роется в моих бумагах, в папках и что-то записывает. Разрешите спросить, что ему надо?
Анхелина (коварно улыбается). А, понимаю, понимаю! Этот несчастный дикарь одолел за восемь месяцев те премудрости, которым вы учились всю жизнь, и проверяет ваши счета… и конечно, вы перепугались. Так?
Роланд. Терпение мое безгранично, сеньора, но я не позволю оскорблять мою честь. Чрезвычайно сожалею, что, по-видимому, утратил ваше доверие. Я вынужден немедленно и безоговорочно…
Анхелина. Да, да, я знаю — отставка. Вы всегда говорите об отставке со мной. Почему бы вам не поговорить с сестрой?
Роланд (отирает благородное чело). Ну, это совсем другое. Ваша сестра меня не выносит. Она способна забыть в одну минуту о двадцати годах самопожертвования.
Из сада выходит Матильда, ставит мимозы в кувшин.
Матильда. Добрый вечер. Что, опять препираетесь?
Роланд. О, напротив. Мы с сеньоритой Анхелиной во всем согласны.
Анхелина. Нет, не во всем! Сеньор Ролдан недоволен воспитанием Пабло.
Матильда. Вам кажется, что он недостаточно успел за эти семь месяцев?
Роланд. Его успехи в науках даже чрезмерны. Но поведение, поведение!.. Можете вы себе представить его на рауте, в дамском обществе? Или в ложе, в опере? Он там будет, как лошадь на псарне!
Матильда. Лошадь?
Роланд. Это не мои слова. Так выразилась его собственная наставница.
Матильда. Сеньорита Лухан сказала «кентавр».
Роланд. То же самое! Для меня ваш кентавр — просто литературная лошадь.
Матильда. У вас очень странные представления о мифологии. По-вашему, сирена — литературная рыба?
Роланд. Мне ни к чему вся эта мифология! Но если уж речь зашла о сиренах, скажу вам — берегитесь! Они — рыбы хищные, а у Пабло — огромное состояние.
Матильда. Без намеков. Не будете ли вы любезны объяснить, что вы имеете в виду?
Роланд (ощетинившись, как рассерженный кот). С большим удовольствием! Задам лишь два вопроса. Кто распоряжается в этом доме? Пабло, не отвечающий за свои действия. А кто распоряжается самим Пабло? Женщина, о которой мы ничего не знаем. Надеюсь, мораль ясна?
Матильда (в ярости хватает одну из ваз). Вот я вам сейчас покажу мораль!..
Анхелина (испуганно удерживает ее). Матильда! Что ты делаешь? Это бабушкина ваза!
Матильда. Бабушкина? (С трудом сдерживается.) Сеньор Ролдан, благодарите Бога, что я не родилась мужчиной… И что это — севр!.. Можете идти.
Входит Эусебьо.
Эусебьо. Сеньора, там приехал сеньор Ролдан.
Матильда (поражена). Сеньор Ролдан? Какой еще сеньор Ролдан?
Эусебьо. Племянник.
Матильда. Какой такой племянник?
Эусебьо. Сын сеньора Ролдана.
Анхелина. Ну, Ролдан-младший, как говорили при королеве Виктории.
Матильда. Какая такая Виктория?
Анхелина. Королева английская.
Матильда (Ролдану). Так… Вы приглашаете гостей в мой дом, не спросившись?
Роланд. Клянусь вам, сеньора, я сам его не ждал. По-видимому, он тут проездом.
Матильда. Превосходно! (В викторианской манере.) Пусть войдет сеньор Ролдан-младший.
Эусебьо выходит.
Надеюсь, вы понимаете, что его визит должен носить чисто деловой характер.
Роланд. Конечно. Чисто деловые вопросы. Надеюсь, вы помните, что мой сын — поверенный этой семьи?
Матильда. Ну, как же!.. Чуть не забыла такую интересную подробность. Отец — управляющий, сын — поверенный.
Входит Хулио Ролдан. Он еще не стар, весьма элегантен. Фальшиво улыбается.
Хулио. Дорогие мои, я счастлив! После всех гостиниц и кают наконец-то семейный очаг! (Подходит к отцу.) Ну, как живем?
Роланд. Понемногу, понемногу!
Хулио. Дорогая тетя Анхелина! Молода и прекрасна, как и прежде! (Обнимает и звонко целует ее.)
Анхелина. Спасибо, Хулио!
Хулио. Тетя Матильда! (Протягивает руку.)
Матильда (отдергивает руку). Я вам не тетя! Так что просто «Матильда»! А еще лучше — сеньора Салданья.
Хулио. Все еще не забыли старые распри? Ну до каких же пор?
Матильда. Я меняться не собираюсь! Если Пабло захочет принять ваше родство — его дело. Можно меня согнуть, но сломить нельзя.
Анхелина. Ну, прошу тебя, сестрица!.. Ведь мальчики — двоюродные братья! Чем они виноваты?
Матильда. Хватит! Ты что-то разговорилась…
Анхелина. Да я и двух слов не сказала!
Матильда. Когда ты произносишь два слова — одно всегда лишнее! (К Хулио.) Чем короче будет наш обмен любезностями, тем лучше. Вы прекрасно доехали. Не забывали о нас ни на минуту. Мое здоровье превосходно. Спасибо.
Хулио. Честно говоря, я этого не ждал. Я думал, что еду в родной дом.
Матильда. Это уж — как скажет Пабло. Сожалею, что не могу выйти к столу. Чувствую, что у меня будет сильная мигрень.
Анхелина. А у меня тоже будет мигрень?
Матильда. У тебя болит печень. Это тебе больше к лицу. Сеньор управляющий… сеньор поверенный… Идем, сестрица. (Выходят.)
Хулио. Да, неважно идут дела…
Роланд. Хуже, чем ты думаешь. Письмо получил?
Хулио. Конечно. И очень удивился. К чему такая спешка? Неужели ты испугался этих дурацких старух?
Роланд. Нет. Опасным становится он сам.
Хулио. Пабло? Дикарь, который даже подписываться не умеет?
Роланд (меланхолически). Да, давно это было! Хорошее было время… Теперь только дай ему кодекс, и он назавтра его тебе перескажет слово в слово.
Хулио. Ну, ты преувеличиваешь! Не подозревает же он?
Роланд. Все может быть. Мы слишком понадеялись на то, что он дикарь. Теперь все придется проверить как следует — подписи, документы, счета.
Хулио. Не надо паники. Все в полном порядке. С точки зрения законов придраться не к чему.
Роланд. Да, внешне — все в порядке. Только у него хороший нюх. Он двадцать лет провел в горах, умеет идти по следу.
Хулио. Да ну его совсем! Все дело в ней.
Роланд. В ней? В ком это?
Хулио. А вот в этой учительнице. Тут сомнений нет: Маргарита Лухан окончила университет…
Роланд. Ты ее знаешь?
Хулио. Да, мы были дружны. Помню, ей очень нелегко приходилось. Трудно было учиться — вечно без денег.
Роланд. Не обольщайся. Такую не подкупишь. Чересчур горда.
Хулио. В те времена ей и голодать приходилось. И что-то не помню, чтобы она была чересчур гордой. Я сам ею займусь.
Роланд. Тише, Пабло идет! Пойдем лучше в контору.
Идут к холлу.
Хулио. Маргарита Лухан… Да, очень хорошо помню. Глаза неплохие были… зеленые… Маргарита Лухан!
Сцена пуста.
Лай собак, голос Марги. Дверь в глубине комнаты распахивается настежь. Вбегает Марга и тут же захлопывает дверь. Лай постепенно утихает. Марга легко и радостно вздыхает. Снимает с плеча ружье, бросает его, не глядя, в кресло. Садится на край стола и, переведя дух, бегло просматривает рисунки и тетради. Время от времени она удивленно вскрикивает, радуясь успехам своего ученика. Она ест яблоко, как Пабло в первом действии. Берет карандаш, правит, насвистывает сквозь зубы. Оглядывается по сторонам, закладывает в рот два пальца, пытается свистнуть, но безуспешно. Пробует еще раз.
Марга. Никогда не научусь! (Правит тетрадь, ест яблоко.)
На лестнице появляется тетя Анхелина.
Добрый день, Анхелина!
Анхелина (спускается по лестнице). Я думала, это он пришел с собаками. Теперь вы их не боитесь?
Марга. Теперь мы друзья. Мы с охоты — уток стреляли, зайца травили.
Анхелина. А Пабло?
Марга. В библиотеке. Занимается. (Закрывает тетрадь, подходит к Анхелине.) Вы говорили с тетей Матильдой?
Анхелина. Я пробовала, но ведь вы ее знаете. Она считает, что лучше ему не напоминать о матери.
Марга. Раньше можно было. А теперь он знает, «мама» — это не только забытое слово. Он хочет знать о ней все, и мы не имеем права скрывать.
Анхелина. Нельзя же сказать ему правду!
Марга. Если мы будем молчать, он сам догадается.
Анхелина. Он опять спрашивал?
Марга. Все время спрашивает. Он хочет потрогать что-нибудь, чего она касалась. Ну, хоть пустячок — что угодно! Помогите мне, Анхелина.
Анхелина. Я все шкафы перерыла, все старые сундуки…
Марга. И ничего не нашли?
Анхелина. Так, пустяки — японский ящичек, музыкальную шкатулку и медальон с портретом.
Марга. С ее портретом?
Анхелина. Да, она и четырехлетний Пабло.
Марга. Да это же клад! Можно, я скажу Пабло?
Анхелина. Не спросив Матильду?
Марга. На этот раз надо решиться. Нельзя быть такой запуганной.
Анхелина. Это не то, дорогая. Я просто стараюсь избегать треволнений. Я рождена, чтоб подчиняться — так ведь спокойнее. А сестра совсем другая. Она рождена, чтобы повелевать. Видите ли, она только восемь дней была замужем и не успела проявить свою властность.
Пабло (за сценой). Марга-а-а!
Марга (так же). Па-абло-о-о!.. (Быстро, Анхелине.) Скорее несите, пожалуйста!
Анхелина. А если Матильда узнает?
Марга. Не волнуйтесь, идите. Я за все отвечу.
Тетя Анхелина уходит.
В тот же миг врывается Пабло, в руках у него книги и гроссбух. Он, как всегда, сияет.
Пабло. Где ты была последние сорок веков?
Марга. В горах!
Пабло. Как охота?
Марга. Затравила зайца.
Пабло. Браво! Ты рада?
Марга. Еще бы! Я вдохнула весь воздух леса и голодна, как зверь.
Пабло. Молодец, ученица!
Марга. Спасибо, учитель!
Звонко хлопают друг друга по ладоням.
Диалог становится более спокойным.
А ты как?
Пабло. Учился пять часов подряд, голова распухла и совершенно пропал аппетит.
Марга. Ну, все идет, как надо. Каждому свое. Какие достижения?
Пабло (кладет книгу на стол). Осилил две книги и выудил в конторе вот эту тетрадь… (Просматривает гроссбух, не переставая отвечать.)
Марга. Интересно?
Пабло. Захватывающе! «Общий баланс», «дебет и кредит»…
Марга. Тебе так нравятся цифры?
Пабло. Они вроде собак. Кусаются, правда, — зато не подведут. Постой-ка! Ты меня учила, что надо сперва складывать, а потом вычитать, верно?
Марга. Так принято в арифметике. А что?
Пабло. Кажется, эту старую лису учили считать в обратном порядке! (Загибает страницы, бросает гроссбух на стол.) Ну, мы еще посмотрим, кто кого!
Марга. Что ты читал?
Пабло. Всего понемногу. Никак не кончу эту нудную повесть. Столько действующих лиц, а трюки все те же, тот же грабеж, те же убийства.
Марга. Какую повесть?
Пабло. Вот — «Всеобщая история». Ты любишь историю?
Марга. Да так, не особенно. А ты?
Пабло. У историков — избыток памяти и полное отсутствие воображения. Зато эта книжка мне очень понравилась!
Марга. А!.. «Жизнь есть сон».
Пабло. Теперь я понимаю, почему папа часто звал меня Сегисмундо. Молодец этот Сегисмундо, а? (Садится верхом на стул.) Ты, наверное, это в театре видела?
Марга. Да! Никогда не забуду тот вечер… Я тогда училась…
Пабло (мечтает). Я так хотел бы пойти с тобой в театр! А потом мы вышли бы под руку… Огни на улицах… Фонтаны сверкают… Как будто в сказке!
Марга. Рано еще. Подожди.
Пабло. А почему теперь нельзя?
Марга. Там, внизу, люди не такие. Они могут над тобой посмеяться.
Пабло. Надо мной? Зачем?
Марга. Там дураки всегда смеются над умными. Мстят.
Пабло. Ну, со мной это не так просто! Видишь кулак? Пусть они только сунутся!
Марга. Вот поэтому тебе и рано еще туда идти.
Пабло. Надоело ждать. Если ты не хочешь, я пойду сам.
Марга. Послушай меня, Пабло. Ты доверяешь мне?
Пабло. Тебе — во всем!
Марга. Тогда подожди. Я очень тебя прошу!
На лестнице появляется тетя Анхелина.
Сейчас ты узнаешь нечто куда более важное, чем огни и фонтаны.
Пабло. О чем ты?
Марга. Тетя Анхелина скажет тебе.
Анхелина. Вот вещи твоей мамы. Все, что мне удалось разыскать.
Пабло (смотрит на вещи, не смеет коснуться их). Это — моей мамы? Она их трогала?
Анхелина. Все старое, безделушки… Но она их очень любила.
Пабло. Что это?
Анхелина. Музыкальная шкатулка. Надо нажать вот тут…
Чистый детский перезвон колокольчиков.
Пабло (берет шкатулку, слушает). Мама слушала эту музыку?
Марга. Да, когда оставалась одна, читала… И когда будила тебя.
Пабло. Марга, это чудо! Как будто ее голос… как будто я ее вижу… В первый раз… Вот она сидит над книжкой… думает… (Бережно ставит шкатулку на стол. Мелодия длится, пока не кончится завод.) А вот это — что?
Анхелина. Так, японская игрушка… Тогда ими увлекались. Нажмешь пружинку — и выскочит коробка поменьше, и еще меньше, и еще… Глупая игрушка. Никогда не понимала, какой в ней прок…
Марга. Я уверена, она ее купила для тебя.
Пабло. А медальон? (Ставит ящичек.) Кто это?
Анхелина. Это она. А вот это — ты. Двадцать лет назад.
Пабло. Мама и я! Марга, смотри!.. (Почти кричит от радости.) Вместе! Вместе!
Женщины растроганно смотрят на него.
Анхелина. Тебе хочется побыть одному, правда?
Пабло. Да, пожалуйста… А ты не уходи, Марга. Ты не сердись, тетя, — я с ней как будто с самим собой, понимаешь?
Анхелина. Понимаю, мальчик, понимаю… (Идет к двери.)
Пабло. Постой!.. (Крепко обнимает ее.) Спасибо, тетя Анхелина! Анхелиночка!.. Анхелуча!.. Ангелочек!..
Анхелина (задыхается). Пусти, задушишь! Вот дикарь! ( Идет к выходу.) Дорогой ты мой дикарь!. (Выходит.)
Пабло (садится к столу, смотрит на медальон, смущенно отирает глаза, пытается улыбнуться). Что это со мной? Никак не разгляжу…
Марга. Ничего. Сейчас пройдет. (Садится рядом с ним.)
Пабло. Не знаю, как тебе объяснить. Ты привыкла к своей маме, как будто так и надо… А я… мне кажется, я только сейчас родился… Какого цвета у нее глаза?
Марга. Синие.
Пабло (пристально смотрит на Маргу, потом — на портрет). Странно как… Я думал, прекрасные глаза всегда зеленые…
Марга. Спасибо.
Пабло. Синие… Я никогда не видел синих глаз. А волосы?
Марга. Русые.
Пабло. Как у тебя?
Марга. У нее длиннее и куда пышнее. Тогда так носили.
Пабло. А твои пахнут лесом.
Марга. Я весь день просидела под соснами.
Пабло. Посмотри, какие у нее руки.
Марга. Как фарфоровые… Тонкие такие, маленькие…
Пабло. И у тебя такие же… Только… Ты не обидишься?
Марга (улыбается). Я сама знаю — она гораздо красивее меня.
Пабло. Ты не обиделась, правда?
Марга. Что ты! Я рада, что ты так гордишься своей мамой.
Пабло. А я? Я тебе нравлюсь тут?
Марга. Очень нравишься!
Пабло. Тогда почему ты не хочешь со мной вместе купаться? Я ведь тут тоже голый…
Марга. Это совсем другое дело. Тебе было четыре года.
Пабло. А, значит, дело в годах? Когда же человек становится неприличным?
Марга. Ну, когда кто… Некоторые — сразу же. А ты и до сих пор не стал.
Пабло. А ты, значит, стала?
Марга. Я? Что ты?! Почему?
Пабло. Сама посуди. Купаться вместе нам неприлично. Я неприличным еще не стал… Значит, неприличная — ты?..
Марга. Мне никогда такое не приходило в голову… Наверное, ты прав.
Пабло. Нет, ты прямо отвечай. Разве это очень трудный вопрос?
Марга. Не вопрос трудный… Когда рассуждают о приличии — отвечать трудно.
Пабло. Почему же?
Марга. Потому что мы с тобой еще говорим на разных языках. Все, чего я никак не пойму, кажется тебе совсем простым. И наоборот.
Пабло. Нет, Марга, не в этом дело… Тут вот что: вы всегда рассуждаете о словах, а я говорю о вещах.
Марга. Что ты называешь вещами?
Пабло. Все, что можно понять сразу, без объяснений.
Марга. Ну, например?
Пабло. Есть маленькие вещи. Твоя горячая рука. Холодный снег. Луна ночью. И еще есть большие, страшные. Смерть и Жизнь.
Марга (изумленно глядя на него). Ты мог бы объяснить, что такое смерть?
Пабло. Я ее часто видел. Первый раз, когда мне было восемь лет. Помнишь, я рассказывал тебе о Росине?
Марга. Это твоя косуля, она еще убегала весной, да?
Пабло. Да. Как-то вечером я был один и увидел, что она ползет ко мне по земле, а на боку у нее красное пятно… Я хотел его отмыть, но она посмотрела так грустно, как будто сказала: «Не надо, милый… не поможет». Потом легла у огня и стала ждать. И вдруг непонятный холод ворвался в дверь… Я понял, что кто-то страшный подошел ко мне и сделать ничего нельзя… Так я сидел в углу, дрожал, ждал, пока не понял, что она смотрит на меня — и не видит. Пришел отец, сказал это слово: «смерть». Только не нужно было. Я уже знал. Ты понимаешь теперь?
Марга. Не знаю. Смерть можно ощутить — увидеть неподвижное тело, почувствовать холод. А вот жизнь…
Пабло. То же самое. Мне трудно понять пишущую машинку, если ты не объяснишь. Она чересчур сложная. А Жизнь и Смерть — такие простые…
Марга. Ты и Жизнь сам открыл?
Пабло. И ты бы открыла. Это тоже очень просто.
Марга. Ну, ты хоть слышал раньше это слово?
Пабло. Да, слово я слышал. Только слова ведь ничего не значат, пока не узнаешь, что там внутри. Это было ночью, я шел с охоты и заблудился в горах. Ты была когда-нибудь там, наверху, когда собирается гроза?
Марга. Нет.
Пабло. Ночь затаила дыхание, она чего-то ждала… И тишина окружила меня, такая тишина, что я задрожал от самой макушки до копыт моего коня. Я почувствовал, как я мал и как одинок. Я дал шпоры, но конь мой не двигался с места. И тут я почувствовал, что я не один. Кто-то шел ко мне в темноте, снизу, с земли, обнимал порывами ветра, смотрел на меня со звезд. Что-то больше, гораздо больше меня хотело в меня войти, чтобы я не был один. Я не выдержал и крикнул. Позвал единственного человека, который мог прогнать мой страх. Я крикнул: «Отец!» Гром ответил мне. Молния озарила ночь. Тогда я понял: вот это-то, что было со мной, — это Жизнь. (Замолчал, отвернулся.)
Марга задумчиво на него смотрит.
(Оборачивается.) Почему ты задумалась? Разве это не просто?
Марга. Да, Пабло. У меня никогда так не было.
Пабло. Ну, хватит разговаривать! Надо работать.
Марга. Ты хочешь сегодня еще работать?
Пабло. Я?.. Нет, что ты! Это ты будешь сейчас работать… (Берет ящичек и медальон.) А у меня — большая перемена.
Марга. Что ты будешь делать?
Пабло. Очень важное. Я еще никогда этого не делал. (Улыбается.) Я поиграю с мамой.
Марга. Мне уйти?
Пабло. Нет. Ты работай. Только не оборачивайся. Не подглядывай. Хорошо?
Марга. Хорошо.
Смеркается. Марга садится к столу, спиной к зрителям, берет красный карандаш, поправляет тетради.
Пабло расположился на полу: он заводит шкатулку до упора и слушает музыку. Потом ставит шкатулку перед собой, прислоняет к ней медальон и смотрит на него, насвистывая ту же мелодию. Берет японский ящичек, подносит к уху, трясет, как ребенок, получивший новую игрушку, ищет потайную пружинку. Выскакивает ящичек поменьше, и еще меньше, и еще… Пабло свистит от радости. Вот самый маленький ящичек — в нем пачка писем, перевязанная лентой…
Во время этой сцены Пабло и Марга переговариваются, не глядя друг на друга.
Можно попросить тебя кое о чем?
Пабло. Да, только не смотри.
Марга. Напиши мне все это — о косуле и о грозе.
Пабло. Зачем? Я же рассказал тебе.
Марга. Мне хочется, чтобы это всегда было со мной.
Пабло. Ну ладно… Еще что скажешь?
Марга. Еще сделаю небольшое замечание. Европа и Америка — ладно… А вот Смерть и Жизнь пиши с большой буквы, очень тебя прошу…
Пабло не отвечает. Не отрывает глаз от писем.
Слышишь?
Пабло развязывает ленту.
Ты слышишь меня?
Пабло (как зачарованный, смотрит на первый конверт). Аделаида… Аделаида?.. (Разрывает конверт.) «Дорогая моя Аделаида…» (Читает. Пауза. Переворачивает письмо, ищет подпись. Тихо шепчет.) Нет… (Берет другое письмо.) Не может быть!.. Не может быть!.. (Вскакивает, судорожно мнет письмо.)
Марга (не оборачиваясь). Что с тобой?
Пабло (рвет письмо). Нет!.. Нет!.. Нет!..
Марга (испуганно оборачивается). Пабло!
Пабло. Не может быть!
Марга. Пабло, дорогой!.. (Бросается к нему.)
Пабло (резко отталкивает ее). Не смей!
Марга. Что я тебе сделала?
Пабло. Не трогай меня!
Марга. Нет, не может быть! У тебя жар! Ты болен! Ради Бога, не смотри на меня так! Это я, Марга! Что я тебе сделала?
Пабло. Ты права… Прости. Ты не виновата.
Марга. Что случилось, Пабло?
Пабло. Ничего. Уже прошло. Ты уйди… Теперь мне, правда, надо побыть одному.
Марга. Нет, я не могу так уйти. Сперва скажи мне…
Пабло (почти не оборачиваясь). Если тебе так интересно, посмотри, вот ответ… (Устало идет к лестнице.)
Марга на коленях подбирает письма, складывает кусочки.
(Оборачивается.) А, да… Спасибо, что научила меня читать. Очень интересно. Спасибо.
Марга (кричит). Пабло! Пабло!
Пабло взбегает по лестнице. Марга рыдает на полу.
Уже вечер, и на сцене почти темно. Марга плачет.
В дверях появляется Хулио, смотрит на нее.
Хулио. Сеньорита Лухан…
Марга не слышит.
Сеньорита Лухан!
Марга (поднимает голову). Кто там?
Хулио. Свои. Надеюсь, я не стал для тебя чужим?
Марга (внезапно пугается). Господи… кто это? (Бежит к лампе, зажигает свет. Смотрит на него. Оцепенела.) Хулио?
Хулио. Судя по тону, ты не слишком рада… (Подходит ближе.) Ты все еще сердишься?
Марга. Зачем вы сюда приехали?
Хулио. А мы перешли на «вы»?
Марга. Отвечайте! Вы собираетесь преследовать меня всю жизнь?
Хулио. Я никого не преследую. Я у себя дома.
Марга. Вы здесь у себя дома?
Хулио. Ну, у своих родственников. Я — кузен Пабло, племянник его матери. Разве ты забыла мою фамилию?
Марга. Хулио Ролдан… Ролдан! (Отступает.) Значит… это правда?
Хулио. Успокойся. Что прошло — то прошло. Я на тебя не сержусь. Наоборот, я хочу оказать тебе дружескую услугу. Я ничего ему не скажу.
Марга. А если я откажусь?
Хулио. Не советую. Как враг, я опасен.
Марга. Мне все равно. Я знала, что это кончится.
Хулио. Пойми меня правильно. Речь идет не о сантиментах. Это простая сделка. Хочешь меня выслушать?
Марга. Говори. (Садится.)
Хулио. Иногда молчание — настоящее сокровище. Если бы я был богат — я бы охотно подарил его тебе.
Марга. Но ты человек деловой и хочешь его продать. Правильно?
Хулио. Другого выхода у меня нет.
Марга. А какова цена?
Хулио. Пабло слушается только тебя. Ты научила его подписываться. И конечно, тебе сотни раз приходилось следить за тем, как он подписывает бумаги. Теперь нужно добиться еще нескольких подписей. Дешево, правда?
Марга. Под бумагами, которые составишь ты?
Хулио. Как всегда, умна.
Марга. Короче говоря, надо узаконить кражу, да?
Хулио. Ну, если дело законное, название меня не интересует.
Марга (встает). И ты надеялся, что я соглашусь из трусости? Ты, профессиональный соблазнитель, так плохо знаешь женщин?
Хулио (встает, говорит холодно). Без истерики.
Марга. Вон!
Хулио. Нет, не выйдет. Если ты не захочешь меня послушать — что ж, послушают другие.
Марга. Ты способен сказать ему?
Хулио. Да, это не так уж приятно. Но если ты меня вынуждаешь…
Марга. Нет, не сегодня! Это чересчур жестоко!
(Робко оглядывается на лестницу, быстро, умоляющим тоном.) Хулио, пожалуйста, ну дай мне время!..
Хулио. Чего мы этим добьемся?
Марга. Уезжай. Обещай мне, что ты уедешь, не повидавшись с ним.
Хулио. А потом?
Марга. Потом… я все сделаю. Только не сегодня! Не сегодня.
Хулио. Надеюсь, ты не думаешь, что меня тоже можно водить за нос!
Марга. Разве ты когда-нибудь видел, чтобы я лгала из трусости?
Хулио. До сих пор не приходилось.
Марга. Уезжай, не беспокойся ни о чем. К твоему приезду я буду готова. Клянусь тебе.
Хулио. Хорошо. Только помни, что все путешествия рано или поздно кончаются. (Кланяется, уходит.)
Марга торопливо собирает разбросанные по полу вещи.
По лестнице спускается Пабло. Останавливается.
Пабло. Зачем ты это подбираешь?
Марга. Я их сохраню.
Пабло. Ни к чему. Пригодится на растопку.
Марга. Кто дал тебе право судить свою мать? Ты ее не знал.
Пабло. Ладно. Жил без нее двадцать лет, проживу и дальше. (Падает в кресло.)
Марга (подходит к нему). Ты лучше приляг. Отдохни.
Пабло. Я не устал. Я просто ничего не понимаю… Ничего. Так страшно!
Марга. Могу я тебе помочь?
Пабло. Нет, не думаю. Вначале, когда ты меня учила здешним вещам, маленьким, все мне казалось легко. А теперь вдруг я понял, что ничего не понимаю. И никогда ничего не пойму.
Марга. Чего же ты не понимаешь?
Пабло. Вот, например, когда я поднялся к себе… Было бы естественно, если бы я думал о маме. А я не думал! Хотел представить себе синие глаза — а видел зеленые. Хотел почувствовать ее волосы, а чувствовал запах твоих волос. Почему это? Почему, Марга?
Марга. Не надо, Пабло. Помни, что мы расстанемся.
Пабло. Ты мне говорила об этом в первый же день. Но я этого тоже не понимаю.
Марга. Ты должен привыкнуть. Сегодняшний вечер может быть последним.
Пабло. Нет. Ты думаешь, я могу тебя отпустить?
Марга. Ты не сможешь помешать — ты ведь не будешь знать. Ты проснешься как-нибудь и позовешь меня: «Марга-а-а!..» А Марги уже не будет.
Пабло. Что ты говоришь? Ты как будто прощаешься.
Марга. Я просто предупреждаю тебя. Разве ты не был счастлив без меня?
Пабло. То было другое. Когда тебя еще не было, мир был полон вещей. А сейчас есть только одно: Марга, Марга, Марга!
Марга. Спасибо. Если бы вся моя жизнь свелась к этой минуте, я бы не пожалела, мне не было бы жалко. Но не привязывайся к женщине, Пабло. Ты ведь хочешь вернуться в горы?
Пабло. Теперь поздно. Там я не мог уснуть только от голода, боли или страха. А теперь — ты моя боль, мой голод, мой единственный страх.
Марга. Ты боишься меня?
Пабло. Сегодня боюсь. Этот вечер не такой, как все. Даже пахнет как-то иначе.
Марга. Осень. Пахнет мокрой землей.
Пабло. Нет, тут еще что-то… Запах земли, запах твоей кожи… Это и тогда было. Сейчас что-то другое, сильное… Что-то непонятное, как в ту ночь, когда умерла Росина или когда была гроза… (Подходит ближе, понижает голос.) Слышишь? Что-то в воздухе?..
Марга (поддается очарованию). Да. И мне тоже страшно, и у меня это тоже в первый раз…
Пабло. Как будто передо мной ловушка, гибель. А я хочу попасть в ловушку! Почему сегодня все другое? Почему тогда, в первый день, я был сильнее, а сегодня — ты?
Марга. Спасайся, Пабло! Еще не поздно.
Пабло. Поздно. Мне не уйти. Если б я даже мог — я не хочу спасаться! Ты все знаешь — скажи, что это со мной?
Марга. Не знаю. Дай Бог, чтобы то же самое, что со мной.
Пабло. И у тебя дрожат слова раньше, чем ты их скажешь?
Марга. Да, и у меня.
Пабло. Значит, больших вещей — не две. Есть третья! От нее дрожит голос!
Марга. Да, Пабло. Есть третья тайна. Она — как Жизнь и немножко как Смерть.
Пабло. Скажи мне это слово, третье слово! Я хочу узнать его от тебя!
Марга. Не надо, дорогой… Это третье слово… если оно настоящее… его лучше говорить молча.
Марга нежно привлекает Пабло к себе, обнимает.
Во время их поцелуя опускается
Занавес