Мы с Кураевым сидим на паласе — род тонкого ковра — на полу, и перед нами плов из риса и дикой утки с изюмом. Едим: я — вилкой, он — руками. Старик вспоминает прошлое, как он вместе со своим отцом ходил караваном в Индию через Афганистан. Вспоминает рассказы отца, участвовавшего в набеге на Персию под начальством Киат-хана. У отца Кураева был друг Асан из рода Кенан, рода, известного среди туркмен своим талантом распознавать следы. Однажды этот следопыт (изчи) Асан, запомнив след вора, укравшего дорогого скакуна у отца Кураева, помог последнему разыскать вора в каком-то персидском ауле и обличил похитителя месяц спустя после кражи коня.
Керосиновая лампа начинает мигать, за окном темно, клонит ко сну.
Устроившись на мягкой кошме под одеялом из верблюжьей шерсти, начинаю засыпать. В окно стучится холодный ветер. Днем мучился от жары, а ночью так холодно, что стараешься закутаться возможно теплее.
Тушим огонь. Слышу легкую возню укладывающегося на полу Кураева, и в темноте, то разгораясь, то потухая, краснеет уголек папироски, которую на ночь закуривает мой гостеприимный хозяин.
Тишина. Среди ночи просыпаюсь от непонятных криков, доносящихся с пролива.
Облокачиваюсь и спрашиваю в темноту.
— Кричат? Что случилось?
— Сазана пугают, — немедленно отвечает Кураев.
Оказывается, туркмены-рыбаки, сделав заброд стометровой волокушей, перед тем, как замкнуть в кольцо ее правый и левый концы, некоторое время бредут против течения, хлопают палками по воде и кричат. Это называется загонять сазана в волокушу.
Пытаюсь снова заснуть, но напрасно. Ветер стучит стеклами окон и где-то в щелях пола рассыпается тоненьким свистом. Проходит час, может быть, больше, и затем сразу становится светло. Здесь нет сумерок вечера и нет предрассветной мглы.
Занавес мира открывается сразу, и солнце внезапно появляется на горизонте, бросая вперед и вверх золотые с багровым отблеском лучи. Я еще лежу под одеялом, когда входит туркмен-юноша лет семнадцати и что-то быстро-быстро говорит Кураеву на непонятном мне языке. Как горох по столу, рассыпается разговор.
Он уходит.
— Араз, — Кураев кивает головой в сторону ушедшего, — повезет тебя проливом на морскую лодку. Вставай!
Повинуюсь и спешу одеваться. Через полчаса я садился в окрашенный в желтый цвет кулас Араза. Подняли парус, и кулас, нагнувшись бортом, полетел по проливу к морю.
Араз оказался веселым и разговорчивым собеседником. Он выспросил у меня, откуда я, зачем приехал, где был, куда поеду потом — словом, произвел мне полный экзамен.
Наступила и моя очередь.
— Ты — рыбак или служишь на промысле?
— Служит, — отвечает Араз.
— А где живешь постоянно?
— Лето промысла, зима аул. — Надо подразумевать Гасан-Кули. — Когда работа есть, другой месть пойду! — засмеялся Араз. — Тебя везу, тихонько аул пойду, — продолжал он. — Мой жена там!
— У тебя жена есть? — удивился я.
— Есть! — лукаво подмигивая, подтвердил Араз. — Теперь хороший советский закон, калым нет. Наш бедный платить нет. Мой жена тихонько бегал один конца, а я другой конца исполком, там писал и кончал! Ай, хороша!
Араз громко засмеялся, радуясь и, видимо, вспоминая, как он с женой, обманув стариков-родителей, зарегистрировался в ЗАГС'е и теперь на основании закона без всякого выкупа обзавелся женой. Для бедняка-туркмена это большое и раньше недоступное счастье.
Араз приподнимается с кормы и что-то рассматривает впереди.
— Кзыл-газ! — Он указывает на вереницу белых фламинго, стоящих в воде в ста метрах от нас.
Когда Араз садится, его куртка распахивается, и на рубашке я замечаю какой-то значок. Ни надписи, ни рисунка не могу разобрать — все стерлось. Значок привлек мое внимание, и, теряясь в догадках, я наконец спрашиваю:
— Что это?
— Бить котов, — улыбаясь, отвечает Араз.
Не понимаю. Буквально повторяю фразу вслух. Араз кивает головой и смеется. Ничего не понимаю.
— Бить котов?
Араз, видя мою беспомощность, приходит на помощь. Он перекладывает весло из правой руки в левую и, приставив кулак к губам, дудит, подражая пионерской трубе.
— А! Будь готов! — понимаю я.
— Да, да, — подтверждает Араз.
"Бить котов!" Мы оба смеемся. Оказывается, он — пионер! По каким законам и порядкам пионеры могут быть женаты и, наоборот, женатые могут быть пионерами, я не знаю, но, что Араз — пионер и женат и счастлив, это — факт.
Это самое главное!
Кулас вышел в предустьевое пространство. Еще налево чернелась полоса песков косы Кож, а направо и впереди вздымалось открытое, необозримое Каспийское море. Волны начали заглядывать к нам в кулас. Время от времени нас подбрасывало вверх, и брызги разлетались в стороны.
Туркмен Араз на работе.
Мы миновали целый ряд больших лодок, стоящих на якоре посреди фарватера-пролива.
Такие лодки служат пловучими домами для рыбаков-туркмен, производящих здесь лов рыбы. В них рыбаки спят, варят пищу, сушат орудия рыболовства, исправляют и чинят испортившиеся..
Выставляют же сети, перебирают их и вынимают попавшуюся рыбу — с легких таймюлей.