Последнее дело Мануйлова. — Таинственный обыск, — Старые тени. — Снова Хвостовы. — Кто кого обманул. — Суд.
Хотя Климович и называет этот ответ младенческим, но смысл его он, очевидно, понял очень хорошо и, не возобновляя прямых нападений на Манасевича-Мануйлова, перешел к войне позиционной, где, конечно, мог полностью применить все свои специальные таланты, усовершенствованные и отточенные в долговременной и усердной охранной службе.
И не прошло и полугода, как мы видим, что, несмотря на всю поддержку Царского Села, несмотря на специально назначенного
для оказания помощи Мануйлову министра юстиции и генерал-прокурора, вопреки воле самого Распутина, Штюрмера, Питирима, ставки, высшей контр-разведки и т. д., и т. д., — Манасевич-Мануйлов на обеих лопатках в луже грязи, а над ним — „руки в боки“ — торжествующий сенатор Климович!
Слишком одиозны еще для многих имена героев этой — одной из последних — трагической буффонады царского режима, трагической вдвойне потому, что она, как впрочем и другие, разыгрывалась на живых ранах истекавшего кровью народа. Еще недостаточно сильная уверенность чувствуется в мысли, когда подходишь ко многим из этих событий с попыткой критического их анализа. И потому во многих случаях приходится просто ограничиваться дословными памятниками эпохи.
Применим этот метод и здесь.
В самый разгар своей деятельности, в конце августа 1916 г., И. Ф. Манасевич-Мануйлов, вдруг, среди бела дня, совершенно неожиданно был арестован охранкой. Это последнее обстоятельство создало по Петрограду целую сеть всевозможных сплетен, но, когда стало известно, что дело из охранки сразу же было передано судебно-следственным властям, — сплетни разгорелись еще пуще, ибо одни видели в этом победу законности, первую — после долгого сна нашей Фемиды, пришибленной до отупения еще Щегловитовым, а другие, наоборот, не доверяя пробуждению богини, склонны — были видеть в этом победу Мануйлова.
Известно, мол, закон — что дышло!…
И, пожалуй, были периоды в этом деле, когда скептики бывали правы. Мануйлов, правда, — по болезни, скоро был освобожден, но и болезнь не мешала ему порою „блистать столь же очаровательно", как и раньше — и похваляться, что лица, осмелившиеся поднять на него руку, тотчас же полетят со своих постов.
И, действительно, 15-го же сентября, нежданно-негаданно для самого себя и для своего прямого начальства, полетел ген. Климович, а назавтра столь же неожиданно последовал за ним и сам министр внутр. дел. А. А. Хвостов, незадолго до того, чтобы легче было с ним справиться, против его воли и желания, „переведенный“ Штюрмером на эту должность из министров юстиции.
Споткнулся, наконец, на деле Мануйлова и преемник Хвостова по ведомству юстиции— Макаров…
Шли слухи, что дело идет о столь своеобразном и запутанном шантаже, что трудно было разобрать, кто виноват, шантажист ли, шантажируемый или, наконец, какие-то третьи лица.
Дело то назначалось, то без всяких причин откладывалось и соблазн все рос и рос.
Впрочем, наконец, скептики должны были умолкнуть: за десять дней до революции дело все же было рассмотрено Спб. окружным судом, и щегловитовской юстиции вкупе со всем старым режимом довелось, таким образом, заблаговременной собственноручно обтесать осиновый кол для загона в свою собственную спину.
Обвинительный акт по делу Мануйлова, к краткому изложению коего мы сейчас перейдем, сух и бледен по сравнению с теми колоритными страницами, которые вписало в дело судебное следствие, вопреки всем стараниям председателя Рейнбота также охолостить и по следнее.
Для того, чтобы Манасевичу-Мануйлову никак не уйти было от осуждения, обвинительный акт начинается незначительным, но бесспорным мошенничеством его, извлеченным из архивов следствия, веденного в свое время еще Курловым.
Взят эпизод с сыном судебного пристава П. А. Плоткиным, в котором помимо Мануйлова участвовал его „секретарь" М. Д. Райхер, также посаженный ныне поэтому на скамью подсудимых.
Райхер и Мануйлов уверили Плоткина в том, что Мануйлов занимает должность начальника столичного охранного отделения и может предоставить Плоткину службу в охране. Под этим предлогом они получили от Плоткина 500 р., но должности ему не предоставили.
После этого вступления начинается суть дела, по обвинительному акту представляющаяся в следующем виде:
В июле 1916 г. товарищ директора Московского Соединенного банка прапорщик И. С. Хвостов (получивший эту должность незадолго до того в приданое за женой своей — дочерью председателя правления того же банка графа В. С. Татищева) задумал поместить в парижских газетах статью в форме газетного интервью со своим тестем о положении русской торговли и промышленности в годы войны и о желательности того, чтобы центральная администрация более интенсивно пополнялась людьми опыта и практики.
С этой целью он решил обратиться к знакомому ему ранее в качестве журналиста Манасевичу-Мануйлову и просить его посодействовать появлению этой статьи во французской газете „Temps".
И. С. Хвостов посетил Мануйлова, беседовал с ним на эту тему, и последний обещал свое содействие, прося поскорее доставить ему текст статьи, дабы он мог просмотреть ее и отослать в Париж своему приятелю из редакции „Temps".
Ни о каких расходах и платежах за хлопоты по напечатанию этой статьи, по утверждению И. С. Хвостова, не было и речи, и вообще он был уверен, что и не могло быть, так как-де ясно, что Мануйлов должен был удовлетвориться построчным гонораром, который, мол, выплатит парижская газета.
Когда статья на французском языке была состряпана, Хвостов собственноручно доставил ее Мануйлову, специально для этого приехав 31 июля из Москвы в Петербург.
Мельком взглянув на статью и оставляя рукопись у себя, Манасевич-Мануйлов вместе с тем предупредил И. С. Хвостова, что с напе-чатаньем статьи некоторое время придется обождать, так- как против ряда банков, а в том числе и против Соединенного, в особой комиссии под- председательством ген. Батюшина, возбуждено дело по расследованию неправильных их действий в связи со спекуляцией.
При этом Мануйлов „дал понять" И. С. Хвостову, что он свой человек в батюшинской комиссии, и пообещал и впредь не оставлять его информацией по всем перипетиям дела. Однако, в этот приезд И. С. Хвостов Мануйлова больше не видал и ничего больше от него не узнал.
Вернувшись в Москву, И. С. Хвостов о своем разговоре с Мануйловым доложил правлению банка, и последнее к 11-му августа вновь командировало его в Петербург для связи с Мануйловым.
Приехав в Петербург, он в тот Же день был у Мануйлова, и последний на этот раз заявил, что положение Соединенного банка весьма серьезно и что вообще за последние дни гонения против банковских заправил весьма обострились. Так, напр., серьезнее дело возбуждено против члена совета частного Коммерческого банка М. Шкаффа, который был допрошен комиссией ген. Батюшина, а затем арестован и выслан из столицы. Причем, мимоходом Мануйлов добавил, что в показаниях Шкаффа было много такого, что весьма компрометирует Соединенный банк.
— Теперь очередь за этим банком! — многозначительно кинул Мануйлов. — А ведь вы знаете, что в настоящее время властям обыск произвести или арест-что папироску выкурить. Я, правда, прекратить это дело теперь уже не мог бы, но дать ему то или иное направление мне, пожалуй, и удалось бы. Вот и решайте, что для вас лучше: обыск, арест или же вызов представителя банка, для собеседования частным образом.
А когда Хвостов заявил, что по делам банка обыск для него был бы губительным и что, в данном положении вещей, вызов для беседы представителя банка, и притом с наименьшей оглаской, был бы наиболее желательным выходом из положения, Мануйлов, для
более подробной беседы по этому поводу, пригласил И. С. Хвостова зайти к нему вечерком — с тем, что он принесет к этому времени из комиссии показания Шкаффа, причем тогда же можно будет условиться и относительно вознаграждения Мануйлову за хлопоты.
Однако, выйдя от Мануйлова и пройдя на Невский, И. С. Хвостов, к величайшему своему изумлению, встретил Спокойно прогуливавшегося по улице М. Шкаффа. Из разговора с ним И. С. Хвостов убедился, что Шкаффа не только никуда не высылали, но и в комиссии не допрашивали, а следовательно там не может быть и неблагоприятных для Соединенного банка данных, якобы сообщенных Шкаффом Батюшину.
Это обстоятельство навело И. С. Хвостова на предположение, не шантажирует ли его Манасевич-Мануйлов с какой-то личной целью, и потому, будучи знаком с директором д-та полиции, ген. Климовичем, Хвостов немедленно отправился к нему и сообщил о всех своих переговорах с Мануйловым.
По совету Климовича, „имевшего, добавляет обвинит, акт, сведения и о других неблаговидных проступках Мануйлова, носивших также шантажный характер", — Хвостов отправился к последнему в тот же вечер, как и было условлено.
Мануйлов встретил его успокаивающе:
— Ну, ничего. Все можно устроить!
А на вопрос И. С. Хвостова, где же показания Шкаффа и в чем они заключаются, Мануйлов не менее успокоительно ответил:
— Пустяки, я даже не вЗял дела с собой. Опасности нет, и все может быть улажено!
Когда же И. С. Хвостов спросил Мануйлова, во что же он оценивает свое содействие благополучному разрешению дела, тот объявил размер гонорара в 25 тыс. руб., присовокупив, что часть этих денег он должен будет отдать другим членам комиссии, так как:
— Всем хочется денег, да жжется!
Тут же Мануйлов заметил, что если бы председатель правления Соединенного банка гр. Татищев пожелал сам приехать в Петроград и познакомиться через него с членами комиссии, то он мог бы устроить для них хороший завтрак и во время „дружеской" беседы предложить им участие в какой-нибудь финансовой комбинации, что, конечно, будет стоить банку еще тысяч 25, но за это совершенно застрахует от всяких неожиданностей.
— Я ведь тоже заседаю в комиссии, — закончил Манасевич-Мануйлов, — все рассматривается при мне… и я провожу все, что мне желательно. Поэтому, если зайдет речь о Соединенном банке, то я обязуюсь затушить дело, и все обойдется даже без вызова.
Поблагодарив за обещание, И. С. Хвостов заявил, что без предварительного согласия правления банка он не может произвести выдачу столь крупной суммы и что поэтому он вынужден просить Мануйлова отложить дело до возвращения его из Москвы, куда он срочно выедет для доклада.
— Только, пожалуйста, чтобы без протоколов! — проводил его Мануйлов.
От Мануйлова И. С. Хвостов проехал обратно к ген. Климовичу, рассказал ему о своем визите, и Климович посоветовал ему дать Мануйлову завершить шантаж, с каковой целью притворно согласиться на его условия и вручить ему 25 тыс. руб., предварительно записав номера кредитных билетов.
На следующий день И. С. Хвостов выехал в Москву с докладом и подробно изложил правлению как весь ход переговоров с Мануйловым, так и план уловления Мануйлова, предложенный ген. Климовичем. Правление тотчас же пошло навстречу этому плану и ассигновало в распоряжение И. С. Хвостова требуемую сумму, дав ему от имени банка уполномочие и на возбуждение против Мануйлова уголовного преследования.
На такое быстрое и единогласное решение правления повлияло и следующее странное обстоятельство. Как раз в день заседания правления к председателю его явился некий московский 1 — й гильдии купец Шик и предъявил визитную карточку Мануйлова с рекомендательной на ней надписью и просьбой оказать предъявителю содействие в его „справедливом деле".
„Справедливое дело" заключалось в предложении Шика банку приобрести за крупную сумму при его посредстве большое лесное имение, при чем размеры сделки были таковы, что законный куртаж, который выпадал бы на долю Шика, был бы равен 140 тыс. руб.
Гр. Татищев ответил, что это дело требует предварительного ознакомления; нельзя же его решать сразу.
Тогда Шик воскликнул:
— Но ведь это просит Мануйлов!
Появление Шика и домогательства его были истолкованы правленьем банка как один из эпизодов начатого Мануйловым длительного шантажирования банка, и поэтому решено было немедленно положить конец предпринятому Мануйловым походу путем обращения к властям.
Утром 18 августа И. С. Хвостов снова приехал в Петроград и, по указанию ген. Климовича, написал заявление начальнику петроградского военного округа, с изложением обстоятельств дела
На следующий день, предварительно переговорив по телефону с Мануйловым и условившись с ним о месте встречи на квартире последнего, в д. № 47 по ул. Жуковского, Хвостов предупредил полицию и военные власти о месте свидания, послав им одновременно список номеров тех кредитных билетов, которые он предполагал передать Мануйлову.
В назначенный час И. С. Хвостов, приехал к нему и вручил пакет с 25.000 руб.
— Вчера в комиссии, — сказал при этом Мануйлов И. С. Хвостову, — поднимался вопрос о соединенном банке, и, благодаря моим настояниям, дело ликвидировано: решено ограничиться одним выговором, при чем мне удалось-устроить так, что и выговор будет объявлен не гр. Татищеву, а вам. Вы получите телеграмму с вызовом в комиссию, явитесь туда, и там официально вам будет объявлен выговор двумя членами комиссии: мною и еще одним!
Выслушав это И. С. Хвостов еще раз поблагодарил И. Ф. Мануйлова, горячо пожал ему руку, и ушел, а вслед за ним вышел, направляясь в редакцию, и сам Мануйлов, при чем его сопровождал секретарь митрополита Питирима И. 3. Осипенко, во время визита И. С. Хвостова пребывавший, очевидно, где-нибудь во внутренних комнатах. У подъезда оба они были остановлены полицией и жандармами, которые вернули их обратно в квартиру и произвели у Мануйлова обыск, обнаружив у него в кармане брюк те самые 25 тыс. руб., что были только что вручены ему Хвостовым.
По словам жандармов И. Ф. Мануйлов сразу же сказал, что деньги эти получены им от Хвостова, причем заявил, что нааначением их было поднятие кампании в пользу реабилитации дяди И. С. Хвостова — б. министра в. н. д. А. Н. Хвостова. К концу обыска Мануйлов заявил, что, в конце концов, ему вовсе незачем скрывать истинное значение найденных у него 25 тыс. руб.; получены они, мол, им от И. С. Хвостова на ведение в заграничной прессе кампании в пользу проведения на пост министра финансов или торговли тестя И. С. Хвостова, председателя правления соединенного банка гр. Татищева,
В доказательство этого, Мануйлов предъявил лежавшую тут же у него на бюро французскую статью, действительно агитировавшую за это, и, по словам Мануйлова, переданную ему И. С. Хвостовым для напечения в газете „Temps” одновременно с деньгами.
Следователем были допрошены, между прочим, сам ген. Батюшин и члены его комиссии полк. Резанов и прапорщик Логвинский, которые показали, что Мануйлов действительно было сотрудником комиссии, в качестве „осведомителя", но членом ее несостоял и в заседаниях никогда не участвовал. Удостоверили они и то, что в то время никакого дела по обследованию деятельности Соединенного банка в комиссии не возбуждалось.
— Вышеизложенное, говоря словами обвинительного акта, дало основания к привлечению Мануйлова к следствию по обвинению „в обманном похищении денег у товарища директора Соединенного банка И. С. Хвостова".
Допрошенный следователем Мануйлов виновным себя не признал. Не отрицая получения от И. С. Хвостова 25 т. р. он пояснил, что, по его глубокому убеждению, все дело является следствием глубоко продуманной интриги против него, со стороны бывшего мин. внутр. дел А. Н. Хвостова, который мстил ему через своего племянника за неблагоприятное для Хвостова направление им, Мануйловым, расследования по „делу Ржевского", в результате чего Хвостов должен был оставить пост министра. На самом же деле, по словам Мануйлова, история получения им этих 25 т. р. произошла-следующим образом. Еще весною И. С. Хвостов явился к нему и просил его содействия в пропагандировании гр. Татищева через французскую прессу на пост министра финансов; И. С. Хвостов при этом заявлял ему, что граф, конечно, не остановится для достижения этой цели ни перед какими затратами. Мануйлов, по его словам, на это возразил, что ему лично ничего не нужно и себе он не возьмет ни копейки, но передаточной инстанцией он готов быть и, в частности, может переслать деньги на организацию газетной кампании в Париже своему приятелю из редакции „Temps".
Вскоре после этого Хвостов опять был у него и привез ему готовую статью, предназначенную для печати. Мануйлов, бегло ознакомившись со статьей, указал на необходимость ряда поправок и возвратил рукопись Хвостову, который и увез ее с собою обратно в Москву.
Месяца через два после этого, уже во второй половине августа, И. С., предварительно сговорившись с ним по телефону, снова явился к Мануйлову на квартиру и без дальних разговоров быстро всунул ему в руки пачку пятисотенных билетов и заторопился уходить. Когда же Мануйлов спросил, где статья, Хвостов быстро вытащил ее из кармана, бросил на стол и убежал, не желая повидимому продолжать разговор. Мануйлов, в свою очередь, торопясь в редакцию, сунул деньги в карман брюк и, одевшись, вышел на лестницу, где и был задержан.
Французская статья, найденная на бюро Мануйлова, действительно оказалась как бы интервью французского журналиста с гр. Татищевым. Давая с его слов нечто в роде обзора состояния промышленности и торговли России и заканчиваясь пожеланием большей
централизации в руках правительства всех дел, относящихся к работам по государственной обороне, при условии приглашения в помощь правительства людей опыта, в роде, напр., Т. А. Крестовникова, статья затем излагала подробную „биографию" гр. Татищева.
Сам Татищев на предварительном следствии утверждал, что хотя вопрос о его кандидатуре на министерский пост и поднимался в начале года, но переговоры об этом были прерваны в феврале месяце и более не возобновлялись. Татищев добавил к этому, что по состоянию своего здоровья и ряду других соображений личного характера, а также вследствие его взглядов на изменившееся за полгода общее состояние нашей финансовой политики, он не считал бы подходящим для себя пост министра финансов.
И, утверждая это, В. Татищев был до известной степени прав.
Пресловутый граф Татищев (брат б. начальника главного управления по делам печати) прославился в банковских сферах остроумнейшей по их взглядам финансовой комбинацией: он умудрился трижды получить с Соединенного Банкакуртаж по одной и той же сделке. Впервыйразкуртаж(20 тыс. руб.) был просто передан ему в конверте, в соображении его графского достоинства и уверенности в простой его корректности, которая обязывала графа формально подтвер|Ить получение. Ждать пришлось довольно долго, а когда попробовали намекнуть, то граф во всю силу своего благородства потребовал немедленной уплаты ему следуемых 20 тыс. руб., так как таковые им до сих пор не получены. Пришлось уплатить еще раз, на этот раз — под расписку. Тем не менее, вскоре граф потребовал 20 тыс. руб. в еще более резком тоне — нельзя же, мол, так манкировать денежными обязательствами. Кинулись к графской расписке, но она оказалась написана настолько неформально, что документом с точки зрения закона служить не могла.
Граф получил 20 тысяч в третий раз, но он этой эскападой сделал больше, чем просто прикарманил 60 тыс. руб, он в глазах биржевиков, скептически обычно относившихся к аристократам, примазывающимся к их компании, выдержал экзамен на достоинство первоклассного дельца и, действительно, в ближайшие же выборы блестяще проведен был на пост председателя правления Соединенного банка. А если к этому присовокупить, что сам банк этот в сущности был не более, как филиалом Deutsche Bank’a, то, с одной, стороны мы ясно представим себе физиономию этого дельца, с другой — поймем, что в глазах многих Татищев, действительно, мог быть желанным кандидатом на портфель министерства финансов.
Особый напор его на должность министра финансов, действительно, относится к концу (ноябрю — декабрю) 1915 и началу 1916 г., когда, поднеся семье Распутина 100 тыс. руб. (см. пятое показание Белецкого чрезвыч. следств. комиссии при Врем. Правительстве), В. Татищев настолько снискал к себе благоволение старца, что последний в самой категорической форме рекомендовал его Александре Федоровне, как единственно достойного преемника Барку, скомпрометировавшему себя в глазах царицы участием в коллективном заявлении, поданном некоторыми министрами Николаю II по поводу смены в. к. Николая Николаевича. И, насколько была настойчива рекомендация Распутина, видно хотя бы из того, как часто за эти месяцы возвращается б. царица к этой кандидатуре в своих письмах к мужу (см. т. III „Переписки" А.Ф. Романовой).
Во всяком случае, надо сказать, что в истории совета министров, сиречь, в истории Распутинских молодцов, был в этот период такой совершенно определенный момент, когда Татищев из аспиранта на министерский пост был единственным кандидатом и указ о назначении его был настолько уже готов к подписанию, что по городу обращалась острота журналиста Л. Львова:
— Ну, теперь будет украдено не только красное здание, что на Мойке, но и сама Мойка исчезнет без следа!
Впрочем, выше мы ограничили правоту Татищева в этом вопросе „известной степенью". Суть в том, что заставило графа отступиться от своего устремления в министры[38] и конечно, не состояние здоровья и не изменение взглядов на состояние „нашей финансовой политики" — взгляды Татищевых определяются тем или иным кушем, — вынужден был отказаться от своей мечты граф только потому, что ему изменил тот же Распутин, внезапно — по настоянию Мануса — вновь взявший под свою защиту блудного Барка.
И естественно было бы для Татищева, если бы он — и на самом деле усмотрев в Мануйлове новую силу при Распутине — вновь почувствовал, что силы к нему возвращаются и финансовая политика вовсе уж не так безусловна, — чтобы не могла измениться.
Во всяком случае И. С. Хвостов к этому добавил, что самое упоминание в статье имени Крестовникова показывает, что она могла относиться к концу июля, так как вскоре Крестовникову сделано было предложение занять крупный пост по министерству торговли, и он это предложение отклонил, о чем и было напечатано в „КоммерческомТелеграфе" от 8 августа.
И в июле — августе 1916 г., в связи, отчасти, и с отказом Крестовникова, на чье согласие многие надеялись, и дальнейшим утверждением двурушнической политики Штюр-мера и все большим проникновением Распутина во все ткани государственного организма, конечно, как указывал Мануйлов, могла снова возникнуть речь о Татищеве.
И она, как говорят, действительно возникла, и отзвуки ее весьма явственно звучали в одиозной квартире по ул. Жуковского в д. № 47. И вот, во время одного из разговоров, когда затронут был вопрос о заграничной агитации, Мануйловым было „высказано опасение", как бы история с куртажом не повредила графской кандидатуре.
— А чтобы потушить возможность этого вреда — право же, 25 тыс. руб. не должно быть жалко!..
Как бы то ни было, на основании этих данных, обвинение, предъявленное Мануйлову, было формулировано по статьям 1666 и 1618 ул. о нак… предусматривающих обманы и мошенничество, производимое под видом лица, действующего по поручению правительственного учреждения или начальства.