За последний месяц Крак очень вырос и сделался довольно большим и сильным. Во всех делах экспедиции он принимал самое горячее участие, в особенности в хозяйстве.
Больше всего он любил делать то, что ему строжайше воспрещалось. Стоило ему увидеть, например, где-нибудь забытую коробку спичек – готово! – он кидался стремглав, хватал и взлетал с ней на дерево. Для него это было делом одной минуты. Каким-то необыкновенно быстрым и ловким ударом носа он выбивал сразу все спички, они разлетались веером. А коробку тотчас раздалбливал на мельчайшие щепочки. Потом спускал сверху клочки один за другим и, повернув голову набок, ехидно смотрел, как они кружатся.
Но, кажется, ничего он так не любил, как хозяйничать в ящике Федькиной аптеки, среди ее скляночек, коробочек, порошков и пилюль. Однажды он выхватил у зазевавшегося аптекаря пакетик с пилюлями и мгновенно взлетел на сосну. Он долго, помахивая мешочком «chinini muriatici», глядел вниз на бесновавшегося Федьку, потом вытащил пилюлю, расклевал, выплюнул с негодованием, обтер нос и, осторожно вытаскивая клювом пилюли, начал одну за другой спускать вниз.
Вообще с Федькой он вел войну. Надевает утром Федька сапоги – Крак уже тут как тут, подскакивает бочком.
– Уйди ты, голубчик, пожалуйста, – уговаривает Федька, махая на него сапогом. – Уйди от греха, сделай милость.
Но Крак только дыбит перья, жмется к земле, шипит, как змея, и опять подходит с самым невинным видом. Стоит, однако, Федьке зазеваться – цап! – за его портянку и тащит, дергает, упирается ногами в землю. Федька замахнется, а Крак уже сидит у него на ноге и – раз! – своим долотом по босым пальцам. Подпрыгнет Федька, изрыгая проклятия, а Крак отскочит в сторону, вывернет голову теменем к земле и ехидно заглядывает из-под низу: что, дескать, каково?
Всего забавнее он заглядывал внутрь пузырька или в щель дерева, в ствол ружья. У него было при этом непередаваемо ехидное выражение и поза человека, который, согнувшись, подсматривает в замочную скважину. Иногда ребята готовы были его возненавидеть, когда, например, он тащил последнюю коробку спичек или разбрасывал пилюли. Но сейчас же он и смешил их до слез. Это был великий скандалист и озорник.
В самом скверном настроении невозможно было удержаться от улыбки, глядя на его ехидные подскакивания, на эти вывертывания головы и подсматривание. В дороге он постоянно стаскивал с ребят шапки и уносил их на дерево. Однажды он выхватил у Андрея изо рта дымящуюся папиросу и уселся с ней на сосне. Курящая ворона – картина!
Он обладал изумительной осторожностью и зоркостью. Когда, бывало, кололи сухие деревья на дрова, он выхватывал из щепок на лету древесных червей. Гришук не видел ни одного, а Крак шнырял между щепок и та и дело совал то туда, то сюда свое долото, вытаскивая каждый раз червяка. К ребятам он так привык, что его гладили, как котенка, и он засыпал на руках. Но стоила ему заметить поблизости хоть маленькое животное, например, мышь, хорька или ящерицу, он начинал неистово орать и дыбить перья.
Андрей сказал правду, называя его умницей. Однажды, когда путешественники еще жили в стайке, Гришук нашел горсточку кедровых орехов и угостил его. Краку они понравились, но при раздалбливании орех выскакивал из-под его носа. Тогда он отыскал на скамье непрочно сидевший сучок, вытащил его и в образовавшееся углубление вроде ступки закатывал носом орех и там раздалбливал.
Недоеденные куски он не бросал, а прятал в угол стены, в доски и – мало того! – сверху над кусками воткнул носом в щель какую-то тряпку, так что получилось вроде шкафа с занавеской.
Ребята только ахнули, когда Гришук привел их и показал эту работу. Они невольно прониклись уважением к хитрой птице.
Крак был не только озорник и хитрец, но и необыкновенно привязчив. Он не отставал от ребят ни на шаг. Каждый раз, когда после нескольких часов отсутствия входил Гришук, преимущественно кормивший его, Крак всегда ласково кричал что-то и махал крыльями, очевидно, по-прежнему считая Гришука своей заботливой мамашей-вороной.
Ребята привязались к нему, как привязываются к любимой собаке или кошке.
Их коллекции обогатились за это время многими растениями, насекомыми, но из живых представителей лесного мира был только Крак. Впрочем, это был скорее член экспедиции.