После того как Гринихе отсчитали сто ударов шомполами, ее замертво сволокли в подвал при станичном правлении, наскоро приспособленный под тюрьму.
Провалялась Гриниха в подвале две недели, а когда ее выпустили, то вместо полной, молодо выглядевшей женщины из подвала вышла худая, дряхлая старуха.
Добредя до своего двора, она нашла вместо дома груду холодного пепла с торчащей посредине полуразрушенной трубой. Из стоявшего в углу двора сарайчика с горьким плачем бросились ее девочки и прижались к ней грязными нечесаными головенками.
Жить в станице было негде, да и боязно, и по совету соседей Гриниха решила перебраться в город. Дня через два Кукарека затемно вывез ее с Анкой и Милей на дальний хутор, к своему зятю, а оттуда с горем пополам она добралась до Екатеринодара, попав в него за несколько дней до прихода белых.
Невдалеке от города, возле кладбища, раскинулись подслеповатые землянки и покосившиеся домики Собачьего хутора.
В старом полуразвалившемся сарае, во дворе вдовы Щербины, поместилась со своими дочерьми Гриниха.
Денег, собранных потихоньку соседями, едва хватило на первые дни. Невдалеке от хутора была городская свалка. Целые дни Миля и Анка рылись вместе с другими ребятишками Собачьего хутора, ища баночки, пузырьки и бутылки. Найденное Гриниха тщательно перемывала и относила в аптеку.
Выручаемых за это грошей едва–едва хватало на хлеб. В довершение беды Гриниха заболела тифом. В тот день, когда больная мать уже не смогла подняться на ноги, девочки остались дома. К вечеру во двор пришел нищий с большой котомкой в руках.
Он шепнул что–то хозяйке, осторожно заглянул в сарай и, видя, что там нет никого, кроме Гринихи и ее дочерей, тихо подошел к Миле. Со странной для его неприглядного вида нежностью взял ее за плечи, осторожно, но настойчиво повернул к себе лицом:
— Тебя как зовут, девочка?
Миля испуганно глядела в заросшее седой щетиной лицо оборванца.
— Ну, говори, как тебя звать? — По лицу старика скользнула ласковая улыбка, а серые глаза внимательно разглядывали худенькую фигуру девочки в стареньком платье.
— Ми–и–и-илька, — с трудом выговорила она.
Нищий, поймав ее взгляд, устремленный на видневшуюся из котомки краюху хлеба, быстро вытащил ее, затем кусок сала и протянул Миле.
Девочки с жадностью голодных зверьков набросились на угощение. Нищий, присев в углу на кучу дров, разматывал онучу. Достав оттуда пачку денег, он снова подошел к Миле и, положив ей на колени деньги, ласково провел рукой по ее черным вьющимся волосам:
— Это вам троим. Тут на две недели хватит, а там я еще принесу. А хозяйка тебе поможет готовить.
Миля с удивлением перебирала цветные бумажки. Старик осторожно вышел из сарая и скрылся за калиткой.
Дня через два Миля позвала сестренку на кладбище рвать цветы. Радостно перебегая от могилы к могиле, девочки с восхищением рассматривали красивые мраморные памятники. По складам разбирая золотые надгробные надписи, они незаметно для себя очутились в глубине кладбища. Здесь памятники были попроще, цветной мрамор сменился гранитом и цементом, но зато было больше зелени, густым строем стояли кусты сирени и молодой акации.
Девочки устало опустились на заросшую травой могилу. Вдруг до них донесся тихий стон. Анка, широко открыв голубые глаза, испуганно посмотрела на Милю. Стон повторился. Миля, крепко обхватив заплакавшую со страху Анку, прижала ее к себе.
Ветки кустарника зашевелились, и среди них показалась забинтованная окровавленными тряпками голова.
Большие карие глаза умоляюще смотрели на перепуганных девочек. Худое лицо и чуть вздернутый нос были усеяны веснушками. Бледные губы еле заметно зашевелились:
— Миля, Анка! Не бойтесь! Это я, Дергач.
— Дядя Ваня! — удивленно вскрикнула Миля. Анка, перестав плакать, с любопытством смотрела на Дергача.
Миля огляделась по сторонам:
— Дядя Ваня! В городе кадеты, увидеть тебя могут…
— Знаю, Милька. Потому и скрываюсь здесь, в склепах. Узнал вас — вот и вышел.
Миля изумленно всплеснула руками:
— Чего же ты кушаешь здесь, на кладбище?
Дергач лихорадочно облизнул сухие губы:
— Трое суток ничего не ел, а главная беда — воды нету…
Миля, быстро вскочив с могилы, схватила Анку за руку:
— Ты, дядя Ваня, здесь побудь, а мы сбегаем — кушать тебе принесем. Ты молока хочешь?
Глаза Дергача радостно заблестели. Он медленно подошел к девочкам и, взволнованно обнимая их, с сомнением спросил:
— А у вас самих–то найдется, что кушать?
Миля и Анка, перебивая друг друга, рассказали ему про свой приезд в город, про болезнь матери и приход доброго нищего.
Дергач заставил девочек два раза повторить рассказ о неожиданном появлении нищего.
— Вот что, дивчата, вы никому, понимаете, никому не говорите о нищем и о том, что меня здесь встретили… А когда он придет, то проведите его ко мне. А теперь, — Дергач весело улыбнулся, — тащите мне хлеба и молока.
— Вот не сойти с этого места, никому не скажем! Правда, Анка?
— Правда, — поспешила подтвердить та, исподлобья наблюдая за Дергачом.
— А как ты сюда попал, дядя Ваня, и где Андрей? — спросила Анка.
Дергач нехотя проговорил:
— Мы на город налет сделали. Товарищей выручать надо было. Ну, заставу ихнюю вырубили, своих отбили, а тут тревога поднялась. Окружили нас, насилу вырвались… А когда от города отскакали, подо мной лошадь убили и меня ранили. Вот я сюда и забрался. А отряд с Андреем в горы ушел.
В воскресный день по Екатерининской улице прогуливалась разодетая публика. Затянутые в черкески и френчи, мелодично звеня шпорами, медленно шли офицеры под руку с женщинами.
А невдалеке от города шли упорные, ожесточенные бои… Перебегающие фигурки людей то и дело падали на влажную, пахнущую прелой листвой землю, вгрызаясь в нее лопатами, руками, штыком и вместе с ней взлетая на воздух при взрыве снарядов. Над уцелевшими со свистом и скрежетом проносились осколки и жалобно посвистывали пули…
Потрепанный голубой «Фиат» Екатеринодарской контрразведки стремительно выскочил со двора казачьих казарм.
Часовой, увидев на черкесках сидевших в «Фиате» людей золотые полоски погон, вытянулся.
Есаул Богданов устало отвалился на мягкую кожу подушек, обдумывая предстоящий разговор с начальником контрразведки. Не только тюрьма, но и казачьи казармы переполнены арестованными рабочими, крестьянами, казаками и даже детьми. Однако большевистские листовки по–прежнему появляются на стенах домов, на станках по цехам, в карманах солдатских шинелей.
Есаул Богданов знает, что в городе работает хорошо слаженная подпольная организация большевиков, но все старания нащупать ее руководство остаются бесплодными…
— Петька, смотри! — крикнул сидевший рядом с ним Кушмарь.
Автомобиль поравнялся с воротами кладбища. Пугливо оглядываясь по сторонам, туда входила маленькая девочка в голубом платье с узелком в руках.
Богданов быстро дотронулся кончиками пальцев до синего погона шофера. «Фиат» остановился.
— Где я видел эту девочку? — задумчиво, как бы про себя, сказал Кушмарь, вылезая вслед за Богдановым из автомобиля.
— Где бы ты ее ни видел, а я бьюсь об заклад, что она какому–то дезертиру еду тащит, — тихо проговорил Богданов и пошел, пригибаясь, вдоль кирпичной ограды…
Солнце скрылось за выросшей на горизонте тучей. С Кубани подул освежающий ветерок.
Дойдя до кустов сирени, девочка остановилась и, настороженно оглядываясь по сторонам, тихонько позвала:
— Дядя Ваня!
Никто не отозвался. Девочка позвала громче. Наконец, кусты тихо зашелестели и из них вылез Дергач. Его голова была замотана чистым бинтом, а на плечи был накинут черный пиджак.
Подхватив Анку на руки, он высоко поднял ее и осторожно поставил на траву. Из–за соседнего памятника за ними наблюдали четыре настороженных глаза.
— Да ведь это Дергач, — удивленно прошептал Кушмарь.
— Какой Дергач?
— Как — какой? Один из организаторов красногвардейского полка, член Каневского ревкома.
— Тс! — предостерегающе зашипел Богданов. — Пусть девочка уходит. Мы ее завтра выследим.
Дергач торопливо ел принесенный Анкой кусок вареного мяса с хлебом. Потом с жадностью припал к бутылке с молоком.
Подавая Анке опорожненную бутылку, он обеспокоенно оглянулся и к чему–то прислушался:
— Ну, иди, Анка, а то нас увидеть могут.
Когда голубое платье девочки скрылось в зелени кустарников, Дергач, свернув цигарку, задумчиво опустился на скамью около памятника.
Вдруг он, вздрогнув, рванулся вперед. Сзади его схватили чьи–то сильные руки, а перед ним, словно из–под земли, вырос казачий офицер с наганом в руке…
Спустя несколько минут «Фиат» мчался по городским улицам. Нарядная публика с любопытством смотрела ему вслед. В автомобиле между двумя офицерами неподвижно сидел человек в разорванной одежде, с забинтованной головой и со связанными руками.
На другой день, когда Анка собралась идти на кладбище, в сарае показался нищий. Осторожно ступая стоптанными чириками, он подошел к Миле.
— Ну как? — шепотом спросил он, кивая в сторону спящей Гринихи.
— Лучше сейчас… Доктор сказал — скоро поправится. — И, глядя на нищего сияющими радостью карими глазами, Миля спросила: — Это вы доктора к нам и дяде Ване послали?
— А ты откуда знаешь? — улыбнулся тот.
Потом, отозвав ее в угол, стал что–то тихо ей говорить:
— Ну, все поняла?
Миля утвердительно кивнула головой.
— Вот и хорошо. Когда пирожки раздашь, то не сразу домой возвращайся. Ну, прощай!
В этот день Анка на кладбище не пошла, а Миля вскоре после ухода нищего отправилась в город.
Приспущенные тяжелые шторы не пропускали солнечных лучей в богато убранный кабинет.
За большим письменным столом сидел есаул Богданов, просматривая лежавшие перед ним бумаги. В дверь осторожно постучали.
Богданов недовольно поморщился:
— Войдите!
Посетитель поклонился и взволнованно вытер большим клетчатым платком истасканное одутловатое лицо. Его маленькие темные глазки, запрятанные в толстые складки кожи, беспокойно перебегали с предмета на предмет.
Богданов нетерпеливо ждал, пока он усаживался в кожаное кресло против стола. Потом спросил:
— Ну, Клаус, какие новости?
Клаус взволнованно подскочил в кресле:
— Вот! Не угодно ли, опять то же самое! — И, порывшись в карманах пиджака, подал Богданову несколько смятых листков тонкой бумаги.
Тот брезгливо взял одни из них, расправил его костяным ножом и быстро пробежал глазами:
— Где?
— Казакам, уходящим на фронт, какая–то девочка пирожки в это заворачивала.
Богданов окинул Клауса ненавидящим взглядом:
— Задержали?
Тот заморгал глазами:
— Не удалось, господин есаул…
Резко двинув креслом, Богданов вскочил из–за стола:
— «Не удалось»! Вы лучше скажите, что вам удается? Получать за бездействие деньги?
Поймав себя на том, что он повторяет слова полковника, оскорбительно брошенные ему вчера вечером, Богданов устало опустился в кресло.
Черт дернул его пойти на эту собачью службу, в контрразведку, где он принужден работать целыми сутками! Но он, есаул Богданов, выловит всю организацию и докажет полковнику, что он умнее и энергичнее его.
Богданов пристально посмотрел на Клауса и холодно произнес:
— Идите! И не показывайтесь мне на глаза, пока не нападете на след комитета.
Клаус, обрадованно вскочив, уже хотел было скрыться за дверью.
— Постойте! Скажите, чтобы ко мне привели, как его… ну, арестованного на кладбище.
Два конвоира под руки ввели избитого до полусмерти Дергача, посадили его на стул и по знаку Богданова вышли из кабинета.
Богданов с любопытством посмотрел на арестованного.
«Ничего особенного, — подумал он. — То есть, абсолютно ничего. Нос кверху, на физиономии веснушки. Обыкновенный деревенский парень. Тоже… «организатор»!»
Дергач сидел молча.
Приоткрыв немного средний ящик стола, в котором лежал новенький парабеллум, Богданов откинулся на спинку кресла:
— Фамилия?
Дергач не ответил.
— Чин в русской армии?
Подняв голову, Дергач твердо посмотрел в глаза Богданову:
— Рядовой конного казачьего полка.
— Так… рядовой, — машинально повторил Богданов, критически осмотрев худенькую, но крепкую фигуру Дергача.
«Не пойму. Организатор… хм!» — И еще раз посмотрев на Дергача, спросил: — Каким отрядом командовал? Не скажешь? Что ж, великолепно! Я могу напомнить, если ты забыл.
Дергач продолжал безучастно смотреть в окно.
— Ну, хорошо, оставим это. А скажи, кто тебе голову перевязывал и пиджачок подарил? Да, кстати, чья это девчонка тебе еду носила? А–а–а! Не желаешь разговаривать? Что ж, дело твое.
Богданов встал из–за стола, прошелся по натертому воском паркету и остановился около Дергача:
— Слушай, Ваня! Парень ты молодой, жизни еще не видел — и вдруг умирать. Как же это, а?
Он достал серебряный портсигар, раскрыл его и протянул Дергачу. Тот отвернулся, проглотив слюну. Мучительно хотелось курить. Боясь, что Богданов прочтет это в его взгляде, он закрыл глаза и еще ниже нагнул голову.
Богданов, как бы разгадав его мысли, торжествующе улыбнулся:
— Не хочешь? Как угодно. А я закурю!
Он глубоко затянулся и стал медленно выпускать дым. Ноздри Дергача невольно дрогнули, хватив запах голубоватой струйки. Богданов весело расхохотался.
— Так вот, Ваня, ты, я вижу, жить хочешь! — Он уселся напротив Дергача, положив свою холеную руку на его колено. — Брось дурить, Ваня! Ты коренной казак, что тебе в большевиках этих? Переходи к нам. Ну, чего молчишь? Давай руку и получай вахмистрские нашивки.
Ты подумай — чин вахмистра и всего лишь за пустяковую услугу. Ведь ты же знаешь, кто входит в подпольный комитет. Ну, одну–две фамилии…
— Сволочь! — тихо, но внятно произнес Дергач. Он попробовал было встать, но почувствовал, что упадет, и остался сидеть. — Кадетская сволочь!
Богданов, сделав над собой усилие, улыбнулся:
— Что ж ты ругаешься? Я с тобой как с человеком, а ты…
И, не найдя подходящего слова, нагнулся к Дергачу, с притворной лаской заглянул ему в глаза:
— Наделал глупостей, ну и довольно. А насчет нашивок будь уверен! И перед отправкой на фронт — недельный отпуск. Ну, как, а?
Дергач, держась за ручки кресла, с усилием поднялся. Богданов, настороженно следил за каждым его движением. Но увидев, что Дергач слишком слаб, чтобы броситься на него, стал спокойно ждать, что тот будет делать.
У Дергача от вчерашних побоев кружилась голова. Он провел рукой по забинтованной голове:
— Слушай, ты, жандарм! Мне все одно умирать. Но когда придут наши, они найдут тебя и в погребе, и в свинушнике, и везде, где бы ты ни спрятался, спасая свою паршивую шкуру.
Богданов вскочил с кресла, бросился к столу и, выхватив из ящика парабеллум, прохрипел:
— А, так, большевистская собака!..
В комнату тихо вошел Кушмарь. Быстро окинув острым взглядом Богданова и Дергача, он молча подошел к столу и взял из рук Богданова револьвер:
— Нет, Петька, из тебя, кажется, никогда не выйдет хорошего следователя. Дай–ка его мне, я его по–своему допрошу…
— Бери! — хмуро бросил Богданов.
Кушмарь довольно улыбнулся.
— Ну, вот и хорошо. Он у меня, голубчик, язычок развяжет. — И Кушмарь весело подмигнул Дергачу: — Правда, куколка? Мне кажется, что мы с тобой проведем сегодня превеселую ночь. У меня и не такие, как ты, разговаривать начинали.
Дергач, сплюнув сгусток крови на паркет, насмешливо проговорил: — Что ж, если так, то чего же вы до сих пор комитет не раскроете?
— Что, что?.. Что ты сказал? — подскочил к Дергачу Богданов.
Кушмарь криво усмехнулся:
— Оставь его, Петр. Мы с ним подробно обо всем потолкуем.
Взяв со стола колокольчик, он резко позвонил. У дверей вытянулись конвоиры.
— Уберите арестованного! Ну, а теперь, Петька, пойдем обедать.
Богданов посмотрел на часы:
— Идем!
Звеня шпорами, они вышли из кабинета.