Назначенный Асат-ханом день настал. Никитин и Юша молча стояли у ворот дхарма-сала и ждали своей судьбы. На базаре, недалеко от подворья, толпилась кучка торговцев, оборванцев и нищих. Все они своим делом не занимались и пристально следили за каждым движением русских.
— Верно, стерегут хорошо, проклятые! — сказал Никитин Юше. — Тут не скроешься!
Вдруг послышался отдалённый нарастающий гул. Вся толпа хлынула на другой конец базара. Купцы поспешно закрывали лавки, мимо подворья проскакала стража наместника. Голые смуглые детишки пронеслись быстрой стайкой. Все стремились в ту сторону, откуда доносился шум. Теперь уже можно было различить рокот, бряцанье, звон и гудение труб, приветственные клики.
— Князь либо боярин важный приехал, — шепнул Никитин. А шум всё приближался. Толпа хлынула к дхарма-сала. У ворот сразу стало людно и тесно.
Наконец русские разглядели в облаке пыли слона, одетого в пышную, украшенную шитьём и каменьями попону. Размахивая хоботом с обрывком цепи, он расчищал дорогу. За ним шли великаны-трубачи и глашатаи в красных, расшитых серебром халатах. Они трубили в длинные узкие трубы и кричали:
— Дорогу тени милосердного, дорогу убежищу мира, дорогу Малик-аль-Тиджару, дорогу покровителю страждущих, дорогу грозе неверных!
Проскакали воины и стражники в позолоченных шлемах, с блестящими щитами и длинными копьями. За ними шли слоны с окованными золотом клыками, с разукрашенными бирюзой и перламутром башенками на спинах, всадники и пешие трубачи и музыканты, певцы и плясуны с голубыми и белыми шарфами. Шествие замыкал ещё один глашатай. Он кричал:
— Правоверные и чужеземцы! Милосерднейший Малик-аль-Тиджар хочет знать всё плохое и всё хорошее, что делается во владениях его повелителя, победоносного Мухаммеда Бахманийского. Если слуги султана притесняют вас, если градоначальник забывает умеренность и милосердие и пренебрегает справедливостью, несите свои жалобы к ногам Малик-аль-Тиджара и помните: никто не уйдёт от него с тёмным лицом! Не бойтесь мести! Малик-аль-Тиджар защитит вас от притеснений. Слушайте и повинуйтесь, о мусульмане и чужестранцы!
Титул первого вазира и военачальника Бахманийского царства «малик-уттужар» многие произносили, как имя «Малик-аль-Тиджар». Это имя Афанасий Никитин слышал уже не в первый раз. Никитин знал, что Малик-аль-Тиджар самый могущественный из приближённых султана; он командовал войском и управлял государством. Про него говорили, что он храбр и справедлив. Но жители Джунайра не торопились жаловаться Малик-аль-Тиджару на притеснения Асат-хана.
— Видно, знают, что Асат-хан со дна моря жалобщика достанет, — пробормотал Никитин.
Тем временем всё новые слоны, воины, трубачи и барабанщики проходили мимо ворот.
Наконец появился огромный слон, покрытый белой, с серебряными кистями попоной. На спине его покачивалась резная башенка, а в ней сидел старик в белой чалме, с крашенной хной бородой.
Это был сам Малик-аль-Тиджар, великий вазир, правивший всей страной от имени султана.
«А что, если попытать счастья? Всё равно хуже не будет», вдруг пронеслось в голове у Никитина, когда слон Малик-аль-Тиджара поровнялся с воротами дхарма-сала. Никитин, оттолкнув стражника, бросился вперёд и очутился у ног слона.
Вазир, заметив Никитина, сказал что-то погонщику. Тот остановил слона, вынул из-за пояса тоненькую дудочку. Её тонкое, пронзительное пение сразу перекрыло грохот и бренчанье, крики зевак, рёв слона и звон бубенчиков.
Тотчас же всё смолкло, всё остановилось. Наступила такая тишина, что Никитин слышал своё частое дыхание и размеренное сопение слона.
«Пришла, видно, погибель, — подумал он. — Выдаст с головой обидчику, Асат-хан разделается по-своему. А, была не была! Всё равно Асат-хан целым не выпустит!»
— Что тебе надо, чужестранец? — тихо спросил Малик-аль-Тиджар.
И тогда Никитин стал сбивчиво и торопливо рассказывать про свою обиду. Говорил он по-персидски, но от волнения примешивал в свою речь немало татарских слов, а иной раз вставлял и русские.
— Утешься, чужестранец. Если слова твои правдивы, ты получишь всё, что по праву принадлежит тебе! — сказал Малик-аль-Тиджар.
Он махнул рукой погонщику слона. Снова запела дудка, и ей ответили все барабаны, трубы и литавры. Слоны и кони двинулись дальше. Никитин молча пошёл во двор, к себе в каморку.
На следующее утро Юша прибежал к Афанасию и сказал, что два стражника требуют его.
Никитин вынул из-за пазухи кошелёк и отдал Юше.
— Уходи сейчас же со двора, — торопливо сказал он. — Броди по базару, где полюднее. Сюда не ворочайся. К ночи приходи к реке, там и жди. Коли не приду до утра — беги. Золота в пути не показывай — здесь и серебра вдоволь. Настигать будут — живым не давайся: запытают хуже смерти. Доберёшься до Чауля — плыви за море; в Ормузе ещё застанешь Али-Меджида, а он тебя на Русь доставит.
— Я с тобой, дяденька Афанасий! — проговорил дрожащим голосом Юша. — Куда я без тебя?
— Кто здесь старшой? — закричал Никитин сердито. — Пока я жив — слушайся! Молод ты своим умом жить — пропадёшь и мне не поможешь. Да я вернусь, — добавил он мягко, — жди у реки. Храни тебя пресвятая богородица! — сказал он, перекрестив мальчика.
В сопровождении стражников Никитин отправился в крепость.
У высокой ограды его остановили и обыскали. Затем кто-то бесшумно открыл маленькую дверцу, и Афанасий очутился в саду. Толстый слуга повёл его к лёгкой плетёной беседке, где сидел сам Малик-аль-Тиджар. Он был одет просто; лишь огромная жемчужина на груди да кинжал, осыпанный драгоценными камнями, напоминали, что это всемогущий вазир бахманийского султана.
Никитин упал на колени и поклонился ему в ноги.
Кивком головы вазир отослал слугу.
— Не бойся, чужестранец, — сказал он по-персидски. — Ты получишь назад жеребца своего. Никто тебя обижать не будет.
Афанасий поднялся с колен. Он не мог благодарить. Горло его пересохло.
— Расскажи мне, — спросил его Малик-аль-Тиджар, — куда ты путь держишь?
— Прослышал я, всемогущий повелитель, что осенью великий праздник будет в Шейх-ала-Уддин, — с трудом вымолвил Никитин. — Купцы говорят, там большой конский торг в те дни бывает. Думал лето здесь переждать и по осени туда жеребца вести. Только теперь страшусь здесь оставаться: Асат-хан меня не пожалует!
Вазир хлопнул в ладоши. Вскоре высокий воин со скуластым лицом вошёл в беседку.
— До осени Ахмед останется в Джунайре, — сказал вазир. — С ним поедешь дальше.
* * *
А Юша ходил по Джунайру. Всегда любил он бродить по шумным восточным базарам и в Джунайре часто, отпросившись у Афанасия, на полдня убегал из дхарма-сала.
Но теперь базар быстро наскучил ему. Ни крики и зазывания купцов, ни пляски уличных танцовщиц, ни бой барабанов — ничто не занимало его. Неоднократно порывался он вернуться к дхарма-сала, но всякий раз вспоминал запрет Афанасия.
Часто чудилось Юше, что кто-то следит за ним, и тогда он хватался за нож, спрятанный за широким поясом.
«Один-одинёшенек!» думал он тоскливо. Всё вокруг теперь казалось чужим и враждебным.
Так бесцельно бродил он до темноты и в условленный час спустился к реке.
— Юша, где же ты? — раздался знакомый, родной голос.
Юноша бросился к Никитину.
— А Васька? — крикнул он.
— Дома твой Васька, — весело ответил Никитин.