Что бы ему быть потолще? Но я не боюсь: онъ улыбается рѣдко, и улыбка его такова, что можно подумать, будто онъ смѣется надъ самимъ собой и презираетъ себя за способность улыбнуться чему бы то ни было. Шекспиръ. «Юлій Цезарь».
Въ теченіе слѣдующей недѣли Ліонель узналъ много новыхъ фактовъ, хотя и менѣе важныхъ, чѣмъ тѣ, которые мы изложили выше, но находившихся съ ними въ тѣсной связи. Товарищи приняли его радушно и сердечно. Въ первый же день этой недѣли произошло большое движеніе по службѣ. Состоялся рядъ повышеній, перемѣщеній, новыхъ назначеній. Втянутъ былъ въ это движеніе и Ліонель. Вмѣсто ожидаемаго зачисленія въ свой полкъ, онъ получилъ приказаніе быть готовымъ къ принятію начальства надъ отрядомъ легкой пѣхоты. Зная, что онъ бостонскій уроженецъ, командующій войсками оказалъ ему особое вниманіе и позволилъ хоть цѣлыхъ два мѣсяца не вступать въ должность, чтобы имѣть возможность отдать дань естественнымъ чувствамъ. Говорили, что у Гэджа была тутъ очень тонкая цѣль: воспользоваться молодымъ бостонцемъ для того, чтобы тотъ, въ свою очередь, повліялъ на своихъ мѣстныхъ родственниковъ и друзей въ смыслѣ отклоненія ихъ отъ крамольныхъ чувствъ къ своему государю и къ возвращенію ихъ на легальный путь.
Ліонель продолжалъ жить у мистриссъ Лечмеръ, но не желая злоупотреблять гостепріимствомъ своей тетки, снялъ неподалеку отдѣльное помѣщеніе для своей прислуги и для пріема посѣтителей. Капитанъ Польвартъ громко жаловался на такое распоряженіе Ліонеля: онъ разсчитывалъ черезъ своего товарища проникнуть въ домъ мистриссъ Лечмеръ, а теперь эту надежду приходилось оставить. Но такъ какъ Ліонель дѣлалъ своимъ гостямъ пріемы со всей щедростью молодого богача, то толстому пѣхотному офицеру было чѣмъ утѣшиться, тѣмъ болѣе, что если бы эти пріемы происходили подъ руководствомъ самой мистриссъ Лечмеръ, то они были бы далеко не такъ широки.
Ліонель и Польвартъ дѣтьми учились въ одной школѣ, потомъ были оба студентами въ Оксфордѣ и, наконецъ, офицерами въ одномъ полку. Трудно было найти еще двухъ людей, которые были бы до такой степени несходны между собой и физически, и морально, но тѣмъ не менѣе они были очень дружны. Такія странности встрѣчаются, впрочемъ, довольно часто. Крайности, говорятъ, сходятся, и мы обыкновенно очень любимъ тѣхъ людей, которые составляютъ съ нами прямую противоположность. Ліонеля съ Польвартомъ сблизилъ случай, привычка закрѣпила отношенія, и получилась въ результатѣ настоящая неразрывная дружба.
Такъ какъ Ліонель проводилъ большую часть свободнаго времени у мистриссъ Лечмеръ, то ему некогда было заниматься своимъ холостымъ хозяйствомъ. За это усердно взялся Польвартъ, нисколько при этомъ не скрывая, что дѣйствуетъ изъ корыстныхъ видовъ. Дѣло въ томъ, что, по правиламъ полка, онъ долженъ былъ участвовать въ общемъ офицерскомъ столѣ, а тамъ его гастрономическимъ наклонностямъ и вкусамъ совершенно негдѣ было развернуться. У Ліонеля же ему представился, наконецъ, случай, о которомъ онъ давно втайнѣ мечталъ, примѣнить къ дѣлу свои кулинарныя способности. Хотя городская бѣднота уже испытывала нужду и въ пищѣ, и въ одеждѣ, но на рынкахъ припасы еще были, и за хорошія деньги можно было доставать даже то, что требовалось для болѣе изысканнаго стола. Капитанъ устроилъ себя отлично, и въ полку стали говорить, что онъ столуется у маіора Линкольна, хотя самъ маіоръ Линкольнъ рѣдко обѣдалъ дома, а тоже по большей части приглашался къ кому-нибудь изъ старшихъ офицеровъ полка.
Ночевалъ Ліонели, впрочемъ, попрежнему у своей тетки на Тремонтъ-Стритѣ. Онъ очень любилъ тамъ бывать и проводить вечера, не смотря на холодность перваго свиданія. Съ мистриссъ Лечмеръ сближенія у него какъ-то не налаживалось: почтенная леди была черезчуръ чопорна и церемонна, хотя всегда очень учтива. Она привыкла напускать на себя искусственную холодность, которая невольно отдаляла отъ нея Ліонеля. Зато cъ молодыми кузинами онъ скоро оказался въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ. Агнеса Дэнфортъ, какъ натура добродушная и экспансивная, въ концѣ первой же недѣли перестала съ нимъ стѣсняться, откровенно выражала свои мнѣнія, защищала права колонистовъ, смѣялась по поведу; разныхъ глупостей, выкидываемыхъ молодыми офицерами, и съ добродушной веселостью признавалась своему англійскому кузену, какъ она называла Ліонеля, въ своихъ симпатіяхъ, антипатіяхъ и даже предразсудкахъ. «Англійскому кузену» она этимъ очень понравилась. Зато нѣсколько странно, а, иногда и совсѣмъ непонятно, было поведеніе Сесили Дайнворъ. Цѣлыми днями она бывала сдержанной, молчаливой, надменной — и потомъ вдругъ, безъ всякой видимой причины, становилась кроткой и ласковой. Вся ея душа въ эти минуты выражалась въ ея блестящихъ глазахъ; ея невинная веселость подкупала, очаровывала всѣхъ, кто ее тогда видѣлъ. Ліонель часто размышлялъ объ этихъ непостижимыхъ перемѣнахъ въ настроеніи своей молодой родственницы. Но. даже въ капризахъ хорошенькой стройненькой Сесили было такъ много пикантной прелести, что, Ліонель рѣшилъ внимательно изучить ея характеръ, приглядываясь ко всѣмъ ея поступкамъ и слѣдя за всѣми ея словами и чувствами. Сесили, понравилось такое вниманіе къ ней, ея обращеніе сдѣлалось непринужденнѣе и милѣе, а Ліонель кончилъ тѣмъ, что совершенно поддался чарамъ своей кузины.
Гдѣ-нибудь въ большомъ городѣ, среди многочисленнаго свѣтскаго общества, занятого постоянными удовольствіями и развлеченіями, такая перемѣна могла бы случиться развѣ только послѣ продолжительнаго знакомства, да едва ли бы даже и случилась, но въ тогдашнемъ Бостонѣ, изъ котораго, вдобавокъ, повыѣхали почти всѣ хорошіе знакомые Сесили, а кто остался, тѣ опасливо заперлись въ своихъ домахъ и почти нигдѣ не показывались; въ тогдашнемъ Бостонѣ, повторяю, сближеніе между молодыми людьми должно было произойти неизбѣжно и совершенно естественно.
Зима 1774 года была замѣчательно мягкая, но зато весна наступила необыкновенно холодная и дождливая. Ліонелю часто приходилось поэтому сидѣть дома. Однажды вечеромъ, когда проливной дождь особенно сильно стучалъ въ окна гостиной мистриссъ Лечмеръ, Ліонель пошелъ къ себѣ въ комнату, докончить нѣсколько писемъ, которыя онъ началъ писать передъ обѣдомъ, и, между прочилъ, своему фамильному повѣренному въ Лондонъ. Войдя въ комнату онъ страшно удивился, увидавши въ ней постороннее лицо. Кто тамъ именно былъ, онъ сразу не разглядѣлъ; потому что комната освѣщалась только топившимся каминомъ, но человѣческая фигура на тѣни казалось громадною. Ліонель вспомнилъ, что оставилъ письма прямо на столѣ открытыми, и, не довѣряя скромности своего Меритона, тихо приблизился къ столу. Его удивленію не было границъ: у стола сидѣлъ не лакей, а тотъ старикъ, съ которымъ Ліонель ѣхалъ на кораблѣ. Старикъ держалъ въ рукѣ письмо Ліонеля и такъ былъ поглощенъ чтеніемъ, что даже и не слыхалъ, какъ вошелъ молодой человѣкъ. На старикѣ былъ накинутъ плащъ, съ котораго текла вода, а лицо наполовину закрывали сѣдые волосы, но все-таки можно было видѣть, что его черты искажены глубокимъ горемъ.
— Вотъ никакъ не ожидалъ, что у меня гость, — сказалъ Ліонель, быстро выступая впередъ, — а то пришелъ бы сюда раньше. Я боюсь, сэръ, что вамъ было очень скучно одному, разъ вы нашли возможнымъ и нужнымъ заняться чтеніемъ чужихъ писемъ.
Старикъ вздрогнулъ, поднялъ голову, и Ліонель съ удивленіемъ увидалъ крупныя слезы на его впалыхъ, исхудалыхъ щекахъ. Гнѣвный взглядъ Ліонеля сейчасъ же смягчился, и онъ хотѣлъ уже продолжать разговоръ въ менѣе суровомъ тонѣ, но старикъ заговорилъ самъ, и видно было, что надменный тонъ молодого человѣка нисколько его не смутилъ.
— Я васъ понимаю, маіоръ Линкольнъ, — сказалъ онъ совершенно невозмутимо, — но бываютъ причины, оправдывающія даже и не такую нескромность, какъ эта. Умысла у меня не было. Простая случайность дала мнѣ возможность узнать ваши тайныя мысли объ одномъ предметѣ, который страшно для меня интересенъ. Помните, во время нашего переѣзда по морю, вы часто просили меня сообщить одну важную тайну, касающуюся васъ, но я упорно молчалъ.
— Дѣйствительно, сэръ, вы говорили мнѣ, что знаете какую-то важную для меня тайну, и я васъ просилъ сказать, какую именно, но я не вижу…
— Вы хотите сказать, что это еще не даетъ мнѣ нрава узнавать ваши личные секреты? — перебилъ старикъ. — Это вѣрно, но пусть послужитъ мнѣ извиненіемъ въ вашихъ глазахъ то искреннее участіе, которое я въ васъ принимаю и которое подтверждаютъ эти неудержимыя слезы, льющіяся изъ моихъ глазъ. А я уже много, много лѣтъ не плакалъ и думалъ, что источникъ слезъ у меня совершенно изсякъ.
— Не безпокойтесь больше, — сказалъ глубоко тронутый Ліонель, — и не будемъ больше говорить объ этомъ непріятномъ случаѣ. Въ этомъ письмѣ, я увѣренъ, вы не прочли ничего такого, чего могъ бы стыдиться сынъ передъ своимъ отцомъ.
— Напротивъ, я прочелъ въ немъ много такого, чѣмъ могъ бы по праву гордиться отецъ за своего сына, — отвѣчалъ старикъ. — Письмо ваше дышетъ сыновнею любовью, и это именно вызвало у меня слезы изъ глазъ. Я дожилъ до преклонныхъ лѣтъ, а между тѣмъ не испыталъ на себѣ сыновней любви…
— Развѣ вы никогда не были отцомъ? — спросилъ съ живымъ участіемъ Ліонель, садясь рядомъ со старикомъ.
— Я же вамъ говорилъ, что я совсѣмъ одинокъ, — отвѣчалъ старикъ и послѣ небольшой паузы прибавилъ:- Я въ молодости былъ и мужемъ и отцомъ, но уже давно потерялъ всякую связь съ этимъ міромъ. Старость — близкая сосѣдка смерти. Въ моемъ сердцѣ уже вѣетъ могильный холодъ.
— Не говорите такъ, — перебилъ Ліонель. — Не клевещите на свое сердце. Оно вовсе у васъ не холодное. Оно сейчасъ способно на благородные порывы. Развѣ я не слыхалъ, съ какимъ жаромъ вы защищаете колонистовъ, которыхъ, по вашему мнѣнію, у насъ угнетаютъ?
— Это только такъ… Догорающая лампа всегда вспыхиваетъ, передъ тѣмъ какъ ей погаснуть совсѣмъ. Но хотя я и не могу зажечь въ васъ того жара, который горитъ во мнѣ самомъ, я все-таки хочу показать вамъ тѣ опасности, которыя васъ окружаютъ. Не имѣя возможности быть вашимъ лоцманомъ, буду, по крайней мѣрѣ, вашимъ маякомъ. Для того я и пришелъ сейчасъ за вами, маіоръ Линкольнъ, несмотря на ночную бурю и на проливной дождь.
— Неужели нельзя было переждать? Развѣ опасность эта такъ ужъ близка?
— Посмотрите на меня. Я видѣлъ эту страну тогда, когда она была еще пустыней, которую наши отцы оспаривали у дикарей. A теперь она цвѣтетъ и населена многими тысячами трудолюбивыхъ жителей. Свой возрастъ я считаю не годами, а поколѣніями. Неужели вы думаете, что мнѣ можно разсчитывать, не говорю ужъ на годы жизни, но хотя бы на мѣсяцы и недѣли?
Ліонедь опустилъ глаза и не безъ смущенія отвѣтилъ:
— На многіе годы вамъ, разумѣется, разсчитывать нельзя, но сомнѣваться даже въ мѣсяцахъ и недѣляхъ, это значитъ отрицать Божію милость. Скажите, однако, что такое случилось? Почему вамъ кажется, что опасность приближается?
— Я вамъ хочу показать одну вещь. Вы должны увидѣть и сами посудить, насколько я правъ или не правъ. Идите за мной.
— Не теперь же все-таки? Не въ эту бурю, надѣюсь?.
— Эта буря ничего не значитъ въ сравненіи съ той грозой, которая надъ нами готова разразиться, если у насъ не одумаются. Идите за мной. Дряхлый старикъ не боится бури, неужели ея испугается англійскій офицеръ?
Ліонель вспомнилъ, что еще на кораблѣ далъ слово старику сходить съ нимъ на митингъ колонистовъ, и сталъ одѣваться. Онъ снялъ военную форму, переодѣлся въ штатскій костюмъ, накинулъ на себя плащъ и пошелъ было впередъ, но старикъ остановилъ его:
— Вы не знаете дороги. Вы должны пройти такъ, чтобы никто не видалъ. Я за васъ поручился, что вы никому ничего не скажете.
— Но вѣдь нужно же отсюда выйти, — возразилъ Ліонель.
— Идите за мной, — сказалъ старикъ.
Съ этими словами старикъ отворилъ дверь въ маленькую комнатку, изъ которой вела узкая крутая лѣстница внизъ. Оба со шли по ней и остановились внизу.
— Я живу въ этомъ домѣ, а до сихъ поръ не зналъ о существованіи этого хода, — удивился Ліонель. — По какому же случаю знаете его вы?
— Я же вамъ говорилъ, что знаю Бостонъ чуть не сто лѣтъ, — отвѣчалъ старикъ тихимъ и строгимъ голосомъ. — Идите и не разговаривайте.
Онъ отворилъ дверь во дворъ, и черезъ минуту оба вышли на улицу. У стѣны сидѣлъ человѣкъ, укрывшійся отъ дождя. Какъ только онъ ихъ увидѣлъ, онъ сейчасъ же всталъ я пошелъ вслѣдъ за ними.
— Кажется, за нами шпіонятъ, — сказалъ Ліонель, останавливаясь. — Кто это смѣетъ за нами итти?
— Это все равно что ребенокъ, — сказалъ старикъ, котораго мы тоже будемъ называть Ральфомъ, какъ сталъ звать его Джобъ съ тѣхъ поръ, какъ тотъ поселился у его матери. — Вы не должны его опасаться. Богъ обдѣлилъ его разсудкомъ, но не лишилъ его умѣнія отличать добро отъ зла. Его сердце все отдано родинѣ, а родинѣ теперь нуженъ каждый человѣкъ.
Подъ дождемъ и вѣтромъ Ліонелъ шелъ за старикомъ, который, несмотря, на свою дряхлость, шагалъ очень быстро, такъ что слабый Джобъ едва поспѣвалъ за нимъ и за Ліонелемъ. Наконецъ, они дошли до какого-то, довольно невзрачнаго дома во дворѣ, и старикъ вошелъ въ него первымъ, даже не постучавшись. Пройдя узкимъ коридоромъ, они вошли въ большую залу, въ которой уже находилось человѣкъ сто, занятыхъ, очевидно, какимъ-нибудь очень важнымъ дѣломъ, если судить по торжественному, серьезному выраженію ихъ лицъ.
Такъ какъ въ этотъ день было воскресенье, то Ліонелю сначала пришло въ голову, не молитвенное ли это собраніе, но вскорѣ онъ понялъ, что ошибается. Говорили о политическихъ вопросахъ, о положеніи города Бостона, нападали на правительство. Составлялись самыя рѣшительныя резолюціи и протесты, но въ необыкновенно приличной, даже изысканной формѣ, притомъ, безусловно, конституціонной. Личности монарха не затронулъ ни разу никто. Напротивъ, ее признавали неприкосновенной и стоящей выше упрековъ. Душой собранія былъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, къ которому всѣ относились съ особенной почтительностью, но безъ малѣйшаго подобострастія.
Когда собраніе окончилось, и всѣ стали выходить, Ліонель потерялъ изъ вида своего спутника и остановился, чтобы его подождать. Въ это время руководитель собранія подошелъ къ нему и спросилъ:
— Сэръ, вы приходили сюда для того, чтобы выказать сочувствіе нашему движенію, или просто въ качествѣ счастливаго офицера его величества?
— О какомъ движеніи вы изволите говорить?
— О нашемъ — въ защиту угнетенныхъ.
— Развѣ вы считаете, что одно другимъ исключается? Развѣ вы находите, что защита угнетенныхъ несовмѣстима съ моимъ служебнымъ долгомъ?
— Нисколько, — отвѣчалъ незнакомецъ, — и вотъ тому доказательство: очень многіе англичане стоятъ на нашей сторонѣ. Отъ майора Линкольна тѣмъ скорѣе можно этого ожидать, что онъ нашъ соотечественникъ, мѣстный уроженецъ.
— Здѣсь для меня не мѣсто и не время высказывать свои сокровенныя убѣжденія, — съ нѣкоторой надменностью отвѣчалъ Ліонель. — Когда мы встрѣтимся съ вами на какой-нибудь другой почвѣ, я не откажусь, можетъ быть, обмѣняться съ вами взглядами.
— Здѣсь часто собирались наши отцы, — возразилъ незнакомецъ, — и собирались дружно, любовно. Дай Богъ, чтобы между ихъ дѣтьми царило не меньшее единодушіе.
Съ этими словами незнакомецъ поклонился и вышелъ въ темный коридоръ.
Въ залѣ давно уже не было никого. Ліонель ощупью выбрался на улицу и увидалъ Ральфа и юродиваго, которые его дожидались. Всѣ опять вмѣстѣ пошли къ дому мистриссъ Лечмеръ.
— Вы теперь сами видѣли, каково настроеніе народа, — сказалъ Ральфъ. — Неужели вы и послѣ этого не находите, что взрывъ неминуемъ?
— Напротивъ, я нахожу, что все было очень умѣренно и очень прилично. Бунтовщики такъ не разсуждаютъ и такъ себя не держатъ. Тутъ была все чернь, простонародье, а между тѣмъ, всѣ вели себя вполнѣ конституціонно.
— Вотъ что значитъ получить воспитаніе не на родинѣ! — воскликнулъ Ральфъ. — Вы не знаете, не понимаете своихъ соотечественниковъ. Вы ихъ ставите на одинъ уровень съ европейскими мужиками, по которымъ и судите о нихъ, а на дѣлѣ они гораздо и развитѣе, и сдержаннѣе, и политичнѣе. Нѣтъ, маіоръ Линкольнъ, эта сдержанность не должна васъ обманывать. Рѣшеніе принято, и пожаръ вспыхнетъ скоро, повѣрьте мнѣ.
Они въ это время уже дошли до той части города, которая была извѣстна Ліонелю.
— Ну, тутъ вы дорогу уже знаете, — сказалъ Ральфъ, — дойдете и одни.
Прежде чѣмъ Ліонель успѣлъ что-нибудь сказать, старикъ, точно привтдѣніе, быстро скрылся среди ночной мглы и потоковъ дождя.