Начальник кличевской полиции Макарчук о дне наступления партизан на Кличев узнал от комиссара Сырцова, пришедшего к нему под видом немецкого офицера. Это известие очень его обрадовало, он оживился и начал деятельно готовиться к взрыву противника изнутри. Особенно оживился полицай Володин. Он уже не хмурил, как бывало, брови и всё бегал по городу, забегая то к одному, то к другому. Его цыганская физиономия сияла.
— Не женитесь ли, господин Володин? — спрашивали его знакомые. Он отвечал им без обычного озлобления, весело скаля свои широкие желтоватые зубы:
— Что‑то вроде этого, — и бежал дальше.
Женщина кивала головой и печально думала: «Уж не партизан ли хотят вешать? Больно что‑то разбегался этот пёс».
— Слышала, кума? Опять поймали партизана.
— Ну, так оно и есть! То‑то, я смотрю, господин Володин так и сияет.
Разведчика–партизана из макеевского отряда, действительно, поймали и под строгим надзором содержали в подвале полиции. Его часто водили на допрос к самому Макарчуку, где, как рассказывали, жестоко мучили. Вчера проводили его по улице — голова перевязана, под глазами синяки, кровоподтёки. Он шёл несгибаемый, с высоко поднятой головой.
— Эх, как измордовали человека, звери! — шептали в народе с горящими от гнева и жалости глазами.
Партизана ввели к Макарчуку. Прыщеватое лицо его было серьёзно. Выпроводив всех из кабинета, Макарчук, пригладив и без того гладкие с медным оттенком волосы, лукаво ухмыльнулся в мефистофельские усики и сказал:
— Дай под глазом побольше черноты мазну, а по щеке надо провести красную линию. Вот! Теперь добро. Немцы будут довольны, а русские пуще озлобятся против них.
-— Ладно уж! — ворчал пленный партизан.
Макарчук, выставляя вперёд острую свою бородку, шепнул в самое ухо партизану:
— Перед наступлением наших, часов в двенадцать ночи, вы с Володиным подожжёте нефтебазу. Но сделаете это не раньше, как ударит левинцева пушка. Эго внесёт панику в ряды полицаев и немцев, которые страшно боятся ночных боёв. А тут они видны будут, как на ладони.
— Это можно, — ответил партизан, чуть улыбнувшись.
Макарчук продолжал свои наставления:
— Ракетницу дам тебе потом. Понял ты хоть, как с ней обращаться‑то, голова? Не забыл, где какую бросить ракету? Одной — указать нашей пушке цель, другой — спутать карты немцев.
— Пустяки это, — сказал партизан.
— То‑то! Смотри, друг!
— Заморил уж, — взмолился партизан, — который раз одно и то же.
Начальник полиции с упрёком покачал головой.
— Семь раз примерь — один раз отрежь. А резать мы будем напрочь. Тут надо не страхту–барахту. Подумать надо.
На прыщеватом лице партизана появилось что‑то вроде усмешки.
— Ты не смейся, — сказал, рассердившись, начальник полиции. — Молод ещё!
И подумал с сердцем про Макея: «Нашёл кого прислать — лучше нет что ли». Не подозревал Макарчук, что перед ним Митька Миценко, адъютант Макея.
— Володин! — свирепым голосом закричал начальник полиций.
Явился хмурый парень с желтыми редкими зубами и цыганской физиономией.
— Покажи этому бандиту, где раки зимуют!
Володин чуть улыбнулся, взял палку и начал с остервенением ударять по дивану.
— Крикни хоть раз, чёртушка!
— Не стану, — упрямо заявил партизан, — если бы вы меня вправду били, и тогда бы не закричал.
— Тогда другое дело. А теперь из‑за тактических соображений кричать нужно.
— А это разве не тактические соображения, что я не плачу‑то? А? Все бобики, наверно, говорят, да и другим скажут: «Как били, как мордовали, а он не пикнул».
Макарчук покрутил головой, про себя подумал: «Видать, не так он прост», — и вслух сказал:
— Ну, как хочешь.
А Володин, переведя дух, с восхищением посмотрел на партизана и вздохнул:
— Сразу видать — макеевец. А я за что здесь страдаю? Убьют ещё как подлеца — «изменник» скажут.