«Антихрист будет ходить из страны в страну и раздавать хлеб неимущим».
I. Жена великого человека.
Это было в феврале. Миндалевые деревья начали цвести на черной лаве вокруг Диаманте.
Кавальере Пальмери сделал прогулку на Этну и принес домой большую миндалевую ветвь, усеянную бутонами и цветами, и поставил ее в вазу в концертной зале.
Донна Микаэла задрожала при виде цветов. Опять зацвели миндалевые деревья. И теперь, в продолжение целого месяца, целые шести недель только и будет видно эти цветы.
Они будут стоять на алтарях в церквах, лежать на могилах, их будут носить в петлицах, в волосах, на шляпах. Они будут цвести по всем дорогам, на вершинах развалин, на горной лаве.
И каждая миндалевая ветвь будет напоминать ей то время, когда Гаэтано был свободен и счастлив и она мечтала о том, чтобы провести с ним всю жизнь.
Ей казалось, что она только теперь вполне поняла, что он далеко и в заключении, и что она никогда больше не увидит его.
Она опустилась на стул, чтобы не упасть, ей казалось, что сердце ее перестает биться, и она закрыла глаза.
Сидя так, она впала в какое-то забытье.
Ей представлялось, что она у себя дома, во дворце в Катании. Она сидит в высоком вестибюле и читает. Он — веселая молодая синьорина Пальмери. И вот слуги вводить к ней торговца. Это красивый молодой человек, в петлице у него цветы миндаля. На голове он держит лоток с маленькими статуэтками святых, вырезанными из дерева.
Она покупаете несколько статуэток, а молодой человек в это время не сводит глаз с произведений искусства, украшающих вестибюль. Она спрашиваете его, не хочет ли он осмотреть ее коллекции. Разумеется, он хочет, и она идете с ним и сама все показываете ему.
Его восторг при виде всего окружающего убеждает ее, что он истинный художник, и она обещает себе не забыть его. Она спрашиваете, откуда он родом. Он отвечаете: «Из Диаманте». — «Это далеко отсюда?» — «Четыре часа езды в почтовой карете». — «А по железной дороге?» — «В Диаманте не проходит железная дорога, синьорина». — «Так вы должны провести ее». — «Мы слишком бедны для этого. Попросите богачей Катании, чтобы они построили нам железную дорогу!»
Сказав это, он уходите, но в дверях он оборачивается, подходить к ней и подаете ей миндалевые цветы. Это в благодарность за все те чудеса, что она показала ему:
Очнувшись, донна Микаэла не знала, сон ли это, или подобный случай действительно был. Гаэтано мог зайти в палаццо Пальмери, продавая свои статуэтки; хотя это и исчезло из ее памяти. И вот теперь миндалевые цветы пробудили в ней это далекое воспоминание.
Но это было безразлично, совершенно безразлично. Главное то, что молодой резчик по дереву был Гаэтано. Ей казалось, что она только что говорила с ним, ей чудилось, что она слышит, как хлопнула за ним дверь.
И тут же ей пришло в голову, что она должна построить железную дорогу из Катании в Диаманте.
Гаэтано несомненно явился ей, чтобы просить ее об этом. Это было его желанием, и она чувствовала, что должна повиноваться ему.
Она и не пыталась отклониться от этого. Она была убеждена, что для Диаманте железная дорога необходимее всего. Она слышала, как Гаэтано говорил однажды, что Диаманте скоро стало бы богатым городом, если бы у него была железная дорога, по которой он отправлял бы свои апельсины, вина, мед и миндаль и по которой в него приезжали бы путешественники.
Ей было совершенно ясно, что она должна осуществить этот план. Она должна попытаться во всяком случае. Раз Гаэтано этого желает, она должна повиноваться.
Она сейчас же начала высчитывать, какой суммой располагает она сама. Но ее денег было далеко не достаточно. Надо было собрать капитал. С этого ей следует начать.
Она сейчас же отправилась к донне Элизе, с просьбой помочь ей устроить базар.
Донна Элпза подняла глаза от своего вышивания.
— Зачем ты хочешь устроить базар?
— Я хочу собрать денег на постройку железной дороги.
— Как это похоже на тебя, донна Микаэла; никому другому это и в голову бы не пришло.
— Что ты хочешь этим сказать, донна Элиза?
— Ах, ничего!
И донна Элиза снова принялась за работу.
— Так ты не хочешь помочь мне в устройстве базара?
— Нет, не хочу!
— И ты не хочешь ничего пожертвовать на него?
— Тому, кто недавно потерял мужа, — возразила донна Элиза, — не следует пускаться в пустые затеи!
Донна Микаэла поняла, что донна Элиза за что-то сердится на нее и за это не хочет ей помочь. Но ведь найдутся другие, которые поймут, что это великолепная идея, которая спасет Диаманте.
Но донна Микаэла понапрасну стучалась из двери в дверь. Несмотря на все ее красноречие и просьбы, она нигде не встретила сочувствия.
Она старалась объяснить им, она расточала всю силу своего убеждения — никто не хотел прийти на помощь ее плану.
Куда бы она ни обращалась, всюду ей отвечали, что для этого они слишком бедны. Жена синдика отклонила ее просьбу. Она не позволит своим дочерям продавать на базаре. Дон Антонио Греко, владелец театра марионеток, отказался дать представление. Городской оркестр не хотел участвовать. Ни один торговец не давал для продажи своих товаров. Донна Микаэла встречала только насмешки.
Железная дорога! Железная дорога! Она сама не понимала, что говорить. Для этого необходимы акционерное общество, устав и концессия. Как может женщина справиться с этим.
Но некоторые не только смеялись, но еще и возмущались затеей донны Микаэлы.
Она отправилась, наконец, в лавку, в виде погреба, около старого бенедиктинского монастыря, где дон Памфилио рассказывал рыцарские романы. Она пришла спросить его, согласится ли он прийти к ней на базар и позабавить публику своими рассказами о Карле Великом и его паладинах. Но, так как он был занят рассказом, она села на лавку и стала ждать.
Она глядела на донну Кончетту, жену дона Памфилио, которая сидела на эстраде у его ног и вязала чулок. И все время, пока дон Памфилио говорил, донна Кончетта шевелила губами. Она так часто слышала его рассказы, что знала все эти романы наизусть и шептала слова, прежде чем дон Памфилио успевал их произнести. Но она слушала их всегда с одинаковым удовольствием и плакала и смеялась, как будто слушала их в первый раз.
Дон Памфилио был человек старый, много говоривший на своем веку, так что голос часто изменял ему, когда дело доходило до великих боевых сцен и приходилось говорить быстро и громко. Но донна Кончетта, знавшая все истории наизусть, никогда не продолжала за дона Памфилио; она только делала знак слушателям, что они должны подождать, пока к нему снова вернется голос. Если же ему изменяла память, то донна Кончетта делала вид, что спустила петлю, подносила чулок к самым глазам и незаметно для других подсказывала ему нужное слово. Все знали, что донна Кончетта могла бы рассказывать все эти романы не хуже мужа и что она никогда не сделает этого не только потому, что она считает это неподходящим для женщины занятием, но и потому, что это не доставило бы ей такого большого удовольствия, как слушать своего милого дона Памфилио.
Донна Микаэла замечталась, глядя на донну Кончетту. О, сидеть так на эстраде у ног возлюбленного, сидеть так изо дня в день, слушать и благоговеть. Она знала, кому бы это подошло.
Когда дон Памфилио кончил свой рассказ, донна Микаэла подошла к нему и просила его помочь ей. Ему было очень трудно отказать ей — так умоляюще смотрела она на него. Но ему на помощь подоспела донна Кончетта.
— Памфилио, — сказала она, — расскажи донне Микаэле о Гульельмо Злом!
И дон Памфилио рассказал:
— Донна Микаэла, — начал он, — знаете ли вы, что некогда в Сицилии был король Гульельмо, прозванный Злым. Он был такой алчный, что отбирал у подданных все их деньги. Всем, у кого были золотые монеты, он приказывал приносить их к себе. И он был такой суровый и жестокий, что никто не смел ослушаться его.
«И вот, донна Микаэла, тогда Гульельмо Злой захотел узнать, не утаил ли кто-нибудь хоть одну золотую монету. Для этого он послал своего слугу со своим лучшим конем на Корсо в Палермо. И слуга, предлагая коня, громко кричал: «Продается за одну золотую монету, только за одну золотую монету!» По никто не мог купить коня.
«Но конь был великолепный, и один юноша, герцог Монтефиасконе, пришел от него в восторг. «Для меня нет больше радости на свете, как купить этого коня», — сказал он своему гофмейстеру. — «Герцог, — отвечал гофмейстер, — я укажу вам, где вы можете найти золотую монету. Когда герцог, отец ваш, скончался и его перенесли в монастырь капуцинов, я по старинному обычаю вложил ему в рот золотую монету. Вы можете взять ее, герцог!»
«Вы знаете, конечно, донна Микеэла, что в Палермо умерших не зарывают в землю. Их переносят в монастыри капуцинов, где монахи подвешивают их в особой покойницкой комнате. Ах, сколько их висит там! Сколько дам в шелковых и серебряных одеждах, сколько знатных господ с орденами в петлицах, сколько священников в сутанах на скелетах и со скуфьями на черепах.
«Юный герцог последовал совету. Он отправился в капуцинский монастырь, вынул изо рта отца золотую монету и купил коня.
«Но вы, конечно, понимаете, что король послал слугу со своим конем только для того, чтобы узнать, не осталось ли у кого золотых монет. И вот герцога призвали к королю.
— Как случилось, что у тебя еще остались золотые монеты? — спросил Гульельмо Злой.
— Государь, это деньги не мои, а моего отца.
«И он рассказал, как он достал монету.
— Это правда — сказал король, — я совсем забыл, что мертвые владеют золотом. — И он послал своих слуг к капуцинам и велел отобрать все монеты, вложенные в уста умерших».
Так закончил старый дон Памфилио свой рассказ. А донна Кончетта обратилась к донне Микаэле, сверкая гневным взглядом:
— Вот и вы взяли коня и вышли с ним на улицу! — сказала она.
— Я… я?
— Вы, вы, донна Микаэла! Что скажет правительство? В Диаманте строят железную дорогу. Значит, там народ богатый! И они повысят на нас налоги. А Бог видит, что мы не сможем заплатить и теперешних налогов, если мы даже отправимся в монастыри и ограбим своих предков.
Донна Микаэла старалась успокоить ее.
— Вас подослали узнать, нет ли у нас еще денег. Вы шпионка богатых, вы стоите заодно с правительством. Эти кровопийцы в Риме подкупили вас!
Донна Микаэла отвернулась от нее.
— Я пришла, чтобы поговорить с вами, дон Памфилио, — сказала она старику.
— Но отвечу вам я, — воскликнула донна Кончетта, — это очень неприятно, и я беру это на себя. Я знаю обязанности жены великого человека, донна Микаэла!
Донна Кончетта замолчала, потому что нарядная дама глядела на нее с такой мучительной завистью, что старухе стало почти жаль ее. Ах, Боже мой, разумеется, есть разница между такими людьми, как дон Ферранте и дон Памфилио.