1
Два дня Рита не показывалась в госпитале. Почему–то ей не хотелось встречаться с Борисом, и она под различными предлогами откладывала свой очередной визит к нему. Она предполагала, что ее отсутствие не будет беспокоить его, и ограничилась коротенькой запиской, где предупреждала, что ей нездоровится. Но она не была больна: ей нужно было время, чтобы на свободе подумать о своих отношениях с Борисом.
Рита чувствовала, что в эти отношения вкрадывалось нечто новое. Она не могла еще понять, что именно, но это новое было очень похоже на отчуждение. Она помнила, что еще в первый момент встречи с Борисом, он показался ей не таким, как прежде. Его неподвижная поза, повязка, скрывавшая его шею, тихий шопот, которым он с ней беседовал — все это делало его в глазах Риты жалким. Да, и тогда она пожалела его. Пожалела, как, вероятно, пожалела бы всякого, кто оказался на его месте.
Первое время к жалости, которая появилась у Риты, примешивалось чувство раздражения на то, что его ничем не выделяют из остальной массы раненых. Потом она постепенно привыкла к этому и украдкой стала наблюдать за ним, невольно сравнивая его с другими. Ничего подобного она не делала раньше. Она как–то слепо считала его лучше других, и результаты сравнений теперь поразили ее. Она увидела, что он был таким же человеком, как и многие, со слабостями, с недостатками и с достоинствами. Правда, последних он имел несколько больше, чем первых, но это не меняло дела, потому что большинство ее знакомых отличались подобными же качествами. Были они и у Ветрова, за которым она в последнее время много наблюдала.
Однажды, возвращаясь к себе, Рита прошла мимо своей двери и нерешительно постучала в комнату доктора Воронова. Она предполагала извиниться, если ей откроет Иван Иванович, и сказать, что у ней есть дело к его товарищу. Ей пришлось повторить стук, чтобы дождаться разрешения войти. Голос Ветрова приглушенно донесся до нее, и, услышав его, она заколебалась: входить ли?
Помедлив, она вошла.
Ветров был один. Он лежал на кровати, смяв одеяло и заложив руки за голову. В комнате было темно. Распахнутое настежь окно выхватывало четырехугольник вечернего неба с красноватым после захода солнца горизонтом. Кровать стояла в дальнем углу, и Рита не сразу рассмотрела Ветрова.
— Здравствуйте, — сказала она, когда он поднялся навстречу, загораживая своей фигурой часть окна.
— Добрый вечер… — Ветров включил свет и, пожав ей руку, пригласил садиться. — Иван Иванович сегодня дежурит, — продолжал он. — А я остался за хозяина… Лежу вот и думаю…
— О чем? — поинтересовалась Рита.
— О вещах, для вас непривлекательных…
— И все–таки, о чем же?
— Во–первых, о собаках… — медленно ответил Ветров.
— О каких собаках? — удивилась Рита.
— О самых обыкновенных… О тех, на которых я собираюсь экспериментировать. Видите ли, у меня есть кое–какие соображения относительно сосудистого шва. Я хочу проверить их на практике…
— Скажите, — не дала ему начать новую фразу Рита, — вы всегда только об этом думаете?.. — Она запнулась и, взглянув в упор на него, вдруг спросила:
— А обо мне вы не думаете?
— О вас?
— Да, обо мне?
— Откровенно говоря, нет.
Рита помедлила и потом сказала:
— А я о вас думаю. Это, вероятно, плохо?
Порывистым движением Рита поднялась и подошла к окну.
— Мне хочется посоветоваться с вами, — продолжала она торопливо. — Я решила… мне кажется, что я не люблю Бориса и не буду его женой… Видите, я с вами откровенна. Мне было очень трудно решиться. Я и сейчас еще не уверена, что сказала именно то, что чувствую. Но, вероятно, все–таки я не люблю его… Посоветуйте, что мне делать.
— Мне трудно что–нибудь вам советовать, — произнес Ветров, озадаченный ее словами. — Вероятно, вы ошибаетесь и спешите с выводами.
Рита опустила глаза.
— Не знаю. Может быть… Но все получилось как–то очень странно… После школы мы вместе поехали в Москву. Он поступил в консерваторию. Я подала документы в университет, но не прошла по конкурсу. Пришлось вернуться домой. Чтобы не терять год, пошла в педагогический. А потом он приезжал, предлагал перейти в Москву. Может быть, я сделала ошибку, что не послушалась: было жалко институт — привыкла. И вот теперь работаю в той самой школе, где когда–то все мы сидели за партами…
Ветров молчал, хмурясь и не понимая, для чего она говорит все это.
Рита задумчиво перебирала руками занавеску. Оставив ее, она сказала:
— Помните, Юрий, наш выпускной вечер? Мы с вами точно так же вот стояли у окна, и оба волновались. Я прекрасно понимала, что происходило тогда с вами. Вы были робким и нерешительным и боялись даже взглянуть на меня прямо. Помните те взгляды, которыми мы обменивались, сидя на уроках? Вы всегда опускали глаза первым… Где это время, Юрий? Неужели оно прошло?.. Как жалко его, как жалко!..
На небе зажигались первые звезды. Они еще были бледными, едва различимыми. Слабый ветер шевелил верхушки деревьев. Они шелестели тихо и сонно. Тонкий аромат духов, исходивший от Риты, пьянил Ветрова, и он, взволнованный ее словами и воспоминаниями, которые они принесли, дышал глубоко, всей грудью в ожидании чего–то необычного и большого. Он боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть это.
— Вы хотели сказать мне в тот вечер, — продолжала Рита, — что я вам нравлюсь. То–есть, ты хотел сказать, что я тебе нравлюсь. Да, да, я видела это по твоим глазам, по твоему волнению. Но ты боялся тогда произнести это, потому что был маленьким стеснительным мальчиком… Ты вырос теперь. Ты стал сильным. Почему же ты до сих пор боишься сказать мне то, о чем собирался говорить еще тогда?.. Почему?..
Он не сразу понял то, о чем она ему говорила. Только когда ее рука коснулась его, и она приблизилась к нему, он догадался, что это было тем, о чем он мечтал в юности. Тем далеким, которое раньше в мыслях он называл счастьем. Но было ли это действительно счастьем?..
Преодолевая себя, он снял ее руку и отвернулся.
— Вы опоздали… — глухо произнес он и не узнал своего голоса. — Вы опоздали ровно на шесть лет! И вы напрасно обо всем этом вспомнили. Вы были для меня образом. Понимаете?.. Нетелесным, чистым образом, который я хранил в своей памяти. Он не был похож на вас, ои имел с вами внешнее сходство. А сейчас вы осквернили, испачкали его… Зачем?.. Вспомните Бориса и не будьте неблагодарной к нему. Он не заслужил этого… Сядьте, — Ветров придвинул стул, а сам отошел в сторону.
Рита подняла на него большие блестящие глаза.
— Это — все, что вы можете сказать?
— Чего ж еще? Я могу только попросить вас не посвящать Бориса в нашу беседу…
— И теперь — все?
— Да, теперь — все!
Рита поднялась. Придерживаясь за спинку стула, она произнесла с обидой:
— Вы заявили однажды, что платите людям тем же, с чем они приходят к вам. Я вижу, что вы говорили неправду… Как хотите. Я скоро уеду. Мы расстанемся навсегда. Я не буду плакать. Я была глупа сегодня, но я переживу этот вечер…
— Это будет нетрудно, Рита, — прервал ее Ветров.
— Для вас? — спросила она.
— И для меня, и для вас, — ответил с расстановкой, выдерживая ее пристальный взгляд. — Спокойной ночи!
Когда она ушла, он долго еще ходил по комнате, временами останавливаясь у окна и смотря в темное пространство. Ему вспомнилось почему–то, что закат был сегодня красным, и он подумал, что завтра, вероятно, будет дождь. Словно в ответ на его мысль в комнату бросился свежий порыв воздуха. Ветер схватил занавеску, и она, трепыхаясь, как пойманная птица, забилась в его объятиях. Ветров наблюдал за ней и потом сказал тихо, как бы отвечая самому себе:
— Ну да. Это будет нетрудно и для нее… — он помолчал и закончил уверенно: — и для меня!..