Некоторое время Николай Павлович и Паня шли матча позади ребят, которые с шумом носились по пустырю.
— Вчера мы долго разговаривали с твоим отцом, — сказал Николай Павлович. — Григорий Васильевич рад, что ты хочешь стать отличником.
— Я бате слово дал, даже обязательство взял, — ответил Паня.
— Приятно слышать, — кивнул головой Николай Павлович. — Крепко, значит, тебя пробрала кличка, полученная от Полукрюкова. Часто ты ее слышишь?
В его голосе Пане послышалось сочувствие, и на сердце сразу стало горько, в носу зачесалось.
— Проходу не дают, — сдавленным голосом проговорил он. — На заборе каждый день пишут, по телефону дразнятся… Сегодня карикатуру в почтовый ящик подбросили, будто я Панька Отрепьев… Батя вынул ее с газетой, расстроился…
— А ну, успокойся, — сказал Николай Павлович.
— Я ничего… — сглотнул слезы Паня.
— Думаешь, твоим товарищам было легче, когда ты с насмешкой говорил о их родителях? Теперь ты на себе испытал, как больно, когда затрагиваются сыновние чувства…
— Увидят они, покажу им Паньку-самозванца! Увидят! — воскликнул Паня.
— Так, так… — В голосе Николая Павловича послышалась насмешка. — Вижу, что из всего этого ты сделал один вывод: хочешь отомстить товарищам пятерками за то, что они учат тебя жить, требуют, чтобы ты стал достойным своего отца. Ну, надо сказать, не много ты пока понял. Жаль!
— Я… — начал Паня, но не смог совладать с собой, махнул рукой и, задержав шаг, отстал.
Издали он увидел, как Николай Павлович подозвал Романа и они пошли вместе, разговаривая, причем Роман раз-другой обернулся к Пане. «Обо мне говорят», — подумал он с неприятным чувством.
— Пестов! — донесся до него голос Николая Павловича. — Иди-ка сюда.
Когда насупленный Паня неохотно подошел, Николай Павлович сказал:
— Послушай, Пестов, что говорит Роман Иванович, тебе будет полезно.
— Я говорю о том, что если у тебя, Панёк, есть воля, — при этом Роман сжал кулак и тряхнул им. — так ты сможешь быстро подтянуться. Вот тебе живой пример. — Роман ткнул себя пальцем в грудь. — В пятом классе я и некоторые другие ребята из моего звена учились очень посредственно, а стали мы готовиться в комсомол, объявили себя волевиками и так взялись за работу, что вся школа зашумела…
— Волевиками себя объявили? — улыбнулся Николай Павлович.
— Да, сами это слово придумали… Ведь что главное для парня, который хочет стать отличником? Главное для него — гордо презирать соблазны. Например, нужно готовить уроки, а хочется уткнуться на часок в приключенческую книжку, вмешаться в разговор старших или на улицу побежать. Тут волевику помогает воля… Вот так!
И Роман пинком ноги отбросил камешек, лежавший на дороге.
«Волевиком буду!» — сразу и окончательно решил Паня, смотревший в рот Роману, и крепко сжал кулак.
— Но знаете, в чем мы убедились, Николай Павлович? — продолжал Роман, как бы забыв о присутствии Пани. — Мы убедились, что волю готовенькой из кармана не вынешь. Ее нужно день за днем воспитывать, тренировать, закалять. И хорошо, если рядом есть волевые товарищи, которые могут поддержать, пристыдить за отступление. А волевые ребята у нас не редкость. Хотя бы Гена Фелистеев — кремень-парень.
Услышав это имя, Паня сразу ощетинился.
— Ну, к Фелистееву за поддержкой Пестов вряд ли обратится, — сказал Николай Павлович.
«Мы с Вадькой Колмогоровым вместе волевиками станем, — подумал Паня. — Ничего, Генке нос утрем!»
Прибежали ребята, стали показывать Николаю Павловичу любопытные кусочки руды, найденные на пустыре, а Паня остался с Романом, который продолжал повесть о своих бывших одноклассниках-волевиках, о их дружбе и подвигах. И, слушая его, Паня чувствовал, как растет его воля, растет его уверенность в себе: ведь стали же средние ученики — друзья Романа и он сам — хорошими учениками! Чем Паня хуже их!
— Пойдем ко мне, если хочешь, посидим поговорим, — предложил Роман.
Паня готов был идти с ним хоть на край земли.
Домой он прибежал, когда Мария Петровна уже накрывала на стол.
— Обедать садись, — сказала она.
— Я сейчас, мам…
Мария Петровна заглянула в «ребячью» комнату — поторопить Паню — и увидела, что он, забравшись на письменный стол, прикрепляет к стене красочный плакат. Это был режим ученического дня в картинках. Начало и конец каждого дела отмечались передвижными стрелками на маленьких часовых циферблатах. Например, часы показывают 7.15 — нарисован паренек, делающий утреннюю гимнастику, а дальше изображен умывальник-мойдодыр, зубная щетка, гребенка… Сразу видно, что к чему.
Внизу плаката были написаны такие советы:
«Сегодня задано — сегодня выучи!»
«Начинай с трудного!»
«Сделал — проверь!»
«Выучил — повтори!»
— Ишь, как занятно… — сказала Мария Петровна. — Где ты такое раздобыл?
— Роман подарил. Он по этой таблице школу с серебряной медалью кончил… Я по ней теперь буду учиться…
— Тоже медаль получишь? — улыбнулась мать.
— Там видно будет.
Закончив свое дело, Паня спрыгнул со стола, полюбовался плакатом и повторил:
— Увидишь, мам!
— Увидеть бы хоть, что ты за ум взялся. — сказала Мария Петровна. — Что ни день про тебя нехорошее пишут, будто ты не в отца выдался, самозванно живешь, по чужому имени, стыдобушка моя! Уж сколько раз я эту охальщину с забора смывала…
— А теперь не смывай, не надо, мам…
Паня пошел к рукомойнику и, вернувшись, добавил:
— Ты не смывай, все равно еще напишут. Я скоро сам так все смою, что больше ничего не прилипнет!
— Знаю, что ты отцу наобещал, да не знаю, верить ли… — Мария Петровна, однако, не задержалась на этом сомнении: — Уж и то хорошо, что ты об учении стал думать. Не бывало так раньше… Кушай да иди лето доигрывать. Послезавтра каникулам конец.
— Хоть бы скорее! — сказал Паня.
«И этого раньше не бывало, чтобы его в школу тянуло, — подумала Мария Петровна, добавляя Пане борща. — Ну, в добрый бы час да навечно!»