I
— Стой! — крикнул Кит, налегая всем телом на прикол, чтобы легче было остановить сани.
— Что с тобой? — спросил Малыш. — Ведь воды здесь не видно, дорога совсем сухая.
— Сухая-то сухая. Но там отрава чьи-то следы, — ответил Кит. — А я думал, что здесь никто не зимует.
Сани остановились, собаки легли в снег и стали выкусывать лед между пальцами. Еще пять минут тому назад этот лед был водою. Собаки провалились в полынью, засыпанную снегом. Весенняя вода, стекая с берега, стояла поверх трехфутового слоя льда на реке Нордбэске.
— Впервые слышу о людях на Нордбэске, — Сказал Малыш, глядя на чуть видные следы, пересекавшие реку и терявшиеся налево в устье небольшого ручья. — Но, может быть, здесь бродили охотники?
Кит захватил горсть легкого снега и в раздумьи остановился.
— Нет, — сказал он решительно, — следы идут туда и обратно. В последний раз они шли вверх. Они посейчас здесь, кто бы это ни был. Тут неделями никто не проезжал. Что могло задержать их, хотел бы я знать?
— А я хотел бы знать, где мы будем ночевать сегодня, — сказал Малыш, уныло глядя на юго-запад, где сумерки сменялись тьмой.
— Пойдем вверх по этому ручью, туда, куда ведут следы, — предложил Кит. — Там много сухого хвороста. Мы сможем разбить лагерь в любое время.
— Лагерь мы сможем разбить в любое время, но нам надо ехать и не отклоняться с дороги, чтобы не сдохнуть с голоду.
— Нам может что-нибудь попасться на этом ручье, — продолжал Кит.
— Посмотри на наши припасы! Посмотри на собак! — воскликнул Малыш. — Посмотри на… Э, да все равно… Уж ты настоишь на своем.
— Мы даже и дня не потеряем, — настаивал Кит. — Может быть, даже лишней мили не сделаем.
— Многих и лишняя миля отправляла на тот свет, — проворчал Малыш, мрачно и покорно качая головой. — Ну, ладно, поедем навстречу несчастью. Вставайте, безногие, вставайте! Эй, Брайт! Эй!
Вожак повиновался, и вся упряжка медленно потащилась по рыхлому снегу.
— Стой! Надо утоптать дорогу, — закричал Малыш.
Кит достал из саней лыжи, подвязал их к мокассинам и пошел вперед, уминая рыхлый снег для собак.
Это была не легкая работа. Собаки и люди уже много дней сидели на урезанном пайке, и энергия их почти истощилась. Они продолжали медленно двигаться по круто подымающемуся руслу реки. Высокие скалистые берега сблизились, и они шли узким ущельем. Под нависшими громадами царил полумрак.
— Да это западня, — сказал Малыш. — Не нравится мне тут. Мы словно под землю спускаемся. Ой, быть беде!
Кит не ответил, и полчаса они молча продвигались вперед. Малыш заговорил первым.
— Беда будет, — проворчал он. — Будь уверен, нам ее не миновать. Послушай, что я тебе скажу…
— Говори, — отозвался Кит.
— Я чую, что мы много дней проведем в этой яме. Будет беда, и мы надолго здесь застрянем.
— А не чуешь ли ты чего-нибудь насчет еды? — раздраженно спросил Кит.
— Нет. Насчет еды ничего не чую. Это как-нибудь устроится. Но знай, Кит, я съем всех собак, а Брайта не трону. На Брайте я остановлюсь.
Радуйся, — издевался Кит. — Я чую, что нам нс придется есть собак. Мы достанем оленину или карибу, или жареных перепелов.
Малыш фыркнул в знак невыразимого презрения, и они замолчали на целые четверть часа…
— Ну, вот, начинается твоя беда, — сказал Кит, останавливаясь и глядя на какой-то предмет лежавший у дороги.
Малыш вылез из саней, подошел к Киту, и через минуту они вместе смотрели на человеческий труп, лежавший на снегу.
— Откормленный, — сказал Кит.
— Посмотри на его губы, — сказал Малыш.
— Совсем закоченел, — сказал Кит, приподымая руку мертвеца, которая, не сгибаясь, потащила за собой все тело.
— Если его поднять и бросить, он разобьется вдребезги, — прибавил Малыш.
Промерзший труп лежал на боку. Видно было, что он лежит недавно, потому что снег не успел еще засыпать его.
— Третьего дня был сильный снегопад, — сказал Малыш.
Кит кивнул головой, нагнулся над трупом, перевернул его на спину и указал на огнестрельную рану в виске. Потом, оглянувшись по сторонам, кивнул на валявшийся в снегу револьвер.
Через сто ярдов они наткнулись на другой труп, лежавший на дороге лицом вниз.
— Два обстоятельства совершенно ясны, — сказал Кит. — Во-первых, покойники жирные. Значит, голодать им не приходилось. Во-вторых, им здорово не везло. Иначе они не покончили бы с собой.
— Если только они покончили с собой, — заметил Малыш.
— В этом нет никакого сомнения. Других следов нет. И оба трупа обожжены порохом.
Кит оттащил труп в сторону и носком мокассина выковырял из снега револьвер. — Вот из этого они и застрелились. Говорил я тебе, что мы найдем что-нибудь.
— Пока мы узнали немного. Скажи пожалуйста, чего ради такие упитанные парни могли покончить с собой?
— Знай мы это, для нас было бы и ясно все остальное, — ответил Кит. — Едем. Становится темно.
Уже совсем стемнело, когда лыжи Кита наткнулись на новый труп. Кит споткнулся и упал не сани, в которых лежал еще один мертвец. Чиркнув спичкой, он увидел третьего мертвеца, завернутого в одеяло, который лежал у края наполовину вырытой могилы. При свете догорающей спички он заметил не меньше полдюжины могил.
— Б-р-р-р-р, — содрогнулся Малыш. — Лагерь самоубийц. И все такие жирные. Ручаюсь, что здесь не осталось ни одного живого.
— Нет. Погляди вон туда. — Кит указал на чуть мерцающий огонек. — А вот и второе окошко и третье. Двигайся. Едем.
Трупы им больше не попадались, и через несколько минут они были в поселке.
— Да это целый город, — прошептал Малыш. — Здесь двадцать хижин. И ни одной собаки. Странно!
— В этом и разгадка, — возбужденно ответил Кит. — Это лагерь Лоры Сибли. Ты не помнишь? Они поднялись по Юкону прошлым летом на пароходе «Порт Таунсенд № 6». Проехали мимо Даусона не останавливаясь. Пароход должен был их доставить к устью какого-то ручья.
— Помню. Это были мормоны.
— Нет, вегетарьянцы. — Кит улыбнулся в темноте. — Они не едят мяса и не ездят на собаках.
— Эго одно и то же. А золота им все-таки захотелось? Лора Сибли собиралась доставить их прямехонько на такое место, где каждый делается миллионером.
— Да. Она у них ясновидящая. Ей являлись видения и прочее тому подобное. Я думал, они поплывут вверх по Норденшельду.
— О, что это?
Рука Малыша ухватила Кита за грудь, и они оба стали прислушиваться к глубокому протяжному стону, доносившемуся из ближней хижины. Не успел он замереть, как его подхватили в другой хижине, и в третьей — точно стонало само человеческое горе. Впечатление было ужасное словно от кошмара.
— Б-р-р-р-р, — вздрогнул Малыш, — тут рехнуться можно. Ну-ка, посмотрим, что там случилось.
Кит постучал в дверь освещенного дома.
— Войдите, — со стоном ответили ему. И они вошли.
Это была простая бревенчатая хижина, оконопаченная мохом. Земляной пол был усыпан опилками и стружками. Слабый свет масляной лампы освещал четыре койки. На трех из них лежали люди, которые перестали стонать и с удивлением воззрились на вошедших.
— Что у вас такое? — спросил Кит у гиганта с измученными глазами и впалыми щеками, который даже под одеялом не мог скрыть своих широких плеч и крепких мускулов. — Оспа, что ли?
Вместо ответа больной указал на свой рот и с трудом разжал черные распухшие губы. Кит невольно отпрянул.
— Цынга, — шепнул он Малышу. И больной кивком головы подтвердил правильность диагноза.
— Еды у вас много? — спросил Малыш.
— Сколько угодно, — ответил человек с другой койки. — Угощайтесь. Можете остановиться в соседней комнате, — она пустая. Склад дальше — все прямо. Ступайте туда.
II
Во всех хижинах, которые они посетили за эту ночь, было одно и то же. Цынга охватила весь лагерь. В лагере было двенадцать женщин, но они видели не всех. Сначала в лагере было девяносто три человека. Десять из них умерло, а двое недавно пропали. Кит рассказал о своей находке и выразил удивление, что никто не счел нужным пройти даже такое незначительное расстояние, чтобы разыскать пропавших. Кита и Малыша особенно поражала беспомощность этих людей. В хижинах было грязно и не убрано. На столах громоздились немытые тарелки. Никто не помогал друг другу. Все, что происходило в одной хижине, не касалось обитателей другой. Даже мертвых было некому хоронить.
— Ну и чудеса, — говорил Малышу Кит. — Много я видел бездельников и шалопаев, но столько зараз мне еще не попадалось. Держу пари, что за все это время они ни разу не умывались. Неудивительно, что у них цынга.
— Но у вегетарианцев не может быть цынги, — заметил Малыш. — Ей подвержены только те, кто питается соленым мясом. А они не едят мяса, — ни соленого, ни свежего, ни сырого, ни вареного.
Кит покачал головой.
— Я знаю. Цинготных сажают на овощную диэту. Лекарствами не поможешь. Овощи, в особеннности картошка, единственное средство. Но не забывай, Малыш, перед нами не теория, а практика. Факт налицо — вегетарианцы больны цынгой.
— Она, вероятно, заразительна.
— Нет. Докторам это отлично известно. Цынга не заразная болезнь. Ею заразиться нельзя. Она возникает сама собой. Кровь портится. Дело не в том, что едят люди, а в том, чего они не едят. Человек заболевает цынгой от недостатка какого-то состава в крови, и состав этот добывается не из порошков и бутылочек, а из овощей.
— Но ведь эти люди, кроме овощей, ничего в Рот не берут, — проворчал Малыш. — Они набиты всякой травой. Это доказывает, что ты не прав, Кит. У тебя теория, а практика разбивает всю теорию вдребезги. Цынга заразительна, и они все ею заразились. И мы заразимся, если останемся здесь. Б-р-р-р-р! Я чувствую, как эта гадость заползает в меня.
Кит недоверчиво улыбнулся и постучал в дверь одной из хижин.
— Должно быть, и здесь то же самое, — сказал он. — Зайдем. Надо понять, в чем тут дело.
— Что вам нужно? — раздался резкий женский голос.
— Мы хотим посмотреть на вас, — ответил Кит.
— Кто вы такие?
— Доктора из Даусона, — легкомысленно соврал Малыш, за что Кит дал ему локтем пинка.
— Нам не нужны доктора, — ответила женщина страдальческим раздраженным голосом. — Проходите. Доброй ночи. Мы не верим в докторов.
Кит отодвинул засов, открыл дверь и припустил свет в масляной лампочке, чтобы было виднее. Четыре женщины, лежавшие на четырех койках, перестали стонать и вздыхать, разглядывая непрошенных гостей. Две из них были молодые, с тонкими лицами, третья пожилая и толстая, а четвертая — та, которая разговаривала с Китом через дверь, — была самым худеньким и хрупким существом, которое ему когда-либо приходилось видеть. Он сразу понял, что это и есть Лора Сибли, пророчица и ясновидящая, приведшая экспедицию из Лос-Анжелоса в этот лагерь смерти на Нордбэске. Завязался колкий разговор. Лора Сибли не верила в докторов. Но, к довершению своих мучений она почти перестала верить и в себя.
— Почему вы не послали за помощью? — спросил ее Кит, когда она замолкла, утомленная своей первой тирадой. — На реке Стюарт есть лагерь, а в восемнадцать дней можно добраться и до Даусона.
— Почему туда не отправился Эмос Уэнтворт? — спросила она с истерической яростью.
— Я не знаю этого джентльмена, — ответил Кит. — А чем он был занят?
— Ничем. Он один во всем лагере не заболел цывгой. А почему он не заболел цынгой? Хотите, я скажу вам? Нет, не скажу. — Она сжала губы, такие тонкие и прозрачные, что Киту показалось, будто зубы и десны просвечивают сквозь них. — Да и что бы он мог сделать, если бы пошел? Наши склады полны фруктовыми соками и консервированными овощами. Ни один лагерь в Аляске не защищен от цынги. Нет таких фруктов, таких овощей, такого сорта орехов, которых не было бы у нас.
— Ну, что ты на это скажешь, Кит? — возликовал Малыш. — Это практика, а не теория. А ты говоришь, что овощи — лекарство. Вот тебе пример: овощей сколько угодно, а помощи от них никакой.
— Я и сам не понимаю, — признался Кит. — Во всей Аляске нет ни одного такого лагеря. Мне попадались отдельные случаи цынги, но я никогда не видел, чтобы ею болел целый лагерь, да еще в такой тяжелой форме. Как бы там ни было, мы должны помочь этим людям, но сначала нам нужно устроиться и покормить собак. Утром увидимся, миссис Сибли.
— Мисс Сибли, — поправила та. — И знайте, молодой человек, если вы придете в эту хижину с лекарствами, я накормлю вас дробью.
— Что за прелесть эта ясновидящая, — фыркнул Кит, возвращаясь вместе с Малышом в предоставленную им пустую хижину.
В этой хижине по всем признакам еще совсем недавно было два обитателя; уж не те ли самоубийцы, что попались им по дороге! Кит и Малыш перерыли кладовую и нашли баснословное количество всяких продуктов в консервированном, молотом, сушеном, стерилизованном, сгущенном и вяленом виде.
— Чего ради они заболели цынгой? — спросил Малыш, копаясь в легких пакетиках с сушеными яйцами и итальянскими шампиньонами. А посмотри на это. И на это! — он вытащил жестянки с томатами и маслинами. — И праведная наводчица тоже схватила цынгу. Что ты на это скажешь?
— Не наводчица, а пророчица, — поправил, Кит.
— Наводчица, — настаивал Малыш, — Разве она не завела их в эту затхлую дыру?!
III
На следующее утро Кит встретил человека, тащившего доверху нагруженные хворостом сани, г Небольшого роста, чистенький и подвижный, он легко справлялся со своим тяжелым грузом. Киту он сразу не понравился.
— Что с вами? — спросил он его.
— Ничего, — Ответил человечек.
— Я знаю, — сказал Кит. — Оттого я вас и спрашиваю. Вы — Эмос Уэнтворт. Почему, чорт вас возьми, вы не заболели цынгой?
— Потому что я работал, — последовал быстрый ответ. — Если бы они дышали свежим воздухом и занимались чем-нибудь, они были бы здоровы. Они хныкали, проклинали холод, долгие ночи, тяжелую работу, болезни. Валялись на кроватях, пока не распухли до, того, что и встать не могут. Посмотрите на меня. Я работал. Зайдите в мою хижину.
Кит последовал за ним.
— Вот поглядите. Ни соринки, а? Еще бы. Все в порядке. Эти стружки и опилки на полу я держу только для тепла, но зато они у меня совсем чистые. А вы бы посмотрели, что у них творится. Свинарник. Я никогда не ем с немытых тарелок. Нет, сэр. Я работаю, и у меня нет цынги. Зарубите себе на носу, что это единственное средство.
— Вы правильно поступали, — сказал Кит. — Но у вас в хижине только одна койка. Почему такая необщительность?
— Мне так нравится. За одним легче убирать, чем за двумя. Ленивые лежебоки! Неудивительно, что у них цынга.
Все это было очень убедительно, но Кит почему-то не излюбил этого человека.
— За что вас не любит Лора Сибли? — внезапно спросил он.
Эмос Уэнтворт быстро взглянул ему в лицо.
— Она полоумная, — ответил он. — Хотя, в некотором смысле, мы все полоумные. Но, упаси меня бог от сумасшедших, которые не моют своих тарелок, а они тут все такие.
Спустя несколько минут Кит разговаривал с Лорой Сибли. Она, опираясь на две палки, доползла до его хижины.
— За что вы не любите Уэнтворта? — Спросил он так неожиданно, что поймал ее врасплох.
Ее зеленые глаза сверкнули обидой, исхудалое лицо искривил ось от ярости, а распухшие губы вздрогнули. Казалось, сейчас польется безудержная речь, но она сдержала себя громадным усилием воли.
— За то, что он здоров, — прохрипела она. — За то, что у него нет цынги. За то, что он невероятный эгоист. За то, что он палец о палец не Ударит, чтобы помочь кому-нибудь. За то, что он лучше даст нам заживо сгнить, чем принесет ведро воды или охапку хвороста. Вот какой это изверг! Но пусть он бережется. Больше я ничего не скажу. Пусть бережется!
Она ушла задыхаясь и ворча. Минут пять спустя Кит вышел покормить собак и увидел, что она входит в хижину Эмоса Уэнтворта.
— Здесь что-то не ладно, Малыш, — сказал он своему товарищу, когда тот вышел на двор с Помойным ведром.
— Конечно не ладно, — весело ответил тот. — И нам с тобой цынги не избежать. Вот увидишь.
— Я не о цынге.
— О, так, значит, о праведной наводчице. Она просто ходячий скелет, — в жизни не видывал я такой тощей бабы.
IV
— Работа сохранила нам здоровье, Малыш. Работа сохранила здоровье Уэнтворту. А ты видел, что стало с другими от безделья? Мы должны прописать работу этим лазаретным лежебокам. Назначаю тебя главной сиделкой.
— Что? Меня? — воскликнул Малыш. — Отказываюсь!
— Нет, ты не отказывайся. Я буду тебе помогать, потому что это дело не легкое. Их мы тоже заставим попотеть. Прежде всего они должны похоронить мертвых. Самых сильных назначим в похоронную команду. Из тех, кто послабее, организуем команду по сбору топлива, а то они валяются на постелях, только бы поменьше жечь хворосту. И так далее. Будем поить их сосновым чаем. Эти люди, должно быть, никогда и не слыхали о нем.
— По крайней мере, мы знаем, что нам предстоит, — ухмыльнулся Малыш. — Первым делом нас угостят свинцом.
— С этого мы и начнем, — сказал Кит. — Идем.
В один час они обошли все двадцать с лишним хижин. Все винтовки, ружья и револьверы были конфискованы.
— Вставайте, инвалиды, — покрикивал Малыш. — Сдавайте ваше огнестрельное оружие. Оно нам понадобится.
— Кому это, вам? — спросили их в первой хижине.
— Докторам из Даусона, — ответил Малыш. — Вы должны нас слушаться. Ну, пошевеливайтесь. И патроны давайте.
— Зачем?
— Чтобы отбить нападение отряда мясных консервов, наступающего со стороны ущелья. Предупреждаю вас о предстоящем наступлении соснового чая. Идем дальше.
Но это было только начало дня. Просьбами, угрозами, а иногда и силой, они заставляли мужчин подняться с коек и одеться. Самых крепких Кит взял в погребальную команду. Другая команда собирала хворост, чтобы отогреть землю для рытья могил. Третья рубила дрова и разносила их по хижинам. Тем, кто был так болен, что не мог выйти на улицу, было предложено подмести полы и выстирать белье. Одна команда принесла целые охапки сосновых ветвей, и во всех печах кипятили сосновый чай.
Но как ни бодрились Кит и Малыш, — положение было тяжелое и серьезное. По меньшей мере тридцать самых трудных больных нельзя было поднять с постели, и в хижине Лоры Сибли умерла одна из женщин. Нужно было принимать решительные меры.
— Я не охотник драться с больными, — говорил Малыш, угрожающе сжимая кулаки. — Но я готов оторвать им голову, лишь бы они выздоровели. Таких ленивых бродяг надо как следует высечь. Ну, вставайте и одевайтесь, да поживей, не то я вам скулы сворочу!
Больные вздыхали, стонали и плакали. Слезы замерзали у них на щеках во время работы.
Когда, в полдень, они возвращались домой, их ждал сытный обед, изготовленный самыми слабыми под наблюдением Малыша и Кита.
— Хватит, — говорил Кит в три пополудни. — оправляйтесь по койкам. Сегодня вам плохо, зато завтра будет лучше. Вылечить вас трудно, не беспокойтесь, я вас вылечу.
— Поздно взялись, — ухмыльнулся Эмос Уэнтворт, — за них надо было приняться прошлой осенью.
— Идемте со мною, — ответил Кит. — Захватите эти два ведра. Вы ведь не больной.
Они ходили из хижины в хижину, вливая в каждого по пинте соснового чая. Это было не так просто.
— Мы пришли сюда дело делать, так и знайте, — говорил Кит упрямому пациенту, стонавшему сквозь стиснутые зубы. — Помоги, Малыш. — Кит ухватил пациента за нос и так ударил его под ложечку, что тот сразу раскрыл рот. — Ну, Малыш! Пошло!
И действительно пошло, несмотря на стоны и отплевывание.
— В следующий раз будет легче, — говорил Кит новой жертве, хватая ее за нос.
— Я бы лучше касторки выпил, — по секрету говорил ему Малыш, сопя над своей порцией. — Великий Мафусаил! — воскликнул он, проглотив горькое снадобье. — Всего одна пинта, а крепости на целую бочку хватит.
— Мы совершаем обход с сосновым чаем по четыре раза в день и каждый раз поим восемьдесят человек, говорил Кит Лоре Сибли. — Нам некогда дурака валить. Будете вы пить, или мне придется взять вас за нос?
Два пальца красноречиво протянулись к ее лицу.
— Это растительное питье, так что вы не почувствуете никаких угрызений совести.
— Угрызений совести! — фыркнул Малыш. — Из-за такого чудного напитка!
Лора Сибли колебалась. У нее нехватало решимости.
— Ну? — настойчиво спросил Кит.
— Я, я выпью, — сказала она с дрожью в голосе. — Давайте поскорее.
Вечером Кит и Малыш залезали на свои койки, разбитые, как после долгой дороги.
— Мне тяжело на них смотреть, — признался Кит. — Они ужасно страдают. Но, кроме работы, я не могу придумать никакого лекарства. Хотел бы я иметь мешок сырого картофеля.
— Спаркинс больше не может мыть тарелок, — сказал Малыш. — Он едва жив. Мне пришлась уложить его, до тога ой ослаб.
— Если бы у нас был сырой картофель! — продолжал Кит. — В консервах нехватает чего-то самого необходимого, живительного. Из них выкипятили жизнь.
— Держу пари, что молодой Джонс в хижине Браунло не доживет до утра.
— Не ной ты, ради бога, — взмолился Кит.
— Ведь нам же придется его хоронить, — проворчал Малыш. — Мальчишка совсем плох…
— Замолчи, — сказал Кит.
Негодующее ворчанье Малыша скоро сменилось ужасным храпом. Он заснул.
V
Утром Джонс умер, и, кроме того, повесился один из самых здоровых людей, работавший в лесозаготовительной команде. День за днем проводили как тяжелый сон. В течение целой недели, сам не имея отдыха, Кит заставлял больных Работать и пить сосновый чай. И все же с каждым днем число работоспособных людей падало. Он понял, что работой цынге не поможешь, быстро уменьшающаяся погребальная команда трудилась не покладая рук. На случай всегда было готово несколько лишних могил.
— Вы не могли выбрать худшего места для Лагеря, — говорил Кит Лоре Сибли. — Ведь это дно узкой расселины, ведущей с востока на запад. В полдень солнце не заглядывает в нее. Уже много месяцев вы живете без солнечного света.
— Откуда я могла знать?
Он пожал плечами.
— Вы могли это знать, если привезли сюда сотню дураков, на поиски золота.
Она злобно взглянула на него и заковыляла прочь. Несколько минут спустя, возвращаясь из леса, где команда стонущих больных собирала сосновые ветки, он увидел, как она вошла в хижину Эмоса Уэнтворта. Он пошел за ней. Подойдя к дверям, он услышал ее жалобный умоляющий голос.
— Только мне одной, — просила она что-то в ту минуту, когда вошел Кит. — Я никому не скажу.
Они оба виновато взглянули на вошедшего. Кит понял, что они что-то скрывают, но что, он не знал. И он проклял себя за то, что не подслушал под дверью.
— Говорите, — резко приказал он. — В чем дело?
— В чем, какое дело? — мрачно спросил Эмос Уэнтворт.
Но как раз этого Кит и не знал.
VI
Положение становилось все более угрожающим. В темном и тесном ущельи, куда никогда не проникало солнце, смерть косила одного за другим. Каждый день Кит и Малыш со страхом осматривали друг другу рты и искали первого признака болезни — белого налета на деснах.
— С меня хватит, — однажды вечером заявив Малыш, — я обдумал все и решил, что с меня хватит. Я мог бы быть погонщиком рабов, но; быть погонщиком калек — этого мой желудок переварить не в состоянии. Им все хуже и хуже. Я не могу набрать для работы и двадцати человек. Сегодня я разрешил Джексону лечь в постель. Он готов был покончить с собой. Работа не приносит никакой пользы.
— Я и сам то же думаю, — ответил Кит. — Мы оставим себе на подмогу человек десять, а остальных отпустим. Будем поить их сосновым чаем.
— Чай не помогает.
— Я готов согласиться и с этим. Но, во всяком случае, он не вредит.
— Еще одно самоубийство, — сообщил на другое утро Малыш. — На этот раз Филлипс. Я предчувствовал это еще несколько дней тому назад.
— Мы попусту стараемся, — пробормотал Кит. — Есть у тебя какие-нибудь предложения, Малыш?
— У меня? У меня нет никаких предложений. Пусть все идет своим порядком.
— Но это значит, что все они умрут, — возразил Кит.
— Кроме Уэнтворта, — проворчал Малыш. Он Уже давно разделял неприязнь своего товарища к этому субъекту.
Необъяснимое здоровье Уэнтворта озадачивало Кита. Почему его одного пощадила цынга? За что его ненавидит Лора Сибли, и почему в тоже время она перед ним заискивает? Чего это она у него просила, а он не хотел давать?
Кит не раз пытался поймать Уэнтворта врасплох за обедом. Единственное, что он заметил подозрительного, это было подозрительное отношение к нему самому со стороны Уэнтворта.
Потом он попробовал расспросить Лору Сибли.
— Сырой картофель вылечил бы тут всех, — говорил пророчице. — Я это знаю наверняка. Мне уже приходилось испытывать это средство.
Ее глаза загорелись сначала надеждой, а потом горькой ненавистью. И он понял, что попал на горячий след.
— Почему вы не нагрузили ваш пароход картофелем?
— У нас был картофель. Но мы с большой прибылью продали его в форте Юкон. У нас много сушеного картофеля, а сушеный лучше держится.
Кит вздохнул.
— У вас совсем не осталось свежего?
— Совсем. Откуда мы могли знать?
— Может быть, осталась какая-нибудь пара мешков?
Она покачала головой, но, как ему показалось, не очень решительно.
— Может быть, все-таки осталось?
— Почем я знаю? — злобно сказала она. — Не я ведала провиантом.
«Провиантом ведал Эмос Уэнтворт», — решил он.
— Отлично. Ну, а как вы думаете? — Между нами говоря, не мог ли Эмос Уэнтворт припрятать для себя немного свежего картофеля?
— Конечно нет! Что вы!
— А почему бы нет?
Она только пожала плечами.
VII
— Уэнтворт — свинья, — сказал Малыш, когда Киг передал ему свои подозрения.
— Лора Сибли тоже, — прибавил Кит. — Она знает, что у него есть картофель, и хочет, чтобы он поделился с ней.
— А он ей не дает? — Малыш заклеймил человеческую подлость самыми изысканными ругательствам и остановился, чтобы перевести дух.
Той же ночью, когда весь лагерь опал, Кит вошел в темную хижину Уэнтворта.
— Послушайте, Уэнтворт, — сказал он. — В этом мешке находится золотой песок на тысячу долларов. Я считаюсь в этой стране богатым человеком и мне это по средствам. У меня, кажется, тоже начинается цынга. Дайте мне одну картофелину — и песок ваш. Вот, возьмите.
Кит торжествовал, когда Эмос Уэнтворт протянул в темноте руку и схватил мешок. Он порылся в белье, и Кит почувствовал в своей руке картофелину.
Кит не стал дожидаться утра. Двое больных были при смерти. Он захватил Малыша, и они пошли в их хижину. Тысячедолларовая картофелина вместе с кожурой и грязью была раздавлена в чашке. Получилась густая жидкость, которую они стали по капле вливать в страшные дыры, которые были когда-то ртами. Всю мочь, сменяя друг друга, они давали больным картофельный сок.
К вечеру следующего дня в состоянии обоих больных произошла чудесная, прямо невероятная перемена. А когда, через сорок восемь часов, вышел весь картофельный сок — они были уже вне опасности, хотя выздоровление было еще далеко.
— Послушайте меня, — сказал Уэнтворту Кит. — У меня есть кое-что в этой стране, и мои векселя учтет всякий. Я вам дам по пятисот долларов за картофелину, на общую сумму в пятьдесят тысяч. Это выходит сто картофелин.
— А у вас нет с собой золотого песку?
— Мы с Малышом наскребли все, что у нас было. Но, уверяю вас мы с ним стоим несколько миллионов.
— У меня нет картофеля, — сказал Уэнтворт. — Я сам об этом жалею. Та картофелина, которую я вам дал, была единственная. Я хранил ее на случай, если сам схвачу цынгу. Я продал ее только потому, что у меня нет денег на возвращение домой.
Больные, съевшие картофелину, продолжали поправляться. А остальным становилось все хуже. На четвертое утро закопали еще три трупа. Малыш молчал, пока их не похоронили, потом повернулся к Киту:
— Ты испробовал свой способ. Посмотрим, как подействует мой.
И он направился в хижину Уэнтворта. Что там произошло, он никому не рассказывал. Когда он вышел из хижины, с его ободранных кулаков капала кровь. Лицо Уэнтворта было покрыто синяками, голова его как-то съехала набок, на шее были иссиня-черные отпечатки пальцев.
Тогда они оба вторглись в хижину Уэнтворта, выволокли его в снег и перерыли ее верх дном. Лора Сибли с жаром помогала им искать.
— Ты-то уж ничего не получишь, старая дева, — успокаивал ее Малыш, — даже если мы найдем целую тонну.
Впрочем, разочароваться пришлось не только пророчице, но и им. Они ничего не нашли, хотя перерыли решительно все.
— Поджарим его на медленном огне, — предложил Малыш. — Авось он тогда расскажет.
Но Кит неодобрительно покачал головой.
— Ведь это убийство, — продолжал Малыш. — Чем убивать их медленной смертью, лучше бы он просто прошибал головы этим несчастным.
В течение следующего дня они тщательно следили за каждым движением Уэнтворта. Несколько раз он пытался выйти из хижины к ручью за водой, но, завидя их, сейчас же прятался за дверь с пустым ведром в руках.
— Он прячет картошку в хижине, — сказал Малыш. — Но где? Мы перерыли все. — Он встал и надел рукавицы. — Я найду ее, даже если для этого мне пришлось бы разнести всю хижину по бревну.
Он взглянул на Кита. Кит, казалось, не слушал его и весь ушел в размышление.
— Что тебя беспокоит? — сердито опросил Малыш. — Уж не схватил ли ты цынгу?
— Я стараюсь припомнить.
— Что?
— Не знаю. В этом все несчастье. Но это очень важно, надо только припомнить.
— Послушай, Кит, как бы тебе не рехнуться, — взмолился Малыш. — Подумай обо мне. Плюнь ты на свои воспоминания. Идем. Помоги; мне по бревнышку разнести эту хижину. Я бы поджег ее, да боюсь — картофель испечется.
— Вспомнил! — заревел Кит. — Где жестянка с керосином. Картофель наш.
— Что ты придумал?
— Увидишь, — сказал Кит.
Спустя несколько минут они крались к хижине Эмоса Уэнтворта, озаренные светом северного сияния. Осторожно и бесшумно обливали они керосином бревна, дверную раму > и подоконник. Потом чиркнули спичкой и стали наблюдать как Разгорается пламя.
Уэнтворт, выскочил, посмотрел на пожар и снова кинулся в хижину.
Через минуту он появился снова, сгибаясь под тяжестью мешка. Что было в мешке, они поняли сразу, и как голодные волки, кинулись на Уэнтворта. Удары посыпались слева и справа. Уэнтворта упал под тяжестью мешка, и Кит тотчас же схватил свою драгоценную добычу. Уэнтворт обнял его колени и поднял к нему бледное, перекошенное лицо.
— Дайте мне дюжину, только дюжину и берите остальное, — пискнул он. В дикой злобе оскалил зубы и нагнул голову, чтобы укусить Кита в ногу, но удержался. — Только полдюжины, — стонал он. — Я собирался завтра отдать его вам. Да, завтра. Ей-богу, собирался. В картошке — жизнь! Только полдюжины!
— А где второй мешок? — заорал на него Кит.
— Я съел его, — последовал честный ответ. — Здесь все, что осталось. Дайте мне несколько штук и берите все остальное.
— Съел? — завопил Малыш. — Целый мешок! А эти несчастные умирали, потому что у них не было картофеля! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Свинья! Боров!
Первый удар оторвал Уэнтворта от ног Кита. Второй — повалил его в снег. Но Малыш продолжал бить его ногами.
— Пожалей свои пальцы, — сказал Кит.
— Я его бью пятками, — ответил Малыш. — Я поломаю ему все ребра. Я сверну ему челюсть. Вот так! Вот так! Жаль, что на мне мокассины, а не сапоги! Свинья этакая!
VIII
Эту ночь поселок провел без сна. Час за часом Кит и Малыш обходили хижины и вливали картофельный сок в полуразрушенные рты их обитателей, но четверть ложечки за раз. Весь следующий день они проработали поочередно, — один спал, другой работал.
Больше смертей не было. Самые тяжкие больные стали быстро поправляться. На третий день даже те, кто не вставал уже несколько недель, выползли с помощью костылей на свежий воздух. И в этот же день весеннее солнце впервые заглянуло в расселину.
— Даже полкартошки не дам, — говорил Малыш Уэнтворту, который продолжал хныкать и клянчить. — Цынга вас не тронула. С вас довольно того мешка, что вы сожрали. Вы на двадцать лет застрахованы от цынги. Встретившись с вами, я начал понимать бога. Я всегда раньше недоумевал, почему он не укокошит сатану. Теперь я его понимаю. Он не укокошил сатану потому же, почему я не укокошил вас. Хотя, конечно, это с моей стороны непростительно.
— Позвольте вам дать совет, — сказал Уэнтворту Кит. — Эти люди поправляются. Через неделю мы с Малышом уезжаем. Вас некому будет защищать, когда они примутся за вас. Собирайтесь в путь. До Даусона — восемнадцать дней.
— Укладывайте ваши пожитки, Эмос, — прибавил Малыш. — Не то все, что вы получили от меня, покажется вам детской забавой в сравнении с тем, что сделают с вами эти выздоравливающие.
— Джентльмены, прошу вас, выслушайте меня, — Захныкал Уэнтворт. — Я чужой в этой стране. Я не знаю здешних дорог. Я не знаю здешних обычаев. Позвольте поехать вместе с вами. Я вам дам за это тысячу долларов.
— Хорошо, — злорадно усмехнулся Кит, — если согласится Малыш.
— Кто? Я? — Малыш выпятил грудь. — Я — ничтожество. Я — червь. Я — гусеница, брат головастика, мухин сын. Я не боюсь и не стыжусь ничего, что копошится и ползает по земле. Но путешествовать с этой ошибкой мироздания! Проходи, любезный. Мне тошно на тебя смотреть!
И Эмос Уэнтворт ушел один, таща за собой сани с провизией. Но не прошел он и мили, как его нагнал Малыш.
— Эй, вы, пойдите-ка сюда! — закричал он. — Поближе. Ну, давайте.
— Не понимаю, — запищал Уэнтворт, вспоминая с дрожью, как Малыш дважды избил его.
— А тысячу долларов, — это вы понимаете, а? Тысячу долларов, которую вы получили от Кита за ту картофелину! Выкладывайте.
Уэнтворт возвратил ему мешок с золотым песком.
— Надеюсь, вас укусит хорек, и вы подохнете от водобоязни, — сказал на прощанье Малыш.