I
Через два месяца Хват Беллью и Малыш вернулись с охоты на лосей в Даусон и остановились в «Лосином Роге». Охота была успешно закончена, мясо перевезено в город и продано по два с половиной доллара за фунт, и у них оказалось на руках три тысячи долларов золотым песком и хорошая упряжка собак. Им повезло. Несмотря на то, что толпы золотоискателей загнали дичь за сто миль от Даусона, в горы, — Киту и Малышу удалось затравить четырех лосей, не пройдя и пятидесяти миль, в узком ущельи.
Откуда взялись эти лоси — осталось загадкой, так как в тот же день, незадолго до встречи с лосями, четыре изголодавшихся индейских семейства говорили охотникам, что они не встретили ни одного лося на протяжении трехдневного пути. Часть своей добычи охотники отдали в обмен на упряжку издыхающих с голоду собак; после семидневной хорошей кормежки, Хват и Малыш запрягли собак и перевезли мясо на проголодавшийся рынок Даусона.
Теперь перед охотниками стояла задача — превратить золотой песок в еду. Мука и бобы стоили полтора доллара фунт, но самое трудное было найти продавца. Даусон голодал. Сотни людей с полными карманами, но с пустыми желудками вынуждены были покинуть город. Одни спустились вниз по реке, перед тем как она стала, другие, захватив последние свои запасы, отправились пешком в Дайю — за шестьсот миль от Даусона.
Хват встретился с Малышом в жарко натопленном салуне. Малыш сиял.
— Жизнь никуда не годится без виски и хорошей еды, — изрек Малыш вместо приветствия, снимая с заиндевелых усов кусочки льда и бросая их на пол. — Я только что раздобыл восемнадцать фунтов сахару. Чудак спросил всего только по три доллара за фунт. Ну, а у тебя как дела?
— Я тоже не терял времени даром, — гордо ответил Хват. — Я закупил пятьдесят фунтов муки. И один человек с Адамовой реки обещал мне доставить еще пятьдесят фунтов завтра.
— Отлично! Проживем до вскрытия реки. Послушай, какие собаки у нас чудесные! Скупщик предлагал мне по двести за морду, хотел купить пятерых. Я сказал ему, что он напрасно старается. Мясо пошло им впрок, хотя не очень-то весело скармливать собакам такую еду, которая стоит два с половиной доллара фунт. Пойдем, выпьем! Нужно спрыснуть мою добычу: восемнадцать фунтов сахару!
Через несколько минут, отмеривая на весах золотой песок в уплату за виски, Малыш хлопнул себя по лбу:
— Совсем из головы вон! Ведь я сговорился встретиться в «Тиволи» с одним молодцом! Он продает порченую грудинку по полтора доллара, за фунт. Мы скормим ее собакам и, таким образом, сэкономим на собачьих харчах доллар в день. До свидания!
— До скорого, — ответил Кит. — Я схожу домой и сейчас вернусь.
Только что ушел Малыш, как в дверях появился закутанный в меха человек. Увидев — Кита, он радостно заулыбался, и Кит узнал Брэка — того самого, которому они помогли переправиться через пороги.
— Я узнал, что вы в городе, — поспешно заговорил Брэк, пожимая ему руку, — и вот уже с полчаса разыскиваю вас. Выйдемте, мне надо поговорить с вами.
Кит бросил печальный взгляд на гудящую, раскаленную докрасна печку.
— А здесь нельзя?
— Нет, дело важное. Идемте во двор.
Выходя из салуна, Кит снял перчатку, чиркнул спичкой и осветил термометр, висевший снаружи у двери. Мороз обжег его голую руку, и он поспешно натянул перчатку. В небе, раскинувшись дугой, пылало северное сияние. И по всему Даусону раздавался заунывный вой собак.
— Сколько? — спросил Брэк.
— Шестьдесят ниже нуля.
Кит плюнул для пробы, и плевок замерз в воздухе, не долетев до земли.
— Термометр падает все ниже и ниже. Час назад было всего пятьдесят два градуса, а теперь уже шестьдесят. Неужели опять в поход?
— Да! — прошептал Брэк, пугливо озираясь вокруг. — Вы знаете ручей Сквау-Крик? Он впадает в Юкон на том берегу, в тридцати милях отсюда.
— Там нет ничего! — возразил Кит. — Эту речку разведывали года три тому назад.
— На других речках тоже делались разведки и, однако… Слушайте! Это богатейшее место! И золото лежит неглубоко: от восьми до двадцати футов глубины — рыть недолго! Там каждая заявка даст не меньше полумиллиона. Это большой секрет. Я узнал о нем от моих ближайших друзей и тогда же сказал жене, что непременно разыщу вас прежде чем пуститься в дорогу. Будьте здоровы. Мой мешок спрятан на берету. Я обещал товарищам не отправляться на работу, пока не уснет весь город. Сами знаете, что получится, если нас хоть кто-нибудь увидит. Берите своего товарища — и поскорее туда! Не забудьте: Сквау-Крик. Третья речка после Шведской реки!
II
Войдя в маленький сруб на окраине Даусона Кит услышал знакомый храп.
— Спать, спать, ложись спать! — пробурчал Малыш, когда Кит стал расталкивать его.
— Я не в ночной смене, — огрызнулся он, когда Кит начал трясти его еще сильнее. — Если тебе нужно, ступай и посоветуйся с буфетчиком!!
— Натягивай штаны! — сказал Кит. — Нам нужно сделать две заявки.
Малыш уселся на постели и открыл было рот, но Кит закрыл ему рот рукой.
— Тс, тише! — прошептал он. — Напали на золото! Не буди соседей. Весь город давно спит.
— Гм! Что-то не верится. Если кто и найдет золото, так не — станет кричать об этом. Где же это сокровище?
— На Сквау-Крик, — прошептал Кит. — Это верно. Брэк дал мне знать. Золото лежит под самой травой. Вставай! Захватим с собой самое необходимое — и марш!
Малыш закрыл глаза и снова погрузился в сон. Хват сдернул с него одеяла.
— Не хочешь — не надо. Я иду один, — сказал он. Малыш начал одеваться.
— Собак возьмем с собой? — спросил он.
— Нет. Дорога туда не проложена, и лучше итти без собак.
— Тогда я задам им корму. Не забудь захватить березовой коры и свечу.
Малыш открыл дверь; на него пахнуло жестоким морозом, и он поспешил надеть наушники и, перчатки.
Через пять минут он вернулся, потирая нос.
— Хват, я против этого похода. Воздух холоднее, чем были крючки в аду, за тысячу лет до того дня, когда черти развели огонь. Кроме того, сегодня пятница и тринадцатое… Верно тебе говорю, не будет нам сегодня удачи.
Захватив с собою небольшие походные сумки, они закрыли за собой дверь и стали спускаться с холма. Северное сияние погасло, и им пришлось итти в темноте, при неверном свете мигающих звезд. На повороте тропинки Малыш провалился по колена; в сугроб и зычным голосом стал проклинать ту неделю, тот месяц и тот год, когда он родился на свет.
— Неужели ты не можешь помолчать? — сердитым шопотом проговорил Кит. — Ты разбудишь весь город!
— Город и так не спит! Видишь свет в этом доме? И там, подальше, тоже! Слышишь, хлопнула дверь? Как бы не так! Ну, конечно, Даусон спит. А почему огни? Должно быть, кого-нибудь хоронят. Никто за золотом и не собирается, можно поручиться.
Когда товарищи сошли с горы и были уже почти в самом городе, — в окнах запрыгали огни, захлопали двери домов, и сзади донесся скрип мокассинов по утоптанному снегу.
Малыш опять не выдержал:
— Чорт возьми, сколько тут этих факельщиков!
На тропе стоял человек и повторял тихим встревоженным голосом:
— Скорее, Чарли! Шевелись, Чарли!
— Заметил тюк у него за спиною? Наверное, кладбище не близко, если факельщики берут с собой одеяла.
Когда они вышли на главную улицу порода, за ними уже шли вереницей человек сто, и пока они при обманчивом свете звезд с трудом разыскивали узенькую тропинку, ведущую к реке, сзади собиралось все больше и больше народа. Малыш поскользнулся и с высоты тридцати футов скатился в мягкий снег. Хват последовал за ним и упал на Малыша, который только что встал на ноги.
— Я первый нашел этот участок! — бурчал Малыш, снимая рукавицы и вытряхивая из них снег.
Через минуту сверху на Кита и Малыша посыпалась вся ватага людей, которые шли сзади, и им пришлось выкарабкиваться из-под этой лавины. Когда замерзала река, здесь образовался затор, и стоящие дыбом льдины в беспорядке торчали из-под снега. Кит несколько раз падал в снег и жестоко ушибался об острые углы льдин, в конце концов, он вытащил из мешка свечу. Люди, шедшие сзади, приветствовали неожиданный свет шумными возгласами одобрения. В морозном безветренном воздухе свеча горела ярко, и Кит зашагал быстрей.
— Верно, идут за золотом, — говорил Малыш. — А может быть, все они лунатики.
— Во всяком случае, мы во главе процессии! — сказал Хват.
— Неизвестно! Видишь, огни впереди? Что же это по-твоему, светлячки? Может быть, и эти, что идут по тропинке, тоже светлячки? Уверяю тебя, впереди такая же процессия, а может быть, и не одна.
До западного берега Юкона была целая миля, и на всем этом расстоянии извилистая тропа мерцала огнями. Позади них, на обрыве, с которого они только что спустились, горело еще больше свечей.
— Нет, это не процессия, это исход евреев из Египта. Впереди, должно быть, не меньше тысячи человек и сзади не меньше тысячи. Послушай, что скажет тебе твой дядюшка. Идем-ка домой и ляжем спать! Это будет самое лучшее. И зачем только нас понесло! Я уж чую, что толку не будет.
— Заткни глотку! — сердито ответил Хват. — Тебе вредно говорить на морозе!
— Гм! Ноги у меня, правда, короткие, зато двигаются сами собою, и потому я не устаю. Бьюсь об заклад, что я перегоню любого из здешних ходоков…
Кит знал, что Малыш не хвастает, он давно убедился в том, что его друг великолепный ходок.
— Я нарочно иду медленно, чтобы ты не отставал от меня, — поддразнивал Кит.
— Вот потому-то я и наступаю тебе на пятки; если не можешь итти быстрее — пусти меня вперед.
Кит пошел быстрее и скоро нагнал группу золотоискателей.
— Пошевеливайся! — торопил Малыш. — Обгони этих непогребенных покойников. Мы не на похоронах.
Поравнявшись с золотоискателями, Кит насчитал восьмерых мужчин и двух женщин, а вскоре они обогнали и вторую группу — человек в двадцать. В нескольких футах от западного берега дорога сворачивала к югу, и бугристый лед сменился ровным. Но он был покрыт рыхлым слоем снега, в несколько футов толщины. Узкая санная колея не шире двух футов лентой извивалась перед путниками. Стоило хоть немного шагнуть в сторону, чтобы провалиться по колено. Те, которых они обгоняли, неохотно пропускали их вперед, и Малышу с Китом часто приходилось сворачивать в сугроб и прокладывать себе путь через глубокий снег.
Малыш был угрюм и неукротимо зол. Когда он Расталкивал золотоискателей, они ругали его, и он платил им той же монетой.
— Куда ты так торопишься? — сердито спросил один.
— Туда же, куда и ты! — ответил Малыш. — Вчера с Индейской Реки двинулась целая куча народу. Все участки расхватали.
— Если так, то тебе некуда торопиться!
— Кому? Мне? Да ведь я не за золотом! Я здешний чиновник. Иду по служебному делу. Собираюсь произвести перепись населения на Сквау-Крик.
— Эй ты, малютка! Куда торопишься? — окликнул Малыша другой. — Неужели ты и вправду надеешься сделать заявку?
— Я? — ответил Малыш. — Да я-то и открыл золотую жилу на Сквау-Крик. Теперь иду приглядеть, чтобы никто из «чечако» не отнял у меня моих заявок.
В среднем золотоискатели проходили по три с половиною мили в час. Хват и Малыш делали четыре с половиной, а иногда и больше.
— Я решил оставить тебя без задних ног, — сказал Кит в шутку.
— Ну, это ты врешь! — отозвался Малыш. — Я и без ног могу так зашагать, что у твоих мокассинов через час отлетят подметки. Хотя торопиться некуда. Я все высчитал в уме. В каждой заявке футов пятьсот. Допустим, на каждую милю по десяти заявок. Впереди шагает не меньше тысячи человек, а вся речка не длиннее ста миль. Вот и считай сколько народа останется с носом, а в том числе и мы.
Прежде чем ответить, Кит неожиданно пустился бежать и оставил своего спутника шагов на десять позади.
— Если бы ты помалкивал да прибавил бы шагу, мы живо обогнали бы кое-кого из этой тысячи идущих впереди, — сказал Кит.
— Кто? Я? Пусти меня только вперед, и я тебе покажу, что значит ходить по-настоящему.
Кит рассмеялся И опять обогнал Малыша. Теперь он увидел в новом свете эту погоню за золотом. Ему пришла на память известная фраза безумного философа — «переоценка ценностей». И в самом деле: в эту минуту ему гораздо важнее было перегнать Малыша, чем найти целое состояние. Он пришел к заключению, что в игре самое важное — игра, а не выигрыш. Все силы его души, его ума, его мускулов были направлены только на то, чтобы победить Малыша, который за всю свою жизнь не прочел ни единой книги и не мог бы отличить рэгтайма от оперы.
— Погоди, Малыш, я доконаю тебя. Уж я тебе покажу! Ведь с тех пор, как я ступил на Дайский берег, каждая клеточка моего тела переродилась. Мясо у меня жилистое, как клубок струн, и горькое, как яд гремучей змеи. Несколько месяцев назад я бы многое отдал, чтобы написать такую фразу, но нет! Ни за что не написал бы! А теперь слова пришли сами собой, потому что я пережил их. Но теперь, когда я переживаю эти слова, мне незачем писать их. Я настоящий мужчина и могу дать хорошую трепку всякому коротышке-горцу, который заденет меня. Так и быть, пропускаю тебя вперед. И согласен итти твоим шагом, но потом я пойду вперед и покажу тебе, как надо ходить.
— Ну, теперь держись, — добродушно посмеивался Малыш. — Прочь с дороги, молокосос, и гляди, как зашагает твой дядя!
Каждые полчаса они сменяли друг друга, устанавливая поочереди рекорд быстроты. Разговаривали они мало. Им было тепло, потому что они шагали изо всех сил, хотя дыхание застывало у них на усах и бороде. Почти беспрерывно они терли перчатками нос и щеки. Достаточно было на минуту перестать растирать лицо, чтобы щеки и нос начали неметь, и после этого нужно было тереть изо всех сил, чтобы восстановить кровообращение.
Путникам часто казалось, что они уже обогнали всех, но впереди постоянно обнаруживались новые отряды золотоискателей, вышедших из города раньше. Иногда эти люди пытались не отставать от наших скороходов, но это никому не удавалось, и соперники постепенно оставались позади, исчезая во тьме.
— Мы всю зиму в дороге, — говорил Малыш, — а они размякли, валяясь возле печки, и имеют наглость состязаться с нами! Другое дело, если бы они были такие матерые волки, как мы. Тогда и они были бы хорошими ходоками.
Один раз Хват зажег спичку и посмотрел на часы. Больше он не повторял этого, потому что пальцы его так замерзли, что прошло полчаса, прежде чем они снова пришли в нормальное состояние.
— Четыре часа. — сказал он, надевая перчатки. — И мы обогнали уже триста человек.
— Триста тридцать восемь, — поправил Малыш, — я считал. Эй, вы, там! Уступите дорогу. В походе участвуют только бывалые люди!
Последнее замечание относилось к выбившемуся из сил человеку, который плелся впереди, загораживая собою дорогу. Этот да еще один человек были единственными неудачниками, которые попались на пути Киту и Малышу. Об ужасах этой ночи они узнали только впоследствии. Обессиленные люди садились в снег, чтобы отдохнуть немного, и больше уже не вставали. Досмерти замерзли семеро, но сколько ампутаций ног, рук и пальцев было произведено в даусонских больницах на следующий день! Ночь великого похода на Сквау-Крик была самая холодная за всю зиму. На рассвете спиртовые термометры Даусона показывали семьдесят градусов ниже нуля. Участвовавшие в походе были большею частью новички и не имели представления о том, что такое мороз.
Через несколько шагов наши путники обогнали еще одного ходока, выбывшего из строя. Северное сияние, яркое, как прожектор, охватило полнеба — от горизонта до зенита. Он сидел у дороги, на глыбе льда.
— Вперед, сестрица! — весело крикнул Малыш. — Шевелись, не то замерзнешь.
Человек ничего не ответил, и они остановились, чтобы узнать, в чем дело.
— Твердый, как кочерга, — поставил диагноз Малыш. — Толкни его, и он переломится.
— Дышит ли он? — Кит снял перчатку и сквозь мех и фуфайки попытался нащупать сердце.
Малыш приподнял наушник и приложил ухо к оледенелым губам человека.
— Не дышит, — сказал он.
— Сердце не бьется, — сказал Кит.
Кит натянул перчатку и долго хлопал рука об руку, прежде чем снова снять перчатку и зажечь спичку. На льдине сидел мертвый старик. При свете спички они разглядели длинную седую бороду, превратившуюся в ледяную сосульку, щеки, побелевшие от холода, закрытые глаза и слипшиеся заиндевелые ресницы. Спичка догорела.
— Идем, — сказал Малыш, потирая ухо. — Покойнику ничем не поможешь. А я отморозил ухо. Теперь слезет кожа и будет ныть целую неделю.
Через несколько минут, когда огневая лента пульсирующим светом неожиданно озарила все небо, они увидели на льду, далеко впереди, две быстро шагающие фигуры. Кроме них, кругом не было ни одной живой души.
— Те двое — впереди всех, — Сказал Малыш, когда снова спустилась тьма. — Идем скорее, перегоним их.
Но прошло полчаса, а они все еще не нагнали ту пару, которая шла впереди. Малыш рассердился и бросился бежать.
— Догнать мы их догоним, но перегнать не удастся! — Задыхаясь, проговорил Малыш. — Ну и шагают они! Это тебе не чечако! Такие матерые волки, как и мы с тобой.
Кит шел впереди, когда они догнали быстроногих ходоков, и был рад, что может передохнуть, шагая за ними по пятам. И почти сейчас же у него явилась уверенность, что та из закутанных фигур, которая ближе к нему, — женщина. Он не мог отдать себе отчета в том, откуда взялась эта уверенность. В капюшоне, в мехах, эта темная фигура была похожа на всякую другую — и все-таки что-то знакомое почудилось Киту. Он подождал новой вспышки северного сияния, и при его свете успел разглядеть маленькие ножки в мокассинах. Но он разглядел не только ножку, он узнал ту походку, которая пленила его несколько месяцев назад.
— Здорово ходит, — хрипло произнес Малыш. — Пари держу, что она краснокожая.
— Здравствуйте, мисс Гастелл! — обратился к девушке Кит.
— Здравствуйте! — ответила она, повернув голову и бросив на него быстрый взгляд. — Темно.
Я ничего не вижу. Кто вы?
— Хват.
В морозном воздухе раздался ее смех, и Кит подумал, что он никогда не слышал такого очаровательного смеха.
— Ну, как? Женились вы? И где же ваши дети, о которых вы столько рассказывали? — и прежде чем он успел ответить, она продолжала: — Сколько чечако плетутся сзади?
— Несколько тысяч. Мы перегнали больше трехсот. И они времени не теряют.
— Старая история! — горько вздохнула девушка. — Новопришельцы занимают самые богатые русла, и старожилы, которые так мужественно, с такими страданиями создали эту страну, — остаются ни с чем. Открыли Сквау-Крик старожилы — как об этом пронюхали, неизвестно — они дали знать старожилам Морского Льва. Морской Лев на десять миль дальше Даусона, и когда тамошние придут на Сквау-Крик, весь он будет занят чечако из Даусона. Это несправедливо, возмутительно!
— Да, это ужасно, — согласился Кит. — Но чем же тут можно помочь, я право не знаю. Кто первый пришел, тот первый и захватил — так всегда бывает.
— А все-таки я хотела бы помочь, — с жаром воскликнула она. — Я буду рада, если все они замерзнут в дороге, если с ними случится самое худшее — только бы старожилы с Морского Льва пришли первыми!
— Однако, вы недолюбливаете нас! — засмеялся Кит.
— Ах, нет, совсем не то! — торопливо сказала она. — Но я знаю каждого человека на Морском Льве и какие это люди! Сколько голодали они в этом краю и как геройски работали! Вместе с ними мне пришлось пережить тяжелые времена на Койокуке, когда я была еще девочкой. Мы вместе голодали на Березовой речке и на Сороковой миле. Это герои, которые имеют полное право на награду, а тысячи новичков опередили их, хотя не заслужили никаких прав на это.
В течение часа Джой и Кит не сказали друг другу ни слова, но он видел, что девушка изредка перешептывалась с отцом.
— Я узнал его, — сказал Малыш Киту, — это Льюис Гастелл, старый золотоискатель. А она, должно быть, его дочь. Он пришел в эту местность в незапамятные времена и привез сюда девочку, грудного ребенка. Это он вместе с Битлоом пустил первый пароход по Койокуку.
— Нам незачем обгонять их, — сказал Кит. — Нас только четверо.
Малыш согласился с ним, и еще час они шагали в полном молчании. В семь часов утра, при последней вспышке северного сияния, они увидели широкий проход между покрытыми снегом горами.
— Сквау-Крик! — воскликнула Джой.
— Через полчаса будем на месте! — обрадовался Малыш. — Мне так хочется вытянуть ноги и отдохнуть.
Здесь Дайская дорога поворачивала в обход ледяных заторов, к восточному берегу Юкона. Путникам пришлось сойти с хорошо накатанной тропы, подняться по льдинам и пойти по тропинке, едва намечавшейся вдоль западного берега.
Льюис Гастелл, шедший впереди, вдруг поскользнулся в темноте на неровном льду и сел, схватившись обеими руками за лодыжку. Он с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, медленно заковылял вперед. Через несколько минут он остановился.
— Я не могу итти дальше, — сказал он дочери. — Я растянул себе сухожилие. Иди одна и сделай заявку за нас обоих.
— Не можем ли мы чем-нибудь помочь? — спросил Кит.
Льюис Гастелл покачал головой.
— Ей не трудно поставить вехи на двух участках. А я поднимусь на берег, разведу костер и перевяжу себе ногу. Иди, Джой. Ставь вехи выше прииска «Открытие»; там больше золота.
— Возьмите березовой коры, — сказал Кит, разделив свой запас на две равные части. — Мы позаботимся о вашей дочери.
Льюис Гастелл резко засмеялся.
— Благодарю вас, — сказал он. — Она и сама о себе позаботится. Идите за нею, она вам покажет дорогу.
— Вы позволите мне пойти впереди? — спросила она Кита. — Я знаю местность лучше вас.
— Ведите нас! — галантно ответил Кит. — Я с вами согласен: возмутительно, что мы, чечако, идем впереди жителей Морского Льва. Нет ли здесь какой-нибудь другой дороги?
Она покачала головой.
— Все равно, следов не спрячешь, чечако побегут за нами, как овцы.
Пройдя четверть мили, она круто повернула к западу. Они шагали теперь по нетронутому снегу, но ни Кит, ни Малыш не обратили внимания на то, что едва заметная тропинка, по которой они шли до сих пор, вела к югу. Если бы они видели, что сделал Льюис Гастелл, оставшись один, вся история Клондайка приняла бы, пожалуй, другой оборот. Старожил, нисколько не хромая, побежал за ними, низко наклонив голову, как собака, бегущая по следу. Он старательно утоптал и расширил поворот, который они сделали на запад, а сам пошел вперед по старой дороге, ведущей к югу.
Тропинка вела вверх по ручью, но в темноте она была так мало заметна, что несколько раз они сбивались с пути. Через четверть часа Джой почему-то захотела итти сзади и пропустила обоих мужчин вперед поочередно прокладывать путь по снегу. Они двигались теперь так медленно, что золотоискатели, шедшие по их следам, стали догонять их; к девяти часам, когда стало светать, за ними тянулся огромный хвост. Темные глаза Джой засверкали.
— Сколько времени мы идем по этому ручью? — спросила она.
— Два часа, — ответил Кит.
— Да два часа на обратную дорогу — будет четыре, — засмеялась она. — Старожилы Морского Льва спасены!
Смутное подозрение пронеслось в голове Кита. Он остановился и посмотрел на девушку.
— Я не понимаю, — сказал он.
— Что ж, я вам объясню. Это Норвежский ручей. Сквау-Крик — дальше к югу, следующий за этим.
Кит на мгновение потерял дар слова.
— И вы это сделали намеренно? — спросил Малыш.
— Да, для того, чтобы старожилы выиграли время.
Она засмеялась. Кит взглянул на Малыша, и они оба захохотали.
— Если бы женщины не были такой редкостью в этой стране, — оказал Малыш, — я перекинул бы вас через колено и высек.
— Значит, ваш отец не растянул себе жилы, а просто подождал, пока мы скроемся из виду, и пошел дальше? — спросил Кит.
Она кивнула.
— И вы заманили нас на ложный путь?
Она снова кивнула, и Кит весело захохотал. Это был смех человека, открыто признававшего себя побежденным.
— Почему вы на меня не сердитесь? — печально спросила она. — Или не… побьете меня?
— Ну что ж, пора и возвращаться, — сказал Малыш. — У меня ноли мерзнут, когда мы стоим.
Кит покачал головой.
— Значит, мы даром потеряли четыре часа. Я предлагаю итти вперед. Мы прошли вверх по этому Норвежскому ручью миль восемь, и когда посмотришь назад, видно, что мы довольно круто повернули к югу. Если мы пойдем прямо и перемахнем где-нибудь через водораздел, мы выйдем на Сквау-Крик где-нибудь выше «Открытия». — Он посмотрел на Джой. — Не пойдете ли и вы! Я обещал вашему отцу смотреть за вами.
— Я… — она колебалась. — Я пойду с вами, если вы ничего не имеете против. — Она смотрела ему прямо в глаза, во взгляде ее не было ни вызова, ни насмешки. — Право, мистер Хват, вы заставили меня пожалеть о том, что я сделала. Но ведь должен же был кто-нибудь защитить интересы старожилов?
— Мне кажется, что погоня за золотом — своего рода спорт.
— А мне кажется, что вы оба — хорошие спортсмены, — сказала она с легким вздохом.
В продолжение двух часов они шли по замерзшему руслу Норвежской речки, а потом повернули к югу по узкому извилистому притоку ее. В полдень они стали взбираться на перевал. Позади них тянулась длинная цепь золотоискателей, шедших по их следам. Кое-где с привалов поднимались уже тонкие струйки дыма.
Итти было трудно. Они шли по пояс в снегу и часто останавливались, чтобы перевести дух. Малыш первый взмолился об отдыхе.
— Мы уже целых двенадцать часов в пути, — сказал он. — Должен сказать, что я здорово устал. Вы тоже. А эта бедная девушка свалится с ног, если не поест чего-нибудь. Вот здесь надо разложить костер. Что вы скажете?
Они так быстро, ловко и так методически принялись устраивать временную стоянку, что Джой, недоверчиво следившая за ними, должна была признать, что и старожилы не справились бы с этим делом скорее. Из сосновых веток и одеял соорудили палатку. Путники не подходили к огню, пока не растерли докрасна своих щек и носов.
Кит плюнул в воздух. Через секунду раздался звон упавшей льдинки.
— Я сдаюсь, — сказал он. — Никогда еще не видал я такого мороза.
— Была одна зима на Койокуке, когда мороз достиг восьмидесяти шести градусов, — заметила Джой. — Сейчас, должно быть, не меньше семидесяти или семидесяти пяти. Я чувствую, что отморозила себе щеки. Они горят как в огне.
Здесь, на крутом склоне перевала, не было льда. Они положили в таз твердого, зернистого, как сахар снегу, и сварили кофе. Кит жарил свинину и, подогревал сухари, чтобы они оттаяли. Малыш поддерживал огонь. Джой расставила две тарелки, две чашки, две ложки, жестянку со смесью соли и перца и жестянку с сахаром. Они с Китом ели из одной тарелки и пили из одной чашки.
Было уже около двух часов, когда они стали опускаться с перевала по какому-то притоку Сквау-Крик. Джой, которая теперь хотела, чтобы ее спутники сделали заявки, боялась, что они идут медленно из-за нее, и потребовала, чтобы ее пустили вперед. Она шла так быстро и ловко, что Малыш пришел в восторг.
— Посмотри на нее! — воскликнул он. — Вот это женщина! Смотри, как мелькают ее мокассины. Она не носит высоких каблуков! Она пользуется ногами, дарованными ей природой. Да, она годится в жены охотнику на медведей.
Она оглянулась на них благодарно, с улыбкой, предназначавшейся отчасти и для Кита. Он уловил дружеское чувство в этой улыбке, а в то же время со всей остротой почувствовал, сколько женского в этой дружелюбной улыбке.
Дойдя до Сквау-Крик, они оглянулись и увидели длинную цепь золотоискателей, с большим трудом спускавшихся с перевала.
Они спустились, скользя с берегового откоса на русло промерзшей до самого дна реки. Берега аллювиального происхождения доходили до восьми футов в вышину. Следов не было видно на снегу, покрывавшем лед, и наши путники поняли, что они вышли выше «Открытия» и выше последних заявок старожилов Морского Льва.
— Не попадите в родник! — крикнула Джой Киту. — А то, при семидесятиградусном морозе, вы останетесь без ног.
Эти родники, которые встречаются во всех ручьях Клондайка, не замерзают даже при самых сильных морозах. Они образуют лужи, замерзающие сверху и прикрытые снегом. Вот почему, ступая по сухому снегу, можно неожиданно провалиться в воду по колена. Если в течение пяти минут не переменить промокшую обувь, ногу придется отнимать.
В три часа начались долгие серые полярные сумерки. Наши путники стали искать обгорелое дерево, которое должно было обозначать центральный столб последней заявки. Джой, увлекающаяся и живая, первая увидела его. Она: побежала вперед и закричала:
— Здесь кто-то был! Посмотрите на снег! Вот зарубка! На этой сосне!
И вдруг по пояс провалилась в снег.
— Я попалась! — жалобно закричала она. — Не подходите ко мне. Я сама выберусь.
Шаг за шагом, проламывая ледяную кору, скрытую под слоем сухого снега, она выбралась на более прочный лед. Кит, не теряя времени, побежал на берег, в кусты, куда весенние ручьи нанесли много хвороста. Этот хворост, казалось, только ждал спички, чтобы вспыхнуть. Когда Джой подошла к Киту, костер уже разгорался.
— Сядьте! — скомандовал он.
Она послушно села в снег. Он сбросил мешок со спины и постлал ей под ноги одеяло.
Сверху донеслись голоса золотоискателей, следовавших за ними.
— Пусть Малыш пойдет вперед и поставит столбы, — посоветовала Джой.
— Иди, Малыш, — сказал Кит, снимая с нее заледеневшие мокассины. — Отмеряй тысячу футов и поставь два центральных столба. Угловые мы поставим потом.
Перочинным ножом Кит срезал ремни с мокассинов Джой. Они так замерзли, что скрипели и визжали под ножом. Сивашские чулки и толстые шерстяные носки были покрыты льдом. Вся нога была точно в железном футляре.
— Ну, как нога? — спросил он, продолжая работать.
— Совсем онемела. Не могу шевельнуть пальцами. Но все обойдется. Костер чудесно горит. Сами не отморозьте себе рук. Они, должно быть, уже онемели у вас.
Он снял рукавицы и стал голыми руками хлопать себя по бедрам. Когда кровообращение восстановилось, он снова принялся разувать девушку. Показалась белая кожа, предоставленная ожогам семидесятиградусного мороза.
Кит с яростью принялся растирать ногу снегом. Наконец, Джой стала морщиться, пожимать плечами, зашевелила пальцами и радостно пожаловалась на боль.
Он подтащил ее к костру и усадил ее на одеяло, ногами к живительному пламени.
— Теперь сами займитесь своими ногами, — сказал он.
Она сняла рукавицы и стала сама растирать себе ноги, как бывалая путешественница, следя за тем, чтоб они согревались постепенно. А в это время он согревал руки. Потом поправил костер, открыл мешок Джой и вынул оттуда сухую пару обуви.
Вернулся Малыш и вскарабкался к ним на берег.
— Я отмерил ровно тысячу футов, — заявил он. — Номера двадцать семь и двадцать восемь. Когда я ставил верхний столб на номере двадцать семь, я увидел какого-то субъекта, который сказал мне, что я не имею права на двадцать восьмой номер. Но я ответил ему…
— Ну, — закричала Джой, — что вы ему ответили?
— Я ответил ему напрямик, что если он сейчас же не отскочит на пятьсот футов в сторону, я ткну его отмороженным носом в сливочное мороженое и шоколадный пломбир. Он ушел, и я поставил два центральных столба для двух честнейшим образом отмеренных пятьсот футовых участков. Он поставил свой столб рядом. Я думаю, сейчас Сквау-Крик уже «заявлен» его компанией до самых истоков и вниз по течению до самого устья. Но наше дело в шляпе. Сейчас уже темно, и ничего не видно, но завтра мы сможем поставить угловые столбы.
III
Наутро погода изменилась. Стало так тепло, что Кит и Малыш, не вылезая из-под одеял, определили температуру в двадцать градусов ниже нуля. Стужа прекратилась. Одеяла сверху были покрыты шестидюймовым слоем инея.
— Доброе утро! Как ваши ноги? — обратился Кит к Джой Гастелл, которая сидела в своих спальных мехах и стряхивала с себя снег.
В то время как Кит готовил завтрак, Малыш развел костер и принес льду с реки. К концу завтрака стало совсем светло.
— Пойди и поставь угловые столбы, Хват, — сказал Малыш. Там, где я рубил лед для кофе, я видел песок. Я сейчас натоплю воды и промою таз этого песку — на счастье.
Кит, взяв топор, пошел ставить столбы. Отойдя от нижнего центрального столба, номера «двадцать семь», он направился под прямым углом по узкой долинке до ее края. Он работал почти автоматически, так как ум его был занят воспоминаниями о том, что случилось вчера. Не признаваясь самому себе, он чувствовал, что приобрел власть над нежными линиями и крепкими мускулами тех ног, которые он так старательно растирал снегом. Неясное, но сладостное чувство обладания наполняло его. Ему казалось, что нужно только подойти к Джой Гастелл, взять ее за руку и сказать: «идем».
И вдруг он сделал открытие которое заставило его позабыть о власти над белыми женскими ножками. Ему не пришлось поставить углового столба у края долины, ибо он пришел не на край долины, а на берег какой-то другой речки. Он заметил обгорелую иву и характерную отдельную сосну и затем вернулся к речке, где были центральные заявочные столбы. Пройдя по руслу, имевшему форму подковы, он убедился, что обе речки на самом-то деле одна и та же речка. Потом он дважды прошел долину поперек — от нижнего столба номера «двадцать семь» к верхнему столбу номера «двадцать восемь» и обратно — и убедился, что верхний столб последнего находится ниже нижнего столба первого. Вчера, в серых сумерках, Малыш сделал две заявки на подкове!
Кит вернулся в лагерь. Малыш только что кончил промывать песок.
— Нам повезло! — закричал он, протягивая таз Киту. — Смотри! Уйма золота! Здесь не меньше, чем на двести долларов! Я еще никогда не видел такой пробы Кит равнодушно посмотрел на золото, налил себе чашку кофе и сел. Джой почувствовала что-то недоброе и беспокойно посмотрела на Кита. Малыш был обижен невниманием товарища к его открытию.
— Почему ты не радуешься? — спросил он. — Ведь тут целое богатство, а ты и смотреть на него не желаешь.
Прежде чем ответить, Кит отхлебнул глоток кофе.
— Малыш, знаешь ли ты, чем наши заявки напоминают Панамский канал?
— Не понимаю.
— Восточный вход в Панамский канал находится западнее западного входа.
— Не понимаю этого каламбура. Продолжай.
— Говоря кратко, Малыш, ты сделал обе наши заявки на изгибе подковы.
Малыш выронил из рук таз с золотом.
— Ну! — крикнул он.
— Верхний столб двадцать восьмого номера находится на десять футов ниже нижнего столба номера двадцать семь.
— Ты хочешь сказать, что мы ничего не получим?
— Даже на десять футов меньше, чем ничего.
Малыш спустился к реке. Через пять минут он вернулся. В ответ на вопросительный взгляд Джой, он кивнул головой. Затем он молча подошел к поваленному дереву, сел на него и стал разглядывать снег возле своих мокассин.
— Можно укладываться и отправляться обратно в Даусон, — сказал Кит и принялся складывать одеяла.
— О, как мне жаль, Хват, — сказала Джой. — Это я во всем виновата.
— Не беда! — ответил он.
— Я во всем виновата, я одна, — настаивала она. — Но папа сделал заявку для меня Ниже «Открытия». Я отдаю ее вам.
Он покачал головой.
— Малыш! — взмолилась она.
Малыш тоже покачал головой и вдруг захохотал. Он хохотал, как сумасшедший.
— Это не истерика, — объяснил он. — Мне иной раз становится до того смешно, вот как сейчас.
Его взгляд случайно упал на таз с золотом. Он подошел к тазу, опрокинул его ногой и рассыпал золото по снегу.
— Это не наше золото, — сказал он. — Оно принадлежит тому лоботрясу, которого я вчера прогнал. Идем, Хват, вернемся в Даусон. Впрочем, если ты хочешь убить меня, я и пальцем не двину, чтобы помешать тебе.